Или «93-й год»)

«Отверженные». «Собор Парижской богоматери», написанный Гюго в момент Июльской революции, а затем драмы 30-х годов отражали в себе революционные настроения писателя, его возмущение реакцией периода Реставрации и Июльской монархии. В этих произведениях большую роль играли народная масса, ее движение. В романах 60-х годов на первый план выступает романтическая титаническая личность.

В основе сюжета романов 60-х годов — «Отверженные», «Труженики моря», «Человек, который смеется» — борьба одной личности против какой-то внешней силы. Так, Жан Вальжан один выступает против буржуазного закона; один выступает Жилиат в «Тружениках моря» против стихии моря; один выступает и Гуинплен против английской знати.

В романе «Отверженные» Жан Вальжан, проститутка Фантина, беспризорные дети — Козетта, Гаврош — представляют собой мир «отверженных», мир людей, которых буржуазное общество выбрасывает за борт и по отношению к которым оно особенно жестоко. Но, рисуя этот мир, Гюго не ставит перед собой цели раскрыть социальные противоречия во всем их многообразии. У него цель другая. Он исходит из морального принципа. Не случайно он противопоставляет в романе епископа Мириэля и полицейского инспектора Жавера. Правда, они даже не встречаются в романе; но, сталкивая в их образах различные принципы, которые они исповедуют, Гюго как бы проверяет эти принципы на судьбе главного героя Жана Вальжана.

Жан Вальжан попадает на каторгу за кражу хлеба для голодных детей своей сестры. Придя на каторгу честным человеком, он через 19 лет возвращается оттуда законченным преступником. Он в полном смысле слова отверженный; его никто не хочет пустить к себе ночевать, даже собака выгоняет его из своей конуры. Его приютил епископ Мириэль, считающий, что его дом принадлежит каждому, кто в нем нуждается, поэтому он никогда не запирает дверей этого дома. Жан Вальжан проводит у него ночь и на другое утро исчезает из дома, унеся с собой серебро. Пойманный полицией, он не собирается отрицать своего преступления, ибо все улики против него. Но епископ заявляет полицейским, что Жан Вальжан не украл серебро, а получил в подарок от него. При этом епископ говорит Жану Вальжану: «Сегодня я купил вашу душу у зла и отдаю ее добру». Этот поступок производит на каторжника потрясающее впечатление; с этого момента он перерождается и становится таким же святым, как епископ Мириэль.

Большую роль в судьбе Жана Вальжана играет полицейский инспектор Жавер. Это по-своему честный человек. Он представитель закона и власти, его дело — карать преступление. Он считает Жана Вальжана преступником и преследует его. Но вот однажды Вальжану представляется возможность убить Жавера, который захвачен в качестве пленника во время баррикадных боев в 1832 г. Однако Жан Вальжан не убивает своего врага, а отпускает его. Он поступает так, как в свое время поступил с ним епископ Мириэль.

В душе Жавера это производит полный переворот. Жавер преследовал Жана Вальжана из чувства долга, но теперь, после его благородного поступка, нарушились все представления полицейского о долге. Жавер не выдерживает противоречия, возникшего в его душе, и кончает самоубийством.

В этом романе Гюго, как и всюду, остается на идеалистической точке зрения в оценке мира; есть, по его мнению, две справедливости: справедливость высшего порядка и справедливость низшая. Последняя выражена в законе, на котором построена жизнь общества. Закон за совершенное преступление наказывает человека. Носителем этого принципа справедливости является в романе Жавер. Но есть справедливость иная. Носителем ее оказывается епископ Мириэль. С точки зрения епископа Мириэля зло и преступление должны не наказываться, а прощаться, и тогда само преступление пресекается. Закон не уничтожает зла, а усугубляет его. Так было с Жаном Вальжаном. Пока его держали на каторге, он оставался преступником. Когда епископ Мириэль простил совершенное им преступление, он переделал Жана Вальжана. Жавер гибнет в романе и своей гибелью демонстрирует несостоятельность той справедливости, которая выражена в человеческом законе и которая, по мнению Гюго, должна уступить принципу высшей христианской справедливости, воплощенной в образе епископа Мириэля.

