Ритуал как тренажер человеческого

В качестве тренажера действия, направленного на несвойственные природе цели, многие культурные антропологи предлагают рассматривать исторически-ранние формы ритуалов. Более того, существует гипотеза, высказанная английским социальным антропологом А.М. Хокартом, что феномен разделения труда имел ритуальное происхождение: распределение различных деятельных актов между членами коллектива, возможно, наследует древнейшим ритуалам с их жесткой зависимостью действий от социальных ролей их реализаторов, что позже уходит в сферу производственных технологий. Несмотря на то что проблема генезиса целенаправленной трудовой деятельности крайне сложна, тезис об антропообразующей функции древнейших ритуалов, наиболее последовательно развиваемый американскими философами Льюисом Мамфордом и Сьюзен Лангер, правомерен. Именно благодаря воспроизводству строгого порядка ритуальных действий проточеловек, во-первых, научается контролировать стихийность собственный инстинктов, а, во-вторых, развивает способность обнаружения взаимосвязей между реализуемом в ритуале действием и некогда бывшем или еще только возможном событием окружающего его мира. Эти черты чрезвычайно существенны для рождения подлинно человеческой психики, способной в отличие от животной уничтожать требования природных инстинктов с помощью постановки биологически нецелесообразных целей. Таким образом, без предположения ритуальной самодрессуры проточеловека невозможно объяснить превращение животного предка человека в существо, стремящегося бесконечному освоению непонятного и ставящего перед собой биологичеки бесполезные задачи. Вероятно, куда ранее, чем совместный труд приучил проточеловеческое тело к целеноправленному усилию, ритуал подчинил его импульсы порядку и научил его обладателя простраивать связи между наличествующими событиями в форме прошлого или настоящего и еще только возможными. Прислушаемся к Л.Мамфорду, в чьей теории ритуал является изначальным и необходимым условием превращения предчеловеческого животного в собственно человека.

Идея очеловечивающей специфики ритуального поведения связана у Мамфорда с выдвигаемой им гипотезой гиперактивности психики предковой формы человека. Мамфорд утверждает, что душевная организация ранних гоминид обуславливала пребывание её носителей в состоянии постоянного сновидения, в погружении в безудержный поток не подчиненных волевому контролю образов. Именно навязчивость ярких сновидений заставляет проточеловека галлюцинировать на яву: сны не отпускают его и в состоянии бодрствования – они перетекают в явь, всецело ориентируя его действия. Подобное положение дел сохранялось еще в конце Х1Х в. в ритуальных культурах: например, у североамериканских индейцев анголкинов в случае, если муж видит сон об измене собственной жены, он вправе незамедлительно предъявить иск любовнику и, сверх того, этот иск будет удовлетворен[52]. Как мы знаем из собственного опыта, образы сновидений бывают по истине фантастичны – они ни коим образом не желают соседствовать с однообразным, как правило, характером дневной реальности. Именно этот момент позволяет Мамфорду заключить о постоянно ощущаемой проточеловеком опасности, исходящей из глубин собственной психики. И здесь возможна альтернатива: либо проточеловек продолжает жить в постоянном ужасе от фонтанирующей изнутри него силы и тратить все душевные усилия на плутания в коридорах непонятности сновидений, пытаясь найти ответы на их загадки и, естественно, не находя их; либо он отыскивает инструмент для контроля над ними. Антропоид предпочел последнее, начав проводить ритуалы и тем самым осваивать механизм упорядочивания энергии собственных снов.

