И еще у них любят делать чучела редких жи­вотных, — добавил Альварос, посмеиваясь в боро­ду. — Уверен, тебе отведут самое почетное место

— Врете вы все, — сказал Чуй. — Нарочно при­думываете.

— Это правда, Чуй, — сказала Алина. — Ты ведь знаешь, я тебя никогда не обманывала.

Чуй насупился.

— Зря Чуй пришел сюда, — сказал он. — Чуй здесь не рады.

— Мы рады тебе, Чуй, — примирительно ска­зал Кир. — Просто помни о том, что тот дом — не твой, а гасклиты совсем не такие, как сварги. Ты и опомниться не успеешь, как из тебя сдела­ют чучело.

— А сгущенка? — убито протянул Чуй. — Там ее еще много.

— Если ты будешь себя хорошо вести, я пере­дам тебе письмо для Андрея. Тогда он тебя не тро­нет и может даже с тобой подружиться...

Алина смотрела на Кира и улыбалась: ловко он поставил этого прохвоста на место. Так с ним и надо.

— Ну ладно, ладно... — обиженно заявил Чуй.— Чуй больше не будет...

— Хорошо, Чуй. — Кир повернулся к Альва­росу. — Пройдемся немного?

— Почему не пройтись? — пожал плечами Аль­варос. — Пошли...

♦ * ♦

Нас было восемь человек, включая Ива и Эйла. Светало, мы стояли у Двери в ожидании команды на штурм. Вокруг сновали медики и невесть отку­да узнавшие об операции журналисты, одна моло­дая дама настырно пыталась взять у меня интер­вью — местные журналисты оказались очень по­хожи на наших. Говоря откровенно, вся эта суета мне очень не нравилась. Как-то не вязалась она с тихой и деликатной работой спецназа.

—Что вы можете сказать о стоящей перед вами задаче?—настырная девица-журналист настойчи­во тыкала вше в лицо микрофоном, мне захотелось послать ее подальше. Впрочем, я этого не сделал — буркнув «извините», просто отошел в сторону.

Еще несколько дней назад я и не думал, что тоже пойду с командой Эйла. Но Ив решил идти с ними, упирая на то, что только он один знает, что там и как. А я не мог его оставить. Эйл сна­чала возражал против нашего участия, но потом все-таки согласился — с условием, что мы не бу­дем мешать.

Мы решили выйти из Двери близ Машины. Сна­чала рассматривался вариант подхода со стороны, но тогда стражников у входа в ущелье пришлось бы нейтрализовать, а с этим могли возникнуть про­блемы: уж слишком их там много. Подобраться с другой стороны сложно, местность вокруг облюбо­ванной Корриганом каменной гряды на удивление ровная и хорошо просматривается. Эйл решил не мудрить и выйти прямо у Машины, благо фактор внезапности был на нашей стороне.

В руках я сжимал парализатор—незатейливое и очень легкое оружие. У него было лишь два суще­ственных недостатка: требовалось стрелять только в голову и с дистанции не дальше десяти метров. Говоря откровенно, я бы с удовольствием поменял это гуманное оружие на родной «калаш».

— Нервничаешь? — спросил Ив, подойдя ко мне.

— Немного.

— Не дрейфь, прорвемся, — произнес Ив, хлоп­нув меня по плечу.

Я улыбнулся: это выражение он почерпнул у меня.

— Приготовиться! — скомандовал Эйл, взгля­нув на небо.

Сумерки быстро светлели.

Мы выстроились у Двери — так, как отраба­тывали это на тренировке. Последние секунды — вперед!

Странное это было ощущение: аплодисменты провожающих нас людей внезапно смолкли, ушли в небытие, стало очень тихо. Потом туман рассту­пился, прямо перед собой я увидел нескольких гревшихся у костра стражников. Не успев оказать никакого сопротивления, они мешками свалились на землю, сраженные нашими выстрелами. Одно­го из них Эйл тут же оттащил от костра, тот упал слишком близко и мог обгореть.

Машина стояла на площадке у скалы в сотне метров от нас. Два бойца заняли оборону у Двери, остальные, в том числе и мы с Ивом, побежали к Машине.

