Освальд Шпенглер закат Европы

ОООрООО^

Ключ и фрагменту: В концепции Шпенглера культуры срав­ниваются с организмами, а всемирная история — сих биогра­фией. {Культуры, как и человеческий организм, имеют свою морфологию (строе­ние)Ш свою судьбу. Каждая культура, когда она возникает, уже реализует некую глубинную идею, некий замысел, который может постичь лишь культурфилософ- скийьвзгляд, а не взгляд историка, археолога или филолога, исследующих застыв­шую в памятниках «древность».

ООООООФООООООООООООООООООООООО

<>.»> Культуры суть организмы. Всемирная история — их общая био­графия. Огромная история китайской или античной культуры представ­ляет собой морфологически точное подобие микроистории отдельного че­ловека, какого-нибудь животного, дерева или цветка. Для фаустовского
взора речь идет не о каком то притязании, но об опыте. Если есть жела­ние узнать повсеместно повторяющуюся внутреннюю форму, то срав­нительная морфология растений и животные давно уже подготовила соответствующую методику. В судьбе отдельных, сменяющих друг дру­га, соприкасающихся, оттесняющих и подавляющих друг друга куль­тур исчерпывается содержание всей человеческой истории. И если пре­доставить ее гештальтам, тщательно скрытым до настоящего времени под поверхностью тривиально проистекающей «истории человечества», пройти перед духовным взором, то, должно быть, удастся отыскать ис­конный гештальт культуры как таковой, очищенный от всякого рода мути и побочности и лежащий в основе всех отдельных культур в каче­стве идеала формы.

Я отличаю идею культуры, совокупность ее внутренних возможностей от ее чувственного проявления в картине истории как достигнутого уже осуществления. Таково отношение к живой плоти, ее выражению в самой сердцевине светового мира наших глаз. История культуры есть поступа­тельное выражение ее возможностей. Завершение равносильно концу. Аполлоническая душа, которую иные из нас в силах, пожалуй, понять и сопережить, именно так относится к своему раскрытию в действительно­сти, к «античности», доступные глазу остатки которой исследуют архео­лог, филолог, эстетик и историк. <...> (С. 262)

ООООФООООООООООООООООООООООООО

Ключ к фрагменту: Метод исследования культур у Шпенглера заключается в усмотрении и каталогизации, во-первых, тех элементов различных культур, ко­торые подобны по своему внутреннему строению и содержанию (гомологичны); во-вторых, тех элементов, которые выполняли в разных культурах одну и ту же функцию (они являются аналогичными).

оооооооооооооооооооооооооооооо

с...> Биология называет гомологией органов их морфологическую экви­валентность, в противоположность аналогии, относящейся к эквивалент­ности их функций. Это многозначительное и впоследствии столь плодо­творное понятие ввел Гёте...я ввожу это понятие в исторический метод... Гомологичны легкое наземных животных и плавательный пузырь рыб, аналогичны — в смысле употребления — легкое и жабры. Здесь прояв­ляется углубленное, приобретенное строжайшей выучкой взгляда мор­фологическое дарование, совершенно чуждое нынешнему историческо­му исследованию с его поверхностными сравнениями — между Христом и Буддой, Архимедом и Галилеем, Цезарем и Валленштейном, немецким и эллинским партикуляризмом... Гомологичными образованиями явля­ются — упомянем здесь лишь немногое — античная музыка и западная инструментальная музыка, пирамиды 4-й династии и готические соборы, индийский буддизм и римский стоицизм (буддизм и христианство даже не аналогичны), эпохи «борющихся уделов» Китая, гиксосов и Пуниче­ских войн, Перикла и Омейядов, эпохи Ригведы, Плотина и Данте. Гомо­логичны дионисическое течение и Ренессанс, аналогичны дионисическое течение и реформация. <...> (С. 270-271)

ОООООООООООООООООООООООООООООО

Ключ к фрагменту: Цель Шпенглера — доказать, что все культуры в своем раз­витии от юности к старости (у Шпенглера старость культуры именуется «ци­вилизацией») проходят строго одинаковые этапы развития во всех сферах и об­ластях культурной жизни. Пробелы в нашем знании истории культуры Шпенглер надеется восполнить, опираясь на постулируемый им принцип структурной тождественности элементов во всех существовавших когда-либо культурах и принцип взаимосвязи (в рамках одной и той же культуры) элементов, имеющих разную природу, но объединенных культурным стилем.

ооооооооооосюооососооооооооооо

<...> Я надеюсь доказать, что все без исключения великие творения и формы религии, искусства, политики, общества, хозяйства, науки одновременно возникают, завершаются и угасают во всей совокупно­сти культур; что внутренняя структура одной полностью соответству­ет всем другим; что в исторической картине любой из них нет ни одно­го имеющего глубокий физиогномический смысл явления, к которому нельзя было бы подыскать эквивалента во всех других, притом в строго знаменательной форме и на вполне определенном месте. Конечно, для понимания этой гомологии двух фактов требуется совсем иное и неза­висимое от видимости переднего плана углубление, чем это до сих пор практиковалось среди историков, которым и в дурном сне не могло при- видиться, что протестантизм находит свое отражение в дионисическом движении и что английский пуританизм на западе соответствует исла­му в арабском мире.

