Эмотивность евангельских притч

Новозаветные притчи, речь о которых пойдет в данной статье, представляют собой скрытый диалог автора с адресатом, сознание которого порождает ту или иную ответную реакцию. Руководя человеком на путях его жизни, притчи открывают духовные или нравственные истины, являясь средством нравственного воспитания, а также воздействуют на эмоционально-волевую сферу человека.

В лингвистике эмоций доказано, что одной из главных составляющих как вербального, так и невербального аспектов коммуникативной личности, являются эмоции, которые представлены не только в словах, но и в памяти, в звуке, в музыке и других формах, так как язык вплетен во все виды деятельности человека. По замечанию В.И. Шаховского, являясь ключом к изучению эмоций, язык помогает человеку выразить, описать, имитировать, симулировать, классифицировать, комментировать, изобретать средства для экспликации / импликации эмоций [Шаховский, 2009, с. 31]. Таким образом, с помощью эмотивных знаков, имеющихся в языке, говорящий выражает свое эмоциональное отношение к миру.

Евангельские притчи представляют собой хранилище эмоциональных ситуаций, которые, так или иначе, затрагивают эмоциональный мир человека. На вопрос одного благочестивого юноши о том, что нужно сделать, чтобы иметь жизнь вечную, Иисус сказал: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах… Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение [Мф. 19: 21–22]. Как видно из приведенного примера, ответ Христа поверг юношу в состояние печали, а также вызвал эмоции отчаяния и уныния. Судя по этому примеру, можно предположить, что в той или иной притче скрыта эмотивная прагматика, которая реализуется в определенной коммуникативно-эмоциональной ситуации притчевого контекста и вызывает положительные или отрицательные эмоции у реципиента.

Таким образом, цель статьи – раскрыть эмотивную прагматику евангельских притч, выявляя доминирующие эмоции, заложенные в их контекстах.

Значительную роль во многих притчах играют нравственные понятия, воздействующие на эмоции реципиента, заставляя сделать выбор между добром и злом, оценить и познать действительность.

Уже в самих названиях притч заложены эмоционально-оценочные семы:

добрый самарянин, безумный богач, неправедный судья, мудрые/неразумные девы, блудный сын, злые виноградари, бесплодная смоковница, нищий Лазарь, драгоценная жемчужина, жестокий раб, неправедный домоправитель, заблудшая овца и др. Благодаря своим значениям, коннотациям и ассоциациям выделенные эмотивы задают определенную эмоционально-коммуникативную тональность, кроме того, они эмоционально нагружают контексты евангельских притч, дают оценку персонажу. Именно от выбора лексики, по замечанию В.И. Шаховского, «…зависит возможность введения реципиента в определенное эмоциональное состояние или выведения из него» [Шаховский, 2008, с. 42].

Например, рассказывая притчу о злых виноградарях [Мк. 12:1–12], Иисус Христос под злыми виноградарями подразумевал первосвященников и фарисеев, желавших избавиться от Него. В контексте притчи содержится ряд глаголов, которые вызывают отрицательные эмоции у реципиента (били, убили, разбили голову, выбросили вон, предать смерти). Глагол «убивать» употреблен в притче о злых виноградарях семь раз. Можно говорить о том, что данный глагол в ее контексте является квалификатором эмоции ненависти. Речь идет о ненависти виноградарей к хозяину и его сыну. (Хозяин – Бог, сын – И.Х., виноградари – фарисеи). Употребление эмотивных слов в статусе коннотативных, несомненно, воздействует на чувства получателя. Фарисеи, услышав эту притчу, поняли, о ком идет речь и «искали в это время первосвященники и книжники, чтобы наложить на Него руки, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал Он эту притчу» [Мк. 12:19].

Таким образом, повествование притчи вызвало среди первосвященников и фарисеев не только негодование, но и желание избавиться от Автора притчи.

Несомненно, контекст рассматриваемой притчи и у потенциального читателя может вызвать эмоции негодования, презрения к виноградарям и жалость к сыну.

Эмоции гнева, разочарования, злобы испытывает царь в притче о брачном пире [Мф. 22:1–14] по отношению к званым на пир. … и послал рабов своих звать званых на брачный пир; и не захотели придти… … пренебрегши то, пошли, кто на поле свое, а кто на торговлю свою; прочие же, схватив рабов его, оскорбили и убили их. Услышав о сем, царь разгневался и, послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их [Мф. 22:3–5, 7].