Вот и Машина. Один из бойцов скинул рюкзак, вытащил отсвечивающую металлом бомбу. Шагнул к Машине — и с тихим сдавленным стоном упал на землю, из глаза у него торчало оперение арбалет­ной стрелы. Я кинулся к нему — и тут же ощутил страшный удар в бок, сбивший меня с ног.

Мы попали в засаду, теперь в этом не остава­лось сомнений. И не в обычную, а тщательно ор­ганизованную засаду. Скрипнув зубами, я вырвал стрелу из своего тела.

Стрела оказалась непростой, я понял это, уви­дев ее наконечник. На мне, как и на всех бойцах Эйла, была пластиковая кольчуга, спасавшая и от меча, и от стрел. От обычных стрел — но не под- кольчужных, с очень длинным и тонким острием. Саму стрелу кольчуга все же задерживала, но на­конечник входил в тело на всю длину. В мире даотов такие стрелы известны не были, мне сразу стала ясна причастность к этому оружию Корригана.

Я взглянул на бомбу, но меня опередил Ив: подхватив ее, он рывком повернул ручку тайме­ра и швырнул бомбу под колеса Машины. И тут же упал на колени — в спину ему вонзились две стрелы, мгновением позже еще одна попала в гор­ло. Застонав, Ив рухнул на землю.

Это была катастрофа, в душе у меня все обмер­ло. В любую секунду мог раздаться взрыв — под­хватив Ива, я стиснул зубы и побежал к Двери.

Только сейчас я с ужасом осознал, что почти все бойцы Эйла уже мертвы, мне было страшно смотреть на их утыканные стрелами тела. Лишь один продолжал отстреливаться, но это ничего не давало: люди Корригана расположились высоко на скалах, вне досягаемости нашего оружия. Еще один боец, сорокалетний Мартин, за руку волок к Двери Эйла. Волок из последних сил, раненный в ногу и в спину.

Я никогда не слышал свиста пуль. Зато звук вспарывающих воздух стрел имел все шансы на­всегда отложиться в моей памяти. Одна из них за­дела мой лоб — я не ощутил боли, но левый глаз сразу залило кровью. Еще одна стрела попала в спину, я едва не упал от сильнейшего толчка. Ощу­щение было такое, словно в спину мне ткнули рас­каленным прутом. Не будь кольчуги, я бы уже был мертв.

Я смотрел на Дверь сквозь пелену крови — и с ужасом понимал, что не добегу. Уже упал та­щивший Эйла боец, из переносицы у него торчало оперение стрелы. Эйл тоже был мертв, одна стре­ла вошла ему под правое ухо, вторая попала в за­тылок.

Именно в этот момент и раздался сильнейший грохот — я невольно втянул голову, тут же ощутив мощный толчок в спину, в ушах зазвенело.

Я мог погибнуть от взрыва, — тем не менее, именно он меня и спас, заставив стрелков на пару секунд отвлечься. Воспользовавшись паузой, я из последних сил бросился к Двери. Ив дернулся и застонал у меня на руках, я подумал, что его сно­ва ранило, но стрелы не увидел. Последние метры, нас плавно обволакивает спасительный туман. Еще немного...

Это было ужасно: я ощутил, как неведомая сила вырывает Ива у меня из рук. Дверь не про­пускала его.

— Ив! — Я положил сварга на землю и тут же взревел от боли — в ногу, чуть повыше колена, впи­лась стрела, я всем телом ощутил, как ее наконеч­ник ткнулся в кость. Даже не видя нас, стражники продолжали стрелять, у нас оставалось очень мало времени. Шипя от боли, я снова склонился к Иву.

— Очнись! — Я ударил Ива по щеке, потом, опомнившись, приложил руки к его голове. — Ну давай же, мы почти дома...

Прошли бесконечные секунды, прежде чем на­полненный болью взгляд Ива стал осмысленным. Из глаз у него текли слезы.

— Давай же, Ив! Мы в Двери, нам надо прой­ти! Давай!

Мои руки дрожали от напряжения, я пытался вдохнуть в тело Ива жизнь. Его тянуло, вырывало из моих рук. Рядом продолжали свистеть стрелы, было чудом, что ни одна из них больше меня не за­дела. Иву повезло меньше: одна из стрел впилась ему в бок, скользнув по моей руке. Он задрожал — и внезапно я услышал шум. О Господи... Схватив Ива за руки, я выволок его наружу.