Б этой перспективе открывается возможность, далеко превосходя­щая честолюбие всего прежнего исторического исследования, которое по сути ограничивалось тем, что в меру знаний упорядочивало прошед­шее, следуя к тому же однорядной схеме, а именно: возможность пересту­пить настоящее как предел исследования, а также предопределить еще не истекшие эпохи западной истории сообразно их внутренней форме, длительности, темпу, смыслу и результату и вдобавок ко всему реконст­руировать давно минувшие и неизвестные эпохи, даже целые культуры прошлого, руководствуясь морфологическими взаимосвязями (прием, не лишенный сходства с процедурой палеонтологии, которая способна сегодня по одному найденному обломку черепа дать значительные и на­дежные сведения о скелете и о принадлежности экземпляра к опреде­ленному виду).

Вполне возможно, допустив наличие физиогномического такта, по раз­бросанным деталям орнаментики, архитектурного стиля, письма, по от­дельным данным политического, хозяйственного, религиозного характера восстановить органические основные черты исторической картины целых столетий, прочитать по элементам языка художественных форм, скажем, современную им форму государственности или по математическим фор­мам характер соответствующих хозяйственных форм — подлинно гётев- ская, восходящая к гётевской идее первофеномена процедура, вполне при­вычная в ограниченном диапозоне сравнительной зоологии и ботаники, но и допускающая в самой непредвиденной степени расширение на всю область истории. <...> (С. 271-272).

Источник: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность. — М., 1993.

Из раздела «Исторические псевдоморфозы» оооооооооооооооо^^

Ключ к фрагменту: Одна из проблем, которую поставил и по своему решил в «За­кате Европы» 0. Шпенглер — это проблема описания механизмов, приводящих к внутреннему конфликту тот или иной культурней организм. Согласно немец­кому кулътурфилософу, внутрикультурный конфликт начинает тогда, когда культура, сохраняя внешне свою форму, меняет свое, внутреннее содержаниеяа то, которое не соответствует ее исходной индивидуальной «идее» ("заимствуя эту «идею» и это содержание у других культур). То, во что превращается куль­тура в результате такого пренебрежения собственными основаниями, Шпенглер называет «псевдоморфозом».

ооооооосххххьоооо^^

В слой скальной породы включены кристаллы минерала. Но вот по­являются расколы и трещины; сюда просачивается вода и постепенно вымывает кристалл, так что остается одна пустая его форма. Поздцее происходят вулканические явления, которые разламывают гору;;СК>Д£ проникает раскаленная масса, которая затвердевает и также кристал­лизуется. Однако она не может сделать это в своей собственной, при­сущей именно ей форме, но приходится заполнить ту пустоту, что уще имеется, и так возникают поддельные формы, кристаллы, чья внутрен­няя структура противоречит внешнему строению, — род каменной цо- роды, являющийся в чужом обличье. Минералоги называют это п/ерр- доморфозом. _у.

Историческими псевдоморфозами я называю случаи, когда чуэаддо древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот — ее родной, не в состоянии задышать полнрй гру­дью и не только не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания. Все, что подни­мается из глубин этой ранней душевности, изливается в пустотную форму чуждой жизни; отдавшись старческим трудам, младые чувства костене­ют, так что где им распрямиться во весь рост собственной созидательной мощи?! Колоссальных размеров достигает лишь ненависть к явившейся издалека силе.

Таков случай арабской культуры. Ее предыстория лежит всецело в регионе древнейшей вавилонской цивилизации, бывшей на протяже­нии двух тысячелетий добычей сменявших друг друга завоевателей. Ее «меровингская эпоха» отмечена диктатурой крошечной персидской племенной группы, такого же пранарода, как и остготы, двухсотлет­нее, почти не оспаривавшееся господство которой имело своей предпо­сылкой бесконечную утомленность этого феллахского мира. Однако, начиная с 300 г. до Р. X., по юным народам этого говорящего по-ара­мейски от Синая до Загроса мира пробегает мощная волна пробужде­ния. Как и во времена Троянской войны или саксонских императоров, все существующие религии вне зависимости от того, чье имя носит та или иная из них — Ахура-Мазды, Ваала или Яхве, пронизывает новое отношение человека к Богу, совершенно новое мироощущение. По всему видно, что вот-вот свершится нечто великое и небывалое, но именно в это время — причем так, что внутреннюю связь между этими событиями всецело исключить нельзя (ибо мощь персиянства основывалась на душевных предпосылках, которые исчезли именно теперь), — сюда являются македоняне (глядя из Вавилона, всего-на­всего новая ватага авантюристов, ничем не превосходящая все преж­ние) и распространяют тонкий слой античной цивилизации над всеми здешними странами вплоть до Индии и Туркестана. Государства диа- дохов могли бы, правда, совершенно незаметно сделаться государст- вамй предарабского духа: государство Селевкидов, практически сов­падавшее с областью распространения арамейского языка, уже было им ок. 200 г. Однако после сражения при Пидне его западные области постёпенно включаются в античную империю и оказываются таким дбр&зом подвержены мощному воздействию духа, исходящему из чрез­вычайно удаленного центра. Тем самым подготавливается возникно- векке псевдоморфоза. <...> (С. 193-194) <ххх>6оо6о<к>сюс><кх>скх>о<>о<>ооо<>оо Ключ к фрагменту: Согласно Шпенглеру, культура России начиная с эпохи пет­ровских реформ и вследствие этих реформ находится в состоянии псевдоморфо­за: идея Святой Руси была насильственно заменена Петром 1на чуждую народной рёлйъпозности русского народа идею секулярной западной монархии, что в конеч­ном итоге привело к невиданному расколу внутри обращенного и в сторону ви- занпШйско-московского прошлого и в сторону чуждого, но желаемого петербург- ско-западного будущего в российском обществе (революции 1917 года).

