А в чем, собственно причина? — не понял Стас

Вечером приехал Сергей Сергеевич.

Не один.

Вместе с Владимиром Всеволодовичем.

Стас с Леной поначалу подумали, что отец попросил друга помочь перенести их вещи, которых оказалось не так уж и мало.

Но оказалось, что не только.

Как только последний ящик с конспектами Стаса оказался в старой квартире, Сергей Сергеевич с Владимиром Всеволодовичем не стали говорить, что им пора, так как срочно нужно возвращаться по домам.

Наоборот, они с удовольствием приняли приглашение Лены передохнуть и попить чаю.

Стас, опережая жену, чтобы та не поднимала даже чайник, быстро наполнил его водой, поставил на зажженную газовую плиту.

И Лене осталось только заварить чай, добавив к обычному черному — сушеные листья смородины, земляники и черники, которые она привезла из дома.

Поставить в комнате-кабинете чашки.

И разлить его.

Конфетами, достав из портфеля большую красивую коробку, гостей и хозяев обеспечил Сергей Сергеевич.

То есть, как понимающе переглянулись Стас с Леной, это чаепитие было запланировано заранее.

И они не ошиблись.

Когда гости выпили по первой чашке чая, от которого Владимир Всеволодович был просто в восторге, и Лена налила им по второй, Стас осторожно спросил у отца:

— Ну как там? Смягчилась?

— Какое там! — удрученно махнул рукой Сергей Сергеевич. — Скорее, наоборот! Я еще никогда не видел ее такой. Чтобы она и видеть тебя не хотела – этого и в самом страшном сне мне бы не привиделось!

Он, собираясь с мыслями, помолчал, вздохнул и сказал:

— Нехорошо все, конечно, получилось. Но будем надеяться на лучшее.

— Что вся эта мУка перемелется — и мукА будет! — добавил Владимир Всеволодович.

Как ни напряжен был момент ожидания того, каким будет дальнейший разговор, Лена даже захлопала, приветствуя такую игру слов.

— Собственно, — продолжил Сергей Сергеевич, — я убежденный сторонник, чтобы дети жили отдельно от родителей, и в свое время сам поступил именно так же. Но только все это происходило в полном согласии с моей мамой и по общему пониманию с ней и любви!

— А разве с ней можно иначе? — поразилась Лена.

— Нет, конечно. Потому что она — человек верующий. А тут — особый случай. Требующий самого деликатного отношения, — с нескрываемой болью в голосе сказал Сергей Сергеевич и с упреком посмотрел на сына: - Ну ладно отъезд. Но зачем тебе нужно было еще и грубить матери?

— Да я и не грубил вовсе! — начал было тот, но Лена остановила его:

— Грубил-грубил! Забыл, что ли, как я тебя то и дело одергивала?

— Ну было, — огрызнулся Стас. — А зачем она тогда Горбушу выгнала? Вот и передай ей, чтоб оставила себе вместо нас клетку — под говорящего попугая!

— Ну вот видишь? Ты опять за свое! — с упреком покачал головой Сергей Сергеевич. — Не буду я ей этого передавать. Она и так переживает. Только поделать с собой ничего не может. Потому что живет — без Бога! И, как говорится в Святом Писании, сама не ведает, что творит. Но мы-то ведь ведаем!

— А в чем, собственно причина, что она не верит? — не понял Стас. — Ну ладно, во время вашего детства и молодости вера была под запретом и страхом наказания. Но теперь-то? Храмы открыты. Духовной литературы более чем достаточно! Хотя бы у меня в комнате. Только бери да читай! Кто ей виноват?

— Мы! — ответил Сергей Сергеевич и, глядя, как изумленно вытягивается лицо сына, убежденно повторил: — Именно мы!

— Да разве же и ты, и я — мало говорили ей о Боге и вере? Насколько я помню, только это постоянно и делали!