Нас ждали, но вряд ли кто ожидал такого по­явления. Стоявшие рядом люди оцепенели, лишь оператор с видеокамерой продолжал съемку.

— Да не стойте же вы! — заорал я. — Бы­стрее!

Мой возглас вывел людей из ступора. Раздались крики, Ива тут же подхватили и бегом понесли к машине медиков. Я быстро ковылял рядом, хромая и отбиваясь от желавших помочь мне назойливых рук. Быстрее к летуну...

— Что случилось? — настойчиво кричал кто- то, шагая рядом со мной и хватая меня за руку.— Где Эйл?!

Это был один из руководителей Службы Кон­троля — странно, я не мог вспомнить его имени.

— Мы попали в засаду, — прохрипел я, заби­раясь в санитарную машину. — Эйл и все осталь­ные погибли. Машина взорвана. Не ходите туда, там полно стражников. Никому уже не помочь, они все мертвы...

Мы взлетели, это оградило меня от дальнейших расспросов. Меня попытались уложить на кушет­ку, но я отмахнулся — потом. Как там Ив?

Ив был очень бледен, его открытые глаза без­жизненно смотрели в потолок. Попавшая ему в горло стрела вошла наискосок, сверху вниз, чуть выше края кольчуги. Вокруг Ива суетились ме­дики — они кололи ему уколы, подключили свои странные приборы. Только бы он дотянул, а там его подлатают...

Один из медиков обхватил голову Ива руками, закрыл глаза. Летун заметно потряхивало, он нес­ся с максимально возможной скоростью.

Ив шевельнулся, его взгляд обрел осмыслен­ное выражение. Он что-то прошептал, я быстро нагнулся к нему.

— Ив?

— Сейчас ведь... день? — очень тихо спросил Ив, на губах у него пузырилась кровь.

— Да, Ив. Сейчас день.

— Тогда почему же так... темно?

Голова Ива качнулась в сторону, глаза закры­лись. Медики отстранили меня в сторону, засуети­лись, я слышал их возгласы, видел их отчаянные попытки вдохнуть в умирающего человека жизнь. Видел — и понимал, что все это уже бесполезно...

Из машины я вылез сам, меня тут же уложили на плавающие в воздухе носилки и повезли в one- рационную. Ив продолжал лежать в машине, сто­явшие рядом мрачные медики уже никуда не торо­пились, и эта их неторопливость говорила о многом. Одна из девушек-медиков плакала, уткнувшись в борт летуна. Я закрыл глаза и отвернулся — со­знание отказывалось верить в то, что Ива больше нет. И как я скажу об этом Алине?

Потом мне сделали укол, контуры предметов вокруг расплылись, затем потемнели и исчезли в накрывшей их темноте. Я еще слышал далекие сло­ва, чувствовал, что меня куда-то перекладывают.

Темнота навалилась сильнее, и все исчезло.

* * ♦

Корриган медленно обходил место боя, на его губах играла улыбка победителя. Перевернув но­гой одного из погибших сваргов, он постоял над ним, посмотрел, потом пошел дальше.

— Соберите их амуницию и оружие, — прика­зал он. — Тела оставьте.

Он снова остановился, долго и с удовольствием смотрел на то, как стражники выполняют его при­каз. Хорошо, очень хорошо. Ему все-таки удалось их обмануть...

Корриган усмехнулся, вспомнив смешную ма­шину сварга. Господи, они же как дети... Он ведь сам подсунул им информацию о том, что ему требуется механик. И они клюнули, прислали этого бородато­го болвана. Все, все вышло так, как он планировал, до мельчайших деталей. Поставил охрану у входа в ущелье — и они вошли через Дверь, как и было задумано. Даже Машину взорвали... Корриган по­качал головой, небрежно поддел ногой валявший­ся рядом обломок. Не просто дети, а очень глупые дети. Этим простым трюком он вывел из строя их элиту, хотя язык не поворачивался назвать элитой это скопище идиотов. Правда, двое все же удрали, но это уже ничего не меняло. Это даже к лучшему: они будут считать, что уничтожили Машину, что им пока ничего не грозит. А именами павших геро­ев даже назовут какие-нибудь улицы — Корриган рассмеялся, заставив отшатнуться находивших­ся поблизости стражников. О Боги, до чего же они наивные... Они так и не поняли, с кем имеют дело, они до сих пор считают, что он хочет вернуться в их мир! Не хочет он в него вернуться, нет — он хо­чет его уничтожить!

