Как радоваться жизни: 30 простых способов

Прежде чем заняться проблемами Адама, мне нужно было разобраться со своими собственными, в частности, отменить все встречи на ближайшие две недели. Учитывая, что на Джемму рассчитывать не приходится, придется все дела разделить между Питером и Полом. А это не так‑то просто, ведь они со мной не желают общаться все из‑за той же Джеммы. Я села за ее стол и принялась названивать клиентам. Больше всего времени ушло на Оскара. Я позвонила ему, когда от него уехал третий автобус, в который он не сел. Мне пришлось в подробностях обсудить с ним, как заходить в автобус, как выбрать место, как правильно дышать, затем рассказать забавную историю, чтобы он слегка развеялся, а в итоге дать ему мой мобильный – он страшно расстроился, что меня не будет в офисе целых две недели. Зато, когда наша беседа наконец завершилась, Оскар был в полном восторге – он одолел аж три автобусные остановки. Домой он направился в самом радужном расположении духа. Едва я дала отбой, как Адам позвал меня в мой кабинет.

– «Сорок два совета, как сохранять позитивный настрой, когда все идет не так». – Ну да, очередная книжка из моей коллекции. – «Тридцать пять способов мыслить позитивно»… – Он иронически фыркнул. – Я заинтригован. Откуда такая точность? Почему сорок два, а не сорок? Почему нельзя округлить? Или это не так позитивно? – Он прошелся вдоль полки. – «Пять способов проявить любовь», «Пять способов беречь свои силы», о, «Десять способов беречь свои силы»! – Он рассмеялся. – О’кей, я понял – вы расставляете их по возрастающей, верно? А себе говорите: «Так, сегодня я настроена на долгий вариант сбережения сил», или «Сегодня я устала, буду беречь силы по‑быстрому»? Наверняка вы всегда выбираете пять способов, ведь какой смысл применять десять способов, если и пяти достаточно? Как вам кажется, у того, кто написал про пять способов, больше сил, чем у того, который про десять? У него небось тоже остались способы в запасе, но он написал коротко, значит, видимо, и устал поменьше. Им надо познакомиться, этот парень мог бы вообще написать книжку «Как давать советы, как написать книгу, как что‑либо делать». «Шесть способов, двенадцать, тридцать девять, шестьдесят шесть – ура, у нас есть победитель!» – Он потряс книжкой в воздухе. – «Шестьдесят шесть способов решить денежные проблемы». Шестьдесят шесть? Я знаю только один: «Иди работай», – сказал он автору на обложке. И двинулся дальше вдоль полки.

– Некоторые люди не могут работать.

– Ну конечно. Стресс – новая причина нетрудоспособности.

– Вы сейчас не на работе. Вообще очень любопытно, знают ли они, где вы?

Он меня проигнорировал.

– Это что‑то типа самолечения, да? Сам себе прописываешь рецепты. Говоришь: «Тэк‑с, мне нужно шесть способов похудания». Или: «На этой неделе, пожалуй, двадцать три способа». А на той неделе я буду осваивать «Девять способов подняться по лестнице».

– Нет такой книги.

– Но могла бы быть. Вот вы ее и напишите. Я хочу знать девять способов преодоления лестничного пролета. Самый простой авторам таких пособий, очевидно, никогда не приходит в голову.

Я, конечно, лелею надежду написать книгу, но ему об этом знать незачем, особенно при таком отношении к идее «сделай сам». А я, мне кажется, уже почти дозрела. На прошлой неделе как раз подумала, не пора ли распаковать коробку с книгами, где лежит пособие «Как написать успешный роман». Барри был мне слабым подспорьем, он меня как‑то не вдохновлял на творчество, но нельзя сказать, что именно это мешало мне приступить к работе. Скорее служило удобным оправданием, чтобы к ней не приступать. Меня терзали сомнения, однако сейчас все изменилось, поэтому я обещала себе хотя бы попробовать.

В голове крутилось много разных тем, но рабочее название для книги я уже придумала: «Как найти работу своей мечты». Пока что я обнаружила тринадцать опубликованных «инструкций» под таким заголовком, и четыре из них уже прочла. Мне много есть чего добавить. Все эти книги посвящены по большей части тому, «как быстро разбогатеть», а я считаю, что главное – стать счастливым. Бренда сообщила мне, что я такую книгу никогда не продам, и посоветовала вставить побольше эпизодов про секс на работе или хотя бы посвятить этому одну главу целиком. Очередное подтверждение того, что от моих родственников толку мало.

