Marx. Das Kapital. 3-te Aufl. S. 524–526 (К. Маркс, Капитал. изд. 3, стр. 524–526. — Ред.). В примечании (стр. 526) Маркс

«»139

Таким образом только благодаря некоторым особенным свойствам географической среды наши антропоморфные предки могли подняться на ту высоту умственного развития, которая была необходима для превращения их в toolmaking animals (животные, делающие орудия. — Ред.). И точно так же только некоторые особенности той же среды могли дать простор для употребления в дело и постоянного усовершенствования этой новой способности «делания орудий» *. В историческом процессе

Прибавляет: «Одним из естественных оснований государственной власти над лишёнными взаимной связи маленькими производительными организмами Индии было регулирование притока воды. Магометанские владыки Индии поняли это лучше, чем их английские преемники». С приведённым в тексте мнением Маркса сопоставим мнение новейшего исследования: «Unter dem, was die lebeiide Natur dem Menschen an Gaben bietet, ist nicht der Reichtum an Stoffen, sondern der an Kräften oder, besser gesagt, Kräfteanregungen am höchsten zu schätzen» (Ratzel, loc. cit., S. 343) («Между всеми дарами, которые живая природа даёт человеку, наибольшую ценность имеет не материальное богатство, а богатство в силах, или, выражаясь лучше, в побуждениях к развитию сил» (Ратцель, цит. соч., стр. 343). — Ред.).

Примечание от редакции. Аргументацию Плеханова по вопросу о значении в развитии общества географической среды (см. стр. 140–141, 234–235) нельзя признать целиком правильной. Известно, что в более поздних своих работах Плеханов прямо говорил о решающем влиянии географической среды на весь ход общественного развития.

Наряду с правильными положениями о том, что географическая среда влияет на человека через общественные отношения, что раз возникнув, общественные отношения развиваются по своим собственным внутренним законам, Плеханов ошибочно говорит, что строй общества «определяется, в последнем счёте, свойствами географической среды» (стр. 235), что «способность человека к «деланию орудий» приходится рассматривать прежде всего как величину постоянную, а окружающие внешние условия употребления в дело этой способности — как величину постоянно изменяющуюся» (стр. 140).

По вопросу о роли и значении географической среды в «Кратком курсе истории ВКП(б)» указано следующее:

«Географическая среда, бесспорно, является одним из постоянных и необходимых условий развития общества и она, конечно, влияет на развитие общества, — она ускоряет или замедляет ход развития общества. Но её влияние ие является определяющим влиянием, так как изменения и развитие общества происходят несравненно быстрее, чем изменения и развитие географической среды. На протяжении трёх тысяч лет в Европе успели смениться три разных общественных строя; первобытно-общинный строй,

«»140

развития производительных сил способность человека к «деланию орудий» приходится рассматривать прежде всего как величину постоянную, а окружающие внешние условия употребления в дело этой способности — как величину постоянно изменяющуюся ¹,

Рабовладельческий строй, феодальный строй, а в восточной части Европы, в СССР сменились даже четыре общественных строя. Между тем за тот же период географические условия в Европа либо не изменились вовсе, либо изменились до того незначительно, что география отказывается даже говорить об этом. Оно и понятно. Для сколько-нибудь серьёзных изменений географической среды требуются миллионы лет, тогда как даже для серьёзнейших изменений общественного строя людей достаточно нескольких сотен или пары тысяч лет.

Но из этого следует, что географическая среда не может служить главной причиной, определяющейпричиной общественного развития, ибо то, что остаётся почти неизменным в продолжение десятков тысяч лет, не может служить главной причиной развития того, что переживает коренные изменения в продолжение сотен лет».

Мы должны остерегаться, — говорит Л. Гейгер, — приписывать размышлению слишком большое участие в происхождении орудий. Открытие первых, в высшей степени важных, орудий произошло, конечно, случайно, как и многие великие открытия новейшего времени. Оии были, конечно, скорее найдены, чем изобретены. К этому взгляду я пришёл в особенности в силу того обстоятельства, что названия орудий никогда ие производятся от их обработки, что они (т. е. названия) никогда не имеют генетического характера, а происходят от того употребления, которое даётся орудиям. Так в немецком языке Scheere (ножницы), Säge (пила), Hacke (кирка) суть предметы, обрезывающие (scheeren), пилящие (sägen), рубящий (hacken). Этот закон языка должен тем более обращать на себя внимание, что названия приспособлений, которые не представляют из себя орудий, образуются генетическим, пассивным путём от того материала или той работы, из которой или благодаря которой они возникают. Например, мех как вместилище для вина, во многих языках первоначально обозначает содранную с животного шкуру: немецкому Schlauch соответствует английское slough — змеиная шкура. Греческое ascos — одновременно мех, в смысле вместилища, и звериная шкура. Тут, стало быть, язык вполне явственно показывает нам, как и из чего приготовлено приспособление, именуемом мехом. Не то по отношению к орудиям; и они первоначально, если основываться на языке, не были вовсе изготовлены: так, первым ножом мог явиться случайно найденный и, я бы сказал, играючи пущенный в дело заострённый камень»(L. Geiger. «Die Urgeschichte der Menschheit im Lichte der Sprache, mit besonderer Beziehung auf die Entstehung des Werkzeugs», S. 36–37 в сборнике «Zur Entwicklungsgeschichte der Menschheit», Stuttgart 1878) (Л. Гейгер, «Первобытная история человечества в свете языка, в которой

«»141

Различие результатов (ступени культурного развития), достигнутых различными человеческими обществами, объясняется именно тем, что окружающие условия не позволили различным человеческим племенам в одинаковой мере употребить в дело свою способность «изобретать». Есть школа антропологов, приурочивающая различие названных результатов к различным свойствам человеческих рас. Но взгляд этой школы не выдерживает критики: он представляет собою лишь новую вариацию старого приёма объяснения исторических явлений ссылками на «человеческую природу» (т. е. здесь ссылками на природу расы) и по своей научной глубине недалеко ушёл от взглядов мольеровского доктора, глубокомысленно изрёкшего: опий усыпляет потому, что имеет свойство усыплять (раса отстала потому, что имела свойство отставать).

Действуя на природу вне его, человек изменяет свою собственную природу. Он развивает все свои способности, а между ними и способность к «деланию орудий». Но в каждое данное время мера этой способности определяется мерой уже достигнутого развития производительных сил.

Раз орудие труда становится предметом производства, самая возможность, равно как бо́льшая или меньшая степень совершенства его изготовления, целиком зависит от тех орудий труда, с помощью которых оно выделывается. Это понятно всякому и без всяких пояснений. Но вот что, например, может показаться на первый взгляд совсем непонятным: Плутарх, упомянув об изобретениях, сделанных Архимедом во время осады Сиракуз римлянами, находит нужным извинить изобретателя: философу, конечно, неприлично заниматься такого рода вещами, рассуждает он, но Архимеда оправдывает крайность, в которой находилось его отечество. Мы спрашиваем, кому придёт теперь в голову искать обстоятельств, смягчающих вину Эдиссона? Мы не считаем теперь постыдным — совсем напротив! — употребление человеком в дело его