Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Тверские Афины



Дело в том, что в царской семье было решено не выпускать в это страшное время Катиш с мужем в Европу, на земли, захваченные Наполеоном, а оставить их в России. Поэтому император Александр I назначил принца Георга генерал-губернатором Твери. Ему было поручено ведать состоянием водных путей — в подведомственных генерал-губернатору губерниях (Новгородской, Тверской и Ярославской) располагались главные водные системы — Мариинская, Вышневолоцкая и Тихвинская. И надо отметить, что принц Георг оказался человеком ответственным, старательным и тотчас с головой погрузился в дела. У Екатерины тоже нашлось занятие. Постепенно вокруг нее сложился интеллектуальный кружок, этакие «тверские Афины». Тут важно напомнить, что Екатерина придерживалась подчеркнуто патриотических, отчетливо антизападных взглядов и в этом отчасти противоречила брату. Уже ее приезд в Тверь всех удивил. Как вспоминала одна из придворных дам, тверская губернаторша Ушакова сказала в обществе: «Странно, право, слышать, как хорошо великая княгиня русским языком владеет». Эти слова дошли до великой княгини, и она на ближайшем приеме подошла к губернаторше и заметила ей: «Удивляюсь, Варвара Петровна, что вы странного нашли, что я, русская, хорошо говорю по-русски!» С гордостью она писала: «On peut etrefier dl etre Russe, clest au moins le sentiment de mon ame»: «Можем гордиться, что мы — русские, по крайней мере эти чувства переполняют мою душу». Вспомним, о чем писал еще до войны наблюдательный Арман де Коленкур: «Она старается быть более русской, чем ее семья, или по вкусам, или по обычаям». Вообще, строй мыслей Екатерины, когда она пишет о политике, России, кажется весьма возвышенным и немного театральным. Очень точное выражение — «старается быть более русской». В частном письме 1812 года она выражается словами, которыми обычно пишут манифесты: «Россия в борьбе со всеми соединенными силами Европы как будто склоняется перед их бурным потоком, но скоро вновь воздвигнет чело свое и явится во всем блеске и величии… Все мы терпим по одной причине, мы терпим за Мать, за славную Россию, но можем ею гордиться и гордо скажем порабощенным иноземцам…» И далее идут суровые, в стиле пьес Кукольника и других драматургов, гордые слова упрека и осуждения Запада. И заканчивает Екатерина, так сказать, под звон колоколов финала оперы «Жизнь за царя»: «Россия была вторая в Европе держава, теперь и навеки она первая, и скоро к стопам ее прибегнут цари, моля о мире и покровительстве. Веселитесь мыслию сею, она не мечта, но истина». Мало того, что эти слова для следующего периода русской истории стали, действительно, пророческими. Сказаны они были в ноябре, когда Наполеон отступал, но будущее было еще далеко не так ясно, как это видела Екатерина". Так она писала Н. М. Карамзину, который часто бывал в салоне Екатерины Павловны. Там велись разговоры о политике. Иначе было невозможно: как и в другие времена, Россия тогда стояла на перепутье — куда дальше идти и с кем. Карамзин высказывал мысли, созвучные мнению Екатерины Павловны. А взгляды ее были, как уже сказано выше, довольно консервативными. Это видно из переписки Екатерины Павловны и отзывов ее современников. По ее заданию Ростопчин сочинял записку об истории масонов в России. По тону этой записки видно, что ни автор, ни читательница не уважали мартинистов, считали, что они дурно влияют на государя… Часто слушавшая чтение глав «Истории» Карамзина, Екатерина предложила историку написать размышления о прошлом и будущем России. Тот согласился — так появилась публицистическая «Записка о древней и новой России». История этого небольшого произведения Карамзина уникальна. Написанное в 1811 году, оно было опубликовано только в начале XX века. Но гак получилось, что среди самиздата XIX века «Записка» Карамзина занимала одно из первеиших мест вместе с мемуарами француза Кюстина. Тогда не знать «Записку» Карамзина мог только невежда. В чем же ее значение? В ней Карамзин оспаривал взгляды западников на историю России, полемизировал с политическими концепциями М. М. Сперанского. Многие места «Записки» важны для русского человека и до сих пор. Карамзин размышляет над тем, что реформы Петра Великого прервали развитие России, ее медленное, но поступательное движение к Европе. Карамзин был убежден, что Петр «не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев, он есть не что иное, как уважение к своему народному достоинству, не что иное, как привязанность к нашему особенному… Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. А презрение к себе располагает ли гражданина к великим делам… Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России». Но все же, признает Карамзин, «сильною рукою дано новое движение России, мы уже не возвратимся к старине». Так о великом реформаторе никто в России еше не говорил. Когда в марте 1811 года в Тверь приехал император Александр, он благосклонно слушал главы «Истории», а ночью, перед отъездом, Екатерина дала ему почитать карамзинскую «Записку». Это сочинение государю не понравилось: Александр был отъявленным западником, России не любил, взгляды Екатерины и Карамзина на прошлое и будущее страны не разделял.

