Русское Богатство», январь 1894 г., отд. II, стр. 117

«»228

Ахилл субъективной школы воображает, что «экономические» материалисты должны говорить лишь о «саморазвитии форм производства и обмена». Что же это за «саморазвитие», глубокомысленный г. Михайловский? Если вы думаете, что, по мнению Маркса, формы производства могут развиваться «сами собою», то вы жестоко ошибаетесь. Что такое общественные отношения производства? Это отношения людей. Как же будут они развиваться без людей? Ведь там, где не было бы людей, не было бы и отношений производства! Химик говорит: материя состоит из атомов, которые группируются в молекулы, а молекулы группируются в более сложные соединения. Все химические процессы совершаются по определённым законам. Из этого вы неожиданно заключаете, что, по мнению химика, всё дело в законах, а что материя, — атомы и молекулы, — могла бы совсем не двигаться, отнюдь не помешав этим «саморазвитию» химических соединений. Всем ясна нелепость такого умозаключения. (К сожалению, не всем ясна ещё неледость совершенно аналогичного по своей внутренней стоимости противопоставления личностей — законам общественной жизни; деятельности людей — внутренней логике форм их общежития.

Повторяем, г. Михайловский, задача новой исторической теории заключается в объяснении «всей совокупности общественной жизни» тем, что вы называете экономической струною, т. е. на самом деле развитием производительных сил. «Струна» — это в известном смысле основа (мы уже объясняли, в каком именно смысле), но напрасно думает г. Михайловский, что марксист «только и дышит струною», как один из персонажей в «Будке» Г. И. Успенского.

Трудное это дело — объяснить весь исторический процесс, последовательно держась одного принципа. Но что прикажете? Наука вообще не лёгкое дело, если только это не «субъективная» наука: в той все вопросы объясняются с удивительной лёгкостью. И раз у нас уже зашла речь об этом, мы скажем г. Михайловскому, что, может быть, в вопросах, касающихся развития идеологий, самые лучшие знатоки «струны» окажутся подчас бессильными,

«»229

Если не будут обладать некоторым особым дарованием, именнохудожественным чутьём. Психология приспособляется к экономии. Но это приспособление есть сложный процесс, и, чтобы понять весь его ход, чтобы наглядно представить себе и другим, как именно он совершается, не раз и не раз понадобится талант художника. Вот, напр., уже Бальзак много сделал для объяснения психологии различных классов современного ему общества. Многому можно поучиться нам и у Ибсена, да и мало ли ещё у кого? Будем надеяться, что со временем явится много таких художников, которые будут понимать, с одной стороны, «железные законы» движения «струны», а с другой — сумеют понять и показать, как на «струне», и именно благодаря её движению, вырастает «живая одежда» идеологии. Вы скажете, что там, где замешалась поэтическая фантазия, не может не иметь место художественный произвол, фантастичность догадок. Конечно, так! дело не обойдётся и без этого. И это прекрасно знал Маркс; потому-то он и говорит, что надо строго различать между экономическим состоянием данной эпохи,которое можно определить с естественно-научною точностью, и состоянием её идей. Много, очень много ещё тёмного для нас в этой области. Но ещё больше тёмного для идеалистов, а ещё больше для эклектиков, которые, впрочем, никогда не понимают значения встречающихся им затруднений, воображая, что они всегда справятся с любым вопросом с помощью пресловутого «взаимодействия». В действительности, они никогда ни с чем не справляются, а только прячутся за спину встречающихся им затруднений. До сих пор, по выражению Маркса, конкретную человеческую деятельность объясняли исключительно с идеалистической точки зрения. Ну, и что же? Много нашли удовлетворительных объяснений? Наши суждения о деятельности человеческого «духа», по своей малой основательности, напоминают суждения древних греческих философов о природе: в лучшем случае гениальные, а то и просто остроумные гипотезы, подтвердить, доказать которые невозможно за отсутствием всякой точки опоры для научного доказательства. Только там и сделали что-нибудь, где вынуждены были поставить

«»230

Общественную психологию в связь со «струною». И вот, когда Маркс, заметив это, посоветовал не оставлять раз начатых попыток, когда он сказал, что надо всегда руководствоваться «струною», его обвинили в односторонности и узости понятий! Где тут справедливость, — известно разве только субъективным социологам.

Толкуйте! — продолжает язвить нас г. Михайловский, — ваше новое слово «50 лет тому назад сказано». Да, г. Михайловский, около того. И тем печальнее, что вы до сих пор его не поняли. Мало ли таких «слов» в науке, которые были произнесены десятки и сотни лет тому назад, но до сих пор остаются неизвестны целым миллионам беззаботных насчёт науки«личностей»! Представьте, что вы встретились с готтентотом и стараетесь уверить его, что земля обращается вокруг солнца. У готтентота и насчёт солнца, и насчёт земли — своя «оригинальная» теория. Ему трудно расстаться с нею. И вот он впадает в язвительность: вы пришли ко мне с новым словом, а между тем сами же вы говорите, что ему уже несколько сот лет! — Что докажет готтентотская язвительность? Только то, что готтентот есть готтентот. Но ведь этого не надо и доказывать.