Адам все не унимался, далась ему эта тема.

– А у вас есть секретная полочка, где хранятся книжки специально для моего случая? Например, «Сто способов не убить себя»?

Очень довольный своим чувством юмора, он плюхнулся в кресло – почему‑то выбрал именно мое. Ладно, я не против, пусть там сидит. Я села напротив, в кресло для клиентов. Это было непривычно, я немедленно ощутила себя не в своей тарелке.

– А знаете, вы не сильно ошиблись, – начала я сеанс промывания мозгов. – Сообщать вам сто способов самонеубиения я не собираюсь, но составить антикризисный план нам необходимо.

– Что составить?

Я взяла с полки сборник «Как бороться с суицидальными намерениями». Открыла на нужной странице. Эту книгу я тщательно изучила бессонными ночами после урока Саймона Конвея.

– Это перечень советов, которым нужно следовать, если у вас возникают мысли о самоубийстве – а вы сами признаете, что возникают они у вас постоянно. Если вы уже раз попытались его совершить, можете и второй раз попытаться.

– Да говорю же вам, я непременно это сделаю, если ничего не изменится.

– Но до дня рождения вы мой, – твердо заявила я. – У нас уговор. Я буду честно исполнять свои обязательства. А вы – свои. Оставайтесь живым. Это ваша задача. Следуйте этим советам и будете жить. Более того, это поможет вам снова стать самим собой. Таким образом нам будет легче вернуть Марию.

– Отлично.

– Хорошо, значит, составим план действий, его надо будет подробно расписать. Но сначала я бы хотела поговорить. Мне нужно четко представлять себе, что у вас происходит в жизни и как вы себя при этом чувствуете.

Я замолчала. Он поглядел по сторонам, ища скрытую камеру.

– Я себя чувствую… самоубийственно.

Опять этот саркастический юмор. Я не улыбнулась.

– Да будет вам известно, суицидальный настрой – это не чувство. Это состояние. Грусть – это чувство, и одиночество, и гнев. Отчаяние. Ревность. Суицидальные бывают мысли, но мысль – это именно мысль, а не чувство. Наши мысли постоянно меняются, и, как только вы осознаете разницу между суицидальными мыслями и своими эмоциями, вы начнете эти эмоции понимать. И научитесь отделять одно от другого. Вы уже не будете думать: «Сегодня я хочу покончить с собой». Вы будете думать: «Сегодня я злюсь, потому что сестра смылась из страны и оставила меня управлять компанией». И тогда вы будете взаимодействовать со своей злостью. «Сегодня я в ужасе от той ответственности, которую эта работа на меня накладывает». И будете разбираться с ужасом. Я могу помочь вам научиться интерпретировать суицидальные мысли, противостоять им и контролировать их. Итак, Адам, что вы чувствуете?

Ему было не по себе. Он поерзал в кресле и огляделся по сторонам. Наконец взгляд его устремился в окно, и он немного расслабился. Некоторое время он молча обдумывал мой вопрос, а потом сказал:

– Я себя чувствую полным дерьмом.

– Хорошо. Почему?

– Потому что моя девушка трахается с моим лучшим другом.

Это не совсем то, что я имела в виду, но я кивнула, чтобы он продолжал.

– Я себя чувствую… совершенным идиотом, потому что и близко не знал, что происходит. – Он наклонился вперед, уперев локти в колени. Видимо, осознал, что ему необходимо через это пройти. Потер лоб и выпрямился. – Но я начинаю понимать, почему она это сделала. Насчет того, что она вам сказала сегодня утром, – я действительно отстранился, это правда. Я переключился на свои проблемы, она отошла на второй план. И это неправильно. Но я скажу ей, что я изменился, и, надеюсь, она тоже изменит свое решение.

– Когда вы собираетесь ей сказать, что изменились?

– Не знаю. Сегодня?

– То есть вы изменились за одну ночь. И ваше нежелание взвалить на себя ответственность за компанию, и бегство сестры, и горечь утраты работы, и все прочие разочарования, обиды и, наконец, ощущение, что вы больше не хотите жить, – все испарилось? Вдруг – раз, и исчезло?

Он мрачно уставился в пол, выпятил подбородок и некоторое время обдумывал мои слова.