При этом, в отличие от других членов семьи, Екатерина Павловна, как сказано выше, имела с Александром очень близкие, сердечные отношения и оказывала на него определенное влияние (насколько это было возможно в отношениях со скрытным императором). Многие историки убеждены, что в немалой степени благодаря интригам Екатерины Павловны был свергнут и отправлен в ссылку первейший советник Александра, идеолог западнических реформ Михаил Михайлович Сперанский. Известно, что Екатерина, как и другие члены придворной камарильи, люто ненавидела этого поповича — выскочку, забравшего такую большую власть. Родовая спесь соединялась в Екатерине Павловне с ожесточенным неприятием западнических идей Сперанского, мечтавшего увести самодержавную Россию на путь конституционного правления. Была тут и месть разгневанной честолюбивой женщины — в 1808 году из Швеции приехало посольство приглашать на трон в Стокгольм принца Георга, но Сперанский уговорил государя отклонить это предложение, так как ситуация в Швеции была запутанной. А ведь Катиш могла стать шведской королевой! Но более существенную роль сыграли идеологические расхождения Сперанского и Екатерины Павловны. Неслучайным кажется и то обстоятельство, что на посту государственного секретаря Сперанского сменил адмирал Шишков, чьи антизападные взгляды были общеизвестны.

Екатерина Павловна была влиятельнейшей особой при русском дворе, и в тверской период ее жизни это влияние постоянно возрастало. В 1811 году сардинский посланник Жозеф де Местр писал королю Виктору Эммануилу о том, что Александр и Елизавета совсем отдалились друг от друга и что при всех прекрасных качествах императрицы нельзя отрицать, что в ее поведении есть некая негибкость, которая ей страшно вредит, тогда как «партия противников императрицы не упускает случая воспользоваться тем, что она в немилости. Великая княгиня идет в гору, по мере того как ее несчастная невестка нисходит вниз. Кажется, я знаю наверное, что ее авантюрист-супруг станет генерал-губернатором Москвы: ничего более неблагоразумного невозможно вообразить. Мальтийский дворец, предложенный великой княгини, ей не подошел, так что пришлось дать ей Аничков, который я вижу у себя из окон и где размещался Императорский Кабинет… Чтобы изменить назначение этого дворца и подготовить его к приему августейшей княгини, потратили гигантскую сумму»-.

Свержение Сперанского произошло накануне нашествия Наполеона в 1812 году, которое заслонило собой все другие события. Екатерина Павловна оставалась в Твери, организовывала народное ополчение, даже сформировала свой егерский батальон. На киверах солдат был помешен ее герб с короной. Екатерина потом писала: «Всего более сожалею я в своей жизни, что не была мужчиной в 1812 году!» Но и в Твери хватаго забот. Французы шли к Москве, Тверь и окрестные губернии с их водной системой оказались крайне важны для связи с Петербургом. Тверь вдруг сделалась ближним тылом, куда хлынули потоком тысячи раненых. Катиш с мужем с головой ушли в заботы о них. Отступление русской армии сильно огорчало Екатерину Павловну и ее друзей. Конечно, они обвиняли генералов в беспомощности, подозревали масонский заговор и осуждали императора. Осенью 1812 года Екатерина даже написала брату письмо, в котором фактически обвинила его в трусости, корила его за назначение главнокомандующим неудачника Кутузова и т. д. Император был вынужден отвечать ей и в сущности отчитываться перед сестрой в том, что он делал этим летом и осенью: «Перейду теперь к предмету, касающемуся меня гораздо ближе, — моей личной чести. Если я доведен до унижения останавливаться на этом, то скажу вам, что гренадеры Малорусского и Киевского полков могут засвидетельствовать вам, что я не хуже всякого другого спокойно выдерживаю огонь неприятеля. Но мне… не верится, чтобы речь шла о подобной храбрости, и я полагаю, что вы говорите о храбрости духа. Останься я при армии, может быть, мне удалось бы убедить вас, что я не обделен и таким мужеством… После того, как я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, не внушаю войску никакого доверия. Ведь я поступил, как того желали…»

Конец 1812 года оказался трагичным для Екатерины: 27 декабря, заразившись тифом во время посещения воинского госпиталя, неожиданно умер Георг. От него у Екатерины к тому времени было уже два сына. «Я потеряла с ним все», — писала Екатерина Павловна. Она впала в глубокую депрессию, и ее увезли в Петербург. Так кончилась ее тверская жизнь, так закрылись тверские Афины… А переписка Екатерины Павловны с братом продолжалась. Екатерина и Александр, разделенные расстоянием, оказавшись в одиночестве, будто заново обрели друг друга, будто влюбились друг в друга. К этому времени Александр разорвал отношения с фавориткой Марией Нарышкиной, а Екатерина никак не могла освоиться с печальным положением вдовы. Они переписывались так часто и писали так помногу, что письма их образовали огромный том. О чем эти письма? Обо всем, что волновало их, — не будем забывать, что это был век болтливых и многословных писем. Но, может быть, только в этой переписке с сестрой Александр раскрывается по-настоящему, становится искренним и даже беззащитным. Екатерина великолепно чувствовала брата, они понимали друг друга с полуслова. Впрочем, честолюбивая Екатерина была верна себе и в этой переписке проявляла склонности политика, мечтая играть свою особую политическую роль в Европе, благо победа над Наполеоном подняла престиж России. Вслед за победоносной русской армией, вошедшей в Европу, Катиш уезжает из России и почти все время проводит в столицах западных держав — там теперь делается политика, там теперь ее место. В какой-то момент влияние сестры на Александра стало заметно многим, и это беспокоило политиков — они знали, сколь решительна и пристрастна честолюбивая Екатерина Павловна. Особенно запомнился всем ее визит в Англию. Екатерина вела себя на Британских островах как полномочный представитель императора, причем была высокомерна и капризна, не всегда считалась со своеобразными нравами Британии и сразу же нажила себе врагов среди английской знати. Когда же на остров высадился Александр, оказалось, что на все, происходящее в Британии, царь смотрит глазами своей сестрицы, которая регулярно сообщала ему подробности о «злокозненных британцах».

