Ужасы земли

На Аликанте опустилась ночь, и звезды сияли, словно яркие часовые, отчего башни демонов и вода в каналах — наполовину покрытая льдом — мерцали. Эмма сидела на подоконнике в комнате близнецов и глядела на город.

Эмма всегда думала, что в первый раз приедет в Аликанте с родителями; что мама покажет ей те места, которые она знала в детстве; теперь закрытую Академию, куда мама ходила в школу; дом бабушки и дедушки. Что отец покажет ей памятник семейству Карстаирс, о котором он с такой гордостью всегда говорил. Она никогда не предполагала, что впервые взглянет на башни демонов Аликанте с сердцем, полным горя, что иногда казалось, оно ее задушит.

Лунный свет лился сквозь чердачные окна, освещая близнецов. Тиберий целый день устраивал ужасную истерику, пиная ногами прутья детской кроватки, когда ему сказали, что он не может уйти из дома, крича на Марка, когда Джулиан попытался успокоить его, и, наконец, разбив кулаком стеклянную шкатулку для драгоценностей. Для исцеляющих рун он был слишком мал, поэтому Ливви обхватила его руками, чтобы удержать на месте, пока Джулиан пинцетом вытаскивал стекло из окровавленной руки своего младшего брата, а потом как следует ее забинтовал.

В конце концов, Тай рухнул в кровать, хотя и не спал, пока Ливви, спокойная, как и всегда, не легла рядом с ним и не положила свою руку наего забинтованную. Теперь он уснул, повернувшись к своей сестре, голова его покоилась на подушке. Только когда Тай спал, можно было увидеть, насколько необыкновенно красивым ребенком он был: темные боттичеллевские кудри и тонкие черты лица, злость и отчаяние, сглаженные усталостью.

«Отчаяние», — подумала Эмма. Подходящее слово для одиночества в криках Тавви, пустоте в самом сердце злости Тая и жутком спокойствии Ливви. Никто в десять лет не должен испытывать отчаяние, но она полагала, что больше никак невозможно описать словами то, что пульсировало в ее крови, когда она думала о своих родителях, с каждым ударом сердца звучала скорбная литания: «Погибли, погибли, погибли».

— Привет. — При звуке тихого голоса с порога Эмма подняла голову и увидела Джулиана, стоящего у входа в комнату. Его собственные темные кудри, немного более светлого оттенка, чем черные Тая, были взъерошены, лицо бледное и усталое в лунном свете. Он выглядел тощим, тонкие запястья выглядывали из-под рукавов свитера. В руке он держал что-то пушистое. — Они…

Эмма кивнула.

— Уснули. Да.

Джулиан уставился на кровать близнецов. Вблизи Эмма видела кровавые отпечатки ладоней на кофте Джулса, у него не было времени переодеться. Он сжимал большую игрушечную пчелу, которую Хелен нашла в Институте, когда Конклав вернулся на обыски места. Она принадлежала Тиберию, сколько Эмма себя помнила. Перед сном Тай с плачем просил ее. Джулиан пересек комнату и наклонился, чтобы положить ее на грудь своему младшему братику, потом замер, чтобы с нежностью распутать один из локонов Тая, а затем отстранился.

Когда он отодвигался, Эмма взяла его за руку, и он ей это позволил. Его кожа была холодной, как будто он высовывался из окна в ночной воздух. Она повернула его руку и провела пальцем по коже предплечья. Они так делали, когда еще были маленькими детьми и не хотели, чтобы их застали за разговором во время уроков. За много лет они настолько хорошо в этом преуспели, что могли составлять подробные послания на ладонях друг друга, руках и даже плечах сквозь футболки.

«Т-Ы-Е-Л?» — написала по буквам она.

Джулиан покачал головой, все еще глядя на Ливви и Тая. Его кудри торчали клочьями, будто он водил по ним руками. Она почувствовала легкое касание его пальцев на своем плече.

«Я-Н-Е-Г-О-Л-О-Д-Е-Н».

— Жаль. — Эмма соскользнула с подоконника. — Пошли.

Она прогнала его из комнаты на лестничную площадку в коридоре. Это было небольшое пространство с крутой лестницей, спускающейся в главный дом. Пенхаллоу ясно дали понять, что дети могли есть тогда, когда пожелают, но время приема пищи не было установлено, и семейные трапезы, конечно, не устраивались. Все поспешно съедалось за столами на чердаке, с Тавви и даже покрытым едой Дрю, и только Джулс был ответственен за уборку за ними, стирку их вещей и даже за то, чтобы они вообще ели.

Как только дверь за ними закрылась, Джулиан привалился к стене, откинув голову назад и закрыв глаза. Его худенькая грудь под футболкой поднималась и быстро опускалась. Эмма отступила назад, не зная, что делать.

— Джулс? — позвала она.

Он посмотрел в ее сторону. В тусклом свете его глаза были темными, окруженные густыми ресницами. Ей казалось, что он пытается сдержать слезы.

Джулиан был частью ранних воспоминаний Эммы. Родители их клали вместе в ясли, когда они были еще детьми; видимо, она выползала и прикусывала губу, когда падала на пол. Она не плакала, но при виде ее крови Джулиан начинал кричать, пока не прибегали родители. Первые свои шаги они сделали вместе: Эмма, как всегда, первая, за ней Джулиан, решительно повиснув у нее на руке. Тренироваться они начали одновременно, вместе получили свои первые руны: руна Ясновидения — у него на правой руке, а у нее на левой. Джулиан никогда не любил лгать, но если у Эммы возникали проблемы, он лгал ради нее.

И теперь они вместе потеряли родителей. Мать Джулиана умерла два года назад, и было ужасно наблюдать за тем, как Блэкторны это переживали, но в целом это был совсем другой опыт. Это было сокрушительно, Эмма почувствовала разрыв, как они отдалились друг от друга, а потом сошлись в новом другом качестве. Они стали кем-то больше, она и Джулиан, больше, чем лучшие друзья, но еще и не семья.

