Древняя Академия 12 страница

материи еще никогда ничего нет, до тех пор, пока чистая прекрасная

идеальная форма не поставит ее под свое иго, не породит из ничего

нечто, выступая как образец такого порождения. И здесь следует раз-

личать то, что возникает (оформленная сущность), и то, в чем нечто

возникает (материя) (Платон, <Тимей> 50с). И до тех пор, пока мате-

рия не оформлена, ее как бы еще нет в проявлении течения вещей

(хотя ни материя, ни форма не возникают: первая - потому что ее

никогда еще нет, небытия нет, вторая - потому что всегда уже есть,

бытие есть). "Еще", как сказано, - важная характеристика мате-

рии, тогда как "уже" относится к форме и эйдосу.

Итак, материя никогда не существует в действительности, но

всегда только в возможности, еще только как бы собираясь и намере-

ваясь быть, но никогда бытия не достигая. Форма же актуализирует

вещь "в" материи и потому предшествует материи, как вечное пред-

шествует временному. Форма пуста - она есть определенность всякой

вещи, а материя - как бы "наполнение" вещи, не существующее само по

себе, абстракция, бескачественная и призрачная.

Таким образом, материя (в изображении Платона и его последова-

телей) оказывается чем-то неуловимым и нефиксируемым, не удер-

живаемым познающим разумом, почти не познаваемым, - ведь толь-

ко сущее познаваемо, не-сущее же не может быть познано, о нем нет

знания - лишь более или менее правдоподобное мнение (Платон,

<Государство> V, 477a-b. Также и Парменид у Платона: "Этого нет

никогда и нигде, чтоб не-сущее было;/Ты от такого пути испытаний

сдержи свою мысль", <Софист> 258с). Материя потому не познается

ни чувствами, ни рассудком, ни разумом, но неким, как говорит Пла-

тон, "незаконнорожденным", "пустым" или "поддельным" умозак-

лючением (<Тимей> 52Ь; ср. Плотин, <Эннеады> 11 4, 10), как бы во

сне, вне логоса, определения и понятия, в одном лишь смутном "неус-

тойчивом образе".

Будучи немыслимой, материя не может, тем не менее, быть отмыс-

лена и изъята из цельного мирового целого, т.е., будучи случайной,

она также - парадоксальным образом - совершенно необходима.

Но это значит, что материя самопротиворечива, не случайно материя

описывается во взаимоисключающих терминах как "постоянно иная",

"неизменно изменчивая", т.е. неопределяемое ее определение соединяет

несоединимое. Так, Плотин прибегает к противоречивому описанию

материи как сущностно не-сущее, истинно ложное (!), чья тождествен-

ность состоит в том, чтобы быть нетождественным и неопределенным

(Плотин, <Эннеады> III 6, 7; II 5, 5). Но внутренне противоречивое

не может существовать. Однако материи и нет в строгом смысле слова.

Она - не "то, из чего", но "то, во что", некий бессубстратный суб-

страт, г)яоке1цеуоу, сочетающая несочетаемое и странным образом -

немыслимо - принимающая противоречивое.

И эта-то самопротиворечивая невозможность рассуждать о мате-

рии и вместе с тем необходимость говорить о ней, поскольку иначе

нельзя понять составность и текучесть телесных вещей, побуждает

Аристотеля говорить о материи не как абсолютном небытии, но как о

еще-не-бытии, возможности бытия. В аристотелевской триаде пер-

вых принципов форма (цор(рТ], Хоуо<; или е15о<;) выступает как бытие;

лишенность (отЕртртк;) - как небытие; материя же (й^п) - как бы-

тие-в-возможности (Аристотель, <Метафизика> XII 2, 1069b32-34;

VIII 2, 1042Ь9-10). С этой точки зрения материя также не существу-

ет: ее еще нет, однако как возможность она выступает все же как

нечто положительное. Аристотель различает также первую и вторую

материю: наряду с первой материей (<Метафизика> V 4, 1014Ь26

слл.; VIII 4, 1044а19-20; <Физика> II 1, 193а29), выполняющей роль

универсального субстратного элемента, он признает также и вторую

материю, конкретный субстрат каждой вещи, близкую, пожалуй, ве-

ществу, или определенному материалу, из которого состоит та или

иная вещь. Первая материя неизменна в своей изменчивости и сохра-

няется, вторая же - не обязательно.