ооооскхк><>*><><><х>с><^^ Цивилизационные концепции культуры I 251

<...> Другой псевдоморфоз у всех нас сегодня на виду: петровская Русь. Русские героические сказания — былинные песни — достигают своей вершины в киевском круге сказаний о князе Владимире (ок. 1000) с его «рыцарями круглого стола» и о народном герое Илье Муромце. Всю неизмеримость различия между русской и фаустовской душой можно проследить уже на разнице между этими песнями и «одновременными» им сказаниями об Артуре, Германарихе и Нибелунгах времени рыцар­ских странствий — в форме песней о Хильдебранде и о Вальтере. Русская эпоха Меровингов начинается с ниспровержения татарского господства Иваном III (1480) и ведет через последних Рюриковичей и первых Рома­новых — к Петру Великому (1689-1725). Эта эпоха точно соответствует времени от Хлодвига до битвы при Тертри (687), в результате которой Каролинги фактически получили всю полноту власти. Я советую вся­кому прочесть «Историю франков» Григория Турского, а параллельно с этим — соответствующие разделы старомодного Карамзина, прежде всего те, что повествуют об Иване Грозном, Борисе Годунове и Шуйском. Боль­шего сходства невозможно представить. Вслед за этой московской эпохой великих боярских родов и патриархов, когда старорусская партия не­изменно билась против друзей западной культуры, с основанием Петер­бурга (1703) следует псевдоморфоз, втиснувший примитивную русскую душу вначале в чуждые формы высокого барокко, затем Просвещения, а затем — XIX столетия. Петр Великий сделался злым роком русскости. Припоминается его «современник» Карл Великий, планомерно и со всею своей энергией осуществивший то, чему ранее помешал своей победой Карл Мартелл: господство мавританско-византийского духа. Имелась возможность подойти к русскому миру на манер Каролингов или же Се- левкидов, а именно в старорусском или же «западническом» духе, и Ро­мановы приняли решение в пользу последнего. Селевкиды желали видеть вокруг себя эллинов, а не арамеев.

Примитивный московский царизм — это единственная форма, которая в пору русскости еще и сегодня, однако в Петербурге он был фальсифици­рован в династическую форму Западной Бвропы.

Тяга к святому югу, к Византии и Иерусалиму, глубоко заложенная в каждой православной душе, обратилась светской дипломатией, с лйцом, повернутым на Запад. За пожаром Москвы, величественным символиче­ским деянием пранарода, в котором нашла выражение маккавейская не­нависть ко всему чуждому и иноверному, следует вступление Александра в Париж, Священный союз и вхождение России в «Европейский концерт» великих западных держав. Народу, предназначением которого было еще на продолжении поколений жить вне истории, была навязана искусствен­ная и неподлинная история, постижение духа которой прарусскостью — вещь абсолютно невозможная. Были заведены поздние искусства и науки, просвещение, социальная этика, материализм мировой столицы, хотя в это предвремя религия — единственный язык, на котором человек спосо­бен был понять себя и мир; и в лишенном городов краю с его изначальным крестьянством, как нарывы, угнездились отстроенные в чуждом стиле го­рода. Они были фальшивы, неестественны, невероятны до самого своего нутра. «Петербург — самый отвлеченный и умышленный город на всем земном шаре», — замечает Достоевский. Хотя он и родился здесь, у него не раз возникало чувство, что в одно прекрасное утро город этот растает вместе с болотным туманом. Вот и полные духовности эллинистические города были рассыпаны повсюду по арамейскому крестьянскому краю — словно жемчужины, глядя на которые хочется протереть глаза. Такими видел их в своей Галилее Иисус. Таково, должно быть, было ощущение и апостола Петра, когда он увидал императорский Рим.

