Раздел третий. Рациональность и свобода 282 6 страница

Философские "загадки" великих мыслителей и реальны, и

серьезны. Они долго еще будут держать в полезном напряжении

человеческий разум. Вместе с тем нельзя не обратить внимание

на мнимость многих "загадок", ибо авторы их щедро поделились

с человечеством и отгадками, оставшимися им как бы незаме-

ченными. К подобным псевдозагадкам можно отнести ряд уже

упоминавшихся идей в области социологии и политологии.

Заняв, не без умысла, близорукую позицию, "хитрый" разум по-

томков не способен решать серьезные человеческие проблемы,

но вполне способен перехитрить самое себя.

Соблюдение важнейших социальных норм и законов, гаран-

тирующих обществу достойное существование, требует от него

определенных жертв - в частности сознательного самоограниче-

ния своих потребностей и желаний. Вот этого абсолютно разум-

ного (рационального) требования оно и не захотело принять,

расценив его как "социальную смирительную рубашку". Проще

было отнести его к заумным головоломкам, оставленным мудре-

цами в наследство потомкам. Предупреждение Платона о том,

что социальная анархия - худший вид деспотии и общественной

деструкции, что абсолютная свобода - такое же зло, как и

рабство, было воспринято как ограниченность старого

моралиста. А мораль тиранична. Кто же захочет добровольно

подчиниться тирану? Впоследствии, правда, великий

антиморалист, антихрист и циник Ницше вынужден будет

признать, что без этого тирана "зверь в нас" неминуемо

"растерзает нас". Аналогичные признания делались независимо

друг от друга многими, видными мыслителями, но так и

остались в основном невостребованными обществом.

Далеко не все социально-философские идеи Платона можно

расценить как рациональные и нравственные. Вместе с тем нам

необходимо постоянно помнить о том, что у платоновской

эпохи, как это ни печально, куда больше объективных

претензий интеллектуального и нравственного характера к

нашему просвещенному и, одновременно, "одинокому,

изуродованному и осужденному", по горькому признанию Сартра,

веку. И чтобы не отказать самим себе в способности к

самокритичному и рациональному мышлению, попытаемся все же

понять, почему Гегель именно Платона назвал "учителем

человечества". Не потому ли, что тот, кроме всего прочего,

ясно осознал то, что с таким трудом дается нам: спасение

Разума не в "хитрости", но в мужестве и мудрости.

Платон (как, впрочем, и вся древнегреческая философия) не

использовал и не мог, по известным причинам, использовать

термин "рациональность". Но он, между прочим, не пользовался

и термином "идеальность" ("идеализм") В этой ситуации, встав

на формальную точку зрения, не составило бы труда доказать,

что основоположником философского идеализма его считают по

недоразумению. Дело, конечно, вовсе не в термине, а в

существе самой концепции рациональности, в основе которой в

конечном счете лежит гениальная древнегреческая философская

конструкция, именуемая Логосом.

Ratio и rationalis не были и не могли быть особой проблемой

античной философской классики по меньшей мере по двум при-

чинам. Во первых, как уже отмечалось, они являлись исходным

условием самого философствования. Во-вторых, не-разум и ир-

рационализм были еще достаточно далеки от претензий на

статус особой философской доктрины. Именно философия

оказалась исторически первой формой общественного сознания,

положившей ratio в основание собственного "здания". В этом и

состояло ее принципиальное отличие от своих "старших сестер"

- искусства, мифологии, религии. Последним отнюдь не была

чужда разумность, но разум никогда не был главным и тем

более единственным средством их самореализации. Таким он

стал именно в философии, которая, однако, избежала соблазна

превратить средство своего существования в единственную

цель. Благодаря этому она и сохранила себя, не растворилась

в науке, не превратилась в чистую рациософию. Христианство

устами Апостола Павла призвало к безумию во имя мудрости,

Рационализм Нового времени, в свою очередь, предложил

принести на жертвенный алтарь чистого разума весь не-

рациональный человеческий "хлам". Культ Веры был заменен

культом Науки. Так с рождества Христова человечество

разделило свои симпатии и молится двум "богам", забыв

предостережение Платона: тем, кто не обладает собственным

разумом, опасно пользоваться молитвами.

