Аутодафе любви 5 страница

Новость о том, что состоится казнь двух юных гомосексуалистов, с удовольствием обсуждалась во всех сословиях, постепенно обрастая все новыми и новыми деталями. Несмотря на то, что судебный процесс был закрытым, все газеты пестрели подробностями о том, что именно сегодня одного из осужденных посадят на кол за пассивный гомосексуализм, а его любовника сожгут заживо, как это делали в далекие темные времена Средневековья. Эта новость разлетелась по всему магическому Лондону и его окрестностям. Вся пикантность происходящего заключалась еще и в том, что гомосексуалистами оказались весьма известные в магическом обществе личности: одним из них был восемнадцатилетний сын Люциуса Малфоя, Драко, блистательный чистокровный аристократ, единственный наследник огромного состояния и завидный жених, на которого имели виды очень многие. А его любовником оказался ни много, ни мало сам Гарри Поттер, победитель Волдеморта, спаситель мира, орденоносец высшей степени и кумир огромной армии фанатов.
В мире волшебников существовал мораторий на смертную казнь в связи с демографическим кризисом, угрожающим существованию самого магического населения. Даже за самые страшные преступления перед обществом, которые ранее совершали Пожиратели Смерти, их наказывали пожизненным заключением в Азкабан или приговаривали к поцелую дементора – гуманной, альтернативной замене смертной казни. Но существовало единственное преступление, за которое карали нещадно, несмотря на занимаемое положение и заслуги перед обществом – гомосексуализм, самое страшное злодеяние против самой природы, грязное извращение, противное всему обществу. Маги, так и не сумевшие восполнить свою численность после многовекового жестокого преследования маггловской инквизицией, жестоко карали тех, кто шел наперекор своему естеству, вступая в противоестественную однополую связь. Это было преступлением перед государством и обществом и таким извращенцам не было пощады. Мужчины, добровольно отказывающиеся давать жизнь будущим поколениям, лишались своей собственной жизни. За гомосексуализм наказывали не менее беспощадно, чем средневековая инквизиция за колдовство. Поэтому ошеломительная новость об аресте Драко Малфоя и Гарри Поттера, обвиненных в мужеложстве и взятых на горячем, потрясла всю страну. Сейчас их с нетерпением ждала целая толпа зевак, и, когда телега въехала в Косую аллею, раздался шум голосов сотен людей. Испуганная стая ворон добавила в общий гул свое карканье и хлопанье крыльев. Отовсюду стали раздаваться истеричные вопли: – Извращенцы!
– Пидорасы! Хуесосы!
– В огонь мужеложца!
– Поттера на кол! Смерть ему!
Один за другим о помост телеги ударились камень и гнилое яблоко. Повозка дернулась пару раз и остановилась посреди аллеи, напротив бывшего магазина волшебных палочек Олливандера, который теперь был закрыт. Гарри приподнял голову, оглядываясь вокруг. Заметив вывеску, парень грустно улыбнулся – именно отсюда и начался его путь в магический мир, здесь скоро и закончится. Сопровождающие телегу авроры наблюдали за тем, чтобы из толпы никто не выпустил в осужденных какое–нибудь заклятие, а особо рьяные блюстители морали за подобное деяние и сами могли отправиться под суд. Поэтому сейчас в беззащитных парней летели только дохлые крысы, гнилые фрукты и тухлые яйца. Из толпы раздавались насмешки и оскорбления. Десятки людей окружали телегу, аврорам уже с трудом удавалось сдерживать мощный напор собравшихся. Блюстители порядка постоянно выкрикивали предупреждения, напоминая о суровом наказании для тех, кто посмеет выпустить какое–либо заклятие в осужденных, которым по решению суда предстояло умереть на эшафоте.