— Джулс, — снова повторила она и взяла его за руку. Мгновение его холодная ладонь лежала спокойно, а потом он схватил ее за запястье и крепко сжал.

— Я не знаю, что делать, — сказал он. — Я не могу о них позаботиться. Тавви — всего лишь ребенок, Тай ненавидит меня…

— Он твой брат. И ему всего десять. Он тебя не ненавидит.

Джулиан судорожно вздохнул.

— Может быть.

— Они что-нибудь придумают, — сказала Эмма. — Твой дядя пережил нападение в Лондоне. Поэтому когда все закончится, ты уедешь к нему, и он присмотрит за тобой и всеми остальными. Это уже не будет твоей ответственностью.

Джулиан пожал плечами.

— Я едва помню дядю Артура. Он посылает нам книги на латыни, иногда он приезжает из Лондона на Рождество. Единственный из нас, кто читает на латыни, — Тай, и он выучил его, чтобы всех доставать.

— Значит, он дарит плохие подарки. Он помнит о тебе на Рождество. Он достаточно внимателен, чтобы позаботиться о тебе. Им не придется отправлять тебя в случайный Институт или Идрис…

Джулиан повернулся к ней лицом.

— Этого же не произойдет с тобой, да? — воскликнул он. — Потому что этого не будет. Ты останешься с нами.

— Необязательно, — ответила Эмма. Она почувствовала, как у нее сжалось сердце. От мысли о том, что она оставит Джулса, Ливви, Дрю, Тавви — даже Тая, — ее затошнило и она почувствовала себя потерянной, как будто ее вышвырнули в океан одну. — Это же ведь зависит от твоего дяди, не так ли? Захочет ли он отправить меня в Институт или будет готов забрать к себе.

Голос Джулиана прозвучал жестко. А он редко бывал жестким, а когда это происходило, его глаза становились практически черными, и он весь трясся, будто от холода.

— Это зависит не от него. Ты останешься с нами.

— Джулс… — начала Эмма и замолчала, когда с нижнего этажа донеслись голоса: Джиа и Патрик Пенхаллоу проходили по коридору. Она не знала, почему занервничала — не то чтобы им запрещалось ходить по всему дому, но сама идея того, что Консул может их застукать за тем, что они расхаживают так поздно, вызывала у нее неловкость.

— …ухмыляющийся маленький ублюдок, конечно, был прав, — говорила Джиа. Голос ее звучал раздраженно. — Не только исчезли Джейс и Клэри, но и Алек с Изабель вместе с ними. Лайтвуды совсем обезумели.

Глубокий голос Патрика прогрохотал в ответ:

— Ну, Алек, фактически, взрослый. Надеюсь, он присматривает за остальными.

Джиа издала нетерпеливый приглушенный звук. Эмма наклонилась вперед в попытке лучше ее расслышать.

— … могли хотя бы оставить записку, — говорила Джиа. — Они явно были в ярости, когда те убежали.

— Наверно, они подумали, что мы собираемся отправить их к Себастьяну.

Джиа вздохнула.

— Нелепо, учитывая то, как рьяно мы возражали против этого. Мы предполагаем, что Клэри открыла им Портал, чтобы выбраться отсюда, но то, как они заблокировали отслеживание, мы понятия не имеем. Их нигде нет на карте. Как будто они исчезли с лица земли.

— Прямо как Себастьян, — сказал Патрик. — Не дает ли это нам основание полагать, что они там же, где и он? Само это место защищает их, а не руны или какая-то другая магия?

Эмма наклонилась еще вперед, но остальные слова затихли вдалеке. Ей показалось, что она слышала упоминание о Спиральном Лабиринте, но не была уверена. Когда она снова выпрямилась, то заметила, что Джулиан смотрит на нее.

— Ты же знаешь, где они, — проговорил он, — да?

Эмма прижала палец к губам и покачала головой. Не спрашивай.

Джулиан фыркнул от смеха.

— Только ты. Как ты… Нет, не говори. Я даже не хочу знать. — Он испытующе посмотрел на нее, как он порой делал, когда пытался понять, лжет она или нет. — Ты знаешь, — сказал он, — что нет способа, чтобы отправить тебя из Института. Они должны позволить тебе остаться.

Эмма приподняла бровь.

— Я тебя слушаю, гений.

— Мы могли бы… — начал он, потом замолчал, сглотнул и снова заговорил: — Мы могли бы стать парабатай.

Он произнес это робко, наполовину отвернув от нее лицо, так что тени частично скрывало выражение его лица.

— Тогда они не смогут разделить нас, — добавил он. — Никогда.

Эмма почувствовала, как у нее сердце перевернулось.

— Джулс, стать парабатай — это очень серьезное дело, — сказала она. — Это… это навсегда.

Он посмотрел на нее, лицо его было открытым и простодушным. В Джулсе не было ни обмана, ни зла.

— А разве мы не навсегда? — спросил он.

Эмма задумалась. Она не могла представить своей жизни без Джулиана. Это своего рода черная дыра ужасного одиночества, никто никогда не понимал ее так, как он, не воспринимал ее шутки, не защищал ее так, как он — защищал не физически, а ее чувства, ее сердце. Ни с кем больше она не была так счастлива, ни на кого так не злилась или отметала нелепые идеи. Никто так не заканчивал ее предложения, не выбирал из салата огурцы, потому что она их ненавидела, не съедал корки от ее тостов или находил ключи, когда она их теряла.

— Я… — начала она, но тут из спальни внезапно донесся треск. Она обменялась испуганными взглядами с Джулианом, а потом они бросились в комнату Тая и Ливви, обнаружив Ливию сидящей на кровати, сонную и озадаченную. У окна стоял Тай и держал в руке кочергу. В середине окна красовалось отверстие, а на полу блестело оконное стекло.

— Тай! — воскликнул Джулиан, очевидно, испугавшись осколков стекла, разбросанных у босых ног его младшего брата. — Не двигайся. Я принесу метлу для стекла…

Из-под темных волос Тай взглянул на них обоих. В правой руке он что-то держал. Эмма прищурилась в лунном свете — это желудь?

