Таинственный незнакомец

Мы с Верой решили вместе подкараулить Валентину у «Империала».

– Это единственный выход. Иначе она так и будет от нас ускользать, – сказала Вера.

– Но, увидев нас, она может запросто развернуться и убежать.

– Тогда мы побежим за ней. Проследим за ней до самого логова.

– А что, если с ней будет Станислав? Или Эрик Пайк?

– Ты как малое дитя, Надя. В случае необходимости позвоним в полицию.

– А не лучше ли с самого начала поручить это дело полиции? Я говорила с той девушкой из Сполдинга – по‑моему, она действительно сочувствует нам.

– Неужели ты до сих пор надеешься, что власти ее выдворят? Надя, если этого не сделаем мы, этого не сделает никто.

– Ладно. – Хоть я и возражала, но идея мне нравилась. – Может, договоримся хотя бы с небритым Джастином? Просто для прикрытия?

Но прежде чем мы успели выбрать подходящий день, позвонил отец – он был в большом беспокойстве. Вокруг дома ошивался таинственный незнакомец.

– Незнайомець. З учорашнего дня. Заглядуе у окна. А потом уходе.

– Кто это, папа? Тебе нужно вызвать полицию.

Я встревожилась. Очевидно, кто‑то присматривался к дому, намереваясь совершить кражу со взломом.

– Не‑не‑не! Ниякой полиции! И речи буть не може! Отец имел негативный опыт общения с полицией.

– Тогда позвони соседу. Пусть подкараулит его. Спросит, кто такой. Скорее всего, это грабитель – приглядывается, что можно украсть.

– На грабытеля не похож. Немолодый. Низенький. У коричневом костюме.

Меня это заинтриговало:

– Мы приедем в субботу. А покамест запри все двери и окна.

Мы приехали в субботу около трех часов дня. Стояла середина октября. Солнце уже висело низко, а туман окутывал окрестности сырой дымкой, которая опускалась на болота и низины, выползая, словно привидение, из дренажных каналов. Листья уже начали желтеть. Сад был завален паданцами – яблоками, грушами и сливами, над которыми кружились тучи маленьких мушек.

Отец спал в кресле у окна, запрокинув голову и раскрыв рот, – серебристая струйка слюны стекала с губы на воротник. Подружка Леди Ди свернулась калачиком на коленях, ее полосатый живот бесшумно поднимался и опадал. Над всем домом и садом витал дремотный дух, словно сказочная колдунья навела чары и Спящая красавица ждала принца, который разбудит ее поцелуем.

– Привет, папа. – Я поцеловала его худую небритую щеку. Он вздрогнул и проснулся, а кошка спрыгнула на пол, приветственно мурлыча, и начала тереться о наши ноги.

– Привет, Надя, Майкл! Добре, шо приихали! – Онрадостно протянул нам руки.

Как же он отощал! Я надеялась, что после ухода Валентины положение сразу изменится: он начнет поправляться, убирать в доме и все снова придет в норму. Однако ничего не изменилось, если не считать огромной пустоты в форме Валентины, оставшейся в его сердце.

– Как дела, пап? Где этот таинственный незнакомец?

– Незнайомець пропав. Не було з учорашнего дня. Должна признаться: меня это сильно разочаровало, ведь я уже терзалась любопытством. Но я поставила чайник и, пока закипала вода, вышла во двор и начала собирать падалицу. Меня беспокоило, что отец забросил свой ежегодный ритуал – больше не собирал, не складывал, не чистил и не запекал в «Тосибе» яблоки. Неряшливость – признак депрессии.

Майк устроился в другом удобном кресле и приготовился слушать:

– Ну что, Николай, как продвигается ваша книга? У вас не осталось той превосходной сливянки? – (По‑моему, он чересчур ею увлекся. Неужели не понимает, что это опасная штука?)

