I’m afraid of the dark

Чёрт, как же темно! Что произошло? Я ничего не вижу! Ничего. Что это такое?! Блять, как будто везде свет вырубили! Что за хуйня?! Это не обычная темнота, в которой виднеются очертания предметов и силуэты. Это даже не похоже на ту темноту, которая бывает после того, как ты плотно закрыл глаза. Густая, обволакивающая темнота. Словно всё вокруг сделано из чёрной материи. По-моему, я ничего не чувствую! Нет! Я даже не могу пошевелить рукой, я её попросту не ощущаю. Что же это такое?! Твою мать! Мне страшно!

Так, успокойся. Всё ведь можно как-то объяснить, верно? Верно. Надо вспомнить, что я делал сегодня, и тогда я смогу понять, что случилось. Ну же, вспоминай, Андрей!

Последнее, что помню, как сидел в одной из этих дешёвых городских пивных, куда не ступала нога санэпидемстанции, и пытался напиться до потери сознания. Заказывал только выпивку. Покупать там что-то ещё было бы рисковым занятием. Наливал этот странный бармен. Жутко напоминал Чарли Чаплина. Так и ждал, что кто-то из местных алкашей вот-вот запустит ему тортом по роже. Выпил стакан, затем второй, затем третий… Что потом? Дальше всё как в тумане.

Стоп. Вспомнил! Потом я пошёл отлить. Туалет был ещё более жутким, чем всё остальное в той дыре. Облупившийся кафель на стенах, бычки, которые валялись везде кроме урны. В кабинки было страшно заходить без химзащиты. Дырки в полу с приветом из СССР вместо обычных толчков. Казалось бы, я уже должен был привыкнуть к очаровывающему антуражу местных пивнушек и баров, но это место даже на такого матёрого пьяницу, как я наводило тоску. Дело было сделано. Я начал плестись обратно к своему месту, где меня ждали еще полбутылки виски и странный бармен. А потом.…Потом был этот здоровенный мудак, стоявший за столиком с тремя своими дружками. На нём была старая кожанка, которая явно успела повидать лихие девяностые, истёртые джинсы, чёрная рубашка с проступившими на ней пятнами пота и коричневые туфли. Его друзья были слишком невзрачными для того, чтобы я их запомнил. Надо признать, на фоне своих собутыльников он выглядел настоящим денди из девятнадцатого века. Проходя мимо них, я краем уха услышал, как они в полупьяном бреду обсуждают какую-то голливудскую старлетку. Трое дружков взорвались истошным смехом, когда здоровяк пошутил о том, что каждой молодой актрисе приходится раздвигать ноги перед режиссёром, чтобы попасть в фильм. Не знаю, почему, но эта фраза и этот гиеноподобный смех, вырывающийся из их пастей, не на шутку разозлили меня. Мой уже далеко нетрезвый ум начал подсказывать мне нарваться на драку. Не мудрствуя лукаво, я схватил первую попавшуюся бутылку “Джека”, которая через мгновение вдребезги разбилась о голову шутника. Его друзья не растерялись, и один из них уже бил меня по онемевшему от алкоголя лицу. Мне удалось блокировать его удары и со всей силы врезать ему ногой в живот. Второй, видимо, был уже изрядно пьян: и мне не составило труда откинуть его в сторону. А потом я повернулся к третьему. В руках у него был выкидной нож. А дальше…

Блять, что было дальше? Он втыкает нож мне в живот… И дальше – ничего. Полная темнота. Словно во всём городе одновременно вырубили свет. Да что со мной?! Может я… Может, я умер? Нет!.. Не может такого быть! Вот я стою, дышу, чувствую – и тут умер? Да не бывает такого! А что тогда со мной произошло-то, вашу мать?!..