Впрочем, язвительность г. Михайловского доказывает гораздо больше того, что могла бы доказать язвительность готтентота. Она доказывает, что наш «социолог» принадлежит к числу непомнящих родства. Его субъективная точка зрения унаследована от Бруно Бауэра, Шелиги и прочихпредшественников Маркса в хронологическом смысле. Следовательно, «новое слово» г. Михайловского во всяком случае постарше нашего даже хронологически, а по внутреннему содержанию и гораздо постарше, потому что исторический идеализм Бруно Бауэра был возвратом ко взглядам материалистов прошлого века 1.

Что же касается применения биологии к решению общественных вопросов, то «новые слова» г. Михайловского восходят, как мы видели, по своему «типу» к двадцатым годам нынешнего века; очень почтенные старцы «новые слова» Г. Михайловского! В них «русский ум и русский дух» подлинно «зады твердит и лжёт за двух»!.

«»231

Г. Михайловского очень смущает, что книга американца Моргана о «древнем обществе» появилась много лет спустя после того, как были провозглашены Марксом и Энгельсом основы экономического материализма и совершенно «независимо от него». Мы заметим на это: Во-первых, что книга Моргана «независима» от так называемого экономического материализма по той простой причине, что сам Морган стоит именно на его точке зрения, как в этом легко убедится г. Михайловский, если прочтёт указываемую им книгу. Правда, к точке зрения экономического материализма Морган пришёл независимо от Маркса и Энгельса, но это тем лучше для их теории.

Во-вторых, что ж за беда, если теория Маркса и Энгельса была «много лет спустя» подтверждена открытиями Моргана? Мы убеждены, что ещё очень много будет открытий, подтверждающих эту теорию. А вот насчёт г. Михайловского мы убеждены в противном: «субъективной» точки зрения не оправдает ни одно открытие ни через пять лет, ни через пять тысячелетий.

Из одного предисловия Энгельса г. Михайловский узнал, что знания автора «Положения рабочего класса в Англии» и его друга Маркса в области экономической истории были в сороковых годах «недостаточны» (выражение самого Энгельса). Г. Михайловский скачет и играет по этому поводу: стало быть, мол, и вся теория «экономического материализма», возникшая именно в сороковых годах, была построена на недостаточном основании. Это вывод, достойный остроумного гимназиста четвёртого класса. Зрелый человек понял бы, что в применении к научным познаниям, как и ко всему прочему, выражения: «достаточный», «недостаточный», «малый», «большой» надо брать в относительном смысле. Посла того, как были провозглашены основания новой исторической теории, Маркс и Энгельс прожили целые десятилетия; они усердно занимались экономической историей и сделали в ней огромные успехи, что особенно легко понять ввиду их необыкновенных способностей. Благодаря этим успехам, их прежние сведения должны были казаться им «недостаточными», но это ещё не доказывает,

«»232

Что их теория была неосновательна. Книга Дарвина о происхождении видов вышла в 1859 г. Можно с уверенностью сказать, что уже десять лет спустя Дарвин считал недостаточными те знания, которыми он обладал во время обнародования своей книги. Что же из этого?

Не мало иронизирует также г. Михайловский и на ту тему, что «для теории, претендовавшей осветить всемирную историю, спустя сорок лет после её провозглашения (т. е. будто бы вплоть до появления книги Моргана) древняя греческая и германская истории оставались неразрешёнными загадками» 1. Эта ирония основана единственно на «недоумении».

Что в основе греческой и римской истории лежала борьба классов, — это не могло быть неизвестно Марксу и Энгельсу в конце сороковых годов уже просто потому, что это известно было ещё греческим и римским писателям. Прочитайте Фукидида, Ксенофонта, Аристотеля, почитайте римских историков, даже хотя бы Тита Ливия, который в описании событий слишком часто переносится, впрочем, на «субъективную» точку зрения, — и у каждого из них вы увидите твёрдое убеждение в том, что экономические отношения и вызываемая ими борьба классов служили основанием внутренней истории тогдашних обществ. Это убеждение имело у них непосредственную форму простого констатирования простого, общеизвестного житейского факта, хотя у Полибия есть уже, однако, что-то вроде философии истории, построенной на признании этого факта. Как бы там ни было, но факт признавался всеми, и неужели г. Михайловский думает, что Маркс и Энгельс «древних не читывали»? Неразрешимыми загадками для Маркса и Энгельса, равно как и для всех людей науки, оставались вопросы, касавшиеся форм доисторического быта Греции, Рима и германских племён (как это в другом месте говорит сам г. Михайловский). На эти вопросы ответила книга Моргана. Но уж не воображает ли наш автор, что для Дарвина не существовало неразрешённых вопросов в биологии того времени, когда он писал свою знаменитую книгу?