Итак, по Гюго моральные законы в конечном счете регулируют отношения людей; социальные же законы выполняют лишь второстепенную служебную роль. В своем романе Гюго пытается конкретизировать это положение. Он заставляет Жана Вальжана, получившего значительное состояние, приняться за чисто буржуазное предприятие, проводя принцип милосердия в жизнь: он не жестокий, бесчеловечный эксплуататор, а милосердный человек, любящий ближних, помогающий им. Эта попытка притянуть идею милосердия к буржуазному предпринимательству остается неубедительной и слабой.

Гюго не стремится в своем романе глубоко раскрыть законы социальной жизни. В этом смысле он вовсе не похож на «доктора социальных наук» Бальзака. Социальные процессы у Гюго на втором плане. Он стремится доказать, что сама социальная проблема будет разрешена только тогда, когда разрешится проблема моральная.

В предисловии к роману Гюго объясняет, что им руководило, когда он писал свой роман: «Общество, которое допускает бедность и несчастье, человечество, которое допускает войну, мне кажутся обществом и человечеством низшего рода, а я стремлюсь к обществу и человечеству высшему». С этой целью, говорит он, и был написан роман «Отверженные».

И далее он продолжал: «До тех пор... пока не будут разрешены три вопроса нашего времени: унижение пролетариата, падение женщины вследствие голода, поглощение детей мраком ночи, до тех пор, пока будут существовать невежество и нищета, книги, подобные этой, не бесполезны».

Глубокие демократические симпатии продиктовали Гюго лучшие страницы в романе «Отверженные», посвященные народному восстанию и баррикадным боям 1832 года, где выступают мужественные народные герои — Анжольрас, Мариус, Гаврош и другие.

Оставаясь на идеалистических позициях, утверждая, что изменить общественный строй может только милосердие, Гюго тем не менее никогда не перестает быть защитником отверженных, врагом деспотизма и рабства. При всех противоречиях Гюго в этом романе, как и в других, остается верен своим демократическим симпатиям. Трибун угнетенных и отверженных, он приветствует революционных борцов народа, ставит его представителей на голову выше буржуазного мира.

Особенности стиля Гюго. Художественный метод Гюго как крупнейшего представителя романтизма очень своеобразен. В своем предисловии к «Кромвелю» Гюго выдвинул положение о том, что изображать нужно не обыденное, не среднее, не то, что всегда бывает, что ежедневно происходит, — нужно изображать исключительное. Гюго убежден, что в мире вечно сталкиваются две силы — добро и зло, которые и направляют все развитие общества, его прогресс. Но эти две силы, правящие миром, уясняются только в их полярной противоположности. Поэтому не середина, а крайности должны изображаться художником. Это требование и определило всю манеру повествования писателя. Гюго стремится в своих романах нарисовать огромную панораму. Его герои всегда выступают как необыкновенные, гигантские личности. Они совершают или героические подвиги, или злодеяния, но и в том и в другом случае они величественны, это герои с большой буквы. Даже уроды (Габибра, Квазимодо, Гуинплен) по-своему прекрасны. «Ты настолько безобразен, что можешь казаться чудом,— говорит герцогиня Джозиана, влюбленная в безобразие Гуинплена. — В твоем уродстве есть нечто грозное. Любить тебя значит постигнуть великое».

Широко использует Гюго в своих романах прием контраста. На палитре Гюго обычно две краски — белая и черная; он любит резкие светотени. Этим путем достигается предельное выделение крайности и полюсов. Этим же стремлением определяется и композиция его романов. Фабула у Гюго всегда очень остра, захватывающа. Авантюрность его романов отнюдь не является только средством усиления занимательности романа. В этом огромное отличие Гюго от эпигонов романтической литературы, которые все сводили к авантюризму, спекулируя на острых моментах интриги. У Гюго это стремление сделать свой сюжет как можно более острым и напряженным неразрывно связано с его идейными положениями.

