Запад: Античность. Средневековье

ЧУХЛЕБ С. Н.

АРХЕОЛОГИЯ ИДЕЙ

ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ В ДОСТУПНОМ ИЗЛОЖЕНИИ

Запад: Античность. Средневековье.

«Человеку, сказавшему «Мне дела нет до философии!», он возразил: «Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хорошо жить?»

Диоген Лаэртский о Диогене Синопском.

ОМ!

Если ты стоишь в толпе и считаешь необходимым, чтобы обратили внимание именно на тебя, то поневоле придется сделать что-то необычное. Надеюсь, это мне удалось.

Поясню. Учебников по философии сотни, если не тысячи. В них теряется даже профессиональный философ. Некоторые из них прекрасны, многие – отвратительны. И если ты собираешься написать еще одно учебное пособие на эту тему, то к тому должны быть веские основания – это должен быть особый учебник.

Хорошо, допустим, автор смог написать такую книгу. Тогда тотчас возникает вопрос: «Где гарантия, что эта особая книга не затеряется на книжной полке магазина среди десятков других учебных пособий на эту тему?» Ответ очевиден – необходимо усиленно подавать сигналы. Чем я и занимаюсь.

Поступая так, я не уподобляюсь торговым менеджерам (хотя в этом уподоблении я не вижу ничего постыдного), но следую древней традиции. Диоген Синопский, известный широкой публике, как философ, живший в «бочке», однажды говорил афинянам о философии. Те заскучали и стали расходиться. Тогда Диоген принялся щебетать по-птичьи, чем мгновенно вернул потерянное было внимание. И он поступил как философ. Ведь недаром другой античный философ – Аристипп, на вопрос о том, что дала ему философия, ответил: «Она научила меня быть свободным». Я надеюсь, что мне удалось получить от философии не меньше даров, чем получил Аристипп, и посему я не вижу препятствий к тому, чтобы мой учебник по философии начинался именно так.

Конечно, я испытываю некоторое беспокойство относительно того, как к такому началу отнесется ученое сообщество. Разумный человек избегает вещей, которые без особой необходимости могут осложнить его предприятие. Но я утешаю себя мыслью, что среди моих собратьев по философскому цеху достаточно просвещенных и широко мыслящих людей, и что они не будут излишне придирчивы.

Почему я считаю это учебное пособие достаточно оригинальным? Дело в том, что подавляющее большинство учебных пособий написано в академическом стиле. Это разумно и правильно. Но довольно часто, этот академический стиль совершенно убивает живую философию, так что она предстает перед читателем в виде костяка давно вымершей рептилии. А ведь философия – это очень интересная дисциплина. Она профессионально исследует вопросы, которыми задается в своей жизни любой мало-мальски образованный человек. Соответственно, я поставил перед собой задачу написать такой текст, в котором глубина понимания философских проблем сочеталась бы с живостью и доступностью изложения. Особое внимание я обратил на то, чтобы философские проблемы имели непосредственный выход на обстоятельства и вопросы жизни обыкновенного человека, далекого от философии. Такая привязка не всегда возможна. Но она необходима.

Эта книга, по сути, является учебным пособием по истории философии. Предназначена она скорее не студентам философских факультетов, а тем, кто изучает философию в рамках годового вузовского курса. Но данное пособие несколько отличается от большинства учебников, посвященных этой теме.

Во-первых. Мой опыт преподавания философии студентам нефилософских факультетов свидетельствует о множестве проблем и трудностей, существующих в этой области. Абстрактное, обезличенное изложение в большинстве своем не находит отклика и понимания среди обучающихся. Неоднократно мне приходилось сталкиваться с выпускниками ВУЗов, которые не могли скрыть своего сильнейшего отвращения при упоминании такого предмета как философия.^[1] И лишь изредка я встречал людей, которые поминали этот предмет добрым словом… вернее, добрым словом они поминали преподавателя философии, которому удавалось за счет своего личностного отношения к предмету заинтересовать слушателей.

