Любовь, даже братская, ревнива

Итак, в 1810 году Багратион утратил прежнее доверие государя. За этот год камер-фурьерские журналы уже не отмечают застолий царской семьи с его участием. Коленкур писал 17 августа 1810 года: «Приехал князь Багратион. Государь не пожелал его видеть». Между тем сам государь часто ездил в Павловск. Там как раз находилась только что родившая сына Екатерина Павловна, которая, правда, меньше привлекала внимание Александра, «чем ее компаньонка девица Муравьева»14.

По-видимому, охлаждение Александра к Багратиону было связано как с неудовольствием государя действиями генерала в Молдавии (о чем ниже), так и с упомянутыми выше попытками Багратиона вновь сблизиться с Екатериной Павловной — а это могло происходить только после его возвращения из Молдавии. Это, вероятно, было воспринято государем болезненно, ибо как раз с лета 1810 года он как бы заново знакомится с младшей сестрой и даже отчасти ею увлекается.

Великий князь Николай Михайлович, автор книги о Елизавете Алексеевне, отмечал, что причины неприязни императрицы к Екатерине Павловне и Марии Федоровне крылись не только в «совершенной разности характеров и помышлений», не только в том неуважении, которое свекровь выказывала невестке при дочерях: «…явное расположение Александра к этой сестре, которой он особенно доверял, не могло не возбуждать некоторой ревности со стороны Елисаветы»25. Отзыв фрейлины Марковой-Виноградовой наводит на ту же мысль: «Она (Катиш. — Е. А.) была совершенная красавица с темными каштановыми волосами и необыкновенно приятными, добрыми карими глазами (вспомним, что де Местру глаза показались темно-синими. — Е. А.). Когда она входила, делалось как будто светлее и радостнее. Говорили, что император Александр 1 восхищался ею и был даже влюблен»26.

Кажется, что между братом и сестрой были особенные отношения, исполненные необыкновенной теплоты и даже игры, не лишенной в некоторые моменты элементов эротизма. Сохранившиеся письма императора к Екатерине — уникальный источник, очень многое говорящий об Александре, который со стороны многим казался двоедушным и неискренним. Возможно, для других людей он и был таким, но в письмах к сестре он раскрывается совсем с другой стороны. Обращаясь к сестре, Александр никогда не называет ее по имени. Он пишет «chere et bonne amie» или «chere bonne amie», то есть «дорогой и добрый друг», или, точнее, «подруга». Еще чаще император, обращаясь к сестре, пользуется детскими прозвищами, принесенными из прошлого. Екатерина Павловна в разных вариантах зовется «Bissiam Bissiamovna» (Бисям Бисямовна или Бизям Бизямовна — наверно, от «Обезьяна Обезьяновна»), очень часто — «Chere Biskis». Есть даже обращение «Chere Рожа de топ ате» — «Дражайшая Рожа души моей». Это кажется вполне естественным. Как часто бывает в дружных семьях, в которых братья и сестры любят друг друга, у каждого есть своя кличка, прозвище, связанное с каким-нибудь смешным эпизодом, словечком, причем для посторонних (в том числе и для нас) происхождение этих прозвищ остается тайной. Так. старшие и младшие сестры Екатерины тоже имели свои прозвища: великая княжна Мария Павловна именуется в переписке «Клеопова», а самая младшая, Анна, упоминается как «Monsieur Анна Павловна». Эти прозвища и кое-какие другие намеки и словечки из общего — детского, юношеского — семейного обихода показывают, что давно уже взрослый император и его юная младшая сестрица (младше его на 11 лет) по-прежнему были связаны тесными родственными узами. Кстати, она ему — старшему брату и монарху — чаще всего пишет почтительно: «Chere Alexandre». Очень теплыми были и прощальные строки в письмах императора: «Ваш (или “преданный Вам”) всей душой и сердцем на всю жизнь». После того как Екатерина Павловна вышла замуж, тон переписки меняется, она утрачивает прежнюю юношескую игривость, хотя остается нежной и даже трогательной. Постепенно меняется и содержание писем. С годами Екатерина становится одним из самых близких императору людей. Оказывается, что она не просто хорошо разбирается в государственных делах, но и имеет свой устоявшийся взгляд на многие проблемы, даже некую систему, не во всем схожую с той, в рамках которой мыслит Александр. К тому же Екатерина, любя брата, остается сама собой и откровенно высказывает ему свои, иногда весьма резкие, суждения. Особенно это примечательно для тверского этапа ее жизни.