Гора трупов в награду

Итак, после упорных боев на западной окраине Смоленска началось новое отступление русских армий уже по Большой Московской дороге. С самого начала оно не проходило гладко. Дело в том, что если 2-я армия в момент штурма французами Смоленска двинулась сразу же по Московской дороге, то 1-й армии пришлось отступать в сторону от нее, на север, по известной уже Пореченской дороге. Так было безопаснее, ибо значительный участок Московской дороги проходил по левому берегу Днепра, и войскам предстояло идти мимо уже занятых французами кварталов города, расположенных на правом берегу, откуда дорога легко простреливалась даже из ружей, не говоря уже об артиллерии. Чтобы не попасть под огонь, армия предприняла обходный маневр, и для этого было сформировано две колонны: одна под командованием генерала Павла Тучкова 3-го, а другая — генерала Д. С. Дохтурова. Отход их прикрывал арьергард генерала Ф. К. Корфа.

И тут русские войска чуть было не угодили в ловушку. Обходная дорога, по которой войскам предстояло пройти 25 верст, оказалась почти непроходимым проселком. Иван Жиркевич, участник этой эпопеи, вспоминал, что «колонны беспрестанно останавливались, ибо кроме того, что по этой дороге едва-едва могла пробраться крестьянская телега в одиночку — до такой степени она была узка, — она, сверх того, была вся в горах и пересечена источниками, на которых еле держались мосты, а другие-таки просто обрушивались под орудиями»1. В итоге, пишет Жиркевич, «мы гусем выходили из ущелья» на Большую Московскую дорогу. Из-за этого возникла реальная угроза нового разрыва коммуникаций обеих армий, так как французы пытались «перенять» 1-ю армию при ее выходе на Московскую дорогу.

Сражение, о котором пойдет речь, получило сразу несколько названий — сражение при Лубине, при Валутиной Горе, при Гедеоновке, при Заболотье; французы также называли его боем «на десятой версте»2. Это неслучайно. Дело в том, что боевые действия развернулись в разных местах на протяжении нескольких километров возле названных селений и урочищ. По существу, это было тяжелейшее арьергардное сражение русской армии, в ходе которого русское командование стремилось дать всем своим полкам, идущим по окольным дорогам, выбраться на Московский тракт и соединиться с частями 2-й армии. Для этого нужно было остановить натиск французского авангарда, почти сразу же «уцепившегося за хвост» русских армий.

Сражение началось утром 7 августа сразу в двух местах. Рано утром оказалось, что часть колонны генерала Тучкова заблудилась в лесу и вышла на Петербургскую (Пореченскую) дорогу недалеко от Смоленска, у деревни Гедеоново, где тотчас наткнулась на корпус Нея, который как раз переправился по наведенному мосту через Днепр, чтобы устремиться по Московской дороге вслед за русскими. К счастью, находившийся неподалеку Барклай взял на себя руководство боем, сумел задержать Нея и затем отвел войска на дорогу к Лубину.

Здесь произошел драматический эпизод, поставивший русскую армию на грань поражения. В какой-то момент егеря, ведшие перестрелку с французами, не выдержали вражеского огня и побежали. Как вспоминал стоявший вблизи со своей батареей Радожицкий, они, «свесив ружья и нагибаясь, спешили укрыться за мои пушки от смертоносного свинца; офицер их кричал: “Куда вы, братцы! Воротитесь, пожалуйста, как не стыдно вам!” Никто не слушал его. Вдруг навстречу нам явились генералы: главнокомандующий Барклай де Толли, при нем лорд Вильсон, граф Кутайсов, Остерман, Орлов, Корф и прочие. Все они кричали бегущим: “Куда! Стой! Назад!”, и бегущие останавливались… Вслед за генералами шли в густых колоннах лейб-гренадеры графа Аракчеева полка и Екатеринославские: рослые молодцы, держа ружья наперевес, с бледными лицами шли скорым шагом — навстречу смерти. С криком “Ура!” они бросились в кусты и восстановили порядок штыками. Через пять минут уже многие из них возвращались окровавленные и полумертвые, на плечах своих товарищей… Смотря на этот увядающий цвет силы россиян, нельзя было не содрогнуться»5. Но ценой этих потерь противник был остановлен.