Все, что возникло вокруг, с самой той поры воспринималось подлинной русскостью как отрава и ложь. Настоящая апокалиптическая ненависть направляется против Европы. А «Европой» оказывалось все нерусское, в том числе и Рим с Афинами, — точно так же, как для магического чело­века были тогда античными, языческими, бесовскими Древний Египет и Вавилон. «Первое условие освобождения русского народного чувства это; от всего сердца и всеми силами души ненавидеть Петербург», — пи­шет Аксаков Достоевскому в 1863 г. Москва святая, Петербург — сатана; в распространенной народной легенде Петр Великий появляется как Ан­тихрист. То же самое слышится нам и из всех апокалипсисов арамейско­го псевдоморфоза: от книг Даниила и Еноха и до эпохи Маккавеев, вплоть до Откровения Иоанна, Баруха и 4-й книги Эздры — против Антиоха, Ан­тихриста, против Рима, Вавилонской блудницы, против городов Запада с их духом и пышностью, против всей вообще античной культуры. Все, что возникает, неистинно и нечисто: это избалованное общество, пролизанные духовностью искусства, общественные сословия, чуждое государство с его цивилизованной дипломатией, судопроизводство и администрация. Не су­ществует большей противоположности, чем русский и западный, иудео- христианский и позднеантичный нигилизм: ненависть к чуждому, отрав­ляющему еще не рожденную культуру, пребывающую в материнском лоне родной земли, — и отвращение к собственной, высотою которой человек наконец пресытился. Глубочайшее религиозное мироощущение, внезап­ные рздрения, трепет страха перед приближающимся бодрствованием, метафизические мечтания и томления обретаются в начале истории; обо­стрившаяся до боли духовная ясность — в ее конце. В двух этих псевдо­морфозах они приходят в смешение. «Все они теперь на улицах и базарах толкуют о вере», — говорится у Достоевского. Это можно было бы сказать и об Иерусалиме с Эдессой. Эти молодые русские перед войной, неопрят­ные, бледные, возбужденные, пристроившиеся по уголкам и все занятые одной метафизикой, рассматривающие все одними лишь глазами веры, даже тогда, когда разговор, как кажется, идет об избирательном праве, химии или женском образовании, — это просто иудеи и первохристиане эллинистических больших городов, на которых римляне взирали так иро­нично, брезгливо и с затаенным страхом. В царской России не было ника­кой буржуазии, вообще никаких сословий в подлинном смысле слова, но лишь крестьяне и «господа», как во Франкском государстве. «Общество» было стоявшим особняком миром, продуктом западнической литературы, чем-то чуждым и грешным. Никаких русских городов никогда и не быва­ло. Москва была крепостью — Кремлем, вокруг которого расстилался ги­гантский рынок. Город-морок, который теснится и располагается вокруг, как и все прочие города на матушке-Руси, стоит здесь ради двора, ради чиновников, ради купечества; однако то, что в них живет, это есть сверху обретшая плоть литература, «интеллигенция» с,ее вычитанными пробле­мами и конфликтами, а в глубине — оторванный от корней крестьянский народ со всей своей метафизической скорбью, со страхами и невзгодами, которые пережил вместе с ним Достоевский, с постоянной тоской по вем- ному простору и горькой ненавистью к каменному дряхлому миру у в ко­тором замкнул их Антихрист. У Москвы никогда не было собственной души. Общество было западным по духу, а простой народ нес душу края в себе. Между двумя этими мирами не существовало никакого понимания, никакой связи, никакого прощения. Если хотите понять обоих великих заступников и жертв псевдоморфоза, то Достоевский был крестьянин, а Толстой — человек из общества мировой столицы. Один никогда не мог внутренне освободиться от земли, а другой, несмотря на все свои отчаян­ные попытки, так этой земли и не нашел.

Толстой — это Русь прошлая, а Достоевский — будущая. Толстой свя­зан с Западом всем своим нутром. Он — великий выразитель петровского духа, даже несмотря на то, что он его отрицает. Это есть неизменно за^ падное отрицание. Также и гильотина была законной дочерью Вёрсаля. Это толстовская клокочущая ненависть вещает против Европы, от кото­рой он не в состоянии освободиться. Он ненавидит ее в себе, он ненавидит себя. Это делает Толстого отцом большевизма. Все бессилие этого духа и «его» революции 1917 г. выплескивается из оставшихся в его наследии сцен «И свет во тьме светит». Достоевскому такая ненависть незнако­ма. С тою же самой страстною любовью он вбирал в себя и все западное. «У меня две родины, Россия и Европа». Для него все это, и дух'Петра, и революция, уже более не обладают реальностью. Он взирает на все это как из дальнего далека — из своего будущего. Его душа апокалип^ич- на, порывиста, отчаянна, однако она в этом будущем уверена. «Я»хочу в Европу съездить, — говорит Иван Карамазов своему брату Алеше, — и ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище, но на самое, на самое дорогое кладбище, вот что! Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними». Толстой — это всецело великий рассудок, «просвещенный» и «социаль­но направленный». Все, что он видит вокруг, принимает позднюю, при­сущую крупному городу и Западу форму проблемы. Что такое проблема, Достоевскому вообще неизвестно. Между тем Толстой — событие внутри- европейской цивилизации. Он стоит посередине между Петром Великим и большевизмом. Все они русской земли в упор не< видят. То, с чем они борются, оказывается вновь признанным самой той формой, в которой они это делают. Это все не апокалиптика* но духовная оппозиция. Нена­висть Толстого к собственности имеет политэкономический характер, его ненависть к обществу — характер социально-этический; его ненависть к государству представляет собой политическую теорию. Отсюда и его колоссальное влияние на Запад. Каким-то образом он оказывается в од­ном ряду с Марксом, Ибсеном и Золя. Его произведения — это не Еванге­лия, но поздняя, духовная литература. Достоевского не причислишь ни к кому, кроме как к апостолам первого христианства. Его «Бесы» были ошиканы русской интеллигенцией за консерватизм. Однако Достоевский этих конфликтов просто не видит. Для него между консервативным и революционным нет вообще никакого различия: и то, и то — западное, Такая душа смотрит поверх всего социального. Вещи этого мира пред­ставляются ей такими маловажными, что она не придает их улучшению никакого значения. Никакая подлинная религия не желает улучшить мир фактов. Достоевский, как и всякий прарусский, этого мира просто не замечает: они все живут во втором, метафизическом, лежащем по дру­гую сторону от первого мира. Что за дело душевной муке до коммунизма? Религия, дошедшая до социальной проблематики, перестает быть рели­гией; Однако Достоевский обитает уже в действительности непосредст­венно предстоящего религиозного творчества. Его Алеша ускользнул от понимания всей литературной критикой, и русской в том числе; его Христос, которого он неизменно желал написать, сделался бы подлин­ным»Евангелием, как и Евангелия прахристианства, стоящие всецело внедеех античных и иудейских литературных форм. Толстой же — это маэстро западного романа, к уровню его «Анны Карениной» никто даже блиако не подошел; и точно так же он, даже в своей крестьянской блузе, является человеком из общества.

