Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Как понять и оценить человека в наши дни



На похоронах матери Амелии я сидела в церкви позади нее. На передней скамье, для родственников, рядом с ней был только дядюшка, брат ее матери, по такому случаю приехавший из дома престарелых. Фред, всего несколько дней назад предлагавший ей отправиться с ним в Берлин, больше к этой теме не возвращался. Напротив, было очень заметно, что он страшно паникует. Предложение свое он сделал, будучи твердо уверен, что Амелия не сможет его принять из‑за матери. Теперь она умерла, ничто больше не привязывало Амелию к книжному магазинчику в Дублине, и Фред явственно впал в ужас. Я была убеждена, что Амелия права, в Берлине его ждет другая. Он сидел на несколько рядов позади, и, встретившись с ним глазами, я вложила в свой взгляд максимум презрения, чтобы хоть чем‑то отомстить за подругу. Он опустил голову, и я ощутила злобное удовлетворение, увидев, что он извивается, как червяк, но мне немедленно стало совестно – что ж я за ханжа такая. Меня никакой тайный поклонник не ждал, когда я уходила от Барри, это всем было известно, но однако же я ушла безо всякого повода, точнее, такого повода, который всем был бы понятен. Как будто недостаточно того, что я была с ним несчастлива. Раз он мне не изменял, не бил и не помыкал мною, то и причин расставаться нет, ибо что это за причина – отсутствие любви. Я отнюдь не совершенна, но, как и большинство людей на этом свете, стараюсь не делать лишних ошибок. Увы, мой брак изначально был ошибкой, и очень горькой. Тут мне пришло в голову, что Барри тоже мог прийти в церковь, и я принялась нервно озираться.

Фред, безусловно, обидел Амелию, но могу ли я его осуждать, что он поступил ровно так, как я же ей сама и предсказывала? Амелия с головой ушла в заботы о матери и посвятила себя продолжению отцовского дела. Все это, конечно, очень благородно, но это был ее выбор, а с какой стати Фред – да и кто угодно другой – обязан жертвовать собой?

Амелия сидела, низко склонив голову, рыжие кудри скрывали заплаканное лицо. Она обернулась, и я увидела покрасневшие вспухшие глаза, красный от постоянного утирания нос и неприкрытую муку во взгляде. Я сочувственно улыбнулась, а потом поняла, что все в церкви выжидательно на меня смотрят.

– Ох. – Я встала и направилась к алтарю.

Нравилось это Адаму или нет, но я настояла, чтобы он пошел в церковь и сидел рядом со мной и моей семьей. Несмотря на его замечательное настроение после моей встречи с Марией, я не хотела рисковать и оставлять его одного. Мы сильно продвинулись вперед и в том, что касается Марии, и в том, что касается его самого. Но каждый большой шаг вперед сопровождался несколькими маленькими назад. Я запретила ему читать газеты и смотреть новости. Его задача – сосредоточиться на хорошем, у журналистов задача обратная. Есть другие способы общаться с реальностью, без того чтобы на тебя обрушивали потоки кошмарных сведений и домыслов. Вчера мы большую часть дня посвятили тихим домашним занятиям, складывали пазл и поиграли в «Монополию», а попутно я максимально ненавязчиво пыталась собрать его мысли в кучку. Из этого мало что вышло, и спать я пошла в дурном расположении духа. Конечно, ни мытье полов (я с трудом отговорила Адама помочь мне в этом), ни настольные игры его не спасут, но мне так легче с ним общаться, легче добывать о нем полезную информацию, а ему тоже проще думать о своих проблемах, когда отчасти мысли заняты чем‑то другим и проблемы не выпячиваются на первый план. Сегодня утром я опять слышала, как он горько всхлипывал в ванной, и голову себе сломала, как бы ему помочь. Я верю, что добиться можно почти всего, но я реалист: «почти все» не значит «все». В данном случае я не могу себе позволить подсчитывать вероятности, нет, результат может быть только один, положительный.