Вторым крупным очагом боя стала возвышенность у реки Колодня. Дело в том, что через три часа после столкновения у Гедеоновки авангард колонны генерала Тучкова 3-го вышел на Московскую дорогу в районе Лубина. И тут он обнаружил, что дорога к Смоленску совершенно никем не прикрыта. Командир арьергарда 2-й армии генерал А. И. Горчаков, оставленный Багратионом под Смоленском для наблюдения за противником, имел приказ своего главнокомандующего «немедленно присоединиться к нему, как появятся войска 1-й армии». И как только Горчаков узнал, что отряд Тучкова 3-го приближается по проселочной дороге от Кошаева к Московскому тракту, он без приказа покинул свою позицию и пошел нагонять Багратиона, уже подходившего к Дорогобужу. В сущности, Горчаков на виду у приближающегося от Смоленска неприятеля бросил Московскую дорогу без прикрытия. Увидав эту ошибку, Тучков 3-й, «достоверясь в приближении неприятеля в густых пехотных и кавалерийских колоннах»4, принял самостоятельное решение — двинуться не следом за Горчаковым, а в противоположную сторону, то есть к Смоленску, чтобы прикрыть предстоящий выход у Лубина основной колонны под командованием его брата генерала Н. А. Тучкова 1-го. Как тогда говорили, он решил тут «заводить дело»5, расставив свои полки на первой же удобной позиции, у реки Колодня.

Наполеон, остававшийся в Смоленске, узнал о столкновении с русскими под Гедеоновкой и усилил корпус Нея войсками корпуса Даву, а генералу Жюно с 8-м корпусом приказал переправиться через Днепр южнее Смоленска, чтобы вместе с конницей Мюрата ударить в левый фланг отступающей по Московской дороге русской армии. В полдень войска Нея атаковали Тучкова 3-го у Колодни и оттеснили его ближе к Дубину. Однако Барклай, внимательно следивший за ходом сражения, начал посылать на помощь Тучкову новые полки. Когда стало ясно, что кавалерия Мюрата и Жюно6 приближается слева от дороги, то и Ермолов перебросил в этом направлении кавалерийский корпус генерала В. В. Орлова-Денисова. Позиция русской кавалерии была примечательна тем, что сзади находились болота, которые не позволили бы в случае неудачи отойти с поля боя. Чтобы вдохнуть мужество в своих гусар и казаков, Орлов-Денисов «приказал полкам отправить из каждого эскадрона осмотреть места, способные к отступлению и к переходу через болота, и когда дознано было, что болота непроходимые окружают нас, то предложил войску умереть или победить»7.

Так завязалось серьезнейшее дело, крупномасшабное полевое сражение, в огонь которого противники все время подбрасывали новые и новые силы. Русским противостояла вестфальская кавалерия. Кавалеристы обменивались атаками, которых только со стороны вестфальцев было двенадцать. У французов проявил странную медлительность и даже инертность генерал Жюно, долго тянувший с вводом в бой своего уже переправившегося через Днепр корпуса. Во многом заминка Жюно у переправы благоприятствовала успешной обороне Тучкова. Русские полки держались стойко, отбивая все атаки противника, продолжая бой даже в уже сгустившейся темноте. Тут-то, в одной из рукопашных схваток, был ранен и взят в плен генерал Павел Алексеевич Тучков 3-й. От смерти его спасло только то, что замахнувшийся на него для последнего удара французский солдат увидел блеснувшую на груди Тучкова орденскую звезду и решил взять в плен знатного офицера. Тучков был увезен во Францию.