Корриган снова медленно пошел по площадке. Подошел к Двери, взглянул на нее. Бели он прав, очень скоро этих Дверей не будет, сварги уберут их сами. Это тоже плюс, все шпионы уберутся к себе и не будут совать нос в его дела. Что касает­ся Машины... Машина будет, только совсем не та, о которой думают сварги. Даже если они теперь что-то и узнают, то все равно будут считать, что речь идет об этом глупом механизме — Корриган снова пнул ногой обломок Машины. Теперь никто не заподозрит его в том, что он строит что-то со­всем иное...

— Повелитель, мы все собрали! — К Коррига- ну подскочил один из стражников.

— Хорошо. Уезжаем...

Корриган небрежно махнул рукой, ему подве­ли коня. Вскочив в седло, он поднял животное на дыбы, потом погнал его вверх по дороге. Несколько стражников, как и положено, обогнали его и поеха­ли впереди. Корриган снова улыбнулся: поистине, сегодня очень удачный день. И может, как раз те­перь настала пора разобраться с Любомиром?

Я сидел на балконе, в тени склонившей свои тонкие ветви ивы. Небо пестрело от потоков летунов, я смотрел на раскинувшийся передо мной город и думал о том, как мне хочется домой. Туда, где нет всех этих чудес, где все так просто и обыден­но — и так невыразимо прекрасно. Да, для кого-то именно этот мир покажется раем, и я пойму такого человека — первые дни я сам был удивлен и оча­рован этим местом. Ведь вот оно, то, о чем мечтали миллионы людей, воплощенный рай — без войн и болезней, с долгой, насыщенной, по-настоящему хо­рошей жизнью. И люди здесь хорошие — добрые, честные, открытые. Здесь все так хорошо — а меня тянет домой. Только пожив в этом мире, я понял одну простую истину: рай — это там, где тебе хо­рошо, где ты счастлив. А счастлив ты можешь быть только дома.

Прошло два дня с момента нашей провальной операции. Я чувствовал себя виноватым, чувство­вал свою ответственность за смерть Ива, за гибель Эйла и его бойцов. Ведь знал я, что они делают глу­пость, душой чувствовал. Знал — и не спорил. Счи­тал, что они лучше знают, что делают, специалисты

все-таки — лучшие в своем деле. Ну как я не мог понять простой вещи: откуда взяться профессио­нальным военным в стране, сотни лет не воевав­шей? В стране, где нет преступности, терроризма, где вообще нет мало-мальски стоящего врага? Да откуда же они могут знать, как надо воевать, если даже чертежи бомбы поднимали из архива? У нас любой мальчишка, насмотревшийся боевиков, смог бы спланировать эту операцию лучше. А мы, как бараны, поперлись к Машине — без разведки, хо­тели взять на ура. Да, взорвали мы ее — и что? Не­ужели это стоит семи жизней?

Теперь, осознав все детали произошедшего, я понимал, что нас элементарно провели. Кинули, сделали, переиграли — я стискивал зубы при мыс­ли о том, как подло нас обманули. Впрочем, о какой подлости может идти речь — это война, а на войне побеждает сильнейший. Или тот, кто умнее. Кор­риган оказался и сильнее нас, и умнее.

Я разжал кулак, перекатил по ладони малень­кий кусочек металла. Это была пуля от пистолета Макарова, ее извлекли врачи из тела Ива. Имен­но она, а не стрела в горле, и стала причиной его гибели.

Пуля почти не потеряла своей формы. Тупоры­лая медная головка, темное свинцовое донышко. Следы от нарезки ствола — четыре косые парные полоски. Такая маленькая...

Такая маленькая — и смогла забрать жизнь че­ловека. Впрочем, глупо винить в смерти Ива этот маленький бездушный кусочек металла.

Теперь, снова и снова вспоминая те страшные минуты, я понимал, когда Корриган произвел свой смертельный выстрел. Это было сразу после взры­ва, когда мы почти добрались до Двери. После гро­хота взрыва я не слышал выстрела — но почув­ствовал, как дернулся у меня на руках Ив. Скорее всего, Корриган стрелял в меня — а попал в Ива.