Преимущество великих античных любителей мудрости перед

будущими их последователями и подражателями, почитающими

себя поклонниками Разума, состоит, кроме всего прочего, в их

умении и желании сохранить в себе то, что Ницше впоследствии

назовет "толикой чокнутости". "Чокнутый" Сократ, испы-

тывавший материальную нужду, отказывался от денег за свой

просветительский труд. "Чокнутый" Диоген ходил средь бела

дня с зажженным фонарем в поисках человека в толпах афинских

насмешников. "Чокнутый" Платон лелеял мечту пробудить

чувство справедливости и милосердия у тирана. Да мало ли

было таких "чокнутых" мудрецов среди древних греков! Но эта

"чокнутость" отнюдь не была насмешкой над разумом, напротив

- его спасением. Величайшую опасность для последнего

философы видели в соблазне самоизоляции, самодостаточности,

в иллюзорности его попыток освободиться от всяких

"помощников", по выражению Платона. Но если разум не желает

мириться с такими не-разумными спутниками как

справедливость, порядочность (даже космический порядок

Сократ воспринимал как производное от порядочности),

мужество, воздержанность и т.п., то он обречен. Разумно,

рационально то, что духовно, полезно, справедливо.

Рафинированная пифагорейская рассудочность в своей абсолют-

ности столь же ущербна, скаль и безграничная гомеровская

"сладость". Величие Платона в том, что он раньше других

отыскал разумную ("золотую") середину на этой жизненной

дистанции, превзойдя, по мнению своих античных поклонников,

поэтов - рассудительностью, а ионийцев - вдохновением.

Платон, конечно, не раскрыл всех тайн и возможностей разума,

но он попытался помочь человечеству понять его силу и его

слабость. А это уже немало.

Е.П.Никитин

СПЕЦРАЦИОНАЛЬНОСТЬ

Говоря о рациональности, основной акцент нередко делают на

ее конкретно-историческом характере. Причем иногда этот

акцент оказывается настолько сильным, что создается

впечатление, будто что-либо определенное можно сказать лишь

о ее частных разновидностях, но не о рациональности как

таковой, будто последняя вроде бы и вовсе не существует. Мы

не будем обсуждать здесь такую постановку вопроса, однако,

забегая вперед, заметим, что, если дело действительно

обстоит так, то удел феномена рациональности не вызывает и

не может вызывать никакого оптимизма.

Вводные замечания

Спецрациональностью1 будет называться особая разновидность

рациональности, присущая той или иной специализированной

форме духовной деятельности. В свою очередь последним

термином обозначается такой вид духовной деятельности, кото-

рый выполняется посредством некоторого социального института

и, как правило, не выходит за рамки одного из

фундаментальных начал духа - познавательного, нравственного,

эстетического. В отличие от начал, которые трансисторичны,

формы имеют конкретно-исторический характер (таковы,

например, наука, право, политика, искусство)2. В данной

статье предпринимается попытка поставить и рассмотреть

некоторые общие вопросы, касающиеся спецрациональности, хотя

сделано это будет в разговоре лишь об одной ее

разновидности, представленной к тому же только одним

историческим примером. Речь пойдет о трактате Н.Макиавелли

"Государь". Следует особо подчеркнуть: то обстоятельство,

что этот трактат и его автор будут постоянно находиться в

поле нашего внимания, ни в коей мере не означает, будто

данная статья относится к дисциплине, именуемой

"макиавелливедением". Избранный исторический пример нужен

лишь для того, чтобы предоставить, с одной стороны, то, что

Ефим Копелян называл информацией к размышлению, а с другой -

иллюстрации к результатам этого размышления.

Загадка "Государя"

Вот уже почти полтысячелетия люди ломают головы над загадкой

"Государя", вернее, над загадкой самого Никколо Макиавелли.