Ощущение мира в динамике, в движении, как вечное столкновение противоречивых сил, как неуклонное движение к победе добра составляет существенную сторону мировоззрения Гюго; она находит отражение в композиции его романов как стремление к драматизации сюжета, ибо, утверждает Гюго в «романтическом манифесте», судьба человека новой эпохи драматична. Еще одна очень яркая черта стиля Гюго — это стремление к дидактизму, к тому, чтобы превратить свои романы в трибуну, с которой поэт обращается к читателю. Гюго совершенно не Свойственно устраняться как автору повествования. Наоборот, он стремится эмоционально воздействовать на читателя, подчинить его себе.

Язык Гюго нарочито приподнят, всегда многозначителен, афористичен; зачастую это торжественный язык эпического повествования. Например: «Еще минута, и все будет объято хаосом. Ветер, разгоняя туман и нагромождая на заднем плане тучи, устанавливал декорации ужасной драмы, действующими лицами которой являются морские волны и зима, которая называется снежной бурей...

Душа человека страшится грозной встречи с душою вселенной» («Человек, который смеется»). В «Отверженных» описание ужасов войны дано огромным эмоционально нарастающим периодом:

«Если существует на свете что-либо ужасное, если есть действительность, превосходящая самый страшный сон, то это: жить, видеть солнце, быть в расцвете сил, быть здоровым и радостным, бодро смеяться, стремиться к ослепительной славе... ощущать, как дышат легкие, как бьется сердце, как послушна разуму воля, говорить, думать, надеяться, любить... — и вдруг, не вскрикнув, в мгновение ока рухнуть в бездну, свалиться, скатиться, раздавить кого-то, быть раздавленным... ощущать под собой людей, над собой лошадей... Яростно хватать зубами лошадиные подковы, задыхаться, реветь, корчиться, лежать так и думать: «Ведь только что я еще жил!»

Мысль об отверженных, об униженных и оскорбленных волновала Гюго с давних пор. Можно считать, что он начал работу над «Отверженными» уже в начале 30-х годов. В 1840 г. он набросал план романа «Нищета». Но писал он «Отверженных» в изгнании, когда все его помыслы были обращены к судьбам народа.

Основными неразрешенными проблемами своего времени Гюго в предисловии к роману назвал «принижение мужчины вследствие принадлежности его к классу пролетариата, падение женщины вследствие голода, увядание ребенка вследствие мрака невежества». В романе раскрывается история рабочего Жана Вальжана, укравшего булку, чтобы накормить голодных детей, и поплатившегося за это каторгой; история белошвейки Фантины, которая, чтобы обеспечить своего ребенка, вынуждена пойти на панель; история маленькой девочки Козетты, жертвы жестокости и корыстолюбия.

Гюго не просто рассказывает о бедствиях народных — он размышляет о моральной стороне общественных проблем, о человеческой совести, о душевной жизни. На каторге душа Жана Вальжана «все более черствела — медленно, но непрерывно». Под влиянием благородного поступка епископа, спасшего Вальжана от нового ареста, происходит возрождение, духовное воскресение каторжника. Всю свою жизнь Вальжан посвящает благодеяниям, оказанным таким же отверженным, как он, даже его злейшему врагу — инспектору полиции Жаверу. В то же время у читателя не остается сомнений: ответственность за чинимые преступления падает на общество, на буржуазный законопорядок.

«Отверженные», как и все творчество Гюго, строится на контрасте, антитезе. Если Жан Вальжан воплощает добро, то Жавер олицетворяет зло. Как и Вальжан, Жавер — человек долга, но долга, поставленного на службу неправому делу. Блюститель закона, возведенного в непреложную догму, оказывается, по сути дела, преступником. В конце романа Жавер, сраженный благородством Вальжана, кончает жизнь самоубийством. Гюго была важна мысль о победе морального начала даже в самом низком человеке, но картина смерти Жавера получилась надуманной, неубедительной.