Как давно я вообще здесь? Внутренние часы будто сломались. Может час. Может два. Может день. Чёрт его знает. А эта темнота уже осточертела! Хочется разрезать ее огромным лучом от фонаря. Тела не чувствую вообще. Как будто его и нет вовсе. Я даже не ощущаю своего дыхания. Я слышу только собственный голос. Может я правда умер?!.. И что, это и есть смерть? Даже жизнь вся перед глазами не пролетела, как всегда говорят. Да оно и к лучшему, наверное. Не хотел бы я это ещё раз видеть. Но неужели всё закончится вот так? Какими были мои последние слова? По-моему, я сказал: “Налей ещё и не разбавляй”. Да уж, в сборник афоризмов вряд ли попадёт. А что дальше-то? Загробный мир? Ад? На рай мне точно рассчитывать не приходиться.

Я больше не могу! Как же долго. Лучше уж побыстрее в геенну огненную попасть, чем быть тут. А я ведь я никогда даже не верил во всё это: думал умру – и пустота, больше не будет ни мыслей, ни переживаний. Если меня правда ждёт наказание – наверное, я его заслужил. Я ведь даже никогда не жил по-настоящему. Так, череда серых будней. Наверное, сейчас – самое время раскаиваться во всём, что когда-либо совершил, но мне даже раскаиваться не в чем. Куда-то ходил, что-то делал, с кем-то общался, что-то читал, что-то смотрел. Если бы я написал мемуары – читатель бы заснул на второй странице. Всё, что я хотел сделать, всегда откладывал. Думал: “Не сейчас. Как-нибудь в следующий раз”. А следующего раза может и не быть. Ну, так мне и надо: заслужил!

Чёрт, да долго это еще будет продолжаться? Я здесь уже целую вечность. Ад, рай – мне уже плевать, главное отсюда выбраться! Эта темнота невыносима! Я никогда не боялся темноты. Всегда понимал, что темноты мы боимся лишь потому, что на мгновение теряем привычную для нас картину мира и не знаем, чего ждать. Боимся неизведанного. Люди боятся всего, чего не могут понять и измерить. Это выбивает из колеи, и мы уже не чувствуем себя центром вселенной. Но здесь не такая темнота. За этой темнотой не скрывается ничего. Я не ощущаю таинства в ней. Я чувствую лишь пустоту. Это – пытка. А что если это – всё? Вдруг, это – и есть конец, и я застрял здесь навечно?! Нет ни рая, ни ада, только я наедине с самим собой. Навсегда… Нет! Господи, я не смогу так! Пожалуйста, я не смогу!..

Моя жизнь не имела никакого смысла. Неудивительно, что она так бессмысленно закончилась. Наверное, каждый на моём месте начал бы сожалеть о том, что не успел сделать. Сожалеть о чём-то, чего не сделал всегда проще, нежели сделать что-то. Но мне правда есть, о чём сожалеть. Я не совершил ничего важного. Вообще. Уже представляю свою милую маму на моих похоронах. Она, наверняка, скажет очень много тёплых слов о том, каким хорошим и добрым человеком я был. Каким отзывчивым и смышлёным ребёнком я был в детстве. Она видела меня таким до самого конца, не смотря на то, что это уже давно не так. Каждая мать хотела бы видеть в своём ребенке только хорошее. Мама ни за что не скажет в своей речи о том, как бездарно я прожил свои девятнадцать лет. Не скажет о том, как я потратил все свои таланты впустую, так ничего и не доведя до конца. И о том, что за все эти годы я научился только жалеть себя, напиваясь до беспамятства. В институт я ходил для галочки. Большинство моих так называемых друзей даже не придут на похороны. А после себя я оставил разве что несколько листов незаконченной писанины, пару початых бутылок с алкоголем и тонну невыполненных обещаний. Ничего важного в моей жизни не было, поэтому если кто-то и заслужил быть здесь, то это только я…