Надеюсь, я как преподаватель отношусь скорее к тем, кто может интересно и понятно говорить о философии. Отклики моих студентов, кажется, подтверждают это. Часто студенты говорят мне: «Ваши лекции вполне понятны и очень интересны. Но когда приходишь домой и заглядываешь в конспект или учебник, то уже ничего не понятно». Соответственно, я попытался написать учебное пособие, текст которого был бы максимально приближен к характеру моих лекций. А эти лекции насыщены личностным отношением и многочисленными размышлениями по тем проблемам, которые рассматриваются в рамках учебного курса.

Я не отвергаю традицию академического изложения философии. Я всецело поддерживаю ее, ибо она необходима для сохранения и укрепления канонов философской науки. Но абсолютная монополия этого стиля грозит засушить живое древо философской мысли. В этом отношении, мой опыт изложения философии может быть не бесполезен.

Во-вторых. Аналитическое изложение истории философии в историческом и культурном контексте мне представляется наиболее оправданным и удачным. В этом отношении, я охотно следую по пути, проложенному такими философами как В. Виндельбанд или Б. Рассел. В предисловии к своей «Истории западной философии» Бертран Рассел пишет:

«Философы являются одновременно и следствиями и причинами – следствиями социальных обстоятельств, политики и институтов того времени, к которому они принадлежат, и причинами (в случае, если те или иные философы удачливы) убеждений, определяющих политику и институты последующих веков. В большинстве историй философии каждый мыслитель действует как бы в пустоте; его взгляды излагаются изолированно, исключая, самое большее, связь их с воззрениями более ранних философов. Я же, со своей стороны, каждого философа пытаюсь рассматривать (насколько это возможно сделать, не отходя от истины) в качестве продукта окружающей его среды, то есть как человека, в котором выкристаллизовались и сконцентрировались мысли и чувства, свойственные обществу, частью которого он является» (19, с. 17) Я всецело поддерживаю этот способ упорядочивания историко-философского материала и именно этим путем намереваюсь следовать.

Но этот метод накладывает и определенные ограничения на книгу по истории философии. Сухое, вырванное из исторического и культурного контекста, изложение позволяет более детально осветить предмет. Следовательно, книга, претендующая на аналитическое изложение истории философии в историческом и культурном контексте, оказывается менее информативной относительно деталей предмета. Конечно, эта проблема может быть решена за счет увеличения количества страниц книги. Но, зная, сколь ревниво студент отслеживает толщину учебника, и сколь склонен он к наикратчайшим учебным пособиям,^[2] увлекаться увеличением количества страниц опасно. В этом положении ничего другого не остается, как покориться неизбежному, и пожертвовать множеством деталей ради лучшего и более глубокого освещения целого - лучше меньше, да лучше. Если человек понял и усвоил суть, то при желании он всегда сможет дополнить свое понимание необходимыми деталями, обратившись к иным, более академическим учебным пособиям. Если же суть от него ускользнула, то ему не остается ничего другого, как прибегнуть к «зубрежке». «Зубрежка» же не только тягостна, но и бесплодна.

По той же причине, по причине экономии места, я отказался от освещения восточной философии и сосредоточил внимание преимущественно на философии западной. Восточная философия столь оригинальна и столь отлична от западной, что отведение ей, как это принято, нескольких десятков страниц явно недостаточно и в силу этого почти бесполезно.

В-третьих. Я рассматриваю свой учебник по истории философии и как пособие по философии в целом. Это связано с тем, что большинство попыток общего обзора философских проблем, на мой взгляд, оказываются неудачными. Здесь существует два пути.

Первый – автор излагает основные проблемы философии и перечисляет варианты решения этих проблем, предлагаемые различными философскими школами и направлениями. В итоге, вырванные из контекста, эти позиции оказываются чуждыми читателю и убеждают его лишь в одном – тщетны попытки разума дать ответы на вечные вопросы.