Противостоит Жану Вальжану и трактирщик Тенардье. Этот по виду «порядочный человек» оказывается мародером, уголовником. Гюго точно определяет сущность этого жестокого и вместе с тем корыстного человека. Заветная мечта Тенардье — разбогатеть, «немножко пожить миллионером». Он не представитель народа, а «несостоявшийся буржуа».

Дабы положить конец людским страданиям, Гюго в духе утопического социализма возлагал надежды на нравственное самоусовершенствование, на конечное примирение классов. Однако автор «Отверженных» трезво отдавал себе отчет: когда добро оказывается бессильным, надо браться за оружие. И если буржуазия «останавливает революцию на полдороге», то главной силой исторического развития выступают «народные массы, самые основы цивилизации».

В «Отверженных» центральное место принадлежит картинам республиканского восстания 1832 г. Руководители восстания — участники тайного общества Друзей азбуки (игра слов: ABC — abaissé), т. е. друзей униженных, друзей народа. «Большинство Друзей азбуки составляли студенты, заключившие сердечный союз кое с кем из рабочих». Среди участников общества — Мариус Понмерси, в котором критика усматривает некоторые биографические черты самого Гюго. Но Мариус, который в 1832 г. пошел на баррикаду, в финале романа превращается в обывателя, в добропорядочного буржуа. Герцен имел все основания назвать Мариуса «типическим представителем пошлеющего поколения». По словам Герцена, «на этом поколении останавливается и начинает свое отступление революционная эпоха».

Прямая противоположность Мариусу — руководитель восстания Анжольрас, один из тех стоических республиканцев, которые тогда, по словам Энгельса, «действительно были представителями народных масс». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 37.) Гюго пишет, что Анжольрас чем-то напоминал античную Фемиду. Действительно, защитники баррикады на улице Сен-Мерри поднимаются на уровень героев древней трагедии. Они предвещают героев романа «Девяносто третий год».

Героичен образ парижского мальчишки Гавроша. Бесконечно добрый, энергичный и смелый (всем этим Гаврош напоминает Жана Вальжана), он ненавидит буржуа, весело и остроумно издевается над ними. Он — душа народа, душа революционного Парижа.

Первая книга второй части романа называется «Ватерлоо». В этой книге, так же как и в

эпизодах республиканского восстания, повествование переводится в историко-эпический план. Критика с полным к тому основанием рассматривает философию истории Гюго как провиденциализм. Суть прогресса составляет борьба доброго, божественного начала с началом злым, дьявольским, света против тьмы. В этой борьбе проявляется высшая воля бога, которая через многие драматические катаклизмы и испытания должна привести человечество к конечной победе добра. В духе идеалистической философии Гюго говорит о «деснице божьей», которая простерлась над Ватерлоо. Но в конечном счете в своих рассуждениях Гюго приходил к исторически обоснованным выводам: поражение Наполеона было неизбежным. «Победа Бонапарта при Ватерлоо не входила больше в расчеты девятнадцатого века».

«Отверженные» — эпос, но эпос, пронизанный лирикой. Здесь сливаются различные жанры, проза тяготеет к поэзии, в тексте встречаются стихотворные строки. Мы ощущаем присутствие автора, слышим его голос. В многочисленных монологических отступлениях, воспринимающихся иной раз как длинноты, но в романе закономерных, автор стремится донести свое слово до самого широкого читателя. Совершенно сознательно Гюго пользуется приемами популярного романа-фельетона, часто обращается к приемам детективного жанра. Как и другие великие художники — Бальзак, Диккенс, Достоевский, Гюго использует подобную сюжетную конструкцию, с тем чтобы нагляднее раскрыть социальные конфликты буржуазного общества. Само правонарушение, расследование дела, поиски виновного — лишь подручные средства для решения извечной проблемы преступления и наказания.