Я встала за кафедру и положила перед собой то, что собиралась прочесть. Амелия попросила меня выступить, и я очень волновалась, потому что никогда раньше не произносила эти слова вслух, а для меня они обладали отдельным, очень глубоким личным смыслом, и, читая их, я почти никогда не могла удержаться от слез. К сегодняшнему дню они подходят как никакие другие. Я улыбнулась Амелии, потом посмотрела на своих родных и на Адама. Глубоко вдохнула и принялась читать, обращаясь к нему:

– «Что бы мы делали, если бы у нас не было завтрашнего дня? Вместо этого у нас есть день сегодняшний. И если бы это было возможно, этот день был бы равен всей жизни. Я бы провела этот день с вами, я делала бы то, что больше всего люблю. Смеялась, общалась, слушала и понимала. Я бы любила, любила, любила. Я превратила бы все дни в сегодня, и провела его с вами, и никогда не боялась бы завтра, того завтра, когда меня не будет рядом с вами. Когда это страшное завтра придет к нам, помните, пожалуйста, что я не хотела вас покидать и что каждую секунду, когда мы были вместе, я была счастлива».

* * *

– Это ты написала? – спросил Адам на поминках. Мы оба пили чай с молоком, но ни один из нас не притронулся к бутербродам.

– Нет.

Мы оба надолго замолчали, я ждала, что он спросит, кто же тогда это написал, и готова была рассказать ему, но он, к моему удивлению, так не задал этого вопроса.

– Я думаю, мне надо съездить к отцу в больницу, – вдруг сказал он.

Мне этого было достаточно.

* * *

Отец Адама лежал в частной клинике Святого Викентия. Он попал сюда месяц назад на короткое обследование печени, однако пришлось задержаться. Мистер Бэзил самый отъявленный грубиян в мире, но, хотя без него жизнь в отделении стала бы куда проще, персонал прикладывает все усилия, чтобы не дать ему умереть. Каждый, кто входит к нему в палату, подвергается риску получить оскорбление – словесное, в случае врачей и старшего медперсонала, и физическое, в случае молоденьких, но «зрелых» медсестер. Что до «незрелых», то им приходится совсем несладко, в одну из них этот милый человек как‑то запустил ночным горшком: она помешала ему говорить по телефону. Ухаживать за ним позволено лишь нескольким сестрам, и они притворяются, что действуют по его указке. Он уверен, что женщины вообще больше пригодны для подобной работы: они умеют выполнять много задач разом, они холодны и деловиты, а главное, они из кожи вон лезут, чтобы доказать, что ничем не хуже мужчин. У мужчин много интересов, вот и глаза бегают, а ему нужны те, кто готов полностью сосредоточиться на одном – на нем. Он хочет и должен поправиться. У него многомиллионный международный бизнес, и, пока врачи приводят его в норму, он будет им управлять из этой палаты, превращенной в нервный центр компании «Бэзил Конфекшенри».

Мы шли следом за сестрой‑хозяйкой, которая везла мистеру Бэзелу обед. Она распахнула дверь в палату, и я успела разглядеть старика с легкими, как паутинка, седыми кудрями и длинной седой бородой, начинавшейся от подбородка. Щеки у него были чисто выбриты. Борода заканчивалась острым, как наконечник стрелы, клином, который, кажется, был нацелен точнехонько в преисподнюю.

Меньше всего это было похоже на больничную палату. Три лэптопа, факс, айпад, десяток смартфонов и айфонов – более чем достаточно для одного старика и двух помощниц, устроивших у его постели нечто вроде рабочего совещания. Нет, в этой комнате ничто не наводило на мысли о смерти, напротив, все здесь говорило о живой, кипучей деятельности, яростно, страстно отвергающей саму возможность угасания. Ее обитатель не закончил свои счеты с жизнью, он был готов сражаться дальше.

– Я узнал, что в самолетах подают упаковки «Бартоломью», – отрывисто сказал он, обращаясь к помощнице постарше. – Небольшие порции, дают абсолютно всем, даже в эконом‑классе.

– Да, они подписали контракт с «Эйр Лингус». На год, насколько мне известно.

– А почему они не подают продукцию «Бэзил»? Это абсурд – «Бартоломью» у них есть, а нас нет. Кто отвечает за этот косяк? Мэри, твоя лажа? Поразительно, сколько раз говорил – держи руку на пульсе! Ты так занята со своими гребаными лошадьми, что я начинаю волноваться, как бы они из тебя остатки ума не вышибли.

– Разумеется, я говорила с «Эйр Лингус», мистер Бэзил, и неоднократно за последние несколько лет, но они считают, что «Бартоломью» более престижная марка, а мы – семейный бренд. Наши товары можно приобрести…

– Не наши, а мои, – перебил он.