И все же, несмотря на различия, платоническая и аристотелевская

трактовки материи имеют то важное сходство, что говорят о ней как о

неясном и не определившемся до акта приложения, воплощения и

проявления формы, неуловимом и текучем, не сущем, но и не исчезаю-

щем совсем по возникновении некоего материального оформленного

предмета, поскольку без "отсутствующего присутствия" материи ничто

в мире становящегося не оказывается возможным.

Двойственность в материи

Но можно ли говорить о единстве материи и ее единственности?

Как еще-не-осуществленность материя должна быть также и у не вос-

принимаемого чувственно (Аристотель, <Метафизика> VII 10, 1036а9

слл.). Поэтому Аристотель, а в поздней античности также и Плотин, и

Прокл выделяют как чувственно воспринимаемую материю телесных

физических вещей (тоОцтт]), так и интеллигиоельную, постигаемую

умом (VOTITTI), присутствующую, например, в математических предме-

тах - геометрических фигурах. "Без вхождения в материю невоз-

можно нахождение теорем, но я, - говорит Прокл в комментарии к

первой книге <Элементов> Евклида, - имею в виду интеллигибель-

ную материю. Поскольку, следовательно, идеи входят в нее и оформ-

ляют ее, справедливо говорят, что они уподобляются становящемуся.

Ибо деятельность нашего духа и эманацию его идей мы характеризу-

ем как источник фигур в нашей фантазии и процессов, совершающих-

ся с ними." Таким образом, Прокл отождествляет интеллигибельную

материю с геометрическим пространством, поскольку идеи, воплоща-

ясь в телесной материи, рождают тела, а в умопостигаемой, или ин-

теллигибельной, материи - геометрические фигуры.

Более того, умопостигаемая материя называется афинским неопла-

тоником фантазией, т.е. воображением. Фантазия же, как сказано, -

единственная познавательная способность, которой дано произвольно

воображать (но не мыслить) свой предмет, конструируя его. Прокл

приводит слова академика Спевсиппа о том, что в геометрической фи-

гуре мы "берем вечно сущее как нечто становящееся". Действительно,

геометрический предмет имеет статус промежуточного (а ведь и фан-

тазия - также промежуточна между чувственным и мыслимым),

причастен как сфере бытия, так и становления, возникновения. В таком

случае умопостигаемая материя предстает как та среда, или стихия, в

которой геометрические объекты существуют, рассматриваются как

протяженные, вечные и наделенные своими точными, умопостигаемыми

свойствами. При этом совершенно не-сущее - это материя телесная;

"умная материя" же в большей мере причастна действительности, но и

она не реальна в подлинном смысле, но мнима. Это и означает, что

она призрачна, фантастична и связана с воображением и фантазией:

точка проявляется в движении в интеллигибельной материи, протяги-

ваясь, простираясь в воображении. При этом точка воплощается по-

средством течения точки, материализуется в умной материи, являя

нечто теловидное, а именно геометрическую фигуру, оказывающуюся

таким образом причастной как умному миру (ибо у фигуры и в фигуре

присутствует вечно-сущий ее эйдос, не представимый в воображении,

не причастный движению и порождению), так и материи - движению

и делимости.