Достоевский очень высоко ценил роман Гюго. В одном из писем он утверждает: «Вопреки мнению всех наших знатоков, „Отверженные“ стоят выше „Преступления и наказания“». Вместе с тем Достоевский замечает: «Но любовь моя к Misérables не мешает мне видеть их крупные недостатки. Прелестна фигура Вальжана и ужасно много характернейших и превосходных мест... Но зато как смешны его любовники, какие они буржуа-французы в подлейшем смысле!»

В «Отверженных» Гюго усвоил и некоторые важные уроки реалистического искусства. Реалистично прежде всего глубокое проникновение в социально-этические противоречия своего времени. Гюго раскрывает их, правдиво изображая положение различных слоев французского общества, прежде всего народа. Писатель тщательно документирует исторические события, показанные в романе, создает социально детерминированные персонажи. У некоторых героев произведения (Жан Вальжан, Фантина) были прототипы, взятые из жизни. Некоторые части книги (например, подробнейшее описание канализационной системы Парижа) говорит о влиянии натуралистической школы.

«Девяносто третий год».

Последнее, итоговое произведение Гюго-прозаика — роман «Девяносто третий год» (первоначальное заглавие — «Революция», 1874). Многое (в частности, проблема судьбы ребенка как одна из главных) связывает «Девяносто третий год» с предыдущими романами Гюго. Но здесь есть нечто принципиально новое. И новое это связано прежде всего с тем, что роман писался после Парижской коммуны. Отношение писателя к Коммуне было двойственным: осуждая действия руководителей Коммуны, Гюго заявлял, что приемлет ее принципы. Автор «Девяносто третьего года» не прошел мимо наглядных уроков современной истории. Один из них — невозможность апологии прекраснодушного гуманизма в духе Жана Вальжана. В «Девяносто третьем годе» спасенный нищим руководитель монархического мятежа маркиз де Лантенак тотчас же учиняет кровавую расправу над местными жителями. Беспощадный Лантенак олицетворяет монархию, вступившую в борьбу — не на жизнь, а на смерть — с силами республики.

Необъяснимым, на первый взгляд, может показаться поступок Лантенака в конце романа: чтобы спасти троих детей, маркиз отдает себя в руки республиканцев. Здесь нет логики развития реалистического образа, но есть логика образа романтического: Гюго необходимо продемонстрировать победу морального начала в самом бессердечном человеке. Автор невольно любуется Лантенаком, его умом, хладнокровием, бесстрашием, но категорически осуждает его. «Нельзя быть героем, сражаясь против отчизны». Лантенак появился из мрака и во мраке исчезает. Маркиз — представитель дела, обреченного историей.

В противоборстве монархии и республики все симпатии автора «Девяносто третьего года» на стороне республики. Но какой именно она должна быть?

Комиссар Комитета общественного спасения Симурден вступает в спор со своим соратником и духовным сыном Говэном, командующим республиканскими войсками в мятежной Вандее. Симурден олицетворяет республику террора, Говэн — республику милосердия. В споре монархия — республика ответ был однозначен. Здесь дело обстоит гораздо сложнее. Каждый из оппонентов прав по отношению к другому: Симурден и Говэн — «два полюса истины».

Симурден — это «сам 93 год». Его программа — программа буржуазно-демократической республики. Он фанатик идеи. В этом отношении бывший священник напоминает маркиза. Автор в принципе против республики террора. Осуждая террор, Гюго ясно говорит о том, что имеет в виду и «кровавую неделю» — расправу над коммунарами: «Мы сами еще недавно наблюдали подобные нравы». В то же время Гюго рисует реальные исторические обстоятельства: замок Ла Тург, крепость, которую защищает Лантенак, — это «провинциальная Бастилия», страшная тюрьма. И жестокость республиканцев является ответом на зверства монархистов.