– Нет. Но все изменится. Вы поможете мне. Вы же обещали.

– Моя помощь начинается здесь и сейчас. Не изменится ничего, пока вы сами не захотите измениться. Так что давайте нормально поговорим.

Мы проговорили около двух часов. Под конец Адам выглядел порядком измочаленным, а у меня голова пошла кругом от того, сколько разных обязательств было, оказывается, взвалено на его плечи. Я решила, что пора сделать перерыв. Мы обозначили все проблемы, теперь имеет смысл наметить цели и, кроме того, показать ему, что в жизни есть не только трудности, но и радости. Это меня несколько смущало. Я не сильна в таких вещах и не очень понимала, что именно надо делать. К тому же у меня сейчас тоже не самый радужный период в жизни.

– Что дальше? – спросил он.

– Э‑э, подождите немножко, ладно? – извинилась я, взяла сумку и вышла из кабинета.

Пол с Питером по‑прежнему меня игнорируют, делая вид, будто меня и вовсе не существует. Ну и бог с ними, меня это сейчас не слишком волнует. Так, посмотрим, что нам посоветует мое новое приобретение «30 простых способов радоваться жизни». Амелия подумала, что я купила эту книжку для себя, и почему‑то очень этому порадовалась. Как она сказала? «Наконец‑то!» Неужели я такая безрадостная? А ведь я всячески стараюсь это скрыть, держу свои проблемы при себе, никого ими не гружу.

Я пролистала первые страницы.

1. Едой надо наслаждаться, а не просто утолять голод. Распробуйте ее, ощутите все богатство вкусов.

Ну что, правда, что ли, начать с еды? А что еще я могу так с ходу ему предложить? Ладно, пойдем питаться.

Я вернулась в кабинет и предложила Адаму пойти прогуляться.

– Куда мы пойдем?

– Обедать, – весело сообщила я.

Уходя, я оставила для Джеммы небольшое ответное послание. Не знаю, вернется ли она на работу, но на всякий случай положила ей на стол «Как помочь в решении финансовых проблем тем, кто от вас зависит». Надеюсь, она поймет.

* * *

В качестве места, где можно обрести простую радость номер один из предложенного в инструкции списка, я избрала ресторан «Бухта» в Клонтарфе. Приятный такой ресторанчик, с видом на Дублинский залив.

– Значит, еда – это удовольствие? – Адам подпер рукой подбородок, словно голова была слишком тяжела для его шеи. – А я думал, это такая штука, которая нужна для поддержания жизни.

Он равнодушно читал меню, а я глазела на посетителей. Народу было полно, люди громко болтали, на тарелках высились горы красочной, живительной пищи, источника энергии и бодрости. Ароматы, витавшие в воздухе, наверняка вызывали обильное слюноотделение у всех, кто сидел в зале. А у меня от них с души воротило.

– Да, конечно, и немалое, – лживо заверила я.

Мне бы с лихвой хватило зеленого салата, но надо же подать Адаму достойный пример.

– Мне, пожалуйста, тушеную ножку барашка с овощами, хумус с харисой и немного киноа с зеленью.

Я вымученно улыбнулась официантке, с содроганием думая о том, как же я все это съем.

– А мне чашку черного кофе, будьте добры, – попросил Адам, захлопнув меню.

– Нет‑нет‑нет! – Я протестующе помотала пальцем. Открыла меню и сунула ему обратно в руки. – Еда. Удовольствие. Надо.

Он растерянно пробежал глазами названия блюд.

– А что бы вы посоветовали? – спросила я у официантки.

– Мне лично очень нравится маринованная лососина со средиземноморским рататуем и сливочным картофельным пюре.

У Адама был такой вид, точно его сейчас стошнит.

– Замечательно, спасибо.

– Что‑нибудь на закуску? – спросила она.

– Нет, – хором сказали мы.

– Итак, когда же у вас пропал аппетит? – поинтересовалась я.

– Не знаю, месяца два назад. А у вас?

– А у меня и не пропал.

Он задрал бровь.

– Алкоголь и кофеин вредны тем, у кого депрессия. – Я не хотела, чтобы он переводил разговор на мои проблемы.

– А что вы ели сегодня на завтрак?

Ела? Я выпила чашку черного кофе, как мне помнится.

– Ну, это ничего не значит. У меня нет депрессии.