— Это послание, — сказал Тай, выронив из руки кочергу. — Фейри всегда выбирают предметы из природного мира, чтобы отправить свои послания: желуди, листья, цветы.

— Хочешь сказать, это послание от фейри? — с сомнением проговорил Джулиан.

— Не будь идиотом, — сказал Тиберий. — Конечно, это послание не от фейри. Это послание от Марка. И оно адресовано Консулу.

«Должно быть, здесь день», — подумал Люк, поскольку в углу каменной комнаты свернулся Рафаэль, его тело даже во сне напряжено, темные кудри разметались по руке. Трудно было сказать, учитывая то, что за окном было видно не много, только густой туман.

— Ему нужно поесть, — сказал Магнус, глядя на Рафаэля с напряженной мягкостью, которая удивила Люка. Он и не думал, что между магом и вампиром осталась хоть какая-то симпатия. Они кружили друг вокруг друга, сколько он их знал, вежливые и занимающие различные сферы власти среди нежити Нью-Йорка.

— Вы друг друга знаете, — сказал Люк, обдумывая сказанное. Он по-прежнему опирался на стену возле узкого каменного окна, как будто вид снаружи: облака и желтоватый яд, — мог что-то ему рассказать.

Магнус вскинул бровь — он всегда так делал, когда кто-то задавал явно глупый вопрос.

— Я хотел сказать, — пояснил Люк, — что вы знали друг друга. До этого.

— До чего? До твоего рождения? Позволь мне, оборотень, кое-что для тебя прояснить. Практически все в моей жизни происходило до твоего рождения. — Взгляд Магнуса задержался на спящем Рафаэле; несмотря на резкость в голосе, выражение его лица оставалось почти нежным. — Пятьдесят лет назад, — сказал он, — в Нью-Йорке, ко мне пришла женщина и попросила спасти ее сына от вампира.

— И вампиром был Рафаэль?

— Нет, — ответил Магнус. — Рафаэль был ее сыном. Я не смог его спасти. Было слишком поздно. Он уже обратился. — Он вздохнул, и в его глазах Люк вдруг увидел очень большой возраст, мудрость и скорбь веков. — Вампир убил всех его друзей. Не знаю, почему он обратил именно Рафаэля. Он что-то в нем увидел. Волю, силу, красоту. Я не знаю. Он был еще ребенком, когда я нашел его — ангел Караваджо, написанный кровью.

— Он до сих пор ребенок, — сказал Люк. Рафаэль всегда напоминал ему ставшего плохим хориста, с его милым молодым личиком и черными глазами старше возраста луны.

— Не для меня, — сказал Магнус. Он вздохнул. — Надеюсь, он это переживет. Нью-Йоркским вампирам нужен кто-то, кто бы управлял их кланом, а Морин едва ли на это способна.

— Ты надеешься, что Рафаэль это переживет? — спросил Люк. — Да ладно… сколько людей он убил?

Магнус обратил на него свои холодные глаза.

— А у кого из нас руки не в крови? Что ты, Люциан Греймарк, сделал, чтобы создать свою стаю — две стаи — оборотней?

— Это другое. Это была необходимость.

— А что ты делал, когда состоял в Круге? — потребовал Магнус.

На это Люку было нечего ответить. Он ненавидел вспоминать об этих днях. Днях крови и серебра. Днях рядом с Валентином, говорящим, что все хорошо, заглушающим его совесть.

— Сейчас я беспокоюсь о своей семье, — сказал он. — Беспокоюсь о Клэри, Джослин и Аматис. Я не могу беспокоиться еще и о Рафаэле. А ты — я думал, ты беспокоишься об Алеке.

Магнус выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Я не хочу говорить об Алеке.

— Хорошо. — Люк больше ничего не сказал, лишь прислонился к холодной каменной стене и наблюдал за тем, как Магнус возился с цепями. Мгновение спустя Магнус снова заговорил:

— Сумеречные охотники, — произнес он. — Они пробираются в твою кровь, забираются под кожу. Я был с вампирами, оборотнями, фейри, магами, как я — и людьми, множеством хрупких людей. Но я всегда твердил себе, что не отдам своего сердца Сумеречному охотнику. Я почти любил их, был очарован ими — порой целыми поколениями: Эдмунд, Уилл, Джеймс и Люси… те, кого я спас и кого не смог. — На секунду его голос сдавило, и Люк, в изумлении глядя на него, понял, что это были самые настоящие и истинные эмоции Магнуса Бейна, которые он когда-либо видел. — И Клэри я тоже любил, потому что видел, как она росла. Но я никогда не был влюблен в Сумеречного охотника до Алека. Поскольку в них течет кровь ангелов, а любовь ангела — это высшая и священная вещь.

— Разве это плохо? — спросил Люк.

Магнус пожал плечами.

— Иногда дело доходит до выбора, — сказал он. — Между спасением одного человека и спасением всего мира. Я видел, как это происходит, и я достаточно эгоистичен, потому что хочу, чтобы любимый человек выбрал меня. Но нефилимы всегда выберут мир. Я гляжу на Алека и чувствую себя Люцифером в Потерянном раю. «И посрамленный Дьявол почувствовал могущество Добра». Он имел в виду его классическое понимание. «Могущество», которое внушает трепет. А трепет — это хорошо, но он отравляет любовь. Любовь должна быть между равными.

— Он всего лишь мальчишка, — сказал Люк. — Алек… он неидеален. А ты не падший.

— Мы все падшие, — сказал Магнус, завернулся в свои цепи и замолчал.

— Ты должно быть меня разыгрываешь, — сказала Майя. — Здесь? Серьезно?

Бэт потер пальцами шею, взъерошив свои короткие волосы.

— Это колесо обозрения?