С одной стороны, перед нами - блестящий исследователь:

историк ("История Флоренции" и многое другое) и, как бы мы

теперь сказали, политолог и социолог, сочетающий остроту и

____________________

1 У человека, выросшего в социальной системе, где на

словах превозносилось "общее", а на деле властвовали всякого

рода "спец", "особ" и прочие "чрезвычайности" (от ВЧК и ОСО

до спецраспределителей), этот термин может вызвать

коннотации не лучшего свойства; и единственное утешение

связано с тем, что обозначаемый им феномен наделен не одними

только достоинствами и что как раз его не-достоинства здесь

будут рассматриваться в первую очередь.

2 Подробнее об этих сюжетах см.: Никитин Е.П.

Духовный мир: органичный космос или разбегающаяся

вселенная? // Вопр. философии. 1991. N 8.

широту опытных наблюдений с глубиной и мощью теоретического

анализа ("Государь", "Рассуждения на первую декаду Тита

Ливия" и другие сочинения, в том числе несколько тысяч отче-

тов, докладных записок и писем, написанных Макиавелли за че-

тырнадцать с лишним лет его работы в должности канцлера вто-

рой канцелярии Синьории Флорентийской республики и канцлера-

секретаря Совета десяти3).

С другой стороны, Макиавелли - безусловно прекрасный пи-

сатель: драматург (его "Мандрагора" считается лучшей

комедией итальянского Возрождения) и новеллист ("Сказка.

Черт, который женился" - произведение, обычно именуемое

"Бельфагором"). Писал Макиавелли и стихи, хотя они по своей

художественной ценности существенным образом уступают этим

произведениям.

Но, с третьей стороны, - этот ужасный макиавеллизм! Эти

советы: "...государь, если он хочет сохранить власть, должен

приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим

умением смотря по надобности"4; "...нет способа надежно

овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению"5;

"...все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные

гибли"6;...обиды нужно наносить разом: чем меньше их

распробуют, тем меньше от них вреда..."7; "...государь не

должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого

дела, кроме войны, военных установлений и военной

науки..."8; "...лишь те совершили великие дела, кто прослыл

скупым, остальные сошли неприметно"9; "если ты ведешь

войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим

добром, тебе необходимо быть щедрым... И всегда имущество,

которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь

раздаривать щедрой рукой..."10; "...государь... не должен

считаться с обвинениями в жестокости"11; "...разумный

правитель не может и не должен оставаться верным своему

обещанию... А благовидный предлог нарушить обещание всегда

найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров,

сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за

того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше

оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту

надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и

лицемером, люди же так простодушны и так поглощены

____________________

3 Из этого множества трудов следовало бы выделить

прежде всего такие как "О природе галлов", "Памятка тому,

кто едет послом во Францию", "Картина французских событий",

"Доклад о положении дел в Германии", "Рассуждение о

положении дел в Германии и о германском императоре" и

"Картина германских событий".

4 Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982. С. 345.

5 Там же. С. 314.

6 Там же. С. 317.

7 Там же. С. 328.

8 Там же. С. 342.

9 Там же. С. 346.

10 Там же. С. 347.

11 Там же. С. 348.

ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто

даст себя одурачить"12;"...обладать... добродетелями и

неуклонно им следовать вредно..."13.

Как это возможно? Как мог написать такие чудовищные вещи

художник, тонко чувствующий красоту, глубокий мыслитель,

проницательный исследователь, да, наконец, просто умный

человек?! Возможно ли, чтобы человек, достигший самых высо-

ких вершин в науке и искусстве, оказался в нравственном

отношении на дне самой глубокой пропасти?

Версия первая. Государь против "Государя"

Сначала, естественно, в голову приходит самая простая вер-

сия: мы имеем дело с глубоко расщепленным духовным миром -

настолько глубоко, что его начала существуют абсолютно

независимо друг от друга. При такой независимости

замечательная одаренность человека в одном (скажем,

эстетическом) отношении ни в коей мере не гарантирует

соответствующей одаренности его в другом (например,

нравственном) отношении. Увы, знаменитые слова о

несовместности гения и злодейства слишком красивы, чтобы

быть правдой. Жизнь множество раз опровергала их.