Гарри чувствовал вокруг только злость и недоброжелательность. Все видели в них преступников и желали быстрейшего начала их пытки. На секунду Поттер взглянул вокруг, и его голова вновь бессильно упала на грудь. С обеих сторон дороги была ухмыляющаяся толпа, искривленные лица, злые глаза, вытянутые шеи, руки и ноги, борющиеся за лучшую позицию, движущиеся тела, пытающиеся протиснуться к дороге. Все старались подобраться как можно ближе, чтобы получше рассмотреть редкое зрелище – голого восемнадцатилетнего красавца–аристократа и его знаменитого любовника, восседающих верхом на позорном помосте. Здесь собрались все те, кому не досталось места на площади у эшафота, и теперь эти люди старались получить свою часть зрелища. Обреченных парней зло освистывали и кричали всякие гадости. Они были один на один с враждебной толпой, которая издевательски смеялась над ними. Гарри сидел с низко опущенной головой, с трудом сдерживая слезы. Малфой же, напротив, превозмогая боль в жестоко насилуемой промежности, высокомерным взглядом обвел беснующуюся людскую массу. Его губы скривились в презрительной усмешке: что эти ничтожества – полукровки, магглорожденные, сквибы, оборотни – могли им сделать хуже того, что им было уготовано по приговору? Камень в висок был бы более легким и желанным исходом – секунда боли вместо часов мучений.
– Не плачь, Гарри, они не стоят твоих слез, – тихо произнес Малфой, оборачиваясь к своему любовнику.
– Ради них умер Дамблдор, ради них я был лишен детства и рисковал жизнью… я чуть не погиб, – хрипло ответил Поттер. – Почему они так ненавидят нас, Драко?
– Потому что мы любим друг друга, Потти. Они нам завидуют, – улыбнулся Малфой, и в этот момент он вдруг стал так похож на того блистательного слизеринского принца, которым восхищался весь Хогвартс.
Гарри, сморгнув горькие слезы, оглядел беснующуюся возле них толпу. Драко был прав, толпа ненавидит тех, кто хоть чем-то из нее выделяется, тех, кто более красив, умен, талантлив или богат. Любое качество, которое делает человека особенным, будет поводом для обвинений, нападок, травли. Но иногда бывает так, что человек ничем не блещет, он тих и скромен, он старается быть незаметным, однако толпа, словно дикий зверь, чувствует, что он иной, не такой, как все. Срабатывает инстинкт и эта безликая масса набрасывается на человека в яростном порыве опустить до своего уровня, поглотить, а если не получится, то раздавить, унизить, уничтожить. И они слетаются, словно стервятники и пытаются заклевать, рвут на части.
Толпа не прощает инакомыслия и стремится растоптать любого, чье мнение отличается от установленных стереотипов. Две причины всех бед рода людского – это зависть и ненависть. Оттого человеческая история полна войнами, трагедиями и страданиями, оттого до сих пор горят костры инквизиции, и вряд ли суждено им погаснуть. Подлость соседствует с порядочностью, любовь с предательством, почитание с ненавистью. Близкие становятся врагами, отец поднимает руку на сына, брат на брата. Зависть и ненависть – то, что превращает людей в диких, страшных животных, обуреваемых низменными инстинктами и способных на самые худшие деяния…

Авроры уже выбились из сил, пытаясь освободить проезд, воздух был пропитан отборными проклятиями блюстителей порядка, но все было напрасно. Телега с осужденными не могла сдвинуться с места до тех пор, пока мракоборцы не применили заклятие заградительного барьера, медленно, но верно тесня толпу и освобождая дорогу. Наконец повозка скрипнула и покатилась вперед, но сопровождающим ее аврорам с трудом удавалось поддерживать относительный порядок и защищать осужденных от нападок особо рьяных приверженцев морали.
Не спеша миновав Косую аллею, повозка постепенно углубилась в лабиринт узких, вонючих улочек Лютного переулка. В зловонной тесноте трущоб был постоянный полумрак. Людей стало меньше – для большой толпы здесь просто не хватало места, но почти все окна в Лютном переулке были распахнуты настежь и из них швыряли всякие отбросы, а кто–то даже вылил содержимое ночного горшка, облив осужденных жидким дерьмом и мочой.