Он фыркнул.

– Вот у вас – есть. Вы пытались покончить с собой. А у меня… легкий упадок духа.

– Легкий упадок. – Он изучающе оглядел меня. – Вы приуменьшаете. Ослик Иа‑Иа по сравнению с вами – безудержный оптимист.

Я невольно рассмеялась.

– Я пытаюсь вам объяснить, что мы должны следить за вашим питанием. Это вам поможет. Вы плохо едите, потому что подавлены. Но вы справитесь, если приложите усилие. Я еще ни разу не видела, чтобы вы что‑нибудь ели, и где вы силы берете, не понимаю.

– Вам изложить пять способов или десять?

– Один, пожалуйста.

– На сцене, когда исполняю стриптиз. С мальчишками танцую.

Я опять рассмеялась.

– У вас, по‑моему, все в голове перепуталось – стриптиз, работа моделью и моделирование поведения.

– Да, все потому что я не знаю, какой из этих способов придаст мне больше сил. А вы как думаете?

Официантка принесла две огромные тарелки с едой и поставила перед нами. Мы оба содрогнулись от ужаса.

– Все в порядке? – спросила она, удивленная такой реакцией. – Это ваш заказ, я ничего не перепутала?

– Да‑да, все правильно. Выглядит просто… восхитительно. Спасибо. – Я вооружилась ножом и вилкой, раздумывая, с чего начать.

– И когда же вы последний раз ходили в ресторан, Кристина? Вы, конечно, только это и делаете, ведь еда – это удовольствие?

Как и я, он с опаской глядел на тарелку, не зная, с какого боку подступиться.

– Нет, это было давно, но только потому, что мы экономили перед свадьбой. Мм, как вкусно. А как вам лососина? – «Ешьте не спеша, смакуйте каждый кусочек». – Что‑то не пойму, что это… кажется, имбирь. Замечательно. И легкий привкус лимона. Очень изысканно. Да, а потом мы поехали в свадебное путешествие, а потом денег на рестораны уже не было, так что мы в основном ели дома или иногда покупали готовую еду навынос, но ничего страшного, почти у всех наших друзей схожая ситуация.

– Несказанное удовольствие, – саркастически кивнул он. – Сколько времени вы были замужем?

– Ешьте. Вам нравится? Пюре действительно сливочное?

– Да, сливочное. И очень картофельное. А морковь удивительно морковная.

– Девять месяцев. – Я делала вид, что не замечаю его иронии.

– Вы ушли от него спустя девять месяцев? Да я с девушками, которых ненавидел, и то дольше был вместе. Вы не слишком‑то старались сохранить свой брак.

– Я очень старалась. – Я смотрела в тарелку, нервно поигрывая ножом.

– Ешьте. Как ваш барашек – барашистый? – Он взял немного лососины, пожевал ее и проглотил с таким видом, точно это была здоровенная пилюля. – И когда же вы поняли, что совершили ошибку?

Я немного подумала: сказать ему правду или то, что я говорила всем остальным?

– Все по‑честному, – проницательно добавил он, – никаких секретов.

– У меня периодически возникали сомнения, но окончательно я это поняла, когда шла к алтарю в церкви.

Это была правда.

Он перестал жевать и удивленно посмотрел на меня.

– Не отвлекайтесь, возьмите еще рыбы. У меня слезы текли, когда я шла по проходу, многие до сих пор это вспоминают, мол, как трогательно. Но я плакала вовсе не от счастья. Сестры это знали.

– Зачем же вы вышли за него?

– Я запаниковала. Хотела было прервать церемонию, но смелости не хватило. И его обижать не хотела. Я не знала, как выпутаться, было ощущение, что ловушка захлопывается, однако я сама себя в нее загнала. Ну уж и пришлось идти до конца.

– Вы вышли за него, потому что не хотели его обижать?

– Да, и ушла от него ровно поэтому же.

Он все взвесил, затем кивнул:

– Ну да, очень логично.

– Если бы я тогда остановилась и как следует все обдумала, то нашла бы другой выход. Проще и лучше.

– Это как стоять на мосту.

– Именно. – Я гоняла вилкой еду по тарелке. – Я его любила, честно. Но у меня есть своя теория насчет любви: какая она ни будь крепкая, а все равно не может длиться вечно.

