Письмо шестое

17.11.2004

Здравствуйте мои хорошие.

Четвертым письмом я начала 2004 год. "Что-то он принесет?" А теперь он уже почти позади. Если бы не болезнь Владимира такая серьезная, то он был бы почти счастливым. Ведь счастье говорят - отсутствие несчастий. А понимаешь, и осознаешь, как было тогда хорошо, иногда значительно позже. Правда, вот письма мои уж очень длинные, и приобретают скорее вид дневниковых записей. Но мне интересно передавать бумаге мои сегодняшние впечатления и размышления. Может, они когда-нибудь отзовутся теплотой в ваших сердечках.

В бесконечной вечности мой отрезок времени

Крохотною спичкою, вспыхнув, отгорит.

Ну, а вдруг заблудшему в непроглядной темени

Путь на миг единственный все же озарит?

Т. Мельникова.

Приведу кратенько итоги этого удачного года.

1. Подготовка к юбилею (шитье), покупки, волнения и хлопоты. Это приятно. И сам юбилей. Я его уже описала.

2. Чтение Бродского и о Бродском. Очень полюбила его в это лето.

Опишу один такой день на даче.

С утра и днем труды до упаду. Очень много было прополки и косьбы косилкой в это лето, так как дожди лили каждый день. Наработавшись и поев, ложилась на диван, ноги на спинку стула, чуть отдыхала (даже сон иногда на 20 минут был), и потом чтение на час, полтора. Вставала и снова за работу. Почти до темноты. А вечером после ужина снова чтение. И утром чтение, и часто вслух.

Но вот в вечер счастливый, который хочу описать, я спешила на ночлег во флигелек (Светин домик), так как в основном домике покрасила пол в двух маленьких спаленках. Надвигалась гроза. Я быстро поужинала, собрала книги и то, что мне нужно, и еле успела убежать во флигелек. Занавесила дверь, зажгла торшер, легла на огромную трехспальную постель, укрылась теплым стеганным одеялом (маминым): оно такое теплое и легкое. И началась гроза. А я ушла в чтение о Бродском. Мы купили книжку "Путеводитель по Бродскому". Там много интересных и умных статей по разбору произведений поэта. Это было так интересно. До часу ночи читала, как молодая. До сих пор радостью отзывается тот вечер, вернее ночь. Я в это лето много была на даче одна.

3. И еще один счастливый дачный день. Я уже писала о наших походах за грибами. В это лето их было не много. Один был с Женей ранним утром, когда ходили в лесок напротив и принесли три огромных белых гриба и несколько подосиновиков, тоже огромных. А тут я одна приехала в 2 часа дня на дачу. Поела и решила пойти в наш основной лесок. Небо вроде ничего не предвещало. Пришла в лес, насобирала немножко лисичек и сыроежек, нашла один белый, и вдруг - гроза. Гром. Верхушки деревьев раскачиваются. Надела современный маленький плащик, который с первого раза рвется, зашла в овраг и спряталась под куст. А вокруг все ревет и бушует. В лесу я одна. Страшно. Начался такой ливень! Вода стала заливаться повсюду. За шиворот течет. Сапоги полны, вся мокрая. В очках уже ничего не вижу. По лесу ручьи текут. Но вдруг дождь стал стихать. Я решила потихоньку выбираться, а то в топях увязнешь. Грибы стали попадаться, а очки снять приходится. Дошла до края леса, дождь почти стих. По маленькому дождику пошла по тропинке к дому. Когда дошла - дождь кончился. Прошлась еще по двору, посчитала яблоки на яблонях. На одной около тридцати, на другой - двадцать. Замерзла, зашла на веранду. Нагрела водички. Сполоснулась. Сварила кашу (две порции). Сделала кофе, добавила красного вина. Получился глинтвейн. Сижу, пью. Кайф! И думаю: "А ведь это счастье: в семьдесят лет попасть одной в лесу в грозу". Ощущение молодости испытала. И вдруг перед окном фигура с рюкзаком - Женя приехал. Я его в этот день не ждала. Ну, это ли не чудо. Не день, а подарок.