В противоположность Симурдену, Говэн стоит на позициях утопического социализма. С Говэном, который бесконечно дорог автору, связан образ света. В трагедийном финале романа Говэн осуждает сам себя: освободив Лантенака за спасение детей, на суде он требует себе казни. А Симурден, вынесший смертный приговор, кончает с собой, не в силах пережить Говэна. Если Лантенак — это страшное прошлое, а Симурден — суровое настоящее, то Говэн — это светлое будущее. Противостояние героев — друзей-врагов — и отразило глубокую специфику исторического процесса.

Роман «Отверженные» строился по принципу монолога, обращенной к людям проповеди. «Девяносто третий год» — роман диалогический: писателю нужно выяснить истину. Мнения оппонентов скрещиваются как шпаги. Стиль, как это вообще свойственно Гюго, одновременно афористичен и предельно насыщен образностью.

«Девяносто третий год» ознаменовал возрождение французского исторического романа. Гюго вернулся к этому жанру после «Шуанов» Бальзака, «Хроники царствования Карла IX» Мериме. Он показал не только романтику, но и реальную прозу революции (в этом смысле дорога от «Девяносто третьего года» ведет к роману Анатоля Франса «Боги жаждут»). В центре произведения находится народ: с одной стороны, темный отсталый — вандейские мятежники; с другой — сознательный, революционный, суровый и великодушный. Сержант Радуб, один из главных героев романа, во время осады замка Ла Тург совершает подвиг, чтобы спасти детей, усыновленных его батальоном. Судьба малышей — одна из главных проблем романа. «Не случись здесь этих ребятишек, может быть, и война по-другому повернулась бы», — говорит солдат. Образ народной массы, поднявшейся на освободительную борьбу, превращает роман Гюго, насыщенный острейшей социально-исторической проблематикой, в героический эпос о революции.

Это противоречивое отношение Гюго к революции и нашло яркое отражение в его последнем романе «Девяносто третий год».

Тема революции 1793 года появляется у Гюго не случайно именно в это время: она подсказана исторической обстановкой Франции, только что пережившей войну с Пруссией и Парижскую коммуну. Историческая аналогия Гюго имеет свое основание.

Против французской революции в 1793 году ополчаются все контрреволюционные силы страны. Борьба сосредоточивается на севере, в Вандее. Один из ее эпизодов и берет Гюго в основу сюжета романа. В романе три главных героя: маркиз де Ланте-нак — глава контрреволюции, его внучатный племянник Говен, стоящий во главе революционных войск, и представитель Конвента Симурден, наблюдающий по поручению Конвента за деятельностью Говена. Лантенак жесток, беспощаден: он сжигает целые села, расстреливает женщин. Причиной его жестокости является ненависть к народной революции.

Во главе революционных войск стоит Говен, человек иного типа. Говен — герой, энтузиаст революции, но он резко отличается от другого представителя революции, Симурдена. Говен считает, что с врагом можно бороться открыто, лицом к лицу, но если враг повержен, надо прийти к нему на помощь.

Симурден — фанатик революции, террорист, считающий, что все средства для достижения победы хороши, любой ценой можно идти к революционной цели.

Раскрыв эти три характера, показав в их лице различные силы, боровшиеся во Франции в 1793 году, Гюго эту борьбу сводит к моральной проблеме. По его мнению, есть нечто, что выше революции и классовой розни между людьми. Это — милосердие и любовь к человеку.

В романе три совершенно различных человека, каждый по-своему приходит к этому общечеловеческому, вечному, надысто-рическому, стоящему выше революции.

Лантенак, после того как его замок был взят врагами, а сам он уже спасся из него через подземный ход, вернулся назад, так как в замке остались запертые в библиотеке дети, спасти которых мог только он. Лантенак схвачен, его ждет казнь. Но Говен не может казнить врага, который оказался таким благородным. Он освобождает Лантенака, а себя отдает в руки правосудия. Когда Симурден приходит совершить суд над врагом революции, маркизом Лантенаком, он находит там вместо маркиза Говена, своего воспитанника и любимца.