Майя медленно покружилась. Они стояли в затемненном огромном магазине «Toys «R» Us» на Сорок второй стрит. За окнами неоновые огни Таймс-Сквер подсвечивали ночь синим, красным и зеленым. Магазин тянулся вверх рядами игрушек: яркие пластмассовые супергерои, плюшевые медведи, розовые и блестящие Барби. Над ними возвышалось колесо обозрения, на каждой металлической распорке болталась пластиковая кабинка, украшенная наклейками. Майя смутно помнила, как мама брала ее и брата покататься на колесе, когда им было по десять лет. Даниэль пытался вытолкнуть Майю через край, чем заставлял ее плакать.

— Это… безумие, — прошептала она.

— Майя. — Это был один из молодых волков, тощий, нервный и с дредами. Майя работала над их привычкой звать ее «леди» или «мадам» и всем, чем угодно, кроме Майи, даже если она временно возглавляла стаю. — Мы все здесь осмотрели. Если здесь и были охранники, то их кто-то уже убрал.

— Отлично. Спасибо. — Майя взглянула на Бэта, который пожал плечами. С ними было еще около пятнадцати волков из стаи, которые среди Диснеевских принцесс и мягких оленей выглядели нелепо. — Не мог бы ты…

Вдруг колесо обозрения начало вращаться со скрипом и стоном. Майя отпрыгнула назад, чуть не врезавшись в Бэта, который взял ее за плечи. Они оба уставились на то, как колесо начало крутиться и заиграла музыка — Майя была уверена, что играла «Этот маленький мир», но слов не было, лишь резкая инструментальная мелодия.

— Волки! О-о-о! Во-о-олки! — пропел голос, и от заставленной леденцами витрины отошла Морин, босиком и словно диснеевская принцесса в розовом платье и радужной диадеме. За ней следовали около двадцати вампиров с бледными лицами в тусклом свете, как у кукол или манекенов. Прямо за ней шагала Лили, ее черные волосы были идеально собраны сзади, каблуки цокали по полу. Она оглядела Майю с головы до ног, как будто никогда раньше ее не видела.

— Привет, привет! — пробормотала Морин. — Я так рада с тобой познакомиться.

— Я тоже рада знакомству, — сухо проговорила Майя. Она протянула руку, чтобы пожать ладонь Морин, но та лишь хихикнула, выудила блестящую палочку из соседней коробки и помахала ею в воздухе.

— Мне так жаль слышать, что Себастьян убил всех твоих друзей, — сказала Морин. — Гадкий мальчишка.

При виде лица Джордана, от воспоминания о тяжелом беспомощном теле у нее на руках Майя вздрогнула.

Она собралась с духом.

— Вот об этом я и хотела поговорить с тобой, — сказала она. — Себастьян. Он пытается угрожать нежити… — Она замолчала, когда Морин, что-то напевая, начала взбираться на вершину стопки коробок с Рождественскими Барби, каждая была одета в красно-белую мини-юбку в духе Санты. — Пытается натравить нас на Сумеречных охотников, — продолжила Майя в легком замешательстве. Морин вообще не обращала на нее внимания: — Если мы объединимся…

— О, да, — сказала Морин, усаживаясь на самую верхнюю коробку. — Мы должны объединиться против Сумеречных охотников. Определенно.

— Нет, я сказала…

— Я слышала, что ты сказала. — Глаза Морин сверкнули. — Это было глупо. У вас, оборотней, всегда полно глупых идей. Себастьян не такой уж милашка, но Сумеречные охотники еще хуже. Они придумывают глупые правила и заставляют нас им следовать. Они крадут у нас.

— Крадут? — Майя откинула голову назад, чтобы видеть Морин.

— Они украли у меня Саймона. Он был у меня, а теперь его нет. Я знаю, кто его забрал. Сумеречные охотники.

Майя встретилась с глазами Бэта. Он смотрел на нее. Она поняла, что забыла рассказать ему о влюбленности Морин в Саймона. Ей придется посвятить его в это позже — если вообще будет это позже. Вампиры позади Морин выглядели не просто слегка голодными.

— Я попросила тебя о встрече со мной, чтобы мы могли создать союз, — сказала Майя настолько мягко, как если бы пыталась не спугнуть животное.

— Люблю союзы, — сказала Морин и спрыгнула с коробок. Где-то она схватила огромный леденец с разноцветными завитками и начала снимать с него упаковку. — Если мы создадим союз, то сможем стать частью вторжения.

— Вторжения? — Майя вскинула брови.

— Себастьян собирается вторгнуться в Идрис, — сказала Морин, бросив на пол пластиковую обертку. — Он будет с ними сражаться и победит, а потом мы поделим мир, все мы, и он отдаст нам всех людей, которых мы захотим съесть… — Она откусила леденец и скривилась. — Фу. Ну и гадость. — Она выплюнула конфету, но та уже окрасила ее губы в красный и синий.

— Понимаю, — проговорила Майя. — В этом случае — безусловно, позволь нам объединиться против Сумеречных охотников.

Она почувствовала, как Бэт рядом с ней напрягся.

— Майя…

Она проигнорировала его, шагнув вперед. Она протянула свое запястье.

— Кровь скрепляет союз, — сказала она. — Так говорится в старых законах. Выпей мою кровь, чтобы скрепить наш договор.

— Майя, нет, — произнес Бэт, она бросила на него успокаивающий взгляд.

— Все должно быть сделано так, — сказала Майя.

Морин ухмылялась. Она отбросила в сторону конфету, которая разбилась о пол.

— О, как весело, — проговорила она. — Как кровные сестры.

— Вроде того, — сказала Майя, собираясь с духом, когда маленькая девочка взяла ее за руку. Маленькие пальчики Морин переплелись с ее собственными. Они были холодными и липкими от сахара. Раздался щелчок, когда вылезли клыки Морин. — Вроде…

Зубы Морин впились в запястье Майи. Она и не пыталась быть нежной: руку Майи пронзила боль, и она охнула. Волки за ее спиной беспокойно зашевелились. Она слышала тяжелое дыхание Бэта, который с трудом сдерживался, чтобы не броситься на Морин и не оттащить ее.