Эта версия в толковании "Государя" была исторически первой и

наиболее распространенной. Ее выдвигали очень разные люди -

и простые смертные, и сами государи. В числе последних был,

например, прусский король Фридрих II, написавший резко

критический трактат "Анти-Макиавелли", в котором столько же

глав, что и в "Государе", и называются они в большинстве

своем так же. Главная установка трактата состоит в том, что

Макиавелли просто злодей ("злость Махиавелева возбуждает

омерзение"14), который вполне сознательно "о злодеяниях и

бесчеловечии проповедовать предприял"15. "Оная (книга

"Государь". - Е.Н.) почитается весьма усердным его трудом, в

котором Махиавель столь был бесстыден, что он даже и самому

гнуснейшему извергу, некогда на земле дышущему гегенною,

приписывает похвалы (речь идет о Чезаре Борджиа, в борьбе за

власть не знавшем практически никаких нравственных запретов.

- Е.Н.), и сие прямо значит подвергнуть себя... ненависти

рода человеческого"16. Общий приговор прост и суров:

"Махиавель, приведши в нестроение науку правления, такое

предприял учение, кое здравое нравоучение превратило в

____________________

12 Там же. С. 351-352.

13 Там же. С. 352.

14 Фридрих II. Анти-Махиавель, или Опыт возражения на

Махиавелеву науку о образе государственного правления.

СПб., 1779. С. 34. Интересно отметить, что русский читатель

познакомился с "Государем" лишь через два с половиной

столетия после выхода в свет его первого итальянского

издания и лишь через этот критический разбор. Сам же труд

Макиавелли вышел у нас еще спустя девяносто лет.

15 Там же. С. 2.

16 Там же. С. 57.

ничто"17. И посему следует "защитить человечество от

такового супостата, который оное упразднить стремится..."18

Однако эта версия вряд ли верна. Прежде всего духовный мир

"флорентийского секретаря" если и расщеплен, то не столь

глубоко и не по всем составляющим, как может показаться на

поверхностный взгляд. Этот мир отнюдь не лишен способности к

самоинтегрированию. Так, по крайней мере одно

обстоятельство, скорее напротив, указывает на ту

устремленность к внутренней гармонии, которая, как принято

считать, столь характерна для "титанов Возрождения". Имеется

в виду, что Макиавелли-художник и Макиавелли-ученый подчас

очень тесно сотрудничают и притом ко взаимной выгоде. Это

можно усмотреть, например, в "Истории Флоренции", во многих

местах которой видна рука не только скрупулезного историка,

но и блестящего новеллиста. Правда, не всегда этот паритет

сохраняется, и не всегда, стало быть, выгода оказывается

взаимной. К примеру, в "Жизни Каструччо Кастракани из Лукки"

Макиавелли дал такую волю своей художнической фантазии,

измыслил столько лиц и событий, что в результате получилась

не столько научная биография знаменитого кондотьера, сколько

новелла, сработанная "под биографию".

Но главное в другом. Сохранившиеся многочисленные сви-

детельства - письма Макиавелли и письма к нему, воспоминания

и т. д. - дают устойчивый, яркий и детализированный облик

этого человека. Это была незаурядная личность. Незаурядная и

неоднозначная, амбивалентная. На приятельских вечеринках

Никколо весел и остроумен, он - душа общества. Но у него нет

ни одного друга, настоящего друга. Окружающие в общем-то

недолюбливают его. Однако это, как говорится, - факт не

только и, может быть, даже не столько его биографии. "Такой,

каким он был, для своей среды он был непонятен и

неприятен... Он был не такой, как все, и не подходил ни под

какие шаблоны. Была в нем какая-то нарочитая, смущавшая

самых близких прямолинейность, было ничем не прикрытое,

рвавшееся наружу даже в самые тяжелые времена, нежелание

считаться с житейскими и гуманистическими мерками, были

всегда готовые сарказмы на кончике языка, была раздражавшая

всех угрюмость, манера хмуро называть вещи своими именами

как раз тогда, когда это считалось особенно недопустимым"19.