Говен спас врага. С точки зрения революционных законов он заслуживает беспощадного приговора: он должен быть осужден трибуналом и казнен. Несмотря на то что революционные войска, обожающие Говена, требуют его освобождения, Симурден до конца остается неумолимым. Он казнит на гильотине Говена. Но в тот момент, когда нож гильотины падает на голову Говена, Симурден убивает себя.

Итак, каждый из героев приходит к вечному и неизменному началу человеколюбия и милосердия: Лантенак тем, что освобождает детей; Говен тем, что отпускает Лантенака; Симурден своим самоубийством: он до конца остается верен предписаниям Конвента, но его самоубийство свидетельствует о кризисе его революционного миросозерцания.

Так показывает Гюго противоречие между революцией и тем нравственным человеческим законом, который, по его мнению, носит в себе каждый человек. Человеческое, вечное торжествует над временным, над преходящим, примиряет и уравнивает людей, принадлежащих к разным классам. Республика «милосердия» торжествует над республикой «террора».

Роман «Девяносто третий год» — одно из самых противоречивых произведений Гюго. Как и все исторические его произведения, он обращен к современности. Роман написан в 1874 году под непосредственным влиянием событий 1870 — 1871 годов.

Революционную борьбу Коммуны, ее террористические акты Гюго осуждал. Вот почему противником Говена — сторонника «республики милосердия» — он делает не только врага революции Лантенака, но и представителя революционного Конвента Симурдена. Отдавая должное его прямоте, силе характера, убежденности, его верности революционному долгу, Гюго в то же время отрицательно характеризует его революционный фанатизм, заставляя почувствовать превосходство над ним Говена, в образе которого автор подчеркивает обаяние его гуманистического идеала, мужество и героизм.

Но в то же время в этом романе Гюго острее, чем где-либо, ставит социальный вопрос. Ни в одном другом его произведении не получает такого звучания проблема революции, как здесь, но решается она им двойственно.

Гюго признает историческое значение французской революции. Отрицая террористические действия Конвента, Гюго высоко ставит его прогрессивную, созидательную функцию. Он говорит о том, что Конвент сделал огромное дело — установил гуманные законы, проделал большую культурную работу — и это в то время, когда за его плечами стояла гидра контрреволюции. Конвент был «пылающим очагом, но и кузницей. В этом котле, где кипел террор, бродил прогресс».

Однако, по Гюго, это всего лишь временные меры. Они необходимы, но это только средство, а не цель. Революция способна решить временные вопросы, но вечные, общечеловеческие вопросы ей не решить. Говен, выражая мысль автора, говорит Симурдену: «Вы хотите заводить обязательную казарму, а я — школу; вы мечтаете сделать из каждого человека солдата, а я — гражданина; вы желаете воспитать его грозным, а я — мыслящим; вы основываете республику обнаженных мечей, а я... я бы основал республику духа».

Однако, несмотря на все политические колебания, Гюго до конца дней оставался искренним, неутомимым и беспощадным обличителем лжи, лицемерия, бездушия буржуазного общества, которому он вынес самое безоговорочное осуждение.

Крупнейший французский поэт, романист и драматург, пламенный демократ и гуманист, защитник угнетенных и отверженных, страстный противник войны, Гюго справедливо считался славой и гордостью французской литературы. Вот почему в годы фашистской оккупации Франции деятели Сопротивления так высоко ценили Гюго, всячески подчеркивая его непримиримость по отношению к насилию, его проклятия по адресу палачей прогрессивного человечества, его симпатии к простому человеку. Один из современных писателей Франции Жан Лаффит назвал свое произведение, разоблачающее ужасы фашизма, «Живые борются». Он взял эти строки из стихотворения Гюго:

Живые борются... А живы только те,

Чье сердце предано возвышенной мечте...

Гюго, сказавший однажды: «Каково бы ни было наше сегодня, мир —это наше завтра», — дорог и близок современному передовому читателю.

«Трибун и поэт, — сказал о нем Горький, — он гремел над миром, подобно урагану, возбуждая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека... Он учил всех людей любить жизнь, красоту, правду и Францию».