Морин с улыбкой сглотнула, ее зубы крепко впивались в руку Майи. Кровеносные сосуды в руке пульсировали от боли, она встретилась со взглядом Лили поверх головы Морин. Та холодно улыбнулась.

Вдруг Морин подавилась и отпрянула назад. Она прижала руку ко рту, губы отекли, как во время аллергической реакции на укус пчелы.

— Больно, — сказала она, а потом от губ по всему лицу поползли трещины. Все тело задергалось. — Мама, — слабым голосом прошептала она и начала рассыпаться. Волосы превратились в пепел, потом стала отваливаться кожа, обнажая под ней кости. Майя отступила назад, запястье пульсировало, когда платье Морин упало на пол, розовое, сверкающее… и пустое.

— Святая… Что произошло? — потребовал Бэт и поймал Майю, когда та споткнулась. Ее порванное запястье уже начало заживать, но она чувствовала легкое головокружение. Вокруг слышалось бормотание волчьей стаи. Еще больше встревожившись, вампиры сбились в кучу и стали перешептываться, их бледные лица источали яд и ненависть.

— Что ты сделала? — потребовал один из них, блондин с пронзительным голосом. — Что ты сделала с нашим лидером?

Майя уставилась на Лили. Выражение лица девушки было холодным и пустым. Впервые Майя ощутила стянувшуюся в грудной клетке нить паники. Лили…

— Святая вода, — сказала Лили. — В ее венах. — Она до этого ввела ее с помощью шприца, чтобы Морин отравилась.

Светловолосый блондин обнажил зубы, на своих местах появились клыки.

— У предательства есть последствия, — сказал он. — Оборотни…

— Перестань, — сказала Лили. — Она это сделала, потому что я попросила ее об этом.

Майя выдохнула, почти удивленно, но ее накрыла волна облегчения. Лили оглядела остальных вампиров, которые в замешательстве смотрели на нее.

— Себастьян Моргенштерн — наш враг, как и враг для всей нежити, — сказала Лили. — Если он уничтожит Сумеречных охотников, в следующий момент обратит свое внимание на нас. Его армия Омраченных воинов убьет Рафаэля, а потом погубит Детей Ночи. Морин никогда бы этого не увидела. Она бы привела нас всех к уничтожению.

Майя встряхнула запястьем и повернулась к стае.

— Мы с Лили договорились, — сказала она. — Это был единственный путь. Союз между нами, это было искренне. Теперь это наш шанс, когда армия Себастьяна малочисленна, а Охотники все еще сильны. Сейчас самое время, когда мы можем изменить ситуацию. Сейчас самое время, когда мы можем отомстить за тех, кто погиб у Претора.

— Кто поведет нас? — проскулил светловолосый вампир. — Тот, кто убил предыдущего лидера, занимает должность лидера, но нас не может вести оборотень. — Он взглянул на Майю. — Без обид.

— Все в порядке, — пробормотала она.

— Это я убила Морин, — сказала Лили. — Майя была лишь оружием, которое я направляла, но план был моим, за ним скрывалась моя рука. Я поведу. Если никто не возражает.

Вампиры в замешательстве посмотрели друг на друга. Бэт, к удивлению и изумлению Майи, громко в тишине хрустнул пальцами.

Красные губы Лили изогнулись.

— Я так и думала. — Она шагнула к Майе, изящна обходя платье с пачкой и кучку пепла — все, что осталось от Морин. — А сейчас, — сказала она. — Почему бы нам не обсудить наш союз?

— Пирог я не приготовил, — заявил Алек, когда в большую центральную часть пещеры вернулись Джейс и Клэри. Он лежал на спине, на неразвернутом одеяле, положив под голову ватную куртку. В ямке дымил костер, пламя отбрасывало на стены удлиненные тени.

Он разложил провизию: хлеб, шоколад, орехи, батончики мюсли, воду и помятые яблоки. Клэри почувствовала, как у нее сжался желудок от одной только мысли, что она голодна. Рядом с едой стояли три пластиковые бутылки: две с водой, потемнее — с вином.

— Пирог я не приготовил, — повторил Алек, выразительно жестикулируя одной рукой, — по трем причинам. Во-первых, потому что у меня нет ингредиентов для пирога. Во-вторых, я, на самом деле, не умею готовить пирог.

Он помолчал, явно выжидая.

Сняв меч и прислонив его к стене пещеры, Джейс осторожно спросил:

— А в-третьих?

— Потому что я не твоя сучка, — сказал Алек, явно довольный собой.

Клэри не смогла сдержать улыбки. Она расстегнула свой ремень с оружием и осторожно положила у стены; Джейс, расстегивающий свой, закатил глаза.

— Знаешь, это вино должно было использоваться в антисептических целях, — сказал Джейс, элегантно развалившись на земле рядом с Алеком. Клэри села рядом с ним. Каждый мускул в ее теле сопротивлялся — даже месяцы тренировок не подготовили ее к одному дню обезвоживающего похода по раскаленному песку.

— В вине не так много алкоголя, чтобы использовать его в антисептических целях, — заметил Алек. — Кроме того, я не пьян. Я размышляю.

— Точно. — Джейс стащил яблоко, мастерски разрезал его на две части и одну половинку протянул Клэри. Она откусила фрукт и вспомнила: их первый поцелуй со вкусом яблок.

— Итак, — сказала она. — О чем же ты размышляешь?

— О том, что происходит дома, — ответил Алек. — О том, что они, наверно заметили наше исчезновение и всякое такое. Мне жалко Алину и Хелен. Мне бы хотелось их предупредить.

— А тебе не жалко твоих родителей? — спросила Клэри.

— Нет, — после долгой паузы сказал Алек. — У них был шанс поступить правильно. — Он перевернулся набок и посмотрел на них. В свете костра его глаза были невероятно синими. — Я всегда считал, что быть Сумеречным охотником означает, что я должен одобрять то, что делает Конклав, — сказал он. — Иначе, я думал, что не предан им. Я находил для них оправдания. Всегда. Но мне казалось, что каждый раз, когда нам приходилось бороться, мы сражались на два фронта. Мы сражались с врагом и с Конклавом. Я не… я просто не знаю, что теперь чувствую.