И мне вдруг вспомнился день в Борском. Уже после войны. Мы еще жили в доме №1 на углу Первомайской и Ташкентской. Наверное, лето 1945 года. Мне 11 лет, Галине 9. Нас послали полоть огород в Елхи. Но в этот день во второй половине дня должно было быть солнечное затмение. И мы взяли с собой на огород закопченные стеклышки. Поработали, очевидно, (это уж я не помню), как вдруг гроза, ливень. Мы стеклышки скорее спрятали в сумку и побежали под дождем домой. Какой это был ливень. Я до сих пор помню. Серо все стало. Воды на дороге по колено. Мы мокрые, все прилипло к нам, бежим по этим рекам-дорогам домой. Ну, дома нас, наверное, помыли, переодели, накормили. День был воскресный. Папа был тоже дома. И вдруг солнце, голубое небо. Ослепительно красиво. В Борском всегда после дождя красиво и в воздухе вкусно. А тут и затмение подоспело. Но оно впечатлений от грозы, стихии и нас в ней не затмило. Мы смотрели в стеклышки. Потемнело, и больше я ничего не помню. Потрясения не было.

И еще я одну страшную грозу в Борском помню. Это уж мы студентами были. В то лето у нас Леня Целищев был. Мы пошли купаться на Потапку. Обычно ведь чуть не на весь день уходили. Лето. День будний. Мы одни там втроем оказались. И тоже вдруг гроза. Сложили одежки в сумки, накрыли подстилкой какой-то суконной (мама дала), и решили грозу переждать в воде. В воде ведь тепло, а сверху дождь. И вдруг в воду стали стрелами вонзаться молнии. Вода, очевидно, притягивала их. Это так страшно. Вдруг в нескольких метрах от тебя огненная стрела вонзается в воду. Мы скорее вылезли из воды. Убежали под кустики и наблюдали этот стрелопад с берега. Ну, а после грозы искупались, оделись в сухое и бегом домой. Вот сколько впечатлений дало Борское.

4. И еще несколько духовных радостей. Они обычны вроде бы для любого человека, но для семидесятилетних - сверх радость, потому что говоришь: "Слава богу и это осилили."

Побывали в музее Паустовского с Тоней. Илья Ильич (директор музея) так тепло встретил, напоил кофе, поболтали. Экскурсовод провела нам двоим очень милую экскурсию. Я еще нигде не написала, что музей К. Г. Паустовского - очень большая и важная часть нашей жизни. Это первый музей в Москве, созданный читателями. И мы с папой участвовали в создании и открытии музея. Здесь я потом вела экскурсии-дежурства на общественных началах. Являюсь почетным членом музея-центра К. Г. Паустовского. Много радостных и духовных моментов, много дружб и интересных встреч связано с этим музеем. Здесь мы познакомились с сыном Константина Георгиевича - Вадимом Константиновичем и с моим любимым капитаном-речником из Ульяновска - Анатолием Алексеевичем Пироговым. Удивительный человек! Следопыт, журналист, книголюб. Я, шутя, говорила ему, что когда он выступает или говорит, или стихи читает, то у него над головой будто нимб появляется.

У К. Г. Паустовского в книге "Бросок на юг" есть местечко, где он пишет: "И с тех пор меня больше всего в жизни стали интересовать обстоятельства, события и люди, которые производили впечатление промелькнувшей небылицы". Я рассмеялась и на полях, поперек текста, написала: Пирогов. Так теперь и зову его: "Промелькнувшая небылица".

Попозже, может, я напишу об этом периоде моей жизни поподробнее.

Затем сходили в открывающийся и восстанавливающийся Кузьминский парк, которому в этом году 300 лет, и который был Московским Павловском. Там отреставрированы несколько дворцов, а также и кони Клодта (копия Петербургских). Красиво. Пруд, паром, дворцы (но слишком много общепита).

5. Побывали с Женей у скульптуры Шемякина "Пороки взрослых", которая находится в глубине сквера, напротив кинотеатра "Ударник". Эта скульптура, когда ее показывали по телевизору, произвела гораздо большее впечатление, так как ее показывали зимой на фоне снега и белых деревьев. Она смотрелась черной, очень силуэтно, зловеще, как "Крысолов" у Цветаевой. А здесь серые фигуры на фоне зеленых деревьев теряются. Да и стоят в такой глубине скверика, что ели нашли их. Никто про них не знает, так мало видны.

6. Посетили Пушкинский музей и экспозицию, посвященную 150-летию Сергея Щукина. Оказалось, что почти все импрессионисты и Матисс были когда-то приобретены Щукиным. В России просто великолепное собрание французской живописи девятнадцатого и первой половины двадцатого веков. Одни из лучших картин импрессионистов: Ренуара, Моне, Марке, Сезанна, пост импрессионистов: Ван Гога, Гогена и продолжателей их творческих исканий: Пикассо и Матисса. И все это благодаря Щукину, который покупал эти картины, когда художники еще не были признаны или только начинали приобретать популярность. А какого нам Матисса привезли из Парижа! "Танец!" Как прав был Луи Арагон, написав о Матиссе: "Есть полвека Матисса, где каждый штрих - песня, каждая линия - танец". Коллекцию Щукина разделили между Эрмитажем и Пушкинским музеем. Здесь на выставке картины были очень хорошо развешены.