К этому времени парни уже совершенно выбились из сил, а узкая улочка, казавшаяся бесконечной, все петляла и петляла. С каждой минутой им приходилось все труднее. Ссадины и раны ныли дергающей болью и отзывались резкой вспышкой каждый раз, когда кто–то из них делал неосторожное движение. Пот ручьями стекал по обнаженным телам, едкая влага заливала глаза, а деревянное острие продолжало безжалостно терзать их кровоточащие промежности и распухшие яички. Парням казалось, что под ними развели огонь, и тысячи раскаленных иголок жалили их пах. Противореча здравому смыслу, они уже мечтали об одном, чтобы скорее закончилась эта пытка, хотя ее завершение только приближало их к трагической развязке. В какой–то миг Поттер вдруг понял, что больше не в силах терпеть эту ужасную боль. Ничего не соображая, ни о чем не думая, он сипло завопил, судорожно хватая ртом воздух, снова и снова. С криком он словно вытолкнул из себя боль, и стало немного легче. Следом за ним по–звериному завыл Драко Малфой. Его запрокинутое лицо было залито слезами, глаза ввалились, губы были искусаны до крови. Повозка, неотвратимо влекущая двух осужденных за любовь парней к месту свидания со смертью, медленно прогромыхала по булыжникам узких улиц Лютного переулка, неумолимо приближаясь к площади, откуда уже раздавался шум многочисленной толпы. Услышав отдаленный гул, Гарри невольно вздрогнул. После оглашения приговора во Дворце Правосудия его разум отказывался служить ему. Герой магического мира отчаянно не хотел верить в то, что ему предстоит умереть такой дикой, чудовищной смертью на эшафоте, на потеху толпе. Это было настолько ужасно, что парень с детским упрямством отказывался думать о том, что их ждет. Но по мере того, как повозка преодолевала последние метры своего пути, дикость происходящего постепенно проникала в сознание Гарри, и он с ужасом начинал понимать, что они неизбежно будут принесены в жертву садистским наклонностям толпы. Малфой же, в отличие от Поттера, оказался большим реалистом и четко осознавал весь кошмар, на который обрек его родной отец. Драко понимал, что никакой амнистии и смягчения приговора им не будет, и ему придется корчиться среди языков пламени на глазах собравшихся горожан, жадно взирающих на захватывающее зрелище, а Гарри предстоит умереть не менее мучительной смертью, истекая кровью на осиновом колу.
Телега резко повернула за угол, и, въехав на площадь, в последний раз содрогнулась, причиняя нестерпимые страдания, а затем остановилась. Измученные парни одновременно вскинули головы, и перед ними открылось пространство, запруженное шумящей толпой. Среди собравшихся было много детей – считалось, что созерцание акта справедливого возмездия за совершенное преступление будет полезно для их воспитания и послужит суровым, но благочестивым уроком на будущее. Почти десять лет назад Драко, будучи ребенком, присутствовал на подобной казни, ибо Люциус посчитал, что подобное зрелище послужит хорошим назиданием для подрастающего наследника…
При виде места, где им предстояло расстаться с жизнью, осужденные парни невольно вздрогнули. В центре площади был установлен эшафот, представлявший собой деревянную платформу, в двух противоположных углах которой стояли позорный столб и деревянный пыточный верстак с колодками для фиксации рук и кожаными ремнями для закрепления ног жертвы. Рядом с позорным столбом пылала жаровня, которую человек в маске, скрывающей лицо, загружал древесным углем. Вблизи стоял стол, заваленный грудой блестящих пыточных инструментов. Но не эти приспособления сейчас были главной достопримечательностью эшафота. В центре него, как черный обвиняющий палец, воздетый к небу, возвышался темный, облитый смолой столб с длинной, свисавшей до самого настила, цепью. Возле столба, поджидавшего свою жертву, были сложены большие поленья, а сверху навалены вязанки высушенных березовых прутьев. Две крупные связки хвороста лежали по бокам, а третья, на которую вскоре предстояло взойти Драко Малфою, была уложена на них. Это сооружение должно было только усилить страдания жертвы, так как почти весь кожный покров тела будет обожжен в самом начале казни. Кожа покраснеет и покроется волдырями, которые начнут лопаться и стекать, но осужденный не лишится чувств и сохранит сознание, и эти ужасные муки будут продолжаться, пока не займутся большие поленья и не разгорятся полностью, и только тогда пламя начнет уничтожать тело своей жертвы.