– Ага! – воскликнул отец, протягивая Майку стакан. – Я подхожу до самого интересного периода в истории тракторов. Как сказав Ленин про капиталистичеську эпоху, увесь мир превратився у единый рынок и концентрация капитала заметно возросла. Шо ж касаеться тракторостроения, я думаю по етому поводу так…

Я так и не узнала, что он думал по этому поводу, – Майк налег на сливянку, а я оказалась вне пределов слышимости. Решила отдать дань маминому саду. Грустно было видеть, к какому запустению привели два года нерадивости; правда, это запустение было вызвано изобилием. В такой плодородной почве могло укорениться все, что угодно: буйно разрослись сорняки, ползучие побеги множились как бешеные, трава стала такой высокой, что двор почти превратился в луг, а гниющие паданцы покрылись странными пятнистыми грибками. Мухи, мошки, осы, черви и слизни лакомились плодами, а птицы лакомились червями и мухами.

Под веревкой для белья я заметила кусок блестящей материи, наполовину скрытый высокой травой. Наклонилась, чтобы внимательнее его рассмотреть. Это оказался зеленый атласный лифчик, сильно выцветший. Из одной чашечки выскочила вспугнутая уховертка. Я инстинктивно подняла его и попыталась прочитать размер на ярлыке. Однако надпись тоже выцвела на солнце и смылась – и порошком, и дождем. Пока я держала в руках эту ветхую реликвию, мне показалось, будто я безвозвратно что‑то утратила. Sic transit gloria mundi [15]

He знаю, что заставило меня оторваться от размышлений и поднять голову, но в этот самый момент я заметила какое‑то движение – видимо, мелькнувшую фигуру – с боковой стороны дома. Затем видение исчезло: вероятно, это была просто коричневатая тень или какой‑то человек в коричневом. Таинственный незнакомец!

– Майк! Папа! Скорее!

Я выбежала в сад перед домом, где по‑прежнему стояли две ржавые машины. Поначалу мне показалось, что там никого нет. Но потом я увидела, что кто‑то совершенно неподвижно стоит в тени сиреневого куста. Мужчина был низкорослый и коренастый, с курчавыми каштановыми волосами. Одет в коричневый костюм. В человеке было что‑то до боли знакомое.

– Кто вы? Что вы здесь делаете?

Он ничего не ответил и даже не подошел ко мне. Его неподвижность казалась сверхъестественной. Но он не вызывал страха. Лицо открытое и внимательное. Я приблизилась на пару шагов:

– Что вам нужно? Зачем вы сюда приходите?

Он все так же молчал. Потом я вспомнила, где видела его раньше: это был тот самый мужчина с фотографий, которые я нашла в Валентининой комнате, – мужчина, обнимавший ее обнаженные плечи. Немного старше, чем на фото, но это, несомненно, был он.

– Прошу вас, скажите хоть что‑нибудь. Назовите себя. Молчание. Потом в дверях показались Майк и папа.

Майк сонно протирал глаза. Тогда мужчина вышел вперед и, протянув руку, сказал одно слово:

– Дубов.

– А, Дубов! – Отец бросился к нему, схватил за руки и восторженно приветствовал по‑украински. – Вельмишановний политехничеський директор з Тернополя! Знаменитый ведущий украинський ученый! Ласкаво прошу у мое скромне жилище!

Да, это был интеллигентный Валентинин муж. Поняв это, я тотчас заметила сходство со Станиславом: каштановые кудри, невысокий рост и, как только он вышел из тени, – ямочки на щеках.

– Маевський! Ответный первоклассный инженер! Я удостоився чести прочитать вашу замечательну диссертацию по истории тракторов, яку вы мине прислали, – сказал он по‑украински, с силой тряся папины руки. Теперь я поняла, почему он не отвечал мне. Он не говорил по‑английски. Отец представил нас.

– Михаил Льюис – мий зять. Выдатный профсоюзный дияч и эксперт по компьютерам. Моя дочка Надежда. Социяльный роботник. – (Папа, как ты мог!)