Он помолчал. Мы оба съели по кусочку, потом он не выдержал и бросил вилку на тарелку.

– Я сдаюсь. – Он поднял руки вверх. – Больше не могу. Пожалуйста, можно мне больше не есть?

– Конечно. – С облегчением я тоже отложила вилку и нож. – Господи, как же я объелась. – Потерла набитый живот и тихо застонала. – А вообразите только, люди так едят три раза в день.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Что дальше? – Он наклонился ко мне через стол, весело улыбаясь.

– Э‑э.

Я открыла сумку и сделала вид, что ищу платок. А сама потихоньку открыла книжку.

2. Сходите на прогулку в парк. Гуляя, наслаждайтесь окрестностями, обращайте внимание на то, как вокруг красиво.

– А давайте пойдем прогуляемся, – предложила я, как будто это только что пришло мне в голову.

* * *

Нам обоим хотелось пройтись после плотного обеда, так что, несмотря на холодрыгу, мы направились в парк Святой Анны, один из самых больших муниципальных парков в Дублине.

Пронизывающий ветер дул прямо в лицо, мы медленно брели по огороженному стеной саду, мимо арт‑центра «Красные конюшни», где по выходным открыт фермерский рынок, к храму Геркулеса, к пруду с утками – впрочем, оттуда я побыстрей его увела, а то вдруг решит утопиться. Огромный розарий в это время года являет собой грустное зрелище, и на скамейке сидеть холодно и неуютно. Розовые кусты выглядят куце, осенью их подстригли, и короткие ветки без единого цветка вызывают смутную жалость. Спрятаться от ветра невозможно, он проникает во все дырочки и лазейки в одежде. Погода, конечно, неподходящая для задушевных разговоров, но времени терять нельзя, надо постараться узнать об Адаме побольше.

– Вы часто покупали Марии цветы?

– Да. Кроме Дня святого Валентина. Мне было строжайше запрещено дарить их ей в этот день. Слишком банально.

– И что же вы ей дарили?

– В прошлом году – грейпфрут. А в позапрошлом – лягушку.

– Грейпфрут – это интересно. Но лягушка?!

– Да, чтобы Мария ее поцеловала, и лягушка превратилась в прекрасного принца.

– Боже, ну какая пре‑е‑елесть.

– Вы хотите вселить в меня уверенность в себе или наоборот – ее разрушить?

– Пардон. Надеюсь, она всей душой полюбила эту лягушку.

– Представьте, да. Мы оба полюбили Увальня. Но потом он удрал через балкон.

Тут он улыбнулся, как будто вспомнил что‑то забавное.

– Вы чего?

– Да так, ерунда…

Его улыбка заинтриговала меня, мне вдруг приоткрылся другой Адам, нежный и романтичный.

– Нечего скрытничать, рассказывайте. У нас секретов нет, забыли?

– Правда, это ерунда. Ничего особенного. Я просто однажды подарил ей не тот цветок.

– Что за цветок?

– Кувшинка. Ей нравится эта картина. Моне, да? – Он замолчал, как будто все стало ясно.

– И в чем соль?

– Ну, я решил подарить ей кувшинку. На День святого Валентина, в виде исключения. Я был в парке, увидел их в пруду и подумал про Марию. И полез в воду, чтобы сорвать ей цветок.

– Прямо в одежде?

– Ага. – Он рассмеялся. – Там оказалось глубже, чем я ожидал. Примерно по грудь, но отступать было глупо. Меня едва не поймали служащие парка.

– Наверное, там нельзя рвать кувшинки.

– Да в том‑то и дело. Я ошибся. Это были не цветы, а просто листья кувшинки. Пришлось сорвать ей этот лист. – Он улыбнулся. – Я еще удивлялся, что она в них такого нашла особенного?

Я рассмеялась.

– Вы дуралей. Как можно перепутать цветок кувшинки с листом?

– А по‑моему, это совсем несложно. В любом случае ей понравилось. Она даже фотографию сделала, со свечами, и повесила у нас в квартире.

– Здорово. – Я улыбнулась. – Значит, вы оба романтики?

– Наверное, можно и так сказать. – Он пожал плечами. – Мы весело жили. – И тут же решительно поправил себя: – Живем.