Кроме столба для сожжения возле наружного края эшафота был установлен заостренный блестящий осиновый кол, обильно смазанный жиром. Тут же, на помосте, стояли грубо сколоченные гробы, которые уже заботливо привезли и установили на всеобщее обозрение.
Ближе к полудню площадь была уже полностью заполнена толпой, одной бушующей массой мужчин, женщин и детей, которым не терпелось насладиться таким редким представлением – смертной казнью двух юных гомосексуалистов. Подобного зрелища здесь не видели уже давно, и поэтому все пространство, за исключением узкого прохода к эшафоту, было забито народом, собравшимся поглазеть на чужую смерть – ведь если она пришла за другим, значит, пока не за тобой. Людская масса находилась в постоянном движении в борьбе за лучшие места. В полдень горожане перестали пребывать, толпа заполнила и проходы к площади. Каждый хотел рассмотреть все получше и борьба за место время от времени вспыхивала то тут, то там. Люди вытягивали шеи и поднимались на носки, пытаясь разглядеть юных преступников. Эшафот и проход к нему окружала плотная цепь мракоборцев в форменных мантиях, держащих наготове палочки и готовые в любой момент остудить пыл самых нетерпеливых и любопытных, а также вовремя пресечь любые беспорядки. Всем желающим посмотреть на казнь места не хватало, поэтому люди на площади толпились с самого раннего утра, стараясь расположиться поближе к эшафоту. Благородная публика предварительно раскупила места в домах, стоящих вокруг площади, и теперь все до единого окна были широко распахнуты. Народ жаждал зрелища, и шоу для толпы должно было скоро начаться.
Представители высшего сословия, чистокровные маги, с умилением взирали на мрачную композицию со столбом и колом, возникшую посередине площади – она внушала им философские мысли о бренности жизни, о справедливости законов и торжестве правосудия, и о том, что им, благонамеренным и благочестивым волшебниками, ничего не угрожает в этом лучшем из миров. Добропорядочные лицемеры одобрительно покачивали головами и с нескрываемой ненавистью смотрели на двух осужденных гомосексуалистов, достойных за свое гнусное злодеяние самой суровой кары. Более легкомысленные полукровки в основном обсуждали пикантные подробности преступления и предстоящей казни. О чем говорили и думали магглорожденные, мрачно взирающие на эшафот, оставалось неизвестным.
Вдруг послышался мелодичный звон, немедленно заглушенный сердитым вороньим гвалтом. Это ожили часы на башне и вспугнули крикливых завсегдатаев крыш. Под вороний и галочий крик часы невозмутимо пробили «двенадцать».
Подручные палача сноровисто забрались на платформу телеги. Когда парней сняли с ребра бруса, они с трудом могли стоять на ногах самостоятельно. Промежности осужденных были залиты кровью, а кожа содрана до мяса. Мошонки приобрели темно–багровый цвет, яички, перехваченные веревочными петлями, сильно распухли. Толпа одобряюще загудела. Несколько мальчишек, пробившись между ног взрослых, начали изображать неприличные жесты, относящиеся к Поттеру и Малфою. Молодая полная женщина, вероятно, их мать, прикрикнула на них и велела убираться домой, но сделала это шутливо, вовсе не настаивая на исполнении своего приказа.
Гарри никак не удавалось рассмотреть своих экзекуторов. Они стали для него говорящими силуэтами со смазанными чертами. Парень с трудом мог фокусировать взгляд на чем-либо, мир вокруг него плыл, раскачивался, и все казалось каким-то зыбким и нереальным. Настоящим была лишь боль в истерзанной промежности, проникающая во все клетки тела. Удар ладонью по лицу получился коротким, почти без замаха. Гарри вскрикнул больше от неожиданности, чем от боли, но пощечина снова вернула ему способность воспринимать страшную действительность. Сжав связанные за спиной руки в кулаки, Поттер вскинул голову и осмотрелся.