А жизнь шла своим чередом — Катиш была женщиной красивой, страстной. В Англии у нее начался скандальный и бурный роман с наследным принцем Вюртембергским Фридрихом Вильгельмом. Он так увлекся Катиш, что не ограничился обычной интрижкой, а развелся с женой и предложил Екатерине Павловне руку и сердце. Она подумала-подумала, а потом и согласилась. И вот в 1816 году Катиш стала женой наследника и втом же году — королевой Вюртемберга, хозяйкой Штутгарта. А еще через два года королева умерла от внезапной смертельной болезни.

Но вернемся к Багратиону, который всего этого уже никогда не узнал. Его контакты с Екатериной прерываются в 1810 году, хотя в 1811 году он виделся с ней при дворе — в апреле он в числе других чинов присутствовал во время встречи герцога Ольденбургского — свекра Екатерины Павловны, а 5 и 6 июля обедал у Марии Федоровны в Павловске. Как раз в те дни Багратион подписал все бумаги, согласно которым он продал в «собственную казну» Марии Федоровны свой Павловский дом за 7500 рублей. Этот дом, после перестройки, императрица превратила в знаменитый Павильон Роз. Мы не знаем, какими были их отношения в то время. Но сама продажа дома, который был так памятен им обоим, весьма символична — у Багратиона рвались последние ниточки, которыми он был связан с Павловском. Кажется, что и в прежде столь теплых отношениях со вдовствующей императрицей наступает охлаждение. Это видно из письма Багратиона, датированного маем 1812 года, в котором он благодарит Марию Федоровну за присланные в его 2-ю Западную армию «при отношении господина Виллие» бинты и корпию. Это письмо, в сравнении с теми письмами, которыми адресаты обменивались раньше, кажется холодным и официальным — обычное вежливое послание верноподданного своей государыне. Видно, что на этот раз императрица сама ничего Багратиону не писала. Багратион благодарил императрицу и писал в конце: «Поставленной вождем сих войск, я благоговением повергаю к подножию Вашего императорского величества и от лица воинов дерзаю принесть верноподданническую благодарность». Ничего личного — он благодарит даже не от себя, а от имени армии. В письме нет ни одного сердечного слова, как это было в их переписке раньше. Вероятно, отношения становятся формальными и холодными по инициативе самой Марии Федоровны, и Багратион, прекрасно все понимавший, не позволяет себе изменить этот официальный стиль общения. С самой Екатериной Павловной никакой переписки не сохранилось. Думаю, что ее и не было.

И все-таки! 11 сентября 1812 года умирающий Багратион получил последнюю весточку от великой княгини Екатерины Павловны. Это было письмо от принца Георга Ольденбургского, супруга Екатерины Павловны, из Ярославля. Оно было вполне официально: «Князь Петр Иванович! Я пишу сии строки больному, но победоносному Багратиону. С большим сожалением великая княгиня и я, мы видим раненым вас, надежду наших воинов. Дай Бог, чтобы скоро опять могли предшествовать армиям». Далее принц подробно описывает свою деятельность в ополчении. И в конце сказано: «Великая княгиня поручила мне изъявить вам искреннее свое соболезнование, и я пребываю с совершенным уважением». Собственно, это и было главным для Багратиона — таким образом Екатерина давала знать о себе, слала последний привет. В ответном письме Багратион «в чувствованиях неограниченного высокопочитания» благодарил принца и его супругу «за милостивое участие в нынешнем болезненном моем состоянии. Сколь ни мучительна для меня моя рана, но я лобызаю ее, получив на поле сражения для славы Августейшего монарха и для защиты любезнейшего отечества»21.

Когда Багратион умер, среди его вещей были обнаружены четыре памятных и, по-видимому, дорогих ему портрета: усыпанная бриллиантами табакерка с портретом императрицы Марии Федоровны, черепаховая табакерка с портретом Суворова, золотая табакерка с портретом жены Екатерины Павловны и, наконец, «портрет великой княгини Екатерины Павловны в золотом футляре». Это кажется весьма символичным: он возил с собой в походах портреты четырех дорогих для него людей — его учителя и трех женщин, которые так много значили в его жизни.





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 336 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.008 с)...