Философствуя, он не раз высказывал свое весьма невысокое

мнение о роде людском. И вместе с тем он "по своему

характеру отнюдь не был жестоким человеком, и те трагические

события, которыми изобиловала в то время действительность

как во Флорентийской республике, так и в других

государствах, где ему довелось побывать, вызывали в нем

мучительные переживания. Это ясно видно из его писем... в

которых часто за внешне шутливым тоном сквозит негодование и

____________________

17 Там же. С. XVIII.

18 Там же. С. XIX.

19 Дживелегов А.К. Никколо

Макиавелли // Макиавелли Н. Сочинения. М.; Л., 1934, т. I.

С. 30-32.

сочувствие к окружающим его страданиям..."20 Одним словом,

это отнюдь не тот нравственный урод, каким его часто

изображали, не дьявол во плоти, который только тем и

озабочен, чтобы строить козни людям и способность которого к

злодейству не знает границ. Во всяком случае, если какие-то

личные нравственные качества автора "Государя" и повинны в

появлении макиавеллизма, то все же они никоим образом не

являются ни единственным, ни главным его источником.

Версия вторая. "Государь" против государей

Макиавелли настаивает на том, что все изложенное им в

"Государе", есть результат обобщения реальных свидетельств о

реальной деятельности государей. Посылая свой трактат в дар

Лоренцо деи Медичи, он подчеркивает, что здесь содержатся

познания о деяниях великих людей, "приобретенные...

многолетним опытом в делах настоящих и непрестанным

изучением дел минувших"21. "Имея намерение написать нечто

полезное для людей понимающих, - говорит он далее, - я

предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной

- в отличие от тех многих, кто изобразил республики и

государства, каких в действительности никто не знавал и не

видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как

должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает

действительное ради должного, действует скорее во вред себе,

нежели на благо..."22

Все так. Иллюстрируя свои идеи, Макиавелли на самом деле

изображает действительно существовавшие государства, вернее,

государей и их деяния и изображает с возможно большей прав-

дивостью, подчас такой, что она может шокировать иного чита-

теля. Однако давно замечено: он выбирает своих героев не

наугад, а по какому-то странному принципу, ибо в поле его

зрения, как правило, попадают государи, мягко говоря, не

слишком привлекательные в нравственном отношении23. Все это,

вместе взятое, послужило основанием для иной - в

определенном смысле противоположной - версии. Первым ее

высказал, по-видимому, Дж. М. Тоскано в 1578 г. Вскоре ее

повторил А. Джентиле в "De legationibus libri tres" (1585

г.), и потом она пошла кочевать из работы в работу. Согласно

этой версии "Государь" "является убийственной сатирой на

____________________

20 Рутенбург В.И. Жизнь и творчество Никколо

Макьявелли // Макьявелли Н. История Флоренции. Л., 1973.

С. 353.

21 Макиавелли Н. Избр. соч. С. 302.

22 Там же. С. 344-345.

23 Правда, среди персонажей Макиавелли встречаются и

люди вполне приличные, например, Марк Аврелий, который "жил

и умер в величайшем почете", и одной из основных причин

этого было то, что "он внушил подданным почтение своими

многообразными добродетелями, поэтому сумел удержать в

должных пределах и народ, и войско и не был ими ни ненави-

дим, ни презираем" (там же. С. 357). Но подобные примеры в

"Государе" столь редки, что не могут ни делать погоды, ни

даже оказывать на нее сколько-нибудь заметное влияние.

деспотов, имеющею целью вызвать против них карающих

мстителей и побудить народы к восстанию"24.

Опровергать эту версию в высшей степени трудно, однако не по

причине ее неуязвимой очевидности, а напротив, вследствие ее

совершенной невероятности. Можно лишь развести руками и

сказать, что при самом внимательном чтении "Государя" ни

одна фраза не дает повода считать, будто в ней заключен

какой-то тайный сатирический или разоблачительный смысл.

Напротив, едва ли не самой ценной чертой трактата является

его предельная откровенность, прямота, недвусмысленность.