В приведенном микроконтексте через выделенные эмотивные глаголы эксплицитно представлены негативные эмоции и действия слуг, одни из которых были подвергнуты оскорблениям, другие – убиты. Выделенные глаголы в контексте притчи эксплицируют эмоции ненависти, злобы, гнева. С одной стороны, это гнев званых, которые отказались идти на брачный пир и решили убить слуг хозяина, с другой стороны, читатель сталкивается с гневом хозяина, призывающего на брачный пир, но получившего отказ от избранных. Получив отказ от одних, царь зовет на пир всех подряд. Призывание на брачный пир всех, кто встретится, это – призыв в Царство Божие всех людей: и добрых и злых, ибо для вступления в него не нужна ни святость, ни заслуги: в него призываются не за дела, а по милосердию Призывающего. … И рабы те, выйдя на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими. Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду… Тогда сказал царь слугам: связав ему руки и ноги, возьмите и бросьте во тьму кромешную; там будет плач и скрежет зубов; ибо много званых, но мало избранных [Мф. 22: 10–13]. И снова читатель встречается с гневом царя. Выделенные эмотивные слова, несомненно, воздействует на чувства посвященного читателя, эмоциональный интеллект и фоновые знания которого позволяют ему считать гневные эмоции и переживания царя по отношению к пришедшему не в брачной одежде. Непосвященный читатель может недоумевать по поводу негодования царя. Епископ Аверкий (Таушев) объясняет это так: «…кто раз призван, должен ходить достойно своего звания, быть облеченным в брачную одежду. В древности цари и князья на Востоке имели обычай давать приглашенным специальную парадную одежду, в которой те и должны были являться на пир. Так и каждому, призываемому в Царство Христово, дается при крещении светлая одежда чистоты духовной. Пренебрегший этой одеждой и вошедший на духовный пир в одежде, оскверненной грехами, достоин осуждения и наказания. Как не пожелавшего надеть предложенную ему от царя одежду, выгоняли из ярко освещенных палат царского пира наружу во внешнюю (кромешную) тьму, где он от холода и досады скрежетал зубами, так на Страшном Суде будут извергнуты из сонма спасаемых в Церкви Христовой нераскаянные грешники, загрязнившие своей греховной нечистотой одежду крещения» [еп. Аверкий, 2005, с. 265].

Подобные отрицательные эмоции недовольства и враждебности по отношению к неверному рабу можно наблюдать в притче о верном и злом рабе [Мф. 24:45-51, Лк. 12:42–48]. Гнев и разочарование испытывает хозяин к неверному рабу, который будучи зол, скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами [Мф.24:48–49]. Безнравственные действия со стороны раба вызовут не только отрицательные эмоции у господина его, но и поступки: … и рассечет его, и подвергнет его одной участи с лицемерами, там будет плач и скрежет зубов [Мф. 24:5].И, наоборот, радость и счастье испытывает хозяин в притче о бодрствующих рабах [Лк. 12:35–40], так как за их духовную бдительность Господь обещает блаженство: … Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и, подходя, станет служить им [Лк. 12:37]. Именно услугой господина, который препояшется и станет услуживать рабам своим, сделав их как бы своими гостями, и представляется блаженство, от которого рабы, в свою очередь, тоже будут испытывать эмоции радости и счастья.

В рассмотренных притчах посвященный читатель детерминирует эмоциональные ситуации страха или радости перед воздаянием Божьим за дела человеческие. Понимание того, в каком состоянии необходимо ожидать Господина своего (в доброделании и бодрствовании или в греховности) влечет за собой определенное вознаграждение. Эмоциональное воздействие притчевых контекстов на волю и чувства читателя заставляет его задуматься о своих поступках.

В притче о жестоком рабе [Мф. 18:23–35] можно проследить целую палитру эмоций: от царского милосердия и любви, до жестокости и злобы раба, которые вызвали, в свою очередь, раздражение и гнев царя.

... Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне… Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга… Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга [Мф. 18:27–30, 32–34].

Как видно из примера, степень интенсивности и представленности эмоций здесь различна. В данной притче не только прослеживаются эмотемы милосердия и любви (к кающимся грешникам), но и жестокости и злобы. Так, в последнем стихе эмоция гнева представлена эксплицитно. Правда, существуют и такие контексты, в которых не дается эксплицитной оценки эмоциональной ситуации, но сама она воспроизводится полностью. Характер эмотивности в данном случае определяется на основе эмоционального опыта читателей, который позволяет им квалифицировать представленную ситуацию по шкале ценностей человеческой жизни. Например, эмоциональная ситуация отчаяния представлена в следующем повествовании притчи о блудном сыне: Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему [Лк. 15:14–16].Несмотря на то, что в этом примере нет словарной эмотивно-окрашенной лексики, он эмоционально воздействуют на получателя, так как именно в его контексте нейтральная «упаковка» становится коннотативным эмотивом. Она («упаковка») наделяется контекстуально-эмотивным смыслом, таким образом, в процессе своего функционирования в притчевом контексте, представленные лексические единицы реализуют потенциал эмотивности. В.И. Шаховский подтверждает данное положение следующим образом: «… при переходе из словарного состояния в ситуативное (контекстуальное) почти каждое слово может стать эмотивным» [Шаховский, 1987, с. 170].