Она невозмутимо продолжала, будто он и не сказал ничего:

– …во время полета, что приносит нам доход в… – Она зашелестела бумагами в поисках точной цифры.

– Вон! – неожиданно рявкнул он во всю силу своих легких, так что все аж подпрыгнули, за исключением хладнокровной, уравновешенной Мэри, которая и на этот раз сделала вид, что ничего не заметила. – У нас совещание, надо было сначала позвонить. – Как он вообще заметил, что мы вошли, уму непостижимо. Стояли себе скромненько в углу, почти закрытые ширмой и тележкой с едой.

– Пойдем, – сказал мне Адам, круто развернувшись на каблуках.

– Подожди. – Я ухватила его за руку. Встала в дверях, заблокировав выход. – Мы сделаем это сегодня, – сказала я шепотом.

Сестра‑хозяйка поставила поднос с едой на стол перед мистером Бэзилом.

– Это что? Похоже на дерьмо.

Женщина устало вздохнула, видимо, привычная к его нападкам.

– Это картофельная запеканка с мясом, мистер Бэзил. – Она говорила с сильным дублинским акцентом, а потом вдруг сменила тон на псевдосветский и весьма саркастически добавила: – В сопровождении салата латука и помидоров черри, в сопровождении куска хлеба с маслом. На десерт желе и мороженое, за чем последует ваша клизма – так что, пожалуйста, позовите потом сестру Сью. – Сладко улыбнулась на одну наносекунду, а затем лицо ее вновь обрело обычное хмурое выражение.

– Дерьмовая запеканка с дерьмом, вот что это такое, а салат смахивает на траву. Я что, по‑твоему, похож на лошадь, Мэг?

У сестры‑хозяйки не было на халате бейджика. Так что, несмотря на оскорбления, она могла бы чувствовать себя польщенной, что он запомнил, как ее зовут. Если, конечно, ее зовут не Дженнифер.

– Нет, мистер Бэзил, вы, безусловно, не похожи на лошадь. Вы похожи на тощего, злобного старикашку, которому надо поесть. Так что глотайте.

– Вчерашний обед был похож на нормальную еду, а на вкус оказалось полное дерьмо. Может, это дерьмо на вкус окажется съедобным.

– И есть надежда, что сегодня клизма поможет вам избавиться от дерьма, – сказала она, забрала поднос с остатками прошлой трапезы и пошла к двери с гордо поднятой головой.

Мне почудилось, что мистер Бэзил улыбнулся, но если и так, то улыбка проблеснула лишь на миг и тут же исчезла. Голос у него был скрипучий, слабый, но властный. Если он таков на смертном одре, можно только гадать, каков же он был у себя в офисе. И дома. Я посмотрела на Адама, но лицо его было непроницаемо. Эта встреча очень важна, мне нужно, взывая к отцовским инстинктам, убедить мистера Бэзила, что преступно заставлять сына возглавить дело, к которому не лежит его душа. В эту корзину я сложила все яйца. И уже начала опасаться, что они побились еще до того, как мы переступили порог этой комнаты.

– Вообще‑то идите сюда, – скомандовал он.

Мэг встала в дверях.

– Не вы, а вот эти двое.

Мэг дружески похлопала меня по руке, проходя мимо, и мягко сказала:

– Он настоящий мудила.

Мы с Адамом подошли к кровати. Отец с сыном не сказали друг другу ни единого нежного слова, даже не поздоровались.

– Что это вы должны сделать сегодня? – резко спросил он.

Адам смутился.

– Я же слышал: «Мы должны сделать это сегодня», – передразнивая меня, прошептал мистер Бэзил. – Ну что вы уставились с таким удивлением? Со слухом у меня все в порядке, я здесь из‑за больной печенки. А хуже того, у меня рак, но прежде чем я сдохну от него, меня угробит здешняя жратва! – Он отпихнул поднос с едой. – Не понимаю, почему бы им не выпустить меня отсюда помирать на свободе. У меня еще масса дел. – Он повысил голос: в палату вошла врач в сопровождении двух стажеров.

– Похоже, вы и так уже заняты дальше некуда, – заметила она. – В палате не должно одновременно находиться более двух посетителей. – Она осуждающе посмотрела на нас, точно это мы были виноваты, что рак развивается так быстро. – По‑моему, я говорила, мистер Бэзил, вам нужен покой.

