Одинокая мысль

Гераклит говорил о себе, что ни у кого ничему не учился, но все "выпытал у себя сам". Рассмотренные перед этим милетские мыслители представляют собой единую философскую школу. Эфесский же философ олицетворяет иное явление в развитии мысли: мыслителя-одиночку. Его мысль не только возникла в стороне от определенной мыслительной традиции, но и в будущем осталась стоять особняком. Хотя существовали люди, увлеченные гераклитовской мыслью и объявлявшие себя его последователями ("гераклитовцами"), Гераклит не создал своей школы. Он был и остался одиноким мыслителем. Такие одинокие умы, которых мы еще встретим в последующей истории философии, представляют собой не менее характерный ее момент, чем философские школы.

Их одиночество определяется вовсе не "ошибочностью" или "бесплодностью" философской позиции, а исключительным своеобразием последней – своеобразием столь глубоким, что последовать ему никто не в силах. На развитие мысли они оказывают не меньшее влияние, чем знаменитые философские школы. Но только характер этого влияния иной. Влияние школы – это влияние определенной проблематики, способа постановки и решения проблем, дисциплины познающего разума. Гераклит же создает глубоко самобытную мысль, которую невозможно превратить в систему, сделать размеренным, логичным и универсальным учением. Но эта мысль бесконечно волнует и манит, она олицетворяет живой дух философствования и не дает ему угаснуть в грандиозных системах, созидаемых разумом и претендующих выразить полноту истины. Она возвращает уму живой интерес к бытию, человеку и его судьбе; она пробуждает вкус к мышлению. Не претендуя объять столь многие черты мира, как это делает учение, систематически организованное и развиваемое целой интеллектуальной традицией (школой), одинокая философия ближе индивидуальным усилиям разума. Она, даже дерзая отвечать на самые сложные вопросы, лишена той претенциозности, которая заключена в философской системе. И потому сохраняет непреходящее обаяние для каждого, вступающего в мир мысли.

Гераклиту приписывают ошеломляющие слова: "Я буду жить, доколе существуют города и страны, и благодаря моей мудрости имя мое не перестанет произноситься никогда. И даже если город эфесцев будет разграблен и все алтари разрушены, местом памяти обо мне станут человеческие души" (DК 22 А Письма IV, 4). Трудно вообразить, чтобы человек мог так о себе помыслить, но ведь Гераклит оказался прав! Его гордость была небеспочвенна, и сам факт того, что мы с вами спустя двадцать пять веков говорим о мыслях этого человека, служит лучшим тому доказательством.