Значит, в геометрическом мире, в стихии воображения вместе со

становлением должно также присутствовать движение. Но как следует

его представлять себе? "...Если бы у кого-нибудь возникли затрудне-

ния, - поясняет Прокл, - относительно того, как мы вносим движение

в неподвижный геометрический мир и как мы движем то, что не имеет

частей (а именно точку) - ибо это ведь совершенно немыслимо, то

мы попросим его не слишком огорчаться... Мы должны представлять

движение не телесно, а в воображении; и мы не можем познать, что не

имеющее частей (точка) подвержено телесному движению, скорее оно

подлежит движениям фантазии, ибо неделимый разум движется, хотя

и не способом перемещения; также и фантазия, соответственно своему

неделимому бытию, имеет свое собственное движение". Плотин также

определенно учит о двух материях - о материи в умопостигаемом

наряду с телесной: даже "там", в умном мире, есть беспредельность,

неопределенность, некая непросвещенность или тьма, но совсем иным

образом - "не так, как здесь" (Плотин, <Эннеады> 11 4, 5 слл.). И

та, и другая материя бесформенна, но по-разному. В некотором смыс-

ле они противоположны друг другу: "здешняя" материя всегда меня-

ется, она иная, неуловимо-текучая, "тамошняя" - всегда одна и та

же, поскольку в идеальном мире все всегда уже существует, во взаимном

общении-койнонии и в единстве несмешанного взаимопроникновения

и взаимоотражения при сохранении каждым собственной сущности и

самостоятельности. И эта материя двойственна: она порождена, как и

идеальные сущности, в которых она присутствует, ибо у них есть нача-

ло - безначальное и сверхсущее единое, но одновременно также и не

рождена, поскольку начало - не во времени, так что она "существу-

ет" несуществующим образом от вечности. Таким образом, наличие

умной материи обусловлено наличием множественности как всегдаш-

него различия, инаковости, которая и создает тамошнюю материю.

Различие между двумя материями такое же, как между прообра-

зом-архетипом и его образом, поскольку телесная материя в большей

степени не определена, нежели умная. Это означает, что материя неиз-

менно искажает любой образ, хотя сама не есть какое-то определенное

нечто. Искажение это проявляется либо в нетождественности, либо во

множественности и мультиплицировании всего, неизбывном перево-

рачивании: прообраз-парадигма не может не быть воплощен в ней, но

одновременно также и не может удержаться в материи полностью и

целиком, единый и неизменный. Поэтому с материей связана принци-

пиальная двойственность, раздвоение - в том числе и на две материи.

В материи - все наоборот, все перевертывается, так что можно ска-

зать, что интеллигибельная, или умная материя - архетип телесной,

но и обратно - телесная, или физическая, некоторым образом выступа-

ет как архетип умной, поскольку здешняя материя в большей степени

являет "лик" беспредельности и множественности, которыми главным

образом и характеризуется материя.

Но принцип двойственности есть принцип рефлексии, т.е. зеркаль-

ного отображения. В самом деле, Плотин говорит, что в материи, как

в зеркале, отражается находящееся в ином (<Эннеады> III 6, 7), раздва-

иваясь при этом на образ и прообраз. Все своеобразие двойственности

материи состоит в том, что обе материи как бы взаимно отражают друг

друга, оставаясь лишь пустыми образами, мнимыми изображениями

вне и без реального первообраза. Основополагающая структура, лежа-

щая в основании разделения двух материй, такова: отрицание отлично

от отрицания отрицания; обращенное на само себя, отрицание себя же

исчерпывает. Поэтому в космосе должны присутствовать две материи,

причем вторая, интеллигибельная материя, как отрицательное отри-

цательного, должна нести черты положительного и бытийного.

Не случайно поэтому, отчетливо различая две материи, Плотин

тем не менее говорит также, что материя - проста и едина, потому

что только таким образом она может быть во всех отношениях пустой

и ко всему равной вместительницей. Потому и невозможно однозначно

ответить на вопрос, вполне ли различны и непереходимо разделены

две материи - или же они суть два разных (безвидный и преходя-

щий - и устойчиво пребывающий среди сущего) облика одного и

того же.