– А я, по‑моему, говорил вам – подите к черту.

Воцарилось долгое напряженное молчание, и меня вдруг стал разбирать смех.

– Целый день ждешь гребаного врача, и тут наконец заявляются аж три разом. Чему обязан удовольствием видеть вашу компанию? Неужто тем тыщам, которые я плачу ежедневно, чтобы вы меня игнорировали?

– Мистер Бэзил, попрошу вас выбирать выражения. Если вы чувствуете себя более раздраженным, чем обычно, возможно, придется подкорректировать курс лечения.

Он пренебрежительно махнул бледной худой рукой.

– Даю вам пять минут, а затем – я настаиваю – мистер Бэзил должен побыть один, – твердо заявила она. – И тогда мы с ним побеседуем.

Она развернулась и ушла в сопровождении своих оруженосцев, суетливо семенивших следом.

– Теперь придет через неделю, опять наговорит какую‑нибудь херь пустопорожнюю. А вы кто такая? – требовательно спросил он.

Все обернулись ко мне.

– Кристина Роуз. – Я протянула ему руку.

Мистер Бэзил поглядел на нее, поднял руку, в которую была воткнута прозрачная трубочка, и, вяло ответив на мое пожатие, спросил у Адама:

– Мария про нее знает? Никогда не думал, что ты можешь крутить с двумя сразу, ты же лапочка. На задних лапочках. Роуз – что это за фамилия? – Он снова повернулся ко мне.

– Мы думаем, она происходит от фамилии Розенберг.

Он оглядел меня с ног до головы, затем перевел взгляд на сына.

– Мне нравится Мария. Мало кто нравится, а она – да. И Мэг, которая еду приносит, тоже. Мария умница. Когда она займется настоящим делом, то далеко пойдет. А эти ее «Ред Липс» – дерьмо. Звучит как порнуха.

Я ничего не могла с собой поделать и громко рассмеялась.

Мистер Бэзил несколько удивился, потом продолжал, глядя на меня:

– Когда она возьмется за ум и перестанет заниматься комиксами…

– Анимацией, – поправила я, чувствуя себя обязанной как‑то поддержать реноме Марии.

– Да насрать, чем она сейчас занимается, главное, она своего добьется. И сможет помочь тебе в работе, потому что, Господь свидетель, ты и на пивоваренном заводе не сумеешь устроить пьянку.

– Тогда зачем же вы хотите, чтобы он встал во главе компании? – спросила я, и все дружно обернулись ко мне.

Они были сильно удивлены, и мистер Бэзил тоже, но он не из тех, кого можно сбить с толку. Он ни на секунду не выпускает вожжи из рук и никому не дает править.

– Это что, большой секрет? – шепотом спросила я у Адама.

Он покачал головой, с тревогой глядя на меня.

– Тогда в чем дело? – Я оглянулась, не понимая, что сделала не так.

Женщина по имени Мэри отошла от кровати, и та, что помоложе, последовала ее примеру.

– Мы оставим вас, мистер Бэзил. Будем снаружи, если понадобимся.

Он не ответил. Мэри колебалась, не зная, уйти или остаться.

– Скажите, откуда вы знаете моего сына?

– Мы друзья, – немедленно встрял Адам.

– А, он умеет разговаривать, – фыркнул его отец. – Ну тогда скажи мне, Адам, почему тебя ни разу не видели в офисе с воскресенья. Очевидно, ты был в Дублине. Я бы заметил, если б ты заходил сюда, однако ты здесь не появлялся. Если ты собираешься тратить время, развлекаясь со шлюхами, то занимайся этим в…

– Он не развлекался…

– …в свободное время. Я не люблю, когда меня перебивают, спасибо, миз Роуз.

– Есть одна тема, которую я хотела бы обсудить с вами с глазу на глаз, – сказала я. – Адам, ты тоже можешь выйти, если хочешь.

Мистер Бэзил посмотрел на двух женщин, стоявших в некотором отдалении от кровати. Они явно предпочли бы уйти, и поэтому он решил, что им следует остаться.

– Я доверяю Мэри больше, чем самому себе. Она с нами с тех пор, как я возглавил компанию сорок лет назад, и знает моего сына с пеленок, из которых он, похоже, все никак не выберется. Все, что вы намерены сказать, можете говорить при ней. Во второй даме я не столь уверен, но Мэри о ней высокого мнения, так что дам ей шанс. Короче, говорите, зачем пришли.