Другой же путь не только еще более неудачен, но и бесчестен. К сожалению, к нему особенно охотно прибегают многие отечественные авторы. Суть его в том, что автор дает общую характеристику проблем философии и перечисляет основные варианты решения этих проблем. При этом он задает целостность и определенность текста (столь необходимые студенту) посредством указания единственно верного варианта решения и обличения вариантов неверных, ошибочных, злонамеренных.

Таким образом, здесь под видом изложения философии излагают лишь одну из версий философии, часто даже не предупреждая об этом слушателей или читателей. И горе тому студенту, кто не согласиться с этой «единственно научной и истинной точкой зрения». Чаще всего в отечественной учебной литературе такой единственной версией философии является марксизм. Что и не удивительно, поскольку большинство наших преподавателей изучали на студенческой скамье именно марксизм. Я потому сужу об этом столь уверено, так как часто расспрашиваю студентов об их предыдущем опыте изучения философии и нахожу у них под видом общефилософских знаний все тот же марксизм-ленинизм, который я изучал в советской школе и в университете. Я не против марксизма. Я сам процентов на восемьдесят марксист. Но я за интеллектуальную честность. Я за то, чтобы были представлены все позиции, а не одна из них.

Соответственно, лучшим способом введения в философскую проблематику мне представляется изложение истории философии. Здесь каждая философская школа, каждое философское направление получают возможность высказаться, и эти высказывания оказываются оправданными и обоснованными в рамках тех эпох, которым они принадлежат. Конечно, злонамеренный и недалекий автор (или лектор) и здесь может злоупотребить своей монополией «медиума» и извратить и оболгать направления лично ему враждебные. Но при этом он оказывается весьма уязвимым, поскольку история имеет дело с фактами и именно этими фактами его всегда можно уличить.

Я полагаю, что излагающий историю философии должен руководствоваться принципом диалогизма. То есть он должен уметь понимать и переживать альтернативные его философским взглядам позиции как правомерные и достаточно обоснованные. Иными словами, недиалогичный исследователь, сталкиваясь с иной позицией, уверен, что ее автор или сторонник глуп, невежественен^[3] и абсолютно злонамерен (например, является ближайшим приспешником Князя Тьмы). При такой уверенности есть лишь одна реакция – возмущение и непримиримая борьба. Диалогичный же исследователь исходит из установки, что у автора или сторонника иной позиции есть серьезные интеллектуальные, моральные, экзистенциальные и прочие основания к тому, чтобы этой позиции придерживаться. Диалогизм не требует окончательного и бесповоротного принятия иной позиции, но требует понимания «законных» оснований существования этой позиции.

Проще говоря, излагая Платона, автор (лектор) должен говорить и мыслить как Платон. Излагая Ницше, он должен говорить и мыслить как Ницше. В качестве же компенсации за такое самоотвержение автор имеет право высказать свое мнение в соответствующем комментарии.

Именно так я и намерен поступить. Я постараюсь быть максимально диалогичным и объективным. Свое же мнение я буду высказывать в комментариях, выделенных другим шрифтом. Впрочем, текст, напечатанный более мелким шрифтом, включает в себя не только мои комментарии. Часто он содержит контекстуальные отступления, призванные сообщить дополнительную информацию относительно рассматриваемого вопроса. При желании или необходимости читатель может пропускать этот текст и спокойно читать дальше.

Кроме того, в конце книги (речь идет о втором томе) читателю предлагается краткий очерк философской позиции автора с тем, чтобы читатель был начеку и знал заранее в какое философское «болото» его будут незаметно тянуть. А как говорили римляне: кто предупрежден - тот вооружен.

Я не рассматриваю свою работу в качестве самостоятельного научного исследования по истории философии. Она – всего лишь учебное пособие для изучающих философию. И как таковое эта книга является во многом компиляцией иных монографий и учебных пособий.