Площадь была полна народа всех мастей, он заметил даже оборотней и гоблинов. Вокруг эшафота, продираясь сквозь толпу с подносами, уставленными товаром, сновали разносчики, предлагая напитки и сладости собравшимся зрителям, почти так же, как когда-то очень давно в вагонах Хогвартс-Экспресс. Напротив помоста, у окон гостиницы, Гарри увидел нескольких министерских чиновников, которые заняли лучшие места, сняв все здание на весь этот знаменательный день. Многих из них Поттер знал лично – чуть больше года назад эти люди были счастливы пожать ему руку и сделать колдографию на память, заверяли в искренней дружбе и пророчили ему головокружительную карьеру в Министерстве Магии. Сейчас же они удобно устроились на балконе и настраивали омнинокли, стараясь не пропустить ни малейшей детали занимательного зрелища...
Во всем мире, будь то магический или маггловский, испокон века подавляющее большинство людей обожает смотреть на казни. Наверное, есть что-то такое в самой человеческой природе, что неудержимо влечет его к тому, чтобы стать свидетелем мучений или гибели других людей. Пожар, авария, место преступления, похороны неизменно собирают досужих зевак, но казнь – это особая статья. Можно с уверенностью сказать, что она самое излюбленное и желанное зрелище толпы, ибо казнь гарантирует в качестве развлечения чужую смерть, самое таинственное, пугающее и, следовательно, самое притягивающее событие в человеческой жизни. Простейшая мысль «умри ты сегодня, а я – завтра», ядовитым гадом зарождающаяся в самом темном закоулке души, приносит тайное удовлетворение практически каждой человеческой особи.
Измученным парням под смех и непристойные шуточки, раздающиеся из толпы, сняли стягивающие петли с яичек, помогли спуститься с телеги и встать на ноги – последний отрезок пути к эшафоту осужденные должны были пройти сами. Стоя на широко расставленных, испачканных кровью ногах, Малфой сделал несколько шагов вперед и тут же споткнулся о торчащий булыжник. Задохнувшись от боли, он со стоном упал на колени, чуть не рухнув лицом прямо в кучу лошадиного дерьма. Гарри, забыв о собственных мучениях, бросился к нему в стремлении помочь, не думая о том, что со связанными за спиной руками ничего не сможет сделать. Его остановил один из подручных палача, отталкивая от Драко, а другой тут же подхватил Малфоя под локти и помог ему подняться на ноги. До эшафота оставалось идти всего каких-то полсотни шагов, но истерзанная промежность и распухшие яички горели огнем, ноги почти не слушались, и, видя беспомощное состояние осужденного аристократа, помощник экзекутора подхватил его под руки и поволок под улюлюканье толпы к месту казни. Это показалось Малфою настолько унизительным, что он, собрав в кулак всю гордость, попытался вырваться из рук своего мучителя.
– Пустите меня, я пойду сам, – прошипел Драко, и на удивление толпы его действительно отпустили.
Малфой хоть и медленно, но твердым шагом шел вперед, рядом с ним, плечо к плечу – Поттер, с трудом переступая босыми ногами по грубым булыжникам. Немного позади их сопровождали помощники палача, готовые в любую минуту схватить осужденных, если у них откажут ноги, или вдруг они вздумают в нарушение всех приличий сопротивляться. Чуть поодаль от скорбной процессии шествовал секретарь суда со скрученным в трубку приговором, с которого свисала большая красная печать. Осужденных не подгоняли, пока они ковыляли к эшафоту. То, что происходило сейчас перед глазами собравшихся, было пределом мечтаний любой толпы. Те, кто со своих мест могли видеть приговоренных, пожирали их глазами. Обнаженные тела молодых красивых парней вызывали всеобщее возбуждение. Не зависимо от того, как каждый из зрителей относился к осужденным, с жалостью или злорадством, все без исключения всем своим естеством чувствовали извращенный эротизм происходящего, а очевидная вина двух любовников служила очень подходящей ширмой для жгучей похоти, горящей в учащенно стучащих сердцах. Многие из наблюдающих, представляя в этот момент, как ведомые на казнь парни занимались ЭТИМ, испытывали волнение и желание, разливающееся приятной истомой по всему телу. Эти грешные и несчастные мальчишки, выставленные на всеобщее обозрение и ведомые на убой, стали объектом какого–то чудовищного группового полового акта, хоть и «платонического», но потрясающе реального. Очень многие мужчины, липкими взглядами ощупывая упругие и окровавленные ягодицы Гарри, ловили себя на мысли, что хотели бы заняться сексом с этим парнем, имея его, как последнюю шлюху. Представительницы прекрасного пола горящими глазами рассматривали опухшие гениталии красавчика Драко и не скрывали злорадства на хорошеньких лицах, думая о том, что в самое ближайшее время этот надменный чистокровный сукин сын, пренебрегший любой из них, будет корчиться в смертельных муках, когда ему раскаленными клещами будут вырывать его мужское достоинство, которое он сам недостоин иметь. Все то время, пока измученные парни брели к эшафоту, похотливые взгляды ощупывали их обнаженные, взмокшие от пота тела, липко обволакивая гладко выбритые лобки, хищно впивались в опухшие, темно-бардовые яички, окровавленные ноги. Казалось, что воздух над площадью уплотнился и превратился в густой миазм жестокого сладострастия, а парней насиловали сотни взглядов. Гарри почти физически ощущал на себе эти липкие взгляды, и он не мог оторвать глаз от земли. Его обнаженное тело покрылось холодным потом и было охвачено нервной дрожью.