Начало и конец сходятся здесь воедино. Достоевский — это святой, а Толстой всего лишь революционер. Из него одного, подлинного наследни­ка Петра, и происходит большевизм, эта не противоположность, но послед­нее следствие петровского духа, крайнее принижение метафизического
социальным и именно потому всего лишь новая форма псевдоморфоза. Если основание Петербурга было первым деянием Антихриста, то уничто­жение самим же собой общества, которое из Петербурга и было построено, было вторым: так должно было оно внутренне восприниматься крестьян­ством. Ибо большевики не есть народ, ни даже его часть. Они низший слой «общества», чуждый, западный, как и оно, однако им не признанный и потому полный низменной ненависти. Все это от крупных городов, от ци­вилизации — социально-политический момент, прогресс, интеллигенция, вся русская литература, вначале грезившая о свободах и улучшениях в духе романтическом, а затем — политико-экономическом. Ибо все ее «чи­татели» принадлежат к обществу. Подлинный русский — это ученик Дос­тоевского, хотя он его и не читает, хотя — и также потому что — читать он не умеет. Он сам — часть Достоевского. Если бы большевики, которые усматривают в Христе ровню себе, просто социального революционера, не были так духовно узки, они узнали бы в Достоевском настоящего своего врага. То, что придало этой революции ее размах, была не ненависть ин­теллигенции. То был народ, который без ненависти, лишь из стремления исцелиться от болезни, уничтожил западный мир руками его же подонков, а затем отправит следом и их самих — тою же дорогой; не знающий горо­дов народ, тоскующий по своей собственной жизненной форме, по своей собственной религии, по своей собственной будущей истории. Христиан­ство Толстого было недоразумением. Он говорил о Христе, а в виду имел Маркса. Христианство Достоевского принадлежит будущему тысячеле­тию^..^ (С.197-201)

Источник: Шпенглер 0. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 2. Все­мирно-исторические перспективы. — М., 1998.

Тойнби Арнольд (ТоупЬее Агпо№, 1889-1975 гг.) —

Английский историк и философ, общественный деятель, культуролог. Получил блестящее классическое образо­вание в Винчестере и Оксфорде, но оставил занятия ла­тынью и греческим ради истории. Работал на диплома-* тическом поприще. Свой главный труд — «Постижение истории» задумал написать после выхода «Заката Ев- ролы» Шпенглера, будучи не согласным с последним по многим позициям. Центральное понятие философии ис­тории Тойнби — «цивилизация». Ни одна из цивилиза­ций не охватывает всего человечества, но цивилизации сопоставимы друг с другом и влияют друг на друга. Все­го, по мнению Тойнби, существовала 21 цивилизации. К настоящему времени их осталось пять: западная христи­анская, православная христианская, исламская, дальне­ восточная и индуистская. Каждая цивилизация проходит в своем развитии ряд стадий. Первая стадия — генезис, новая цивилизация возникает на развалинах «материнской» цивилизации. Затем следует стадия роста, которая может перейти в стадию надлома, как правило, сменяющаяся стадией распада. Распавшись, цивилизация либо исчезает с лица Земли (египетская цивилизация, цивилизация инков), либо дает начало новым цивилизациям (эллинская цивилизация). Развитие цивилизации не запрограммировано. Цивилизацию нельзя назвать организмом, живущим отдельно от людей: «Личности, а не существа создают историю». Общество — лишь посредник, с помощью которого люди взаимодействуют между собой. Исторической судьбы как предопределенности нет, по­этому, по Тойнби, стадии надлома можно избежать. Основные работы Тойнби: «Пости­жение истории» (12 томов, 1934-1961), «Изменение и обычай» (1966), «Цивилизация перед лицом испытания» (1949), «Мир и Запад» (1953) и др.

Арнольд Тойнби ПОСТИЖЕНИЕ ИСТОРИИ

ооооск>ооооооосоо<><х><х><><><х>ооооо Ключ к фрагменту: В цивилизационкой концепции Тойнби утверждается, что в мировом культурно-историческом процессе проявила себя 21 цивилизация. В на­стоящее время, в мире культурно доминирует одна западная цивилизация но это доминирование не полное, так как большинство остальных цивилизаций заимст­вовали у Запада лишь его политические и экономические принципы, в остальном оставаясь самобытными.

оооооооооооооооообоооооооооооо Установив, что цивилизации сравнимы между собой, и решив предпри­нять сравнительное исследование идентифицированных нами цивилиза­ций, начнем с анализа процесса возникновения цивилизации, вернее всех, доступных наблюдению путей этого процесса.

Проведя различие между цивилизациями, родственно не связанными, и обществами, которые в той или иной степени были связаны с предшест­вующими цивилизациями, следует отметить, что первые составляют все­го шеоть из двадцати одного общества и принадлежат хронологически к ранним периодам в развитии этого вида обществ. Кроме того, легко заме­тить, что не менее восьми родственно связанных цивилизаций возникло в Старом Свете и две — в Новом Свете между III тыс. до н.э. и II тыс. н.э. и что в этот период не появилось ни одной новой независимой цивилизации ни в Старом, ни в Новом Свете.