Как ни странно, мне стало грустно. У нас с Барри не было таких историй. Я попыталась вспомнить хоть одну, не для того, чтобы рассказать ее Адаму, а просто для себя. Нет, ничего такого веселого у нас не было. Барри и в голову не пришло бы сделать что‑нибудь в этом роде, да и мне, по правде сказать, тоже. Но я хорошо понимала, какие отношения были у Адама с Марией. Непринужденные, радостные, особенные, только их.

Мы заблудились на дорожках парка, я старалась изо всех сил, чтобы Адам увидел, сколько вокруг всего замечательного. Я ничего не смыслю в растениях, так что приходилось останавливаться и читать таблички. Адама я просила читать латинские названия, и мы хохотали, когда он безбожно их перевирал.

– Похоже на всяких бронто‑, гадро– и прочих динозавров.

– Похоже на бронхит, гастрит и дизентерию. – Он сунул руки в карманы, чтобы немного согреться. – Вы знаете, доктор, у меня вчера опять был приступ prunus avium.

– И что это такое?

Он наклонился к табличке.

– А это черешня, ни много ни мало. Представляете, так ее зовут.

– Кстати, я даже не знаю, как вас зовут. В смысле вашу фамилию.

Он помрачнел, веселый блеск в глазах угас, и я поняла, что затронула больную тему.

– Бэзил.

– А, как шоколад, – пошутила я, чтобы поднять ему настроение.

– Или как трава. Базилик.

– Нет, ну вы же знаете этот шоколад, у них еще слоган: «Ешь „Бэзил“, о нем ты грезил».

Это действительно чуть ли не самая известная шоколадная марка в Ирландии, ей уже лет двести, не меньше. Скажи «Бэзил» любому ребенку, и он сразу улыбнется. Однако Адам и не думал улыбаться. Я смущенно добавила:

– Извините, вы, наверное, всю жизнь это слышите.

– Да уж. А где выход из этого парка? – Он, кажется, сыт по горло моим обществом.

У меня зазвонил телефон.

– Амелия, – прочитала я на экране.

– Ну ясно, предложение не состоялось, – равнодушно заметил он. И отошел в сторонку, чтобы дать мне поговорить.

– Да, дорогая, – с некоторой тревогой ответила я. – На том конце раздавались неразборчивые всхлипывания. – Амелия, что случилось?

– Ты была права, – прорыдала она.

– Что?! В чем я была права? – Голос у меня срывался.

Адам отошел от стенда со схемой парка и поглядел на меня. По моему лицу он догадался, что произошло, а я точно знала, о чем он подумал: вот вам и позитивный настрой.

* * *

Я бежала по набережной Клонтарфа, и ветер хлестал меня по щекам. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не угодить в лужу, поэтому я прыгала и скакала, как будто преодолевала дистанцию по бегу с препятствиями. Где‑то далеко позади неторопливо брел Адам, которому я оставила ключ от квартиры. Я старалась не думать о том, что бросила его одного‑одинешенького. Торопливо напомнив ему основные тезисы нашего антикризисного плана, я помчалась в «Последний приют», к Амелии. Сейчас я должна быть рядом с ней.

Амелия сидела в своем любимом кресле в углу зала. Вид несчастный, глаза красные. В другом углу дама в костюме Дракулы, с густо набеленным лицом и нарисованными каплями крови в уголке рта, восседала на высоком стуле, предназначенном для чтецов. Несколько малышей, лет трех‑четырех, с ужасом внимали ее истории.

– Они спустились по темной, мрачной лестнице вниз, в подземелье. Факелы на стенах освещали им путь. И там, внизу, стояли в ряд – черные гробы, – зловещим голосом подвывала дама.

Один из детей всхлипнул и бегом бросился к маме. Она одела его, приборматывая что‑то утешительное, бросила на даму‑Дракулу убийственный взгляд и спешно удалилась.

– Амелия, ты считаешь, это подходящий рассказ? Видишь, как дети реагируют?

Амелия пребывала в полной прострации и видеть могла не дальше кончика опухшего от слез носа. Мой вопрос вывел ее из оцепенения.

– Ты про Элейн? Да, она замечательная, я ее только что наняла. Пошли, надо поговорить.

Мы поднялись на второй этаж, в квартиру, где Амелия жила вместе со своей матерью Магдой.

– Не хочу, чтобы мама слышала, – тихонько сказала она и прикрыла дверь на кухню. – Она была уверена, что он сделает мне предложение. Не знаю, как ей теперь сказать. – И Амелия снова расплакалась.