7. Сходили в огромный синий дом напротив Пушкинского музея - музей Глазунова. Нет, это не гений, а хочется ему им быть. Боец, плодовитый, напористый. Его мистерии говорят о многих бедах, несуразностях и горестях страны. Есть темы для размышлений, но это не живопись.

8. Посетили выставку Олега Целкова. Вот это живопись. И хоть на его картинах маски и непонятный род людей с телесами, но без душ, чувствуешь, что они живые, да не можешь понять, что же они такое. Несколько картин: два женских портрета, «Концерт» (собственность Е. Евтушенко), «Король» (собственность Л. Гурченко) просто красивы. Какой необыкновенно розово-лиловый цвет. Они красивы, особенно два женских портрета. Удивительно видение художников.

9. Дважды сходили на выставку в филиал Третьяковки, которая называлась: "Преклонение перед красотой" или "Поклонники красоты" Картины были из запасников Третьяковки, Русского музея, картинной галереи г. Воронежа. Больше всего была поражена (первый раз видела) портретом Александры Федоровны (Алисы), жены Николая II. Небесная женщина. В нежно-розовом платье с открытыми руками. Изображена в профиль. И с таким тревожным взглядом. Я смотрела, любовалась и вспоминала Радзинского: "И эта женщина погубила Россию". Долго стояла у портрета Юсуповой работы Серова. Я его и раньше видела. Нравится он мне. И поразила картина Константина Маковского "Портрет жены художника". Узнала историю картины. Жена Маковского сильно болела, стала выздоравливать. В тот день она встала, одела красный нарядный халат и поднялась в мастерскую мужа. Он этого не заметил. Она села в кресло и стала разрезать книгу. Он услышал шорох, обернулся, увидел жену и сказал: "Сиди, не трогайся с места, я буду тебя писать". Портрет получился удивительный. Жена Маковского очень красивая женщина. Портрет большой, она изображена в полный рост, хоть и сидит в кресле. Маковский в этом портрете сумел изобразить момент выздоровления, счастье выздоровления. Ведь после болезни человек бледен, устал от болезни, измаялся, и вдруг выздоравливает, силы приходят, радость приходит. И вот такое лицо. Немножко измученное, чуть-чуть прозрачное, но счастливое возвращающимся здоровьем. Я вспомнила еще одну картину Маковского. Из "Музея частных коллекций". Тоже портрет жены. Я тогда подумала: "Какая красивая у него жена".

И еще в это лето удались поездки в Тарусу и в Переделкино, - в музей Пастернака. Экскурсовод очень хорошо читала стихи Пастернака. Особенно поразило стихотворение "Сосны". Оказывается, воображение может подарить даже море в Переделкине.

И где-то за стволами море

Мерещится все время мне.

А в Тарусу мы всегда, если удается, ездим в последние числа мая на празднование дня рождения Паустовского. Иногда, уезжая от дня рождения Светы - 29 мая. Она разрешает. Там и домик, где он жил, и могила его и сына Вадима, и много памятных мест. А сама Таруса - красивейшее и памятнейшее место Подмосковья. Скажу словами писателя: "Таруса стоит на высоких горах, над рекой и над удивительными по своей широте и прелести луговыми и лесными заокскими далями. Пожалуй, нигде поблизости от Москвы не было мест таких типично и трогательно русских по своему пейзажу". Прикипело мое сердце к Тарусе. И, слава богу, что здоровье позволило в этом году получить столько впечатлений и пережить столько событий, хотя многое делалось из последних сил.

Так что для семидесятилетней женщины такой список гордость. слава богу здоровье позволило.

В конце октября пережили папину операцию по поводу катаракты, которая прошла с осложнениями, но затем все уладилось и вошло в русло возраста.

Была два раза по неделе у Светы. Рафаэль зовет либо бабишка Неля, либо бабочка. А летом на даче сказал: "Бабушка, я тебя любю." Это ли не счастье. Что-то мои письма стали такими длинными и дневниковыми, что я дальше их буду называть посланиями.

Ваша мама.