Поскольку же материи в разной мере представляют в себе опреде-

ленность возможного, они сами, в свою очередь, должны образовы-

вать иерархию (Аристотель, <Метафизика> VIII 4, 1044а20-21; ср.

<О душе> III 5, 430а11), своеобразную лестницу, в которой низшее, в

большей степени причастное инаковости, оказывается материей для

высшего, выступающего как форма по отношению к низшему, но и, в

свою очередь, как материя в отношении к высшему ему. Спускаясь по

такой лествице, мы все больше приближаемся к области чистой инако-

вости и зла, поднимаясь же - к миру абсолютной тождественности и

добра. Поэтому в лестнице материй в общекосмической иерархии выс-

шее выступает как форма и энергия низшего, низшее - как возмож-

ность высшего и его материя.

Материя многолика и неуловима: помимо всего прочего, она ока-

зывается связанной и с пространством. Пространство для греков -

это некое вместилище, отличное потому от места как определяющей

тела формы, ограничивающей его. Место дискретно, пространство

непрерывно; место охватывает, пространство охватывается. "Если же

место есть первое, что объемлет каждое тело, - говорит Аристотель, -

оно будет какой-то границей, так что может показаться, что место есть

вид и форма каждого [тела] - то, чем определяются величина и материя

величины, так как это и есть граница каждого. С этой точки зрения

место есть форма каждого [тела], а поскольку место кажется протяже-

нием величины - материей, ибо протяжение есть иное, чем величина:

оно охватывается и определяется формой как поверхностью и границей.

А таковы именно материя и неопределенное; ведь если от шара отнять

границу и свойства, ничего не останется, кроме материи" (Аристотель,

<Физика> IV 2, 209Ы-10). Платон же в <Тимее>, рассматривая рож-

денный образ и нерожденный образец, вводит также третье - то, в

чем происходит рождение, - саму "стихию" становления, которая

была названа им матерью-материей (48е слл.; ср. Аристотель, <Фи-

зика> IV 2, 209Ы2-15, <О возникновении и уничтожении> II 1, 329а15-

16). И вот эту материю, еще не расчлененную, он называет простран-

ством, ^<вр<, неотмыслимым и неизбывным неопределенно-безбытий-

ным, незримым и бесформенным и неуловимым, не познаваемым мерно

и точно восприемлющим (Платон, <Тимей> 51а слл.).

Итак, материи присуща некая неотъемлемая двойственность

и двусмысленность: она выступает и как самая неопределенность и

инаковость, и как принцип инаковости, неопределенная двоица, она -

взаимное безобразное отражение и она же - основание иерархического

отношения высшего к низшему, неожиданно близкая уму (у Плотина),

но также сродная и стихии воображения (у Прокла). Материя представ-

ляется через две разные материи, но она же - едина и тождественна.

Материя поэтому является как всегда тождественно нетождественное,

действительно мнимое, едино двойственное, необходимо случайное,

бытийно не-сущее. Объединяя необъединимое, противоположное, мате-

рия предстает как нечто весьма странное и трудно различимое, мимо

чего постоянно, по слову Платона, "промахивается" всякое познание

и суждение, но всегда являющая иное, другое и вместе с ним - также

и все разнообразие (именно поэтому вообще есть нечто, а не ничто,

многое помимо одного только единого) и богатство мира.

ЛИТЕРАТУРА

Платон. Сочинения в 3 тт. (под ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса). М.,

1968-1973.

Платон. Федр. Пер. А.Н. Егунова, вст. статья и комментарии Ю.А.

Шичалина. М., 1989 (с греч. текстом).

Аристотель. Сочинения в 4 тт. (под ред. В.Ф. Асмуса, 3. Н. Микеладзе,

И.Д. Рожанского, А.И. Доватура, Ф.Х. Кессиди). М., 1975-1982.

Прокл. Первоосновы теологии (пер. А.Ф. Лосева). Гимны (пер. О.В.

Смыки). М., 1993.