– Но что случилось?

– Он сказал, что ему дали работу в Берлине и он туда хочет переехать, потому что это открывает хорошие перспективы. Предложил поехать с ним, хотя прекрасно знает, что я не могу. Не могу оставить маму и магазин тоже. Ну как я уеду из страны? Как все брошу?

Пожалуй, решила я, сейчас не самое удачное время, чтобы напомнить ей – магазин попросту сжирает все ее деньги вот уже последние десять лет. Никакого дохода он и близко не приносит, потому что объективно не может конкурировать с крупными сетевыми книжными, где удобный компьютеризированный поиск, огромный выбор книг, да еще и кофе можно попить, если захочется. Амелия и так всегда нервно передергивалась, когда видела, как кто‑нибудь читает на планшете. Она старалась изо всех сил, устраивала чтения, встречи с авторами, посиделки клуба книголюбов, но это была безнадежная борьба. Во многом она трудилась в память о покойном отце. Магазин был его любимым детищем, предметом его гордости… его, но не Амелии. И любила она своего отца, но не бизнес, доставшийся ей по наследству. Несколько раз я пыталась напомнить ей об этом, однако Амелия и слушать не желала.

– А если бы и твоя мама тоже переехала в Берлин?

Амелия покачала головой.

– Мама никуда не ездит, она этого не переносит. Ты же ее знаешь, она ни за что не согласится. Ты что – перебраться в другую страну? Исключено!

Амелия в ужасе посмотрела на меня, не понимая, как такое вообще могло прийти мне в голову. Понятно, что Фреда это все раздражает. Амелия с ходу отметает любую идею, без малейших размышлений.

– Ну ладно, ничего страшного. Можно поддерживать отношения и на расстоянии. Он ведь уже уезжал как‑то в Берлин на полгода, помнишь? Тяжело, конечно, но вполне исполнимо.

– В том‑то все и дело. – Амелия шмыгнула носом и утерла глаза. – Он там с кем‑то познакомился в прошлый раз. Я тебе не стала тогда говорить, потому что мы вроде как с этим разобрались. Я поверила, когда он сказал, что у него с той девушкой все кончено, но… Кристина, он знает, я отсюда никогда не уеду. Он в этом стопроцентно уверен. И ресторан, и шампанское – это все было так хитро подстроено, чтобы я выглядела инициатором нашего разрыва. Он знал, что я откажусь, но при этом ни в чем как бы и не виноват. И если он даже пока что с ней не закрутил по новой, то собирается. Я уверена, что собирается.

– Ну ты же этого не знаешь.

– А у тебя так не было: ты одновременно и не знаешь о чем‑то и все‑таки знаешь?

Меня поразили ее слова – я отлично понимала, что она имеет в виду. Именно так можно описать мое состояние, когда я жила с Барри.

– Господи, – Амелия обхватила голову руками, – что ж за день такой! – Она устало откинула волосы со лба и посмотрела на часы на стене: – Странно. Что‑то мама не зовет, ужинать не просит. Пойду‑ка я проверю, как она там. – Она потерла глаза: – Видно, что я плакала, да?

Глаза у нее были примерно такого же цвета, как ярко‑рыжая непослушная шевелюра.

– Все нормально, отлично ты выглядишь, – соврала я. Да и в любом случае мать ее все узнает.

Как только Амелия вышла, я проверила, нет ли сообщений от Адама. Ключи от квартиры я ему дала, надеюсь, у него все в порядке, плохо только, что там совсем заняться нечем – ни книг, ни телевизора. Нет, это никуда не годится. Я быстро набрала его номер.

– Кристина! Вызывай неотложку! – пронзительно закричала Амелия из соседней комнаты. У нее был такой голос, что я не стала задавать никаких вопросов. Стерла номер Адама и набрала 999.

Амелия обнаружила Магду на полу возле кровати. Врачи сразу же установили, что она умерла в результате обширного инсульта. Амелия была ее единственным ребенком, никаких других родственников у них не было, и я, разумеется, не могла оставить ее одну. Только в десять вечера, когда неизбежная в таких случаях суета и формальности были позади и Амелия немного успокоилась, я достала свой мобильный. Шесть пропущенных вызовов и одно голосовое сообщение. Сообщение было из полицейского участка Клонтарфа, меня просили связаться с ними по поводу Адама Бэзила.