Две родственно связанные цивилизации, которые моложе любой неза­висимой цивилизации в Новом Свете, — юкатанская и мексиканская; во­семь в Старом Свете: дальневосточная (основная), дальневосточная (в Ко­рее и Японии), западная, православная (основная), православная (Россия), индуистская, иранская, арабская; цивилизации, связанные с шумерской

и минойской, то есть индская(?), хеттская, вавилонская, эллинская и си­рийская, исключаются, потому что они, -возможно, возникли раньше, а не позже китайской... как в Старом, так и в Новом Свете возникновение не связанных родственно цивилизаций прекратилось, как только некото­рые из них выработали альтернативный способ проявления посредством преодоления превратностей собственной судьбы. В периоды надломов и распадов этих независимых цивилизаций возникли первые формы родст­венно связанных цивилизаций; и при современных условиях, когда весь мир оказался опутанным сетью западной цивилизации, можно предполо­жить, что в свою очередь и западная цивилизация претерпевает процесс надлома и распада. Однако едва ли можно представить, что возникнут новые цивилизации, не связанные хоть в какой-то мере со своей предше­ственницей — западной цивилизацией. Другими словами, возможность возникновения цивилизаций, родственно не связанных, кажется отны­не исключенной ввиду распространения западной цивилизации по всему миру. Правда, как уже отмечалось, распространение присуще экономиче­скому и политическому аспектам ее жизни.<...> оооооооооооооооооооооооооооооо Ключ к фрагменту: Культурно-исторический процесс, согласно Тойнби, развива­ется, следуя схеме «вызов — ответ»: либо природная среда, либо внешняя угроза могут бросить вызов цивилизации, и от того, примет ли она этот вызов и даст ли на него ответ, зависит ее будущая судьба.

Вызовы и ответы в генезисе цивилизаций. Вернемся к истокам два­дцати одной цивилизации, обращая внимание на вызовы, которые делала среда, и на ответы на них. Мы не будем постулировать никакого единства и не будем пытаться обнаружить какой бы то ни было всеобщий закон, а займемся лишь исследованием действия феномена Вызова-и-Ответа при­менительно к частным случаям«

Генезис египетской цивилизации. Начнем в принятом нами порядке, рассмотрев вызовы сначала природной, а затем — человеческой среды. Первые вызовы, которые можно зафиксировать в человеческой истории, были сделаны дельтами рек Нила, Иордана, Тигра и Евфрата, Индасего некогда существовавшим параллельным руслом. Реки эти пересекаютма- ловодные степи, такие как засушливая Афразийская степь. В нильской долине ответом стал генезис египетской цивилизации, в долине Тигра и Евфрата — шумерской, в долине Инда и его бывшего притока — так назы­ваемой индской культуры (если предположить, что последняя не является ответвлением шумерской цивилизации, а имеет самостоятельные и неза­висимые корни). По окончании ледникового периода афразийская терри­тория стала испытывать сильные климатические изменения, что привело к иссушению земель. И в это время там, где прежде были примитивные общества, возникло две или более цивилизаций. Исследования археоло­гов дают возможность рассматривать процесс иссушения как вызов, отве­том на который стало возникновение цивилизаций. Общины охотников и собирателей афразийских саванн, не изменив в ответ на вызов ни своего местопребывания, ни своего образа жизни, поплатились за это полным вымиранием. Но те, которые изменили свой образ жизни, превратившись из охотников в пастухов, искусно ведущих свои стада по сезонному мар­шруту миграции, стали кочевниками Афразийской степи. Те же общины, что не переменили своего образа жизни, но, следуя за циклонным поясом, движущимся на север, оказались помимо своей воли перед другим вызо­вом, — вызовом северного холода, — и сумели дать ответ: между тем об­щины, ушедшие от засухи на юг в пояс муссонов, попали под усыпляющее влияние тропического климата. Наконец, были общины, которые отве­тили на вызов засухи изменением родины и образа жизни, и эта редкая двойная реакция означала динамический акт, который из исчезающих примитивных обществ Афразийской степи породил древнеегипетскую и шумерскую цивилизации.

Перемена образа жизни стимулировала творческий акт превращения собирателей в земледельцев. Перемена родины была не столь значитель­ной территориально, но огромной с точки зрения изменения самого ха­рактера окружения — они оставили старые пастбища и шагнули в болота новой родины. Когда пастбища нильской долины стали Ливийской пус­тыней, а пастбища долин Тигра и Евфрата, — пустынями Руб-аль-Хали и Дешти-Лут, героические первопроходцы, вдохновляемые храбростью или отчаянием, двинулись в эти гиблые места и своим динамическим актом превратили их в благодатные земли Египта и Сеннаара. Возмож­но, их соседи, описанные выше, наблюдали за смелым предприятием со слабой надеждой на успех, ибо в прежнюю эпоху, когда земли эти е*це не превратились в негостеприимную Афразийскую степь, они были для,нюь земным раем, а нильские и месопотамские болота — неприступной и ведроходимой глушью. Но как оказалось, успех превзошел самые оп­тимистические надежды первопроходцев. Строптивость Природы была покорена трудом Человека; болота были дренажированы, ограждены дамбами и превращены в поля. Появились египетская и шумерская ци­вилизации.