За чаем и пачкой просроченного печенья, которую я нашла в кладовке, мы постепенно узнали причину его таинственного визита. Она была довольно проста: Дубов приехал, чтобы найти жену и сына и увезти их домой в Украину. Письма, приходящие из Англии, вызывали у него растущее беспокойство. В школе Станислав чувствовал себя неважно: другие мальчики были лодырями и сексуально озабоченными, постоянно хвастались своим материальным достатком, а уровень образования низкий. Валентине тоже неважно жилось. Своего нового мужа она называла буйным параноиком, с которым она стремится развестись. Впрочем, теперь, познакомившись с этим уважаемым джентльменом‑инженером (с которым уже вел оживленную и очень приятную переписку на тему тракторов), Дубов склонялся к мысли, что жена немного преувеличивала; это водилось за ней и в прошлом.

– Красивой женшине можно простить маленьке преувеличение, – сказал он. – Главне – шо я усё простив, и ей пора вертаться додому.

Он приехал в Англию по программе обмена с Лестерским университетом для расширения знаний в области сверхпроводимости, и ему разрешили взять пару дополнительных недель отпуска. Его задача – найти жену (хоть он и дал ей развод, но всегда продолжал считать своей супругой), расположить к себе и вновь завоевать ее сердце.

– Колись же она меня уже любила – зможе полюбить ище раз.

В свободные дни он приезжал на поезде из Лестера и устраивал засаду возле дома, надеясь застать ее врасплох. Дубов оббегал весь город, заручился поддержкой президента Украинского клуба, но время шло, а она не появлялась, и он боялся, что потеряет ее навсегда. Однако теперь, познакомившись со знаменитым Маевским, его очаровательной дочерью и выдающимся зятем, Дубов надеялся, что они помогут ему в этих поисках.

Я заметила, как отец напрягся, осознав, что этот знаменитый ведущий украинский ученый был также его соперником в любви. Одно дело – развестись с Валентиной самому, и совсем другое – позволить увести ее у себя из‑под носа.

– Вы должны обсудить ето з Валентиной. Мине кажеться, шо она окончательно решила остаться у Англии.

– Конешно, для такого красивого цветка в Украине сичас дуе дуже сильный и холодный витер. Но так буде не всегда. А там, де есть любов, всегда хвате тепла для одной человеческой души, – сказал интеллигентный муж.

Я фыркнула в чашку, сделав вид, что чихнула.

– Есть одна загвоздка, – возразил отец. – Оба пропали. Валентина и Станислав. Нихто не знае, де они. Она даже оставила тут дви машины.

– Я знаю, где они! – воскликнула я. Все повернулись и уставились на меня – даже Майк, не понявший ни слова из всего разговора. Отец сердито на меня зыркнул, словно бы говоря: «Не смей ему рассказывать».

– В гостинице «Империал»! Они живут в «Империале»!

По субботам пивные Питерборо забиты покупателями, рыночной публикой и туристами. В «Империале» было не протолкнуться. Некоторые завсегдатаи вынесли выпивку на улицу и, сгрудившись у дверей, говорили о футболе. Я остановила свой «форд‑эскорт» в нескольких ярдах от гостиницы. Мы решили отправить Майка на разведку – ему легче смешаться с толпой. Он должен найти Валентину и Станислава и, как только увидит их, незаметно выйти и предупредить Дубова, который затем пустит в дело свои чары. Они с отцом сидели на заднем сиденье, лица взволнованные. Все почему‑то говорили шепотом.

Через несколько минут вышел Майк со стаканом в руке и сообщил, что не заметил никаких признаков Валентины или Станислава. Не было также никого, подходившего под описание Лысого Эда. С заднего сиденья донесся двойной вздох разочарования.

– Дайте мине глянуть! – сказал папа, дергая артритическими пальцами дверную задвижку.

– Не‑не‑не! – закричал Дубов. – Вы ее злякаете. Дайте мине глянуть!