— Говорить мало, — ответил за Сергея Сергеевича Владимир Всеволодович. — Слова назидания и наставления в православной вере, конечно, нужны. И даже необходимы. Потому что за долгие десятилетия богоборческой власти целые поколения были лишены всякой информации об Истине, наоборот, отравлены тлетворным душком — я даже не хочу называть его духом — атеизма, обмануты наглой бесстыдной ложью и в итоге многие теперь не верят только из-за полной духовной безграмотности. Как говорил великий английский мыслитель Бэкон — неверие в Бога происходит исключительно от незнания людей о Нем…

— Так что говорить можно, и даже необходимо, — подхватил Сергей Сергеевич. — Но если при этом, мы учим, что главное для православного человека жить по закону Любви, а сами не соблюдаем его: грешим, гордимся, грубим, мстим, гневаемся, раздражаемся, то получаем прямо противоположный результат: ответное озлобление и, что самое страшное, не желание того, кого мы пытаемся обратить в веру, сделать даже первый шаг. Да что там шаг — шажок к Богу! Который уже не оставит такого человека! Ибо сказал — грядущего ко мне не изжену вон![8]

— Иными словами, — снова взял нить разговора в свои руки Владимир Всеволодович. — Ты ведь, как будущий историк и писатель книг на духовные темы, должен знать, чем больше всего притягивали к вере в Христа язычников первые христиане. Великими подвигами и терпением с Божьей помощью нечеловеческих мук, когда их предавали на казни и пытки по приказам римских императоров? Да. Разумеется. Но не меньше — личным примером. Образом своей жизни. Язычники так поражались их святостью и неукоснительным соблюдением на деле всего, чему они учили других, что затем верили самим словам и становились христианами. Мы, собственно говоря, и приехали, чтобы поговорить с тобой об этом. Помочь тебе непредвзято задуматься над всем, что произошло, и облегчить дальнейшее общение с мамой.

— Но она ведь, как ты говоришь, даже не хочет теперь разговаривать со мной сейчас! — заметил отцу Стас.

— Сейчас — да, вы ведь во многом с ней схожи, — согласился Сергей Сергеевич. – Тут, что ни говори, коса всерьез нашла на камень. Но, если ты, ради Христа, проявишь терпение, понимание и сострадание, как знать, не явится ли это для нее, прекрасно знающей твой вспыльчивый и не так легко прощающий характер, толчком для того, чтобы всерьез, наконец, задуматься о вере? Кстати, после того, как у вас замироточила икона, она тайком брала у меня духовные книги и, чтобы я не видел, изучала их. Я так обрадовался этому! Ведь столько лет терпеливо ждал, что она когда-то, да потянется к самому главному, что только может быть в этой жизни — к духовному. И вот этот конфликт… Нет, я вовсе не одобряю того, что она сделала с Горбушей. И как до этого вела себя с Леной. Но сейчас ей нужно… помочь. И поэтому мы приехали вместе с Владимиром Всеволодовичем, чтобы поговорить с тобой и, прости, Леночка, если в этой беседе что-то касается тебя, то и с тобой тоже…

Лена согласно кивнула.

А Стас, слушавший до этого с низко опущенной, как провинившийся школьник, головой, поднял глаза на отца.

Затем перевел их на Владимира Всеволодовича.

И глухо спросил:

— И что же теперь нам делать?

— А ничего! — в один голос воскликнули Сергей Сергеевич и Владимир Всеволодович.

И по очереди ответили:

— Живите, коль уж перебрались, здесь, потому что переезд обратно и правда пока нежелателен.

— Если мама будет звонить, отвечайте, как и положено любящим, заботливым и благодарным детям.

— А если не будет?

— Ну, тогда, как и все в нашей жизни, предайте в волю Божию и это, ибо Он управит всем в самом лучшем виде!

— И главное — молитесь о ней. Это самое большее, что вы сейчас для нее можете сделать!

— Ну — вот и поговорили, — поднявшись из-за стола, улыбнулся, наконец, как всегда Сергей Сергеевич и заметил сыну: — Между прочим, под этим столом, как говорится, ты когда-то пешком ходил!

— Спасибо за чай, конфеты, — деликатно поблагодарил Владимир Всеволодович.

И тут уже, сказав, что им давным-давно пора по домам, два известных всему миру академика быстро ушли.

Оставшись наедине с Леной, Стас вздохнул и признался:

— Да, серьезным был разговор!

— Так ведь и дело-то не шуточное! — отозвалась она. — Мы ведь до него думали все о себе, да о себе. Только о своих обидах и целях. Тоже мне — православные христиане… А надо было в первую очередь заботиться о других. Я имею в виду — твою маму. О самом главном… ее вечном спасении!