Эмоциональная компетенция судебного оратора

(НА МАТЕРИАЛЕ СУДЕБНОЙ ЗАЩИТИТЕЛЬНОЙ РЕЧИ)

Эмоциональная / эмотивная компетенция – важнейший и обязательный компонент коммуникативной компетенции [Шаховский, 2003а, с. 8; 2009, с. 40].

По мнению В.И. Шаховского, «адекватная эмоциональная / эмотивная компетенция включает следующие компоненты: знание общих лингвокультурных кодов эмоционального общения; знание эмоциональных доминант этих кодов в форме эмоциональных концептов; знание маркеров эмоционально-этнической идентификации речевых партнеров, правил эмоционального общения с ними; знание и владение средствами номинации, экспрессии и дескрипции своих и чужих эмоций в обоих семиотических лингвокультурных кодах, участвующих в конкретном общении» [Шаховский, 2009, с. 39].

Эмоциональная / эмотивная компетенция – необходимый элемент профессиональной коммуникативной компетенции и для судебного оратора.

Опираясь на исследования В.И. Шаховского и его учеников [Шаховский, 2003б; Павлючко, 1999, с. 3], дадим определение этого понятия, актуальное для аргументации судебной защитительной речи.

Эмоциональная составляющая является неотъемлемой частью риторической модели аргументации судебной защитительной речи и реализуется как на статическом (эмоциональные оценки и эмоционально-психологические аргументы), так и на динамическом уровнях (эмоциональные стратегии и тактики) организации аргументации [Пригарина, 2010].

В связи с этим эмоциональная компетенция судебного оратора, на наш взгляд, может быть определена как способность к использованию в аргументации судебной защитительной речи системы эмоциональных риторических средств и приемов (единиц статического и динамического уровней организации аргументации) с целью эффективного воздействия на аудиторию.

Как известно, эмоциональная сторона аргументативного процесса чрезвычайно важна: «Вне зависимости от того, насколько логичны или рациональны ваши аргументы, если вы не в силах вызвать эмоции, вам будет сложно воздействовать на оппонента». Определенная эмоциональная основа, другими словами, положительный эмоциональный контакт, является обязательным условием логического воздействия [Москвин, 2008, с. 353].

С возрождением в России института присяжных изучение эмоциональной составляющей аргументации судебной речи приобретает особую актуальность, а уровень эмоциональной компетенции судебного оратора становится одним из главных критериев эффективности воздействия его речи.

Материалом для изучения эмоциональной компетенции судебного оратора послужили тексты речей выдающихся судебных ораторов XIX–XXI вв., являющиеся образцами успешных убеждающих, воздействующих речей.

Исследование показало, что эмоциональная компетенция судебного оратора формируется использованием в судебной защитительной речи единиц статического (эмоциональные оценки и эмоционально-психологические аргументы) и динамического уровней (эмоциональные стратегии и тактики). В настоящей статье дан анализ эмоционально-психологической аргументации, эффективное использование которой определяет уровень эмоциональной компетенции судебного оратора.

Эмоциональные аргументы, выявленные в судебных защитительных речах выдающихся судебных ораторов XIX–XXI вв., условно можно разделить на внутренние и внешние.

I. Внутренние эмоциональные аргументы – этоаргументы, опирающиеся на само существо судебного дела, выводимые из его материалов и призванные вызвать у участников процесса, главным образом, – у присяжных – различные эмоции. Внутренние эмоциональные аргументы обращены к важнейшим человеческим эмоциям (слабостям, страстям).

К внутренним эмоциональным аргументам относим аргументы «к незначительности проступка», «к репутации», «к состраданию», «к обстоятельствам».

1. Аргумент «к незначительности проступка» – акцентирование ненамеренного или незначительного характера нарушения закона подсудимым.

Ср.: Князю, как сведущему в конском деле человеку, во что бы то ни стало хотелось, чтобы ужасного аукциона не было. И я не могу не заявить, что увод лошадей в Царское Село и деревню, прикрытый формальным правом хранителя выводить лошадей из одного помещения в другое, когда в старом помещении держать их не на что или невыгодно, для меня представляется одной из мер сорвать аукцион и тем дать возможность Щодро не потерять лошадей за гроши, но выручить сколь возможно больше, что равно выгодно и для должника, и для кредиторов. Поступок неправомерный, но и не преступный, как не преступны многие приемы, неправильные, но не воспрещенные, и последствием которых может быть лишь то или другое хозяйственное мероприятие (Ф.Н. Плевако. Дело Мордвина-Щодро и кн. Оболенского).