Мне уже начало казаться, будто всё это – просто очень дурной сон, от которого я никак не могу проснуться. Что вот-вот я вскочу с криком весь в испарине, пойду умоюсь, и всё закончится. Но нет. Я всё еще здесь. И у меня есть только мои воспоминания, которые я с сожалением прокручиваю в голове вновь и вновь. Но я ошибался: кое-что важное в моей жизни всё-таки было. Катя. Конечно. Девушка. Шерше-ля-фам! У каждого есть та самая девушка. И у меня была. Если бы я мог улыбнуться, я бы улыбался, вспоминая её. У неё была копна длинных красивых волос, которые почти полностью прикрывали её изящную шейку. Она была стройной и высокой, и её легко можно было узнать издалека по твёрдой и слегка горделивой осанке. Если бы на ней не было современной одежды, её с легкостью можно было бы принять за какую-нибудь леди из аристократической семьи с непроизносимой фамилией, сошедшую со страниц романов Диккенса или Уайльда. Но чего мне точно никогда не забыть – это её волшебных голубых глаз. До знакомства с ней я встречал описание таких глаз только на страницах дешёвых любовных романов. Любая голливудская звезда мировой величины отдала бы все свои статуэтки Оскара с многомиллионным контрактом в придачу за такие глаза. Катя и сама была начинающей актрисой. Училась в каком-то театральном училище среднего пошиба. Ничего особенного. Но ей прочили большое будущее. Неудивительно, что я так вспылил на того идиота из бара. Я ненавидел, когда кто-то говорил нечто подобное: я невольно ассоциировал это с Катей. У неё и в правду был талант, и я верю в то, что она добьётся многого. Жаль, я никогда не увижу этого. Я больше ничего не увижу…

Я даже больше не пытаюсь понять, сколько я уже нахожусь здесь. Я не надеюсь увидеть что-то кроме этой долбаной темноты. Она поглотила меня. Я смирился. Единственное, что не дает мне покоя – мысль о том, что я так и не успел сказать ей всё, что хотел. Сколько шансов у меня было? Что тут сложного? Всего-то три слова. Вместо этого я юлил перед ней, отшучивался на любой личный вопрос, врал и просто молча смотрел на то, как толпы парней вьются вокруг неё. С одним из них она, наверняка, когда-нибудь сойдётся и будет счастлива. И она будет заслуживать этого… У меня всегда получалось рассмешить её. Я радовался как сумасшедший, когда мне в очередной раз удавалось сделать это, и по комнате разносился её звонкий смех. Я бы отдал всё на свете, чтобы услышать его ещё раз…

Нет, это невыносимо! Как можно, блять, с этим смириться?!.. Я хочу закричать, но не могу!.. Я застрял здесь наедине с самим собой – жалким трусом, проебавшим все возможности, которые ему давала жизнь! С ничтожеством, которое прожило свою жалкую жизнь, упиваясь жалостью к себе и обидой на мир!.. Трусливая мразь, которая предпочла сдохнуть в пьяной драке, чем просто изменить что-то! А теперь я просто останусь в этой ебаной темноте навсегда!.. Господи, прошу тебя, прекрати это! Прошу тебя… Прошу!

Чёрт, какой яркий свет! А! Как будто ножом по глазам!

— Зрачки интактны, реагируют на свет

— Синусовый ритм восстановлен!

Эти слова разнеслись приглушённым гулом в моих ушах. Перед глазами начали мелькать неясные очертанья лиц.

— Андрей, если вы слышите и понимаете, что я говорю – кивните!

Шея было словно деревянной, но, превозмогая боль, я кивнул.

— Слава Богу! – вскрикнул силуэт перед моим лицом. — Вы были мертвы около минуты

— Минуты?! – сорвалось с моих губ

— Да, чуть больше минуты!

Это последнее, что я слышал от него. Я закрыл глаза и открыл их уже только тогда, когда лучи утреннего солнца начали бить по векам. Надо мной стояла пожилая медсестра в измятом халате, которая тут же заметила мое пробуждение:

— Андрей, как вы себя чувствуете?

— Вроде ничего, — кое-как я заставил свой язык шевелиться, чтобы произнести это.

— Вы помните, что случилось?

— Да.

— У вас с собой был мобильник. Хотите позвонить кому-нибудь из родных? – Она протянула мне телефон.

— Да, спасибо.

— Я выйду, чтобы не мешать вам. - сказала она и ушла, скрипнув старой больничной дверью.

Я пролистал меню со списком контактов вниз. Подсветился номер Кати. Может, стоит позвонить ей? Рассказать всё, что со мной произошло? Сказать то, что давно хотел? Нет, не сейчас. Как-нибудь в другой раз.