Та, что помоложе, в замешательстве опустила голову. Я придвинула к себе стул и села рядом с кроватью. «Как сообщить деликатную новость умирающему старику». Этот старик не заслуживал никакой деликатности, поскольку сам ни к кому ее и близко не проявлял. Ну, коль скоро Адам не готов прямо говорить сам за себя, сделаю это вместо него. Разберусь с этим раз и навсегда. Я привыкла говорить честно, без обиняков и не стала бы затрагивать эту проблему, если б не считала, что она жизненно важна. А проблема, несомненно, жизненно важна для Адама. Если чье‑то поведение отрицательно влияет на вашу жизнь, вы должны обсудить это, назвать вещи своими именами, выработать решение. Общение – ключ к таким ситуациям, а его‑то как раз и нет между отцом и сыном. Я чувствовала, что Адам слишком сильно боится своего авторитарного отца, значит, придется мне действовать вместо него.

Я говорила решительно и твердо, глядя старику прямо в глаза:

– Мне известно, что вы скоро умрете и хотите поставить Адама во главе компании, чтобы контроль над ней не перешел к вашему племяннику. Мы здесь, чтобы обсудить это.

Адам вздохнул и закрыл глаза.

– Заткнись, – рыкнул мистер Бэзил, хоть тот ничего и не сказал. – Мэри, Патриция, выйдите, пожалуйста. – Он даже не удостоверился, что они ушли, а неотрывно смотрел на меня.

Я ободряюще улыбнулась Адаму, но он никак не отреагировал, только подбородок слегка выпятил.

Вид мистера Бэзила не оставлял сомнений: я последний человек на свете, с которым он хотел бы все это обсуждать.

– Миз Роуз, у вас неверные сведения. Я не хочу, чтобы Адам возглавил компанию. Лавиния всегда стояла первой в списке кандидатов, она должна была унаследовать дело, для которого, уж поверьте, подходит куда больше, чем мой сын, но она в Бостоне.

– Да, я слышала, что она украла несколько миллионов у своих друзей и семьи. – Надо было поставить его на место. – Дело в следующем: Адам не хочет этой должности.

Я замолчала. Он ждал, что я добавлю что‑то еще, но напрасно. Все было сказано. Угодливых расшаркиваний и вежливых объяснений старик не заслуживает.

– Вы думаете, я этого не знаю? – Он перевел взгляд с меня на Адама. – Это было замышлено как великое откровение?

Я нахмурилась. Разговор пошел не так, как я планировала.

Мистер Бэзил рассмеялся, но это был невеселый смех.

– Мой сын и не скрывает, что абсолютно не интересуется ничем, что я делаю. С тех пор как он научился говорить, он говорит только о вертолетах, а последние десять лет якшается с этой чертовой Береговой охраной. Но меня не волнует, хочет он возглавить компанию или нет, и не волнует, насколько несчастным это его сделает. Это ничего не меняет, все будет так, как должно быть. Владеть и управлять компанией должен человек с фамилией Бэзил. Так было, так есть и так будет. Но не Найджел Бэзил. Этому не бывать. Только через мой труп. – Похоже, он не заметил, сколько иронии содержит эта фраза. – Мой дед, мой отец и я сам вкалывали изо всех сил, чтобы наш бизнес процветал, мы переживали взлеты и падения, и никаким нахальным сучкам с длинным болтливым языком и маленьким тупым мозгом не удастся мне напакостить.

У меня отвалилась нижняя челюсть. Тэк‑с, еще одно яйцо в корзине кокнулось.

– Довольно, отец, – твердо сказал Адам. – Не разговаривай с ней в таком тоне. Она вовсе не хочет никому напакостить, а просто решила сказать тебе о том, чего ты, как ей казалось, не знаешь. Вообще‑то она, наоборот, хочет помочь.

– А почему она говорит от твоего имени? – Он вопросительно глядел на нас обоих. – Адам, тебе пора взрослеть и самому решать проблемы. – Тон его стал жестким и неприятным. Не пародийно злобным, а на самом деле угрожающим. Глаза его превратились в узкие клинки, губы вытянулись в тонкую жесткую линию: – А он сообщил вам, что не получит ни пенни, то есть вообще абсолютно ничего, до тех пор пока не проработает в компании десять лет? Жив я буду или сдохну, он не получит ни шиша. Я думаю, это должно его стимулировать.