Прокл. Комментарий к первой книге <Начал> Евклида. Введение. Пер.,

статья, комм. Ю.А. Шичалина. М., 1994 (с греч. текстом).

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых фи-

лософов (пер. М.Л. Гаспарова). М., 2-е изд., 1986.

Секст Эмпирик. Сочинения в 2 тт. (под ред. А.Ф. Лосева). М., 1975-

1976.

Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. От теокосмогоний до

возникновения атомистики. Изд. А.В. Лебедев. М., 1989.

Элиан. Пестрые рассказы (пер., статья, прим. С.В. Поляковой). М.-Л.,

1964.

Учебники платоновской философии (составление Ю.А. Шичалина). М.,

1995.

АверинцевС.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

Адо П. Плотин, или Простота взгляда. М., 1991.

Антология мировой философии. В 4 тт. М.,ч. 1.

Богомолов А.С. Античная философия. М., 1985.

Васильева Т. В. Афинская школа философии. М., 1985.

Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. М., 1980.

Доброхотов А. Л. Категория бытия в классической западноевропейской

философии. М., 1986.

Жмудь Л.Я. Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб.,

1994.

Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII-VI вв. до

н.э. Л., 1985.

Зубов В.П. Аристотель. М., 1963.

Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 1-VIII. М., 1963-1992.

Лосев А.Ф. История античной философии в конспективном изложении.

М., 1989.

Лурье С.Я. Демокрит: Тексты, перевод, исследования. Л., 1970.

МаковельскийА.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946.

Мотрошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей. М., 1991.

Рожанский И.Д. Анаксагор. М., 1972.

Целлер Э. Очерк истории греческой философии. М., 1912.

Шачалан Ю.А. 'Ежсттрофт), или Феномен возвращения в первой ев-

ропейской культу ре. М., 1994.

Aufstieg und Niedergang der ramischen Welt. Geschichte und Kultur Roms

im Spiegel der neueren Forschung. II. Bd. 36. 1-6. В., 1987-1992.

Goulet R. (Ed.). Dictionnaire des philosophes antique. P., 1989 [1:

Abam(m)on ^ Axiothea], 1994 [II: Babelyca d'Argos & Dyscolius].

Grundriss der Geschichte der Philosophic. Begrundet von Friedrich Ueber-

weg. Die Philosophic des Altertums. Hrsg. von K. Prechter. Leipzig,

1926 (12. Aufl.). Viillig neubearbeitete Ausgabe. Die Philosophic der

Antike. Bd. 3: Altere Akademie-Aristoteles-Peripatos. Hrsg. von H.

Flaschar. Basel-Stuttgart, 1983; Bd. 4: Die Hellenistische Philosophic.

Hrsg. von H. Flaschar. Basel, 1994.

Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy. T. I-VI. Cambridge, 1962-

1981.

Kirk G. S., Raven J. E., Scho field М. The Presocratic Philosophers. A

Critical History with a Selection of Texts. Cambr., 1983.

Mansfeld J. Die Vorsokratiker. Griech./ dt. Auswahl der Fragmente. 1-11.

St., 1983-1986.

Moraux P. Der Aristotelismus bei den Griechen. T. 1-11. B.-N.Y., 1973-

1984.

Reale G. Storia della filosofia antica. I-V. Milano, 1975-1987.

The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy. Ed.

by A.H. Armstrong. Cambridge, 1970 (2nd ed.).

Vogel C. de. (Ed.). Greek Philosophy. A collection of texts selected and

supplied with some notes and explanations. T. 1-111, Leiden, 1963-

1967.

Zeller Ed. Die Philosophic der Griechen in ihrer geschichtlichen Entwicklung.

3 Teile in 6 Bdn. Leipzig, 1879-1922 (3.-6. Aufl.).

Commentaria in Aristotelem Graeca, edita consilio et auctoritate Academiae

Litterarum Regiae Borussicae. B., 1891-1909.

Diels H. Die Fragmente der Vorsokratiker (griechisch und deutsch). Hrsg.

von W. Kranz. Dublin und Zurich, 1972.