Итак, не только эмотемы ненависти и злобы, отчаяния и разочарования, ужаса и страха можно увидеть в евангельских притчах, но и эмотемы любви, сострадания, всепрощения, радости и счастья можно проследить в их контекстах. Так например, в притче о блудном сыне читатель переживает эмоциональное торжество отца, который радуется возвращению пропавшего сына (а о том надобно радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся [Лк. 15:32]), в притче о добром самарянине имплицитно представлена не только эмоциональная ситуация отчаяния от равнодушия и безразличия священника и левита, но и эксплицируется эмоциональная ситуация сострадания и милосердия, любви к ближнему (Самарянин же некто… сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, … и позаботился о нем [Лк. 10:33–34]); в притче о великой вечере читательский эмоциональный интеллект помогает распознать ему радость «увечных», «хромых» и «слепых» от пребывания на царском обеде (в Царстве Божьем), (… пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых. … ибо много званых, но мало избранных [Лк. 14:21, 24]);в притче о десяти девах эмоциональный опыт читателя, а также его фоновые знания позволяют детерминировать эмоции ликования, веселия и счастья мудрых дев от пребывания с Женихом, (… вот, жених идет, выходите навстречу ему… пришел жених, и готовые вошли с ним на брачный пир… [Мф. 25: 6, 10]), а также обнаружить эмоции печали и отчаяния со стороны дев неразумных (после приходят и прочие девы, и говорят: Господи! Господи! отвори нам. Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам: не знаю вас [Мф. 25: 11–12]). Понимание метафор-символов, употребленных в контексте данной притчи, оказывает эмоционально-прагматическое воздействие на читателя. Радость от долгого ожидания, от готовности встретить Жениха, от того, что светильники мудрых дев, которые символически являются их душами, наполнены маслом, символизирующим их добрые дела, поддерживающие жизнь духовную и, которые необходимо совершать не в тот момент, когда придет Жених (Иисус Христос), а заранее, до Его пришествия, чтобы быть готовым войти в Его чертог. В силу своей эмоциональности и культурных знаний посвященный читатель почувствует атмосферу обновления, таинственности, возбуждающих чувство тревоги и страха перед непостижимым, а также испытает эмоции ликования перед встречей с Женихом, перед тем высшим началом, которое подарит новые ощущения.

Глубина осмысления содержания притчевого текста, эмоциональная реакция напрямую зависит от культурной компетенции адресата, поскольку фоновые знания играют ключевую роль в понимании и восприятии притчи.

Таким образом, можно утверждать, что как рассмотренные в данной статье, так и другие евангельские притчи маркированы эмотивностью, эмоциональны и эмоциогенны, так как вызывают не только эмоции у адресата, но и провоцируют движение его мысли, то есть «… дается импульс его ассоциативному мышлению с целью привести собеседника к идее, лежащей в основе притчи» [Тумина, 2007, с. 47]. Эмотивная прагматика, заложенная в контекстах евангельских притч, отражена в ключевых словах-эмотивах, рассмотренных в статье. Выражение доминирующих эмоций, таких как милосердие, сострадание, любовь, а также ненависть, злоба, гнев, отчаяние, страдание, разочарование, страх демонстрируется через универсальные эмотемы любви, жизни и смерти. Эмоциональные ситуации, которые заложены в притчевых контекстах, несомненно, регулируют как эмоциональное сознание адресата, так и формируют его эмоциональный опыт, мысли а, следовательно, и поступки, так как акциональное поведение человека во многом зависит от того, какими эмотивами оно моделируется.

Литература

Аверкий (Таушев) (архиеп.). Четвероевангелие. Апостол: Руководство к изучению Священного Писания Нового завета. – М.: Православный Свято-Тихоновский гуманит. ун-т, 2005. – С. 214–215, 224–226.

Гончарова Н.Н. Поэтика Новозаветной притчи: опыт понимания. – М.: Компания «Спутник», 2005.

Святое Евангелие. – СПб.: Синодальная тип., 1914.

Тумина Л.Е. Притча как школа красноречия. – М.: ЛКИ, 2007.

Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. – Воронеж: Изд-во Воронежского Университета, 1987.

Шаховский В.И. Эмоции: долингвистика, лингвистика, лингвокультурология. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009.

Шаховский В.И. Энергетическая мощность эмоций и дискурсивные нормы // Вопросы психолингвистики. – 2008. – № 7. – С. 39–43.

Е.К. Черничкина