Гейёзис шумерской цивилизации. Генезис шумерской и египетской цивилизаций является результатом однотипных ответов на вызов при­родной среды. Афразийская засуха заставила отцов шумерской цивили­зации переселиться в устья рек Тигра и Евфрата и преобразовать боло­тистые низины в плодородную землю Сеннаара. Материальная культура этих двух цивилизаций однотипна. Духовные же характеристики — ре­лигия, искусство и даже общественная жизнь — обнаруживают меньше сходства. Испытание, через которое прошли отцы шумерской цивилиза­ции, сохранила шумерская легенда. Убиение дракона Тиамат богом Мар- дуком и сотворение мира из его останков — аллегорическое переосмыс­ление покорения первозданной пустыни и сотворения земли Сеннаара. Рассказ о Потопе символизирует бунт Природы, восставшей против вме­шательства человека. Перед западными археологами встала задача обна­ружить и расшифровать материальные свидетельства, подкрепляющие эту легенду. Бассейн Тигра и Евфрата, как и бассейн Нила, представляет собой музей неодушевленной природы пустыни, превращенной челове­ком в землю Сеннаара. Шумерский музей расположен в новой дельте, об­разовавшейся в результате слияния рек уже после исчезновения не толь­ко шумерской цивилизации, но и ее вавилонского преемника. Болота, образовавшиеся на территории Нижнего Ирака между Амарой на Тигре, Эн-Насирией на Евфрате и Басрой на Шатт-эль-Арабе, остаются нетро­нутыми с момента возникновения до настоящего времени, ибо на исто­рической сцене так и не появилось ни одного общества, которое хотело бы и было в состоянии их освоить. Болотные люди — часто посещающие эти места, пассивно приспособились к ним, однако они никогда не обла­дали достаточной потенцией, чтобы повторить подвиг отцов шумерской цивилизации, живших в непосредственном соседстве с ними какиэ*ни- будь пять или шесть тысяч лет назад. Они даже не пытались преобразо­вать болота в сеть каналов и полей. Памятники шумерской цивилизации хранят молчаливое, но точное свидетельство о тех динамических актах, которые, если обратиться к шумерской мифологии, были совершены бо­гом Мардуком, ДОившим Тиамат, и героем Ут-Напиштимом, построив­шим ковчег в ожидании Потопа и спасшимся в нем во время великого наводнения.

Генезис китайской цивилизации. Рассмотрим далее генезис цивили­зации Китая в нижней долине Желтой реки. Зарождение цивилизации здесь было ответом на вызов, возможно более суровый, чем вызов Между­речья или Нила. В пустыне, ставшей колыбелью китайской цивилизации, испытание заболачиванием и наводнениями было дополнено испытавшем холодом, ибо сезонные климатические изменения в том районе весьма су­щественны — от сильной жары летом до редких холодов зимой. Отцы ки­тайской цивилизации в расовом отношении, похоже, не отличались замет­но от народов, живших на больших пространствах к югу и юго-зададу от Желтой реки до Брахмапутры и от Тибетского плато до Китайского моря. Если некоторые представители этой широко распространенной расы* прег бывая на весьма низком культурном уровне, создали цивилизаций«это можно объяснить лишь тем, что они способны были более творчески от­кликнуться на вызов, тогда как остальные, возможно, просто не замети­ли его. Чтобы наглядно удостовериться, каков был Китай до того* как на

землях его зародилась цивилизация, преобразовав его, следует совершить путешествие на север от бассейна Желтой реки до Амура и посмотреть на болота в окрестностях озера Ханка, там, где начинаются воды Уссури. Эта болотистая местность, кое-где поросшая лесом, и сегодня остается весьма близкой к своему первозданному состоянию. <...> (С. 113-116)

<х><х>о<ххх><хх><х><>с<к><>о<>оо<хх>оооо

Ключ к фрагменту: На примере российской культуры Тойнби демонстрирует, что цивилизации могут очень замысловатым образом отвечать на вызовы, которые им бросает внешняя угроза. Для России в свое время такой угрозой явились mama- ро-монголы, в борьбе с которыми русским (и украинским казакам) удалось не толь­ко выжить, но и победить, а затем освоить огромные территории и основать но­вую столицу, чтоб ответить на «вызов», который пришел со стороны Запада.

0<Х>00<ХХ>0<>0<>000<>0<>00<>000<>00<>00

<...> Назовем народы, государства или города, испытывающие в тече­ние достаточно длительного времени непрерывное давление извне, «фор­постами» и, прибегнув к тщательному эмпирическому анализу, попробу­ем описать некоторые стороны форпостов в сравнении их с территориями, которые принадлежат тому же обществу, но географически могут быть отнесены к «тылам».

Русское православие. Если обратиться к православной ветви в России, то можно обнаружить, что витальность общества имеет тенденцию концен­трироваться то в одном форпосте, то в другом — в завйсимости от измене­ния в ходе исторического развития направления внешних давлений.

Русские земли, где православно-христианская цивилизация впер­вые пустила корни во время своей первоначальной трансплантации из Константинополя через Черное море и Великую степь, находились в районе верхнего бассейна Днепра. Оттуда центр тяжести православно- христианской цивилизации в России был перенесен в XII в. в бассейн верхней Волги русскими, которые расширяли границы государства в этом áaпpaвлeнии за счет финских племен, исповедующих примитив- ноеязычество. Впоследствии, когда слабое давление со стороны лесных народов усилилось сокрушительным напором со стороны кочевников Великой Степи, место жизненного напряжения вновь передвинулось, на сей раз с Верхней Волги в район нижнего Днепра. Это неожиданное давление, начавшись в 1237 г. знаменитым походом на Русь монголь­ского хана Батыя, оказалось очень сильным и продолжительным. Этот случай еще раз доказывает, что чем сильнее вызов, тем оригинальней и созидательней ответ.