Признаюсь: размышляя о том, стоит ли писать еще один учебник философии, когда их и так - тьма, я надеялся, что мне удастся написать очень понятный, очень доступный и оригинальный текст, который поможет всякому, кто желает ознакомиться с философией, успешно реализовать свое желание. Не знаю, удалось ли мне это, но сразу должен предупредить, что философия – это интеллектуальный груз, который сам по себе весьма значителен. И сколь бы ни велики были дидактические таланты автора, сколько бы он не облегчал этот груз, если ваши интеллектуальные мускулы не тренированы чтением и более или менее успешным предыдущим обучением, то вас, возможно, подстерегают на этом пути неприятные неудачи.

Главная моя задача – написать текст, который позволит нефилософу понять, что есть философия и приобщиться, по возможности, к ее бесценным плодам. Поэтому, если дамы и господа студенты желают просто набрать необходимый минимум знаний для того, чтобы сдать экзамен по философии и тотчас забыть о ней, то им следует обратиться к иным учебным пособиям. Этот текст предназначен тем, кто желает быть образованным человеком, а не для тех, кто хочет казаться таковым.

Со знанием дело обстоит, так же как и с пищей. В Древнем Риме пирующие регулярно опорожняли свой желудок с тем, чтобы продолжить свое пребывание на многочасовом пире. Здесь главное не еда, а участие в знаковом мероприятии. Когда же вы едите ради удовлетворения голода, то пища оказывается тем материалом, из которого создается ваше тело и энергия вашей жизни. То же и со знанием. Знание и размышление – это тот материал, из которого строится ваша личность. Если вы собираетесь обогатить свою личность изысканными сокровищами человеческого духа, то тогда эта книга для вас.

В книге я часто пользуюсь методами и теориями, разработанными современными психологией и психотерапией. В XX веке в этой области знания свершилась целая революция, которая позволяет ученому взглянуть на человека с принципиально иной стороны. Печально, что большинство социальных теоретиков ничего не знает об этом и все еще пользуется антропологией (учением о человеке), разработанной во времена Античности. Я решительно отклоняю упреки в излишней «психотерапизации» своего изложения истории философии. Психотерапия есть всего лишь современное продолжение древней философской традиции исследования и врачевания человеческой души. Использование ее знания и терминов для анализа философов и философий оправданно и полезно. В конце концов, во многом прав был Ницше, когда заявил: «Мало-помалу для меня выяснилось, чем была до сих пор всякая великая философия: как раз самоисповедью ее творца, чем-то вроде memoires, написанных им помимо воли и незаметно для самого себя… я не думаю, чтобы "позыв к познанию" был отцом философии, а полагаю, что здесь, как и в других случаях, какой-либо иной инстинкт пользуется познанием (и незнанием!) только как орудием…Ибо каждый инстинкт властолюбив; и, как таковой, он пытается философствовать».

В заключение этих предварительных замечаний я хотел бы выразить свою благодарность Петру Шагову, Элине Кретовой, Анастасии Булаевой, Григорию Ермолаеву, а так же моему соседу по даче – Владу Щекольцову.

Замечания и комментарии Элины Кретовой, Анастасии Булаевой и Григория Ермолаева значительно улучшили текст этой книги.

Без участия Петра Шагова книга вообще могла не состояться. Его участие, словом и делом, в ее создании весьма значительно. Методичность, образованность, вдумчивость господина Шагова избавили мой текст от множества погрешностей и изъянов.

Влад же оказал мне неоценимую эмоциональную поддержку. Он добрый и отзывчивый человек. Кажется, он считает меня «ученым человеком». Поэтому всякий раз, как я сталкиваюсь во время дачной жизни с какими-либо бытовыми сложностями, Влад неизменно и бескорыстно приходит ко мне на помощь, говоря при этом: «Ты, Сергей, главное пиши! А это мы поправим». Добрый человек! Грех - не упомянуть!