Джейс ласково улыбнулся ему по другую сторону костра.

— Бунтарь, — сказал он.

Алек скривился и приподнялся на локтях.

— Не смейся надо мной, — огрызнулся он с такой силой, что Джейс удивился. Для большинства людей его выражения лица нельзя было прочитать, но Клэри достаточно хорошо его знала, чтобы распознать быструю вспышку боли, промелькнувшую на его лице, и тревоги, когда он наклонился вперед, чтобы ответить Алеку — в этот момент ворвались Изабель и Саймон. Изабель раскраснелась, но скорее всего от бега, а не от страсти. Бедный Саймон, весело подумала Клэри — это веселье почти тут же испарилось, когда она увидела их лица.

— Восточный коридор заканчивается дверью, — без предисловий начала Изабель. — Ворота, как те, через которые мы прошли, но они сломаны. И там демоны, летающего типа. Сюда они не подлетят близко, но их можно увидеть. Кто-то, наверно, должен следить, на всякий случай.

— Я буду, — вызвался Алек, вставая. — Я все равно не буду спать.

— Я тоже. — Джейс вскочил на ноги. — Тем более, кто-то должен тебе составить компанию. — Он посмотрел на Клэри, которая одарила его обнадеживающей улыбкой. Она знала, что Джейс ненавидел, когда Алек злился на него. Она, конечно, не знала, то ли он благодаря связи с парабатай чувствовал разлад, то ли это обычная эмпатия, а может и то, и другое.

— Здесь три луны, — сказала Изабель и села рядом с едой, потянувшись к батончику мюсли. — И Саймон считает, что видел город. Город демонов.

— Но я не уверен, — быстро добавил Саймон.

— Судя по книгам, у Эдома есть столица под названием Идумея, — сказал Алек. — Там может что-то быть. Мы будем следить. — Он наклонился за своим луком и направился по восточному коридору. Джейс схватил клинок серафимов, быстро поцеловал Клэри и последовал за ним. Клэри перевернулась набок и уставилась на огонь, позволив тихому бормотанию разговора Изабель и Саймона усыпить ее.

Джейс почувствовал, как у него ломило мышцы в спине и шее, когда он опустился между камнями, сползая вниз, пока не прислонился спиной к самому большому, и стараясь не вдыхать слишком глубоко едкий воздух. Он слышал, как Алек сел рядом с ним, грубый материал его снаряжения царапнул по земле. Лунный свет отражался от лука, когда он положил его на колени и стал всматриваться в пейзаж.

Три луны низко висели в небе; каждый фрагмент казался раздувшимся и огромным, цвета вина, и сейчас они окрашивали пейзаж своим кровавым свечением.

— Ты будешь вообще говорить? — спросил Джейс. — Или это один из тех моментов, когда ты злишься на меня, поэтому ничего не говоришь?

— Я не злюсь на тебя, — сказал Алек. Он провел рукой в кожаном наруче по луку, лениво постукивая пальцами по дереву.

— А я думал, что ты можешь, — сказал Джейс. — Если бы я не согласился искать убежище, то на меня бы не напали. Я подверг всех нас опасности…

Алек сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Луны немного поднялись в небе, и теперь отбрасывали свое темное сияние на его лицо. Он выглядел молодым, с грязными и спутанными волосами и порванной куртке.

— Нам было известно о рисках, когда мы согласились отправиться сюда с тобой. Мы подписались на смерть. Хочу заметить, что я все же предпочел бы выжить, но мы сделали свой выбор.

— Когда ты в первый раз увидел меня, — сказал Джейс, глядя на свои руки, обвивающие колени, — готов поспорить, ты не думал: «Он убьет меня».

— В первый раз, когда я увидел тебя, мне хотелось, чтобы ты вернулся в Идрис. — Джейс недоверчиво покосился на Алека, тот пожал плечами. — Ты же знаешь, я не люблю меняться.

— Хотя я стал тебе нравиться все больше и больше, — уверенно заявил Джейс.

— В итоге, — согласился Алек. — Как мох или кожная болезнь.

— Ты меня любишь. — Джейс откинул голову на камень, глядя усталым взглядом на мертвый пейзаж. — Думаешь, нам надо было оставить записку Маризе и Роберту?

Алек сухо рассмеялся.

— Думаю, они поймут, куда мы ушли. В конце концов. Может, меня и не волнует, поймет ли отец. — Алек откинул голову назад и вздохнул. — О, Боже, я говорю такими штампами, — с отчаянием проговорил он. — И почему меня это волнует? Если отец решил, что ненавидит меня, потому что я не традиционен, он не стоит боли, да?

— Не смотри на меня, — сказал Джейс. — Мой приемный отец был массовым убийцей. И меня до сих пор волнует, что он думает. Мы на это запрограммированы. По сравнению с ним твой отец всегда казался отличным.

— Конечно, он тебя любит, — сказал Алек. — Ты гетеросексуал и не ждешь много от отца.

— Думаю, это можно вырезать на моем надгробии: «Он был гетеросексуалом и не ждал многого».

Алек улыбнулся — быстрая вымученная улыбка. Джейс строго посмотрел на него.

— Ты уверен, что не сердишься? Мне кажется, ты немного злишься.

Алек посмотрел на небо над головой. Сквозь облака не было видно звезд, только желто-черные пятна.

— Не все крутится вокруг тебя.

— Если тебе не хорошо, то только скажи мне, — проговорил Джейс. — Мы все находимся в состоянии стресса, но мы должны держаться вместе настолько, насколько мы…

Алек развернулся к нему. В его глазах читалось недоверие.