Я беспокоилась, что отец, видимо, снова решил покататься на американских горках эмоций. Опасалась, что присутствие конкурента Дубова подстегнет его мужскую гордость и вновь пробудит интерес к Валентине. Отец знал, что она ему не ровня, но не могустоять перед ее гипнотическим воздействием. Старый дурак. Это может плачевно закончиться. Однако, несмотря на противоречивость его поведения, я чувствовала, что им движет более глубокая логика: ведь Дубов обладал таким же обаянием и гипнотической энергией, как и Валентина. Отец был влюблен в обоих – влюблен в жизненный пульс самой любви. Я могла понять его очарованное состояние, которому тоже была не чужда.

– Замолчите оба и оставайтесь на месте, – сказала я. – Я сама пойду и посмотрю.

Задние дверцы были снабжены замками от детей, которые нельзя открыть изнутри, так что другого выбора у них не оставалось.

Майк нашел себе место у двери. Вокруг телеэкрана собралась толпа молодых парней, которые через каждые несколько минут начинали хором орать. Команда Питербо‑ро играла у себя дома. Майк тоже уставился в экран – его стакан был наполовину пуст. Я подошла к стойке и осмотрелась. Майк оказался прав – никаких признаков Валентины, Станислава и Лысого Эда. Внезапно послышалась буря приветственных возгласов. Кто‑то забил гол. Человек, наполнявший за стойкой стаканы, наклонил голову, но в этот момент повернулся к экрану – мы встретились взглядами и тотчас друг друга узнали. Это был Лысый Эд – правда, уже не совсем лысый. На его макушке топорщились жидкие спутанные прядки седых волос. Живот вырос и перевешивался через пояс. За те несколько недель, что прошли с последней нашей встречи, его здорово разнесло.

– Опять ты. Чё те надо?

– Я ищу Валентину и Станислава. Я просто их знакомая. Не из полиции, если вас это беспокоит.

– Они смотались. Слиняли. Ночью.

– Не может быть!

– Видать, ты их тогда спугнула.

– Но я же…

– Она и пацан. Оба. В прошлые выходные.

– А у вас есть хоть какие‑то предположения…

– Видать, решила, что слишком для меня хороша. – Он печально посмотрел на меня.

– Вы хотите сказать…

– Да ничё я не хочу сказать. А щас пошла на хер, слыхала? Мне теперь ишачить надо – я ж один остался.

Он снова повернулся ко мне спиной и начал собирать стаканы.

– Уихали? Не може буть! – Испуганно вскрикнули на заднем сиденье оба соперника в любви, и в салоне воцарилась мрачная тишина, которую через несколько секунд прервал долгий судорожный плач.

– Ну, успокойтеся, Володя Семенович, – пробормотал отец по‑украински, обнимая Дубова за плечи. – Будьте мущиной!

Я впервые слышала, как он употреблял отчества. Теперь их разговор с Дубовым напоминал диалог из «Войны и мира».

– Шкода, Николай Алексеевич, но буть мущиной – значить буть слабым существом, которому свойственно ошибатись.

– По‑моему, нам всем нужно взбодриться, – предложил Майк. – Может, зайдем выпьем?

К концу матча толпа рассосалась, нам удалось найти табуреты, и мы расселись вокруг стола – отыскался даже стул со спинкой для папы. В пивной было слишком шумно, и он застыл с озадаченным видом и широко раскрытыми глазами. Дубов взгромоздился своим широким задом на маленький круглый табурет, расставив для равновесия колени, настороженно задрав голову и жадно изучая обстановку. Я заметила, что он вглядывается в толпу, продолжая с надеждой следить за всеми входами и выходами.

– Что будете пить? – спросил Майк.

Отец попросил стакан апельсинового сока, Дубов – большой стакан виски. Майк заказал еще одно пиво. На самом деле мне хотелось выпить чашечку чая, но я остановилась на бокале белого вина. Обслужил нас Лысый Эд, который почему‑то принес напитки на подносе.

– Давайте выпьем! – Майк поднял бокал. – За… – Он запнулся. Какой тост мог бы подойти столь разношерстной компании людей с прямо противоположными желаниями и потребностями?

– За торжество человеческого духа!

Мы дружно чокнулись.