Адам молча уставился в стену, лицо его было непроницаемо.

– Нет, он мне этого не сказал, – ответила я. Злобный старикашка окончательно вывел меня из себя. – Но я не думаю, что деньги для него хоть сколько‑нибудь важный аргумент. Мистер Бэзил, если ваша компания значит для вас больше, чем благополучие родного сына, то почему бы вам хотя бы ради нее не поступить разумно? Я поняла, это семейный бизнес, он передается от отца к сыну и так оно идет из поколения в поколение, поняла, что вы вложили в компанию всю свою жизнь, кровь, пот, слезы и прочая – теперь вам нужен кто‑то, кто продолжит ваше дело после вас. Но оно не будет процветать под началом Адама, он не болеет за него душой. Если вы печетесь о своем наследии, найдите того, кто будет его любить и приумножать подобно вам.

Он оглядел меня с холодным презрением и повернулся к Адаму. Я ждала очередной злобной тирады, но он, к моему удивлению, заговорил очень спокойно:

– Мария поможет тебе. Когда надо будет принимать трудные решения, советуйся с ней, обсуждай все проблемы. Давно, когда я только возглавил компанию, не было ни единого дня, чтобы я не советовался с твоей матерью. Понимаешь, я всегда спрашивал ее мнение. А у тебя к тому же будет Мэри – она моя правая рука, мой незаменимый помощник. Думаешь, тебе все придется делать самому? Нет, это не так. – Он умолк, видно было, что он вдруг очень устал. – Но только не подпускай Найджела, это невозможно, пойми.

– А Мария‑то сейчас слишком занята, чтобы ему помогать. Все силы тратит в постели с Шоном.

Ошарашенные этими словами, мы все обернулись к двери. Тот, кто их произнес, был молод, хорош собой, и в нем явно читалось фамильное сходство с Бэзилами – тот же волевой подбородок, те же голубые глаза. Но у него были темные волосы, а главное, темная душа. По мне, так от него исходили мерзкие флюиды.

Наслаждаясь произведенным эффектом, он издевательски задрал бровь, сунул руки в карманы и лениво подошел к нам.

– Найджел, – процедил Адам.

– Привет, Адам. Привет, дядя Дик.

В этот момент я почти посочувствовала мистеру Бэзилу. Что может быть хуже, чем враг у твоей постели – а ты лежишь беспомощный, жалкий, в дурацкой пижаме в цветочек? Вот оно что, его, оказывается, зовут Дик. И все же он не вызывал жалости.

– Какого черта ты сюда явился? – Адам выглядел так, словно собирался его треснуть.

– Я пришел навестить своего дядю и, похоже, попал очень удачно – мы ведь с тобой не успели договорить на той неделе, тебе понадобилось срочно куда‑то уйти.

– Вы встречались друг с другом? – У мистера Бэзила стало такое лицо, как будто его ударили в самое сердце.

– Адам пришел ко мне поговорить насчет того, чтобы я возглавил «Бэзил Конфекшенри». Ему нравится эта идея: объединить имена Бартоломью и Бэзил в одном названии. Наконец можно будет воздать дедушке должное – вы не находите? – Он мерзко ухмыльнулся.

– Ты лжешь! – в ярости заорал Адам.

Он оттолкнул меня и бросился к своему кузену, схватил его за кашне и протащил через всю комнату, а потом с размаху впечатал в стенку. После чего вцепился ему в горло и принялся душить.

– Адам, – испуганно бормотала я, пытаясь не впадать в панику.

– Сволочь ты лживая, – повторял Адам сквозь зубы, не обращая внимания на яростное сопротивление Найджела, у которого на лбу вздулись вены. Как он ни старался оторвать руки Адама от своего горла, ничего не получалось, тот был сильнее. Тогда он вцепился Адаму в нос и начал раздирать ему ноздри.

– Адам!

Я вскочила и хотела броситься к ним, чтобы как‑то разнять, но все же побоялась встревать в драку. Оглянувшись на мистера Бэзила, я увидела, что он в бешенстве, но что он мог сделать – немощный старик на больничной койке? Он вдруг захрипел и начал задыхаться.

– Мистер Бэзил, что с вами? – Я подбежала к кровати и нажала кнопку вызова медсестры.