Diels H. Doxographi Graeci. B., 1879 (repr. 1958).

Diogen Laertius. Leben und Meinungen beruhmter Philosiphen. Hamb., 1967.

Giannantom G. (Ed.). Socratis et Socraticorum Reliquiae. Vol. I-IV. Napoli,

1990.

Stoicorum veterum fragmenta collegit 1. ab Arnim. Vol. I-IV, Leipzig, 1903-

1924.

Thesleff H. (Ed.). The Pythagorean texts of the Hellenistic period. Ebo,

1965.

WehrU F. (Hrsg.). Die Schule des Aristoteles. Bd. 1-10. Basel-Stuttgart,

1967-1969. Suppi. 1-2.1974-1978.

Aristotle Transformed. The Ancient Commentators and Their Influence. Ed.

by R.Sorabji. L., 1990.

Combes J. <Damascius: l'homme et penseur etc.>. - Damascius. Traite des

premiers principes. Texte ed. par L.G. Westerink et trad. parJ. Combes.

P.,1986 (Collection Bude), Introduction, p. IX-LXXII.

Dillon J. The Middle Platonism. A study of Platonism 80 B.C. to 220 A.D.

L., 1977.

Idem. The Golden Chain. Studies in the Development of Platonism and

Christianity. Norfolk, 1990.

Dv,rrie H. Platonica minora. Munchen, 1976.

During 1. <Aristoteles>. - Paulys Realencyclopadie der classischen Al-

terturnswissenschaft. Neue Bearbeitung. Suppi.XI. Munchen, 1968.

Glucker J. Antiochus and the late Academy. Gottingen, 1978.

Hadot 1. Arts lib^raux et philosophic dans la pens^e antique. P., 1984.

Eadem. Le probl^me du n^oplatonisme Alexandrin. Hi^rocleS et Simplicius.

P., 1978.

Hadot P. Porphyre et Victorinus. 1-11. P., 1968.

Idem. Exercices spirituels et philosophic antique. P., 1978 (2^ ^d.).

Krgmer H.J. Platonismus und hellenistische Philosophic. B.-N.Y., 1971.

Idem. Der Ursprung der Geistmetaphysik. Unersuchungen zur Geschichte

des Platonismus zwischen Platon und Plotin, Amsterdam, 1967 (2. Aufl.).

Lynch J.P. Aristotle's School. A Study of a Greek educational Institution.

Berkeley, 1972.

Pepin J. et Saffrey H.D. (Ed.) Proclus. Lecteur et interprete des anciens.

P., 1987.

Pohlenz M. Die Stoa. Geschichte einer geistigen Bewegung. T. 1. Gottingen,

1964 (3. Aufl.); T. II. Ibid., 1972 (4. Aufl.).

RiginosA. Swift. Platonica. The Anecdotes concerning the life and writings

of Plato. Leiden, 1976.

Saffrey H.D. et Westerink L.G. (Ed.). Th^ologie platonicienne. Livre 1.

Inroduction. P., 1968 (Collection Bude).

Tardieu M. (Ed.). Les regles de l'interpretation. P., 1987.

Thesleff H. Studies in Platonic chronology. Helsinki, 1982.

Westerink L.G. (Ed.) Prolegom^ne & la philosophic de Platon. Introduction.

Paris, 1990 (Collection Bude).

Idem. Texts and Studies in Neoplatonism and Byzantine Literature. Am-

sterdam, 1980.

ЧАСТЬ II

ИСТОРИЯ СРЕДНЕВЕКОВОЙ

ФИЛОСОФИИ

РАЗДЕЛ I

Патристика

Глава 1. ПОНЯТИЕ О ПАТРИСТИКЕ И ЕЕ ОСНОВНЫЕ

ОСОБЕННОСТИ

Патристикой (от греч. ~pat`jr, лат. pater - "отец") обычно называют

совокупность учений отцов христианской церкви 11-VII вв. Понятие

"отец церкви" формировалось на протяжении нескольких столетий.