— Мне нехорошо? А тебе было бы каково? — потребовал он. — Как бы ты себя чувствовал, если бы именно Клэри забрал Себастьян? Если бы ее нужно было спасать, но при этом мы не знали бы, мертва она или жива? Как бы ты себя чувствовал?

Джейс почувствовал, будто Алек ударил его. А еще он почувствовал, что заслужил это. Ему потребовалось несколько попыток, чтобы выговорить следующие слова:

— Я… я был бы разбит на части.

Алек поднялся на ноги. На фоне красно-синего неба вырисовывались его очертания, сияние разбитых лун отражалось от земли. Джейс видел каждую грань его выражения лица — все, что он копил. Он подумал о том, как Алек убил рыцаря-фейри во Дворе: холодно, быстро и безжалостно. Ничто из этого не было похоже на Алека. И все же Джейс не переставал думать о том, что привело его к этой холодности: боль, злость, страх.

— Вот, — произнес Алек, показывая на себя. — Вот он я, разбитый на куски.

— Алек…

— Я не такой, как ты, — сказал Алек. — Я… я не могу все время создавать идеальную видимость. Я могу шутить, могу пытаться, но есть пределы. Я не могу…

Джейс вскочил на ноги.

— Но тебе не нужно создавать видимость, — в замешательстве проговорил он. — Тебе не нужно притворяться. Ты можешь…

— Я могу сломаться? Мы оба знаем, что это неправда. Мы должны держать себя в руках, и все эти годы, что я наблюдал за тобой, я видел, что ты держался. Я наблюдал за тобой, когда ты думал, что твой отец умер, когда ты думал, что Клэри — твоя сестра, я наблюдал за тобой, и так ты выжил. Поэтому я тоже должен выжить, тогда я смогу сделать то же самое.

— Но ты — не я, — проговорил Джейс. Он почувствовал, будто спокойная земля под его ногами треснула наполовину. Когда ему было десять лет, он строил свою жизнь на фундаменте Лайтвудов, особенно Алека. Он всегда считал, что как парабатай они всегда будут рядом, что в случае разбитого сердца Алека найдется он, как и для него — Алек. Но теперь он понял с ужасом, что мало задумывался об Алеке с тех пор, как забрали заложников, не думал о том, что для него значат каждый час, каждая минута без вестей о том, жив ли или мертв Магнус. — Ты лучше.

Алек уставился на него, его грудь быстро поднималась и опускалась.

— Что ты себе представлял? — резко спросил он. — Когда мы проходили в этот мир? Я видел твое выражение лица, когда мы нашли тебя. Ты не воображал «ничего». Из-за «ничего» ты бы так не выглядел.

Джейс покачал головой.

— А что ты видел?

— Я видел Зал Договоров. Там проходил огромный банкет в честь победы, и все были там. Макс был там. И ты, И Магнус, и все, а отец толкал речь о том, что я был лучшим воином, которого он когда-либо видел… — Его голос оборвался. — Я никогда не думал, что хочу быть лучшим воином, — сказал он. — Я всегда считал, что доволен быть темной звездой рядом с твоей сверхновой. Я хочу сказать, что у тебя ангельский дар. Я мог тренироваться и тренироваться… Но я никогда не стал бы как ты.

— Ты и не захотел бы, — сказал Джейс. — Это не ты.

Дыхание Алека замедлилось.

— Я знаю, — сказал он. — Я не завидую. Я всегда знал, с самого первого раза, что все считали тебя лучше меня. Мой отец так считал. Конклав так считал. Иззи и Макс смотрели на тебя как на великого воина, на которого они хотели походить. Но в тот день, когда ты попросил меня стать твоим парабатай, я знал, что ты достаточно доверяешь мне, чтобы попросить у меня помощи. Ты говорил мне, что не хочешь быть одиноким самостоятельным воином, чтобы все делать в одиночку. Тебе нужен был я. Так что я осознал, что есть только один человек, который не считал тебя лучше меня. Ты сам.

— Есть множество разных способов быть лучше, — проговорил Джейс. — Я знал это даже тогда. Я мог быть физически сильнее, но у тебя самое правдивое сердце из всех, кого я знал, и самая сильная вера в людей, и в этом, на что я мог только надеяться, ты лучше меня.

Алек удивленно посмотрел на него.

— Лучшее, что сделал для меня Валентин, — послал мне тебя, — добавил Джейс. — Конечно, и твоих родителей, но тебя в особенности. Тебя, Иззи и Макса. Если бы не ты, то я стал бы как Себастьян. И хотел бы вот этого. — Он показал рукой на пустырь перед ними. — Хотел бы быть королем пустоши черепов и трупов. — Джейс замолчал, вглядываясь вдаль. — Ты это видел?

Алек покачал головой.

— Я ничего не вижу.

— Свет, вызванный чем-то. — Джейс всматривался в тени пустыни. Он вытащил из-за пояса клинок серафимов. В лунном свете, еще даже не активированный, чистый адамас светился рубиновым блеском. — Жди здесь, — сказал он. — Охраняй вход. Я пойду посмотрю.

— Джейс… — начал Алек, но тот уже бросился вниз по склону, перепрыгивая с камня на камень. Когда он приблизился к подножию холма, камни стали бледнее в цвете и начали крошиться под ногами, когда он наступал на них. В конце концов, они уступили место порошкообразному песку, испещренному огромными изогнутыми глыбами. Пейзаж усеяли несколько возвышающихся объектов: деревья, которые выглядели так, будто окаменели на месте из-за какого-то внезапного взрыва, солнечной вспышки.

Позади него находился Алек и вход в туннели. Впереди — опустошение. Джейс начал осторожно пробираться среди разрушенных камней и мертвых деревьев. Пока он двигался, то снова это увидел — стремительную вспышку, что-то живое среди однообразия. Он повернул к нему, осторожно ставя ноги прямо одну перед другой.

— Кто здесь? — крикнул он, а потом нахмурился. — Конечно, — добавил он, обращаясь к темноте вокруг, — даже я, будучи Сумеречным охотником, видел достаточно фильмов, чтобы знать, что того, кто кричит «Кто здесь?», немедленно убивают.