В глазах у него стояли слезы.

– Он этого не делал, – твердо сказала я. – Адам не такой человек.

Старик всматривался мне в лицо, силясь понять, не обманываю ли я его.

– Он ни за что бы так не поступил, – повторила я и в отчаянии, как ненормальная, беспрерывно стала жать на кнопку. Когда в палату ворвалась охрана, Адам с Найджелом уже катались по полу. Охранники немедленно оторвали Адама от кузена, и, пока они держали его, заламывая руки за спину, Найджел размахнулся и со всей силы ударил – сначала в челюсть, потом в живот.

Адам согнулся пополам.

* * *

– Все, похоже, тебе придется завязать с карьерой модели, – слабо пошутила я, смазывая его разбитую губу мазью.

Он улыбнулся, и из нее снова пошла кровь.

– Эй, не смейся, ты нам весь пол дома заляпаешь. – Я приложила бинт к его губе.

– Не буду, – вздохнул он. Потом вдруг вскочил, отпихнув мою руку, и злобно напрягся. – Пойду‑ка я в душ.

Я хотела было извиниться, сказать, что я дура и ничего у меня не получается. Я пыталась сделать как лучше, но только еще больше все испортила. После нашего обеда в ресторане у него разболелся живот, прогулка в парке закончилась тем, что его забрали в полицию, поездка на машине – встречей с наркодилерами и автогонками, а попытка поведать его отцу всю правду – разбитой физиономией.

Прости.

Но я ничего ему не сказала. Все было без толку и не важно. Я до посинения извинялась, когда мы ехали домой из больницы. Пыталась представить дело так, будто в конечном итоге все к лучшему, говорила, что мы прояснили ситуацию и находимся на верном пути, но все это, в общем, была чушь. Правда в том, что я неправильно оценивала происходящее. Я думала, он боится признаться отцу насчет компании, а мистер Бэзил, оказывается, прекрасно знал, что его сын не хочет там работать, но плевать хотел на это. С моей стороны было наивно и глупо надеяться, что я сумею разом решить проблему, с которой Адам не мог справиться долгие годы. Он испробовал все возможности, прежде чем пришел на Хафпенни – от полной безысходности. Мне следовало об этом знать, и тот факт, что я даже об этом не подумала, заставлял меня мучиться от стыда и раскаяния. Понятно, что больше он меня не желает слушать. Все мои слова – пустой звук. И все мои извинения ему не нужны.

* * *

В четыре утра я сбросила на пол пуховое одеяло и была вынуждена признать, что заснуть мне не удается.

– Ты спишь? – спросила я в темноту.

– Нет, – ответил он.

Я улыбнулась.

– Я там тебе положила записку на кофейном столике. Посмотри.

Он зашебуршился, встал и подошел к столу:

– И что это за хрень?

– Ну читай.

– «Самые лучшие, самые прекрасные вещи нельзя ни увидеть, ни даже потрогать – они постижимы лишь сердцем». Хелен Келлер[6]. – Он помолчал. Потом фыркнул.

– «Когда настает самая черная полоса, зоркий глаз видит вдали свет». Аристотель Онассис, – процитировала я по памяти, снова накрывшись одеялом.

Он никак не отреагировал. Наверное, сейчас порвет мой листок или начнет по обыкновению иронизировать.

– «Поверь, что ты это сделаешь – и ты наполовину уже это сделал». Теодор Рузвельт, – продолжала я.

– Не ссы против ветра, – отозвался Адам.

Я нахмурилась.

– Этого там нет.

– Не покупай телескоп, просто подойди поближе – и все увидишь.

Я улыбнулась.

– Никогда не ешь желтый снег. Не кури. Носи лифчик. Ни с кем не встречайся взглядом, когда сосешь леденец на палочке.

Я захихикала в подушку. Он умолк.

– Ладно, поняла. По‑твоему, все эти изречения – лабуда. Но тебе стало лучше?

– А тебе?

Я рассмеялась.

– Вообще‑то да.

– Мне тоже. – Он сказал это негромко и ласково.

Я представила, что он улыбается, во всяком случае, я на это надеялась.

– Спокойной ночи, Адам.

– Спокойной ночи, Кристина.

Я мало спала этой ночью, мне не давала покоя одна мысль: осталось восемь дней.





Дата публикования: 2015-02-18; Прочитано: 170 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.026 с)...