Без колебаний и чьей-либо помощи осужденные поднялись на помост, преодолев все шесть крутых, деревянных ступеней. Они сделали еще несколько шагов по чуть пружинящему деревянному настилу и остановились. Толпа на площади, чувствуя приближение развязки, чуть притихла. Палач подошел к двум юным гомосексуалистам и развернул их лицом к зрителям, поставив на самый край эшафота перед глазеющей публикой. В толпе раздался злорадный хохот. Драко мертвенно побледнел, лицо Гарри покрылось пунцовыми пятнами. Охваченный смущением, стоя на возвышении голым перед всей городской публикой, со связанными за спиной руками, веревочной петлей на шее и гладко выбритым лобком, Поттер чувствовал себя раздавленным, и горькие слезы заполнили его зеленые, печальные глаза. Теснящиеся перед помостом зрители смотрели на обнаженных любовников, отпускали скабрезные шуточки в их адрес и улюлюкали. Несколько раз кто–то из толпы бросал в них гнилыми овощами и тухлыми яйцами. Униженные и беспомощные парни находились в полной власти обезумевшей людской массы. Со смехом и пошлостями зрители обсуждали стоящих перед ними мальчишек, отпускали комментарии по поводу величины их членов, показывали пальцами на их яички, распухшие после побоев и сидения на острие балки. Гарри, пунцовый от стыда, смущенно переступал ногами, низко опустив голову. Он уже думал, что совсем освоился со своей наготой, но сейчас вновь ощутил острый стыд и беспомощность. Несмотря на то, что его обнаженное тело обдувал холодный осенний ветер, щеки его горели, а сам он покраснел от кончиков ушей до пальцев на ногах. Поттер знал, что в толпе могут быть знакомые ему люди, и старался избежать еще и такого испытания, как встреча с ними взглядом. Он не хотел знать, кто именно из них находится здесь, но понимал, что теперь его видят друзья и враги, соседи и бывшие сокурсники, преподаватели Хогвартса и члены Ордена Феникса. Драко, в отличие от Гарри, старался стоять с гордо поднятой головой, смотря прямо перед собой. На помост поднялся секретарь суда. Он сорвал большую красную печать с пергамента, развернул свиток, и началось нудное чтение обвинительного акта, который подробно описывал все случившееся. Собравшиеся и без того знали все до мельчайших подробностей из прессы, поэтому слушали невнимательно, продолжая насиловать глазами осужденных, и даже стали переговариваться между собой, используя эту предкульминационную паузу для краткого обмена впечатлениями. По толпе пробежал легкий говорок, снова послышался громкий, издевательский смех. Сотни мужчин и женщин продолжали ощупывать пристальными, липкими взглядами осужденных любовников.