В воздухе эхом раздался шум — вздох, глоток прерывистого дыхания. Джейс напрягся и стремительно двинулся вперед. Вот оно: тень, появляющаяся из темноты в форме человека. Женщина, скрючившаяся на коленях, в бледном платье, покрытом грязью и кровью. Похоже, она плачет.

Джейс крепче сжал рукоять своего клинка. В своей жизни он повстречал достаточно демонов, которые притворялись беспомощными или которые наоборот принимали свою истинную сущность, чтобы скорее вызвать меньше симпатии, чем подозрения.

— Дума, — прошептал он, и лезвие вспыхнуло светом. Теперь он видел женщину более четко. У нее были длинные волосы, спадающие вниз и смешивающиеся с выжженной землей, и железный круг вокруг лба. В тени ее волосы имели красноватый цвет, цвет старой крови, и на мгновение, прежде чем она встала и повернулась к нему, он подумал о Королеве Благого Дома…

Но это была не она. Эта женщина — Сумеречный охотник. И даже больше. На ней белые одежды Железной Сестры, перевязанные под грудью, а в глазах горит тусклый оранжевый огонь. Темные руны изуродовали ее щеки и лоб. Руки были прижаты к груди. Сейчас она их разомкнула и опустила по бокам. Джейс почувствовал, как воздух в его легких стал холодным, когда увидел огромную рану у нее на груди, кровь текла по белой ткани ее платья.

— Ты ведь знаешь меня, Сумеречный охотник? — спросила она. — Я сестра Магдалена из Железных Сестер, которую ты убил.

Джейс сглотнул пересохшим горлом.

— Это не она. Ты демон.

Она покачала головой.

— Я была проклята за свое предательство Конклава. Когда ты убил меня, я пришла сюда. Этой мой ад, и я брожу по нему. Никогда не исцеляясь, постоянно кровоточа. — Она показала назад, и он увидел позади нее шаги, ведущие к этому месту — следы босых ног, очерченные кровью. — Вот, что ты сделал со мной.

— Это был не я, — хрипло проговорил он.

Она склонила голову набок.

— Разве? — сказала она. — Ты не помнишь?

И он вспомнил: маленькую художественную мастерскую в Париже; Чашу из адамаса; Магдалену, которая не ожидала нападения, когда он выхватил свой клинок и ударил ее; выражение ее лица, когда она, умирая, упала напротив рабочего стола…

Кровь на его клинке, на его руках, на одежде. Не кровь демона или ихор. Не кровь врага. А кровь Сумеречного охотника.

— Ты помнишь, — сказала Магдалена, склонив голову набок с легкой улыбкой. — Откуда демону знать такие вещи, Джейс Эрондейл?

— Это… не мое имя, — прошептал Джейс. Кровь в венах была горячей, она сдавливала ему горло, не давая произнести слова. Он подумал о серебряной шкатулке с птицами на ней, изящных цаплях в воздухе, истории одного великого семейства Сумеречных охотников, изложенной в книгах, письмах и фамильных ценностях, и его ощущения, будто не заслужил дотрагиваться до содержимого.

Выражение ее лица дернулось, как будто она не совсем понимала, что он сказал, но она двинулась плавно, ступая к нему по растрескавшейся земле.

— Тогда кто ты? У тебя нет права претендовать на имя Лайтвуда. Ты Моргенштерн? Как Джонатан?

Джейс вздохнул, отчего его горло обожгло словно огнем. Все тело было скользким от пота, руки дрожали. Все в нем кричало о том, что он должен броситься вперед, должен проткнуть создание Магдалены своим клинком серафимов, но он продолжал видеть, как она падает, умирает в Париже и как он стоит над ней, осознавая, что только что сделал, что он убийца, и как можно дважды убить одного и того же человека…

— Тебе понравилось, да? — прошептала она. — Быть связанным с Джонатаном, быть с ним одним целым? Это освободило тебя. Теперь ты можешь сказать, что тебя вынудили сделать все, что ты сделал, что действовал не ты, что ты не вонзал в меня клинок, но мы оба знаем правду. Узы Лилит — лишь оправдание для того, чтобы сделать то, что ты желал совершить.

«Клэри», — с болью подумал он. Если бы она была тут, то он бы уцепился за ее необъяснимую убежденность, ее веру, что внутри он хороший, веру, которая служила крепостью, в которую можно въехать без сомнений. Но ее здесь не было, и он был один в этой выжженной мертвой земле, в той же мертвой земле…

— Ты видел это, не так ли? — прошипела Магдалена, и она уже почти была на нем, ее глаза вспыхивали оранжевым и красным. — Эту выжженную землю, все разрушения, и как ты господствуешь над ней? Таким было твое видение? Желание твоего сердца? — Она поймала его запястье, и ее голос, ликующий, больше не человеческий, стал громче: — Думаешь, твой темный секрет заключается в том, что ты хочешь быть как Джонатан? Но я расскажу тебе твой настоящий секрет, самый темный секрет. Ты уже он.

— Нет! — закричал Джейс и вскинул вверх свой клинок — огненная дуга в небе. Она дернулась назад, и на мгновение Джейс подумал, что огонь его клинка опалил край ее одежды, перед глазами вспыхнуло пламя. Он почувствовал жжение, мышцы в руках и вены скрутило, он услышал, что крик Магдалены стал гортанным и нечеловеческим. Он отшатнулся…

И понял, что из него изливается пламя, оно вырывается из его рук и кончиков пальцев волнами, летящими через пустыню и взрывающими все перед ним. Он увидел, как Магдалена скорчилась, превратившись во что-то отвратительное, отталкивающее и с щупальцами, а потом с криками задрожала и обернулась в пепел. Он увидел, что земля почернела и замерцала, когда он упал на колени, его клинок серафимов растаял в огне, который окружал его. Он подумал: «Я сгорю до смерти здесь», — когда пламя ревело над равниной, заслоняя небо.

Но он не боялся.