Пулю я спрятал в карман и еще долго сидел, глядя на город. Потом, посмотрев на часы, встал. Мне пора...

Мой разговор с начальником Службы Контроля был очень долгим и обстоятельным. Но изменить уже ничего не мог: я принял решение, еще когда лежал в больничной палате. И когда мне предло­жили занять в Отделе место Ива, я отказался и со­общил, что возвращаюсь к даотам.

— Кир, ты потом очень долго не сможешь сюда вернуться, — сказал начальник Службы, он вы­глядел очень уставшим. — Мы приняли решение на время отключить все Двери. Это вопрос нашей безопасности.

— Я понимаю. Но у меня есть дела в том мирю.

— Хочешь поквитаться с Корриганом?

— Попытаюсь. Такой человек, как он, не дол­жен жить на этом свете.

— Ты же знаешь, Кир, у нас запрещены убий­ства.

— У вас, — согласился я. — Но я гасклит, и мне можно все.

— Так нельзя, Кир. Ненависть опустошает Душу.

Я смотрел на собеседника — и все больше по­нимал, какие мы разные. Да, он говорил очень пра­вильные слова, я готов был подписаться под каж­дым из них. Но когда убивают твоего друга, даже такие слова перестают что-либо значить.

— Когда вы отключаете Двери?

— Через неделю, чтобы все наши успели вер­нуться. Да, и еще: завтра утром мы хороним по­гибших.

— Да, я знаю...

Я действительно знал об этом: тела Эйла и его команды вернули еще вчера вечером. Опасались, что Корриган может устроить новую засаду, но

этого не произошло. Тела погибших перенесли в местный Дом Торжеств — язык не поворачивался теперь его так называть.

Мы беседовали с начальником Службы еще очень долго, но в итоге так и остались каждый при своих взглядах. Выходя от него, я уже знал, что

больше мы с ним никогда не встретимся.

* ♦ ♦

Альварос и Алина уже знали о случившемся. Знал и Чуй, именно поэтому он был непривычно тих. Кота не было, он никогда не задерживался долго на одном месте. Котяра ты, Котяра, — мог бы предупредить...

— Он не мог предупредить, — тихо ответил Альварос, когда я высказал эту мысль вслух. — Ему не дано самому заглядывать в будущее. Ино­гда Кот что-то говорит, но он сам не знает, откуда у него появляются эти мысли.

Мы сидели за столом, перед нами стояли ма­ленький бочонок эля и миска сушеного мяса. Эль принес Чуй — по его просьбе я дал ему денег, он пропадал где-то два часа и действительно прита­щил бочонок великолепного свежего эля. Не знаю, где он его отыскал, отсюда только до города два часа пути. По словам Чуй, в день памяти надо пить свежий, только что сваренный эль.

Алина сидела на скамейке, поджав ноги, ее взгляд был непривычно пустым. Когда она изредка смотре­ла на меня, я невольно отводил взгляд, чувствуя свою вину за случившееся. Так произошло и сейчас.

— Ты действительно решил пойти к Виго? — спросила Алина, взглянув на меня.

— Да, — кивнул я, не поднимая глаз. — Он единственный, кто может помочь.

— Боюсь, что и он не сможет, — вздохнул Аль- варос. — Корриган очень силен.

Стало очень тихо, я смотрел на яркий огонек свечи и думал о том, почему так несправедливо устроен мир: хорошие люди погибают, а негодяи живут и здравствуют.

— Темно уже, — сказал Чуй, посмотрев окно.— Выйдем...

Он взял свечу, вылез из-за стола и вышел из дома. Мы последовали за ним.

За домом, у ручья, все уже было приготовле­но. Чуй поднес свечу к сухим веткам, пламя бы­стро перекинулось на них. Мы сели чуть в стороне от костра, Чуй подождал, пока огонь хорошо раз­горится. Потом взглянул на звезды, сложил руки перед грудью ладонями вверх — и запел...