Прежде всего, ритуал приучает к точности: ритуальное действие предполагает повтор собственной модели без каких-либо отклонений. Именно эта черта привила пред-человеку навык порядка, способность конструировать хорошо отточенные действия и тем самым блокировать внутренний хаос. Более того, первичные групповые ритуалы вследствие собственного обращения как к прошлым, так и к будущим событиями открыли для собственных участников отвлеченный взгляд на действительность. Речь идет о пробуждении человеческого сознания, высвобожденного из тисков «здесь и теперь». В ритуальном опыте пред-человек впервые осознанно провоцировал встречу с теми событиями, которые отсутствуют в настоящий момент времени: например, отправляемый ритуал мог быть посвящен ожидаемым в будущем новолунию, появлению растительности и т.д. Таким образом, человек покинул присущий животным ограниченный способ ориентации в мире – фоном его действий начал выступать мир во всей целостности временных и пространственных взаимосвязей. Это чрезвычайно важно, постольку здесь содержится исток такого сущностного качества человеческого сознания как незамкнутость на перспективу.

Установление отточенной церемонии ритуала означало привнесение порядка как в хаотичность душевной жизни первобытного человека, так и в окружающий его мир. Таким образом, общее назначение разнообразных ритуалов можно свести к установлению и закреплению порядка там, где его изначально не было, а в случае разрушения последнего, ритуал выполнял функцию восстановления. Причиной исходного структурирования действительности именно ритуальным опытом является неизбывность в нем ритма.

Ритуал предполагает не только последовательность протекания действия, но и повтор этой последовательности. Таким образом, именно здесь мы можем заметить привнесение в действительность четкой разметки, её расщепление на существенное и второстепенное, необходимое и случайное. Но эта операция по накидыванию на реальность шкалы значимости позволяет не утопать в глубине событий, вызывающих всякий раз многообразие впечатлений: если мы имеем представление о значимом, мы уже способны четко понимать смысл происходящего. Неустранимость ритма из ритуала выполняет сходную функцию, что и ритмический узор в музыкальном произведении, который как бы несется над бесконечными преломлениями тонов и тем самым делает возможным слушание именно музыки, а не множественности звуковых переливов.

Иными словами, основной эффект ритуального опыта – это заключение потока происходящего в рамки порядка, который и делает возможным смысловое к нему отношение. В культурной ситуации, где ритуал уже не несёт первостепенную значимость, выход посредством опыта ритма к первичному осмыслению действительности сохраняется на уровне атавизма. Все мы хорошо помним собственный детский опыт, из которого неустранима непонятная для взрослых тяга к точному воспроизводству. Путем поистине маниакальных действий, таких, например, как наступание на каждый стык асфальтовых плит или повторение считалочки вне игры, ребенок развивает в себе способность понимания структурных взаимосвязей реальности. При помощи таких же бессмысленных с точки зрения эффективности жестов привносится порядок в любое спортивное соревнование. К примеру, профессиональный пловец при повороте на дорожке должен дотронуться ногой до стенки бассейна; в случае нарушения этого правила преодоленное им расстояние попросту не зачитывается судьей. Подобное правило нам не кажется комичным, поскольку именно этот жест упорядочивает мир плавательных соревнований.

Итак, характерная для ритуала строгая дисциплина выступила основанием для перехода проточеловеческого существа к языку, сознанию и культуре. Все эти фундаментальные феномены человеческого опыта предполагают направленность хаотичности животных потребностей человека в социально приемлемое русло. Именно участие в ритуале приучили тело проточеловека фильтровать и ориентировать собственные импульсы в соответствие с коллективно разделяемыми ценностями. «Несомненно, общедоступный смысл должен иметь истоки; давать названия, описывать, рассказывать, приказывать и разумно общаться человек стал сравнительно поздно. Вначале же человек общался с себе подобными при помощи телодвижений. … Действия по-прежнему «говорят громче, чем слова», а ритуальные движения и жесты явились самыми ранними предшественниками человеческой речи. То, что еще нельзя было сказать словами или изобразить в глине или на камне, древний человек сначала выплясывал или показывал мимикой; если он махал руками, он изображал птицу, а если группа людей становилась в круг и принималась мерно вращаться, то, быть может, они изображали луну»[53]. Пантомимические групповые ритуалы, воплощая в себе первоначальный опыт единомыслия коллектива, выступили основой формирования будущих форм общественного порядка.