Пока секретарь суда монотонно зачитывал приговор, все внимание Гарри было привлечено к толстому, отполированному деревянному колу, возле которого стоял мужчина в маске, его палач. Все внутри Поттера сжалось в один тугой холодный комок. Потемневший от времени осиновый кол возвышался над деревянным помостом. Он насквозь пронизывал настил эшафота и был глубоко вкопан в землю под ним. На глазах у всех палач несколько раз с силой толкнул столб рукой, демонстративно проверяя его устойчивость. Заостренное темное дерево даже не пошатнулось. Гарри, ошеломленный нереальностью происходящего, во второй раз слушая свой смертный приговор, широко раскрытыми глазами смотрел на острие кола, которое вот-вот должно было пронзить его тело. Лицо парня медленно становилось пепельно-серым, а тело начало мелко дрожать. Наконец приговор был оглашен, после перечисления длинного списка преступлений юных магов против общества наступила мучительная пауза, во время которой Поттер все смотрел и смотрел на жирно поблескивающий столб. Вблизи заостренный осиновый кол показался ему просто чудовищно огромным, а острие ярко блестело от обильно покрывавшего его жира – кто-то проявил великодушие, и палач не пожалел сала, смазывая орудие казни. На мгновение Поттер даже забыл о своей публичной наготе и живо представил, как ЭТО заполняет его, всего, без остатка. Парень встряхнул головой, прогоняя страшное наваждение. Налетевший холодный ветер заставил его поежиться.
Словно очнувшись от забытья, Гарри растерянно осмотрелся. В голове у него вдруг прояснилось, мысли и ощущения стали удивительно яркими и отчетливыми. Вот он стоит над толпой, а вокруг лица, лица, лица… Злобные, сладострастные, в большинстве любопытные, но встречаются и сочувственные. Вон, мальчишка вытаращил глаза и даже рот разинул от любопытства, глаз не сводит… А вон молодая красивая девушка, наверняка вместе учились в Хогвартсе, но как страшно она смотрит – глаза пронзительные, чуть прищуренные, так и жгут, тонкие ноздри раздуваются, на ярких губах жестокая полуулыбка. «За что они все так ненавидят нас? Мы всего лишь любим друг друга…»
– Вперед! – вдруг раздался за спиной Гарри грубый голос кого–то из подручных палача, и парень невольно вздрогнул. Холодная волна ужаса окатила его с ног до головы, скрутив тошнотворным спазмом солнечное сплетение. «Как? Уже? Не может быть… Я не хочу… Они не посмеют это сделать», – пронеслось в голове у Поттера. Он до последнего момента отчаянно цеплялся за призрачную надежду, с детским упрямством продолжая верить в то, что с ними этого не произойдет.
Драко Малфоя подтолкнули в спину и поволокли к позорному столбу, с которого свисали веревочные привязи для рук, а внизу находилась массивная колодка для ног. Его запястья вложили в веревочные петли и туго затянули. Под новый взрыв смеха и улюлюканье толпы, ноги широко развели в стороны и в таком положении закрыли в тесную колодку. За спиной у Драко послышались звуки вращающегося барабана лебедки, и его руки потянуло вверх, а через мгновение тело оказалось растянутым как струна.
В двух шагах от распятого на позорном столбе парня была установлена жаровня – большая, черная, в виде огромной чаши с фигурными ручками по бокам. Она стояла на трех низких изогнутых ножках и была почти до краев наполнена горящими углями, излучавшими жар, столь приятный озябшему телу. Драко уловил в воздухе запах горящего древесного угля. Ему так не хотелось думать о том, что в этом жаре вызревает причина жуткой боли, которая обрушится на него в самое ближайшее время...