В России ответ представлял собой эволюцию нового образа жизни и но­вой социальной организации, что позволило впервые за всю историю циви­лизаций оседлому обществу не просто выстоять в борьбе против евразий­ских кочевников и даже не просто побить их (как когда-то побил Тимур),

но и достичь действительной победы, завоевав номадические земли (т. е. земли кочевников — К.П.), изменив лицо ландшафта и преобразовав, в конце концов, кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища — в оседлые деревни. Казаки, одержавшие эту беспрецедентную победу, были пограничниками русского православия, противостоящими евразийским кочевникам.

Истоки казачества уходят вглубь веков, ибо письменные источники XV в., в которых впервые упомянуты днепровские казаки, свидетельст­вуют, что характерные казачьи институты уже вполне оформились к тому времени.

Казаки представляли собой полумонашеское военное братство наподо­бие братства викингов, эллинского спартанского братства или же рыцар­ского ордена крестоносцев. Однако у казаков выработались в ходе борьбы с кочевниками степи некоторые признаки, скорее принадлежащие буду­щему, чем прошлому. В чем-то казацкие объединения напоминают коло­ниальные власти современного западного мира. Они поняли» что для по­беды в войне с варварами необходим более высокий уровень вооружения и опора на более совершенную материальную базу.

Подобно тому, как современные западные «строители империи» пода­вили своих примитивных противников превосходящей индустриальной мощью, казаки подавили кочевников, опираясь на развитую культуру земледелия. Казаки обезоружили кочевников весьма оригинальным спо­собом. Они обосновывались на реках, представлявших собой естественное препятствие для кочевых племен. Реки были серьезной преградой для ко- чевников-скотоводов, не имевших навыков использовать их как транс­портные артерии, тогда как русский крестьянин и дровосек, издавна зна­комый с традицией скандинавского мореплавания, был мастером речной навигации. Следовательно, казаки, когда они выходили из русских лесов, чтобы оспорить у кочевников право на естественное обладание степью, имели все возможности с успехом применять свое древнее наследствен­ное искусство. Научившись у кочевников верховой езде, они не позабыли и своих исконных навыков и именно с помощью ладьи, а не коня нроло- жили путь в Евразию.

Казаки использовали реку как транспортную артерию для связи с Рос­сией. Они осуществляли контроль по всему течению, не позволяя кочев­никам даже пересекать реку. Многочисленные притоки давали казакам возможность строить удобные порты и переходить из бассейна одной реки в бассейн другой. Так, к концу XVI в. родительская казачья община бас­сейна Днепра породила две сестринские общины — казаков Дона и каза­ков Яика. Впоследствии в неравном союзе с Московией, которая: усили­вала свою экспансию, но не лишила казаков свободы, казацкие владения распространились до сибирских рек, впадающих в Ледовитый, океан.

В 1586 г. казаки пересекли водораздел между бассейнами Волги и Оби, к 1638 г. освоение бассейнов сибирских рек привело их на побережье Тихо­го океана в районе Охотского моря.

В тот период, когда казаки дали достойный ответ на вызов кочевников Великой Степи на юго-восточных границах православного христианст­ва, Россия подверглась новому давлению извне со стороны западных сво­их границ. В XVII в. Россия впервые в своей истории пережила страшное давление со стороны западного мира. Польская армия проникла в Москву и в течение двух лет оккупировала Кремль (с 20 сентября 1610 г. до 22 ок­тября 1612 г.), а вскоре после того, как шведы были изгнаны из Балтики, Россия отвоевала восточное побережье Балтийского моря от Финляндии до Двины. Жизненное напряжение общества переместилось в этот новый форпост.

Прошел почти век, прежде чем Петр Великий ответил на западное давление, основав в 1703 г. Петербург и утвердив русский флот на Бал­тийском море. Петербург в качестве столицы Российской Империи зани­мал еще более эксцентричное положение, чем Антиохия, когда она была столицей государства Селевкидов. Тем не менее, город этот, выросший на месте гиблых северных болот, продолжал оставаться столицей Российской Империи почти до конца войны 1914-1918 гг. Эта катастрофа потрясла структуру Европы и создала целый пояс восточно-европейских государств- преемников, отделивший Россию от уцелевших великих держав западного мира. Столица Российской Империи, ставшей к тому времени Советской Россией, своевременно передвинулась с западного форпоста, где она пре­бывала более двухсот лет, в тыл, в Москву.<...> (С. 140-142)

Источник: Тойнби А. Постижение истории. — М„ 1991.

Вопросы для самопроверки:

1. С какой периодизацией историко-культурного процесса не соглашались сторон­ники цивилизационной теории? 2* Пановы основные принципы цивилизационных теорий культуры?

3. Какие основные положения концепции культурно-исторических типов Н.Я. Да­нилевского вы можете назвать?

4. Что такое псевдоморфоз культуры согласно 0. Шпенглеру?

5. Какой принцип развития историко-культурного процесса является основным в цивилизационной теории А. Тойнби?

Дополнительная литература по теме:

Аверинцев С.С. Морфология культуры 0. Шпенглера// Новые идеи в философии. Еже­годник философского общества СССР. — М., 1991. Аринин А.Н. Михеев В.М. Самобытные идеи Н.Я. Данилевского. — М., 1996.