Версия третья. Все "за". Политическая спецрациональность

На самом же деле никто - ни государи, ни "Государь" - не был

против. На самом деле все были "за". Работа Макиавелли на-

писана о правителях и для правителей, и многие из них это

прекрасно поняли. Поняли и взяли трактат на вооружение.

Представители первой версии делали основную ставку на

осуждение макиавеллизма, представители второй, напротив, -

на его оправдание. Но при всех своих различиях и

принципиальной несовместимости обе (если взглянуть на них с

некоторой достаточно абстрактной точки зрения) имели одну

направленность, а именно - на осуществление в первую очередь

(или даже исключительно) нравственной оценки этого феномена.

И это составляет главный порок обеих версий.

Прежде чем давать нравственную оценку чего-либо, т.е. отда-

вать под суд, необходимо выяснить все "обстоятельства дела",

необходимо по возможности беспристрастно, объективно описать

и объяснить предмет нашего интереса. Иными словами, для

того, чтобы решиться принять (отвергнуть) что-то, необходимо

прежде это что-то понять.

Все это, как кажется, позволяет сделать третья версия, со-

гласно которой макиавеллизм обязан своим существованием тому

обстоятельству, что автор "Государя" стремится смотреть на

все, о чем он говорит, исключительно с точки зрения

политики, т. е. как "чистый политик". Оставшаяся часть

статьи будет посвящена попытке развить, детализировать и

уточнить эту версию и одновременно пролить свет на феномен

спецрациональности путем анализа той его разновидности,

которую можно назвать политической спецрациональностью.

Говоря о том, что он следует "правде не воображаемой, а дей-

ствительной", Макиавелли думает (хотя не исключено, что

делает вид), будто он просто описывает конкретные события из

политической жизни прошлого и настоящего, и его активная

роль состоит лишь в выборе поучительных событий, которые

сами собой способны подсказать сообразительному государю,

как ему следует поступать в аналогичных ситуациях. Именно

так столетие спустя его истолкует Ф. Бэкон: "Наиболее

подходящим методом изложения... является тот, который избрал

Макиавелли... И это вопрос не только порядка изложения, но и

самого существа дела... если всеобщая история дает нам

____________________

24 Виллари П. Никколо Макиавелли и его время.

Спб., 1914. С. XIX. Сам Виллари не придерживается такой

точки зрения, однако это его изречение очень точно и

компактно ее выражает.

великолепный материал для рассуждений на политические темы,

подобный трактату Макиавелли, то факты из жизнеописаний

прекрасно могут быть использованы как прецеденты деловой

практики, поскольку этот жанр охватывает все разнообразие

конкретных случаев и событий, от самых важных до самых

незначительных"25.

Но оба мыслителя ошибаются. В действительности Макиавелли

использует "факты из жизнеописаний" отнюдь не как

"прецеденты деловой практики", т.е. как образцы, путем непо-

средственного копирования которых политик-практик мог бы со-

здать новые "факты", но - как материал для построения своей

политической концепции (а в самом тексте "Государя" - и как

материал для ее иллюстрации). (Хотя совсем не исключено, что

эта концепция возникла у него раньше, на базе его богатого

практически-политического опыта).

В любом случае ясно одно - в "Государе" излагается не набор

исторических фактов, но - концепция (конкретно - политичес-

кая), т. е. достаточно когерентная в логическом отношении

система универсальных положений. В другой (значительно более

изученной философами и логиками) разновидности концепции, а

именно в научной теории ее универсальные положения, имеющие

вид констатаций, как известно, непосредственно соотносятся с

идеализированными объектами и лишь через них - также и с

объектами реальными, точнее сказать, внетеоретическими. Но и

с политической концепцией, похоже, дело обстоит так же.

Правда, здесь универсальные положения представляют собой не

констатации, а рекомендации. Однако и они напрямую сопряжены

лишь с идеализированными объектами, прежде всего - с чисто

политическим существом по имени "государь". Эта его чистота

заключается в том, что он должен быть движим исключительно

политической целью - обрести (сохранить, упрочить,

расширить) государственную власть - и пользоваться

исключительно политическими средствами достижения этой