В итоге этого боя отход основных сил от Смоленска был прикрыт. Благодаря решительным и мужественным действиям Тучкова к вечеру все русские войска, дотоле продиравшиеся по лесным проселкам, наконец выбрались на Московскую дорогу и ночью вместе с обескровленным арьергардом отошли по Московской дороге. Утром 9 августа они соединились со 2-й армией. Как писал Граббе, «ошибки дня были исправлены стойкостию войск и присутствием главнокомандующего», а также, добавим от себя, гибелью тысяч наших солдат. На месте боя, занятом французами и вестфальцами, осталось 5–6 тысяч убитых и раненых русских солдат и столько же неприятельских. Участник сражения с французской стороны Брандт писал: «Гора трупов в награду, за столько жертв ни одного трофея, ни одного орудия, ни одной… повозки. Захват этого участка, покрытого мертвыми, — вот единственный плод победы. Лучезарное солнце залило светом это поле бойни»8. Другой очевидец (из вестфальцев) вспоминал: «Мы расположились биваками в каре на поле сражения. Вечером мы пытались помочь многочисленным русским раненым — тяжелое дело, так как столь многих невозможно было транспортировать. Эти бедняги были оставлены лежать и умирать там, где они лежали. В конце концов силы покинули нас, и мы спокойно заснули на поле опустошения посреди стонов и жалоб раненых и умирающих»9.

Военные историки, анализируя это «возникшее на ровном месте» крупное сражение, считают, что Наполеон ошибся, приняв его за обычный арьергардный бой — стычку наступающего авангарда и отступающего арьергарда. В какой-то момент у него появился реальный шанс «вытащить» русских на столь желанное им генеральное сражение, общий контур которого выстраивался явно в пользу его армии, имевшей больше оперативного простора и возможностей развивать наступательные комбинации. При этом русские на сей раз не смогли бы от него ускользнуть, ибо были сильно «защемлены» именно в этом месте и ни под каким видом не могли оставить перекресток у Лубина, пока из леса не вышли бы идущие по проселкам колонны войск 1-й армии. И на этот раз предусмотрительность генерала П. А. Тучкова, без приказа занявшего позицию, оставленную Горчаковым, а главное — беспримерная стойкость русских солдат и офицеров спасли армию из почти безвыходной ситуации. Как вспоминал Жиркевич, «после я слышат суждение Ермолова, что здесь была важная ошибка в эту кампанию. Багратион шел уже по Московской дороге, мы были в гористых ущельях, французы, хотя и не перешли Днепра, но уже стояли почти противу того пункта, где мы гусем выходили из ущелья, и у них под носом был брод, так что ежели бы Жюно схватился и перешел через Днепр, мы все… были бы перехвачены или самое лучшее еще — отрезаны опять от Багратиона и отброшены к Духовщине»10. По воспоминаниям А. А. Щербинина, он сам «слышал… отзыв Барклая Беннигсену в том, что из ста подобных дел можно выиграть только одно. Личная храбрость войск и отдельных начальников заслуживают венца, но Барклаю хвастать было нечем»". Это так — армия отступала.

При этом нужно оценить по достоинству все происшедшее в ходе нескольких дней боев под Смоленском. Наполеону опять не удаюсь разобщить русские армии ни рывком на Смоленск, ни в сражении на Большой Московской дороге по выходе из Смоленска. Обе русские армии смогли начать беспрепятственный отход, имея противника только позади себя. Картина для французов складывалась не очень благоприятная: первоначальный план войны не удался, война затягивалась, приближалась осень, предстоял поход вглубь вражеской страны. Можно полагать, что именно об этом думал Наполеон в Смоленске. Участник похода Рапп вспоминал: «Наполеон посетил места, где происходил бой: “Узел битвы был не у моста, а вон там, в деревне, где должен был выйти Восьмой корпус. А что делал Жюно? Из-за него русская армия не сложила оружия, ведь это может мне помешать пойти на Москву…” — “Ваше величество, — якобы сказал императору Рапп, — только что говорили мне о Москве. Армия не ожидает этого похода — дело начато, надо довести его до конца…”»12. Заметим, кстати, что сведения о том, когда Наполеон все-таки решил идти на Москву, довольно противоречивы. Очевидно, что, начиная «Вторую Польскую войну», он не предполагал двигаться вглубь России, а намеревался ограничиться сражением в Литве или Белоруссии. Когда же им было принято окончательное решение двигаться на Москву, точно сказать невозможно.