Первоначально "отцом" именовался духовный наставник, обладавший

признанным учительским авторитетом (напр., 1 Кор. 4, 15; Климент

Александрийский, <Строматы> 1 1, 2-2, 1). В дальнейшем развитие

христианской догматики и доктринальные споры побудили уточнить

это понятие. Но, видимо, лишь ко времени папы Геласия (ум. 496)

были окончательно установлены четыре существенные характеристики

"отца церкви": 1) святость жизни, 2) древность, 3) ортодоксальность

учения и 4) официальное признание церкви. Все прочие христианские

авторы (согласно западной традиции) назывались "церковными писате-

лями" (scriptores ecclesiastici - термин предложен Иеронимом). Совер-

шенно очевидно, что далеко не все значительные (и даже выдающиеся)

христианские авторы могли быть признаны "отцами" - как, например,

Тертуллиан или Ориген, учения которых не отвечали требованиям

ортодоксальности. Нужно учитывать к тому же, что западные автори-

теты не всегда признавались таковыми в восточной (православной)

традиции, например Августин.

Но и не все настоящие "отцы церкви" обладали равным авторите-

том. Те, в чьих руках, по мнению церкви, содержалось наиболее глу-

бокое и универсальное разъяснение христианского учения, снискали

себе особое уважение. Список самых значительных отцов также сложил-

ся не сразу. В послании императора Юстиниана V Вселенскому собору

(553 г.) в качестве величайших наставников христианства перечисля-

ются восемь греческих отцов (Афанасий Александрийский, Василий

Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Феофил Александ-

рийский, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, Прокл Констан-

тинопольский) и четыре латинских (Иларий из Пуатье, Амвросий

Медиоланский, Августин Гиппонский и папа Лев Великий). Скорее

всего никак не раньше VIII в. на Западе стали почитать четырех

западных "великих отцов церкви": Амвросия, Иеронима, Августина

а Григория Великого, которых (вероятно, с еще более позднего време-

ни) называли также "великими учителями церкви". К числу "великих

отцов и учителей" Римская церковь относит и четырех греческих писа-

телей: Афанасия, Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна

________________________________________________________________235

Златоуста, в то время как Восточная церковь почитает (с IX или Х в.)

"великими вселенскими учителями" лишь трех последних. С XII в. на

Западе "учителями церкви" стали называть и других авторов, не столь

древних, но обладавших выдающейся ученостью и особо отмеченных

церковью.

Таким образом, патристика - название собирательное и доста-

точно условное, ибо в ее границах мы непременно рассматриваем це-

лый ряд выдающихся авторов, которые по тем или иным критериям

не подходят под определение "отец церкви". Но когда мы говорим о

патристике как цельном духовном явлении, мы всегда имеем в виду

норму, а не исключения. Норма же определяется глубочайшим един-

ством принципов, составляющим важнейшую особенность патристи-

ки. Истина в патристике - достояние не индивидуальное, но корпо-

ративное; она принадлежит не тому или иному автору, но всему хри-

стианскому сообществу. Авторитет всякого отца церкви объясняется

вовсе не его личной оригинальностью, не тем, что он предложил осо-

бую и ни на что не похожую позицию или сверхоригинальное решение

проблемы, но тем, что его мысли находятся в согласии с традицией,

освященной апостольским и церковным авторитетом. Эта традиция

предпочитает для себя максимальную единовидность и, в свою очередь,

подкрепляется согласием отцов. Отец церкви более всего велик там,

где он согласен с другими авторитетными отцами. "Согласие святых

отцов", таким образом, является важнейшим источником авторитета

(после Писания и постановлений Вселенских соборов).

Итак, мы должны понимать, что с точки зрения самих отцов пат-

ристика - это не "набор" и даже не "совокупность" отдельных учений,

но единое учение, раскрываемое и излагаемое различными отцами