Палач, оставив до времени Малфоя, вернулся к Поттеру, возле которого стояли его помощники, удерживая осужденного. Главный экзекутор не спешил. Весь ритуал казни гомосексуалистов был отработан еще задолго до того, как на эшафоте оказались Гарри и Драко. Палач сжал и оттянул гениталии пунцового от стыда Поттера, провел рукой по его животу, погладил гладко выбритый лобок, затем развернул чуть упирающегося парня спиной к толпе и нажал ему на шею, принуждая низко согнуться и выпятить к взглядам собравшихся задницу. Экзекутор грубо потрепал ягодицы Гарри и проник рукой ему между ног. Поттер зашипел от боли, когда грубые руки ощупали его опухшие яички и покрытую ссадинами кровоточащую промежность. Собравшиеся на площади отмечали взрывами хохота и свиста каждую манипуляцию палача с телом осужденного. Помощники экзекутора грубо и больно растянули ягодицы юного гомосексуалиста, показывая многочисленной толпе его чуть приоткрывшийся анус, а палач всунул ему в задний проход палец и принялся таким образом трахать парня рукой. Публика зашлась довольным криком, взрывом смеха, скабрезными шуточками и оскорблениями. А Гарри оставалось только беспомощно ждать, когда все это закончится, и давиться слезами от стыда и унижения. На потеху глазеющей публике палач продолжал трахать осужденного пальцем, то глубоко вводя его в анус парня, то извлекая с хлюпающим звуком, чтобы снова всунуть под похабные комментарии собравшейся толпы. Второй рукой мужчина принялся больно мять ягодицы мальчика, щипать их и похлопывать.
Гарри казалось, что экзекутор наматывает на палец его кишки. Парень глухо стонал и вертел задницей, пытаясь отстраниться, за что тут же, под новый взрыв смеха, получил болезненный шлепок по ягодице. И вдруг палач нащупал простату и, чтобы сильнее унизить свою жертву, начал усиленно надавливать на чувствительный бугорок. Поттер вскрикнул от неожиданности, понимая, что мужчина начал массировать ему предстательную железу. Такая пикантная ласка всегда дико возбуждала его. Долгое время он, в силу своей природной застенчивости, противился Драко, считая массаж простаты чем–то очень постыдным, хотя стоило Малфою только всунуть палец ему в жопу и надавить на чувствительную железу, Гарри сразу же испытывал эрекцию, даже после недавнего оргазма. И сейчас, несмотря на то ужасное положение, в котором он находился, Поттер помимо воли ощутил необычайное возбуждение, и его член уже не болтался у него между ног, а напряженно поднялся. Палач, заметив это, еще сильнее принялся массировать простату, выжимая из нее сок, который уже капал с конца Гарри. Возбуждение Поттера было настолько сильным, что семяизвержение могло начаться в любой момент. Парень давился слезами, слушая похабные выкрики из толпы, комментирующей все, что с ним сейчас происходило. Палач ввел ему в задний проход второй палец, а затем сразу третий, и, протянув другую руку между его ног, схватил за возбужденный член и принялся его дрочить. Раскат издевательского смеха пронесся над площадью, когда Поттер застонал и начал обильно кончать в ладонь своему экзекутору.
Когда палач наконец извлек руку из растянутого заднего прохода Гарри, на всеобщее обозрение веселящейся публики предстало полураскрытое очко, зияющее между широко растянутых ягодиц парня. В толпе снова послышались издевательские выкрики, когда мужчина вытер перепачканную спермой ладонь об ягодицы осужденного гомосексуалиста. Продолжая удерживать его в такой унизительной позе, палач сделал знак своим помощникам, и они заломили мальчишке руки за спину. Поттер завопил от волны боли, пронзившей его выкрученные плечевые суставы. Не обращая на это внимание, парня, дрожащего от стыда и унижения, поволокли к деревянному пыточному верстаку, низкой, широкой скамье с парой колодок на каждом конце. Грубо подтолкнув Гарри, его положили животом на деревянную поверхность, руки закрепили в колодках, а каждую ногу широко развели в сторону и крепко зафиксировали в таком положении, затянув ремни на лодыжках. Дубленая кожа больно впивалась в тело, оставляя рубцы. Поттер стоял в постыдной позе, с широко расставленными ногами, с выставленным на всеобщее обозрение задом, растянутыми ягодицами и полураскрытым анусом, а между ног свисали опухшие, багровые яички. Беззвучно давясь слезами, парень ожидал новую порцию унижений, которые ему предстояло вынести сполна, и чувствовал, как его сперма высыхает на ягодицах, слегка стягивая кожу. Стоя кверху задом перед многолюдной толпой, Поттер остро, каждой клеткой своего организма, чувствовал один единственный взгляд и боялся обернуться, боялся встретиться глазами с Малфоем, привязанным к позорному столбу.