Странная это была песня. Тихая и заунывная, на неведомом мне гортанном языке, она рвала душу. Голос Чуй плавно поднимался и так же плавно затухал, чтобы через секунды вновь зазвучать в ночи. Порой, когда Чуй брал особенно низкую ноту, я чувствовал дрожь в груди, даже пламя костра начинало трепетать, пуская к небу вереницы гас­нущих на лету искр. Я не понимал слов песни, это был древний язык фаркахов. Но более печальной и по-своему торжественной мелодии мне еще слы­шать не доводилось. Я заметил, что по щекам Али­ны текут слезы, потом с удивлением увидел рядом с ней Кота. Он сидел, глядя на огонь, в его глазах отражалось мерцающее пламя.

Потом все кончилось. Трепетали на подернутых пеплом углях последние языки пламени, на душе у меня было нестерпимо горько. Чуй опустил руки, склонил голову. Не говоря ни слова, повернулся и пошел к лесу. Мелькнула среди ветвей его спина, я услышал хруст сухих ветвей под его ногами. За­тем все стихло.

— Куда он? — спросил я.

— Ушел к себе. Ему надо побыть одному, — от- ветил Альварос, глядя на догорающий костер.

Стало очень тихо.

— Как странно, — сказал Кот и не по-кошачьи тяжело вздохнул. — Я живу уже очень давно, но еще никогда мне не было так грустно. Ив был хо­рошим человеком и верным другом. В то же время я чувствую радость — так как знаю, что однажды мы с ним обязательно встретимся. Мы встретимся все вместе, мы будем сидеть на освещенных звезд­ным светом камнях и слушать лунную песню Чуй. Это будет совсем другая песня, песня торжества любви и дружбы, песня счастья и радости. Потом мы пойдем к Хрустальной Горе встречать рассвет. Алина будет смеяться и бросать вниз куски хру­сталя, а Ив громко кричать и слушать горное эхо. Мы будем беззаботны и счастливы, и впереди у нас будет вечность...

Кот замолчал, поднял голову и посмотрел на звезды.

— Ты веришь в жизнь после смерти? — спро­сил я, взглянув на Кота.

— Я ничего не знаю об этом, — мягко возраз­ил Кот. — Я просто говорю о том, что будет. Ты же знаешь, я никогда не ошибаюсь.

Алина вытерла слезы и посмотрела на Кота, но ничего не сказала. Молчал и Альварос. Так мы си­дели довольно долго, и лишь когда в костре погасли последние угли, Альварос поднялся с земли.

— Вернемся в дом, — сказал он, зажигая све­чу. — Становится холодно.

— Пошли с нами, — предложил Альварос. — Мы потом все обсудим и решим, что нам делать.

— Спасибо, Альво. Но я уже принял решение и не хочу его менять.

— Я понимаю... — Альварос медленно кивнул.— Завтра я вернусь. Если буду нужен, ты знаешь, где меня искать.

— Я тоже вернусь, — сказала Алина. — Если сварги закроют Двери, то я навсегда останусь там. Я не хочу этого.

— Алина, мы ведь уже говорили об этом. — Альварос вздохнул. — Тебе лучше жить там. Ты ведь говорила, что тебе понравилось ухаживать за деревьями.

— Да, — согласилась Алина. — Но теперь мне там нечего делать.

Я понимал ее — и хуже всего было то, что я ни­чем не мог ей помочь. Зачем ей блистающий мир без Ива...

— Не будем сейчас об этом, — сказал Альва­рос. — До встречи, Кир.

— До встречи. — Я пожал Альваросу руку, потом взглянул на Алину. — До свидания, Алина. И прости меня. Я не смог его спасти.

— Не надо, Кир. Ты сделал все, что мог. До сви­дания... — Алина обняла меня и поцеловала.

Прощальный взмах руки, Альварос скрылся в Двери, следом в туманной дымке растаял изящный девичий силуэт. Я остался один. Постояв несколь­ко минут, повернулся и пошел прочь.

Я не стал возвращаться к дому Альвароса, все не­обходимое в дорогу я взял еще раньше. Вчера вече­ром Альварос объяснил мне, как найти Вито. Дорога предстояла не слишком долгая, но опасная: на реке, за которой жил Виго, хозяйничали пираты. Впрочем, как раз в этом я уже имел возможность убедиться.

Город я обошел стороной, не желая ни с кем встречаться. На мне была потертая одежда, на спине