2. Аргумент «к репутации» – апелляция к хорошей репутации подсудимого. Например, в речи Ф.Н. Плевако по делу С.И. Мамонтова он характеризуется как личность государственного масштаба, выдающийся общественный деятель. В подтверждение приводятся мнения людей, которые публично отзывались о нем положительно, одобряли его деятельность, поддерживали его начинания и т.п.

Ср.: Если бы в самом деле в Егорьевске знали о странных, нехороших, тяжелых отношениях отца к сыну, если бы внутренне чувствовали, что отец ставит сына в такое положение, что сын мог поднять свою или чужую руку на своего отца, то именно потому, что в Егорьевске живут патриархальной жизнью, жизнью старообрядческой, в которой семейная жизнь крепка, – этот город из всех человеческих злодеяний возмутился бы более всего таким, как поднятие руки сына на отца, и мы не встретили бы таких отзывов о подсудимом; и это тем более, что между свидетелями большинство представители того возраста, который приближается к возрасту Лебедева-отца, и люди эти полагают, что подобное положение немыслимо, что при таком положении строй жизни уничтожается, всякая нравственность исчезает (Ф.Н. Плевако. Дело Лебедева).

3. Аргумент «к состраданию» – наглядное изображение несчастий, мук и издевательств, которые пережил подсудимый с целью вызвать к нему сочувствие.

Ср .: Когда настала пора первых впечатлений, когда закон природы, связующий любовью отца с детьми, закрепляет за последними несменного, горячего и преданного учителя, – в эту пору мальчик Ильяшенко ничего не видал, кроме безобразных сцен, ничего не слыхал, кроме звероподобного мычания немого. Семейная жизнь, судя по всему, по намеку на побочного сына, по свидетельству матери об ее отъезде в Киев, была печальна. При родителях – сирота, и тем хуже, что нахождение их в живых освобождало общественную власть от особливой заботы (Ф.Н. Плевако. Дело Ильяшенко).

4. Аргумент «к обстоятельствам» – упоминание о трудных жизненных обстоятельствах, которым не смог противостоять подсудимый, совершая преступление.

Ср.: Конечно, рассудительный человек должен избегать стоять на такой дороге, где ему грозит какая-нибудь опасность. Но вот что бывает: когда то или другое злое чувство искусственно развивают даже те самые лица, против которых оно направлено. В деле Лукашевича замечательно ясно обрисовалось, как это злое чувство сеяли другие: Н.А. представлял собою только почву, на которой щедрой рукой разбрасывались разного рода семена, семена того, что могло только угнетать его душу. От самого рождения он был лишен всего того, что могло бы правильно развить его душу (Ф.Н. Плевако. Дело Лукашевича).

II. Внешние эмоциональные аргументы определяем как ссылки на случаи из реальной жизненной практики, помогающие оратору в ясной, доступной и наглядной форме обосновать свой абстрактный тезис, облегчить его понимание и добиться запланированного результата. К внешним эмоциональным аргументам относим аргументы-примеры и аргументы-образцы.

1. Аргумент-пример – это рассказ о некоем частном, но закономерном случае, который используется оратором для подтверждения выдвинутого тезиса.

Пример считается одним из самых сильных и характерных для воздействующей речи видов аргументов. «С точки зрения риторического изобретения, аргументация примерами – основная. Подбор примеров – основа сбора материала для подготовки речи, выбор и распределение примеров – основа расположения речи, основа ее композиции. Объяснение примеров – основа доказывания. Тип примера и его место в композиции – главное средство эмоционального (выделено нами – Н.П.) влияния речи» [Рождественский, 1997, с. 284].

Степень эмоциональной компетенции судебного оратора определяется использованием разнообразных примеров.

Усиливают эффективность воздействия судебной защитительной речи примеры из общественной практики, имеющие документальное подтверждение.

Ср.: Примерно в эти же дни 40 лет назад в России заканчивался процесс по обвинению писателей Ю. Даниэля и А. Синявского – при общем всенародном осуждении, основанном на известном принципе «Я Даниэля и Синявского не читал, но этих клеветников, антисоветчиков, врагов советской власти глубоко осуждаю ». Подсудимые получили реальные и немалые сроки лишения свободы. Чуть раньше был осужден и отправлен в ссылку на Север, как «бездельник и тунеядец, не желавший трудиться на благо страны», великий поэт, впоследствии – лауреат Нобелевской премии, Иосиф Бродский. В нашей страшной истории не счесть людей, подвергавшихся репрессиям только из-за того, что их художественное творчество не соответствовало господствующей идеологической доктрине, не устраивало власть, поскольку не вписывалось в прокрустово ложе «социалистического реализма»!

Можно вспомнить о том, как подвергались травле М. Зощенко и А. Ахматова, еще один будущий лауреат Нобелевской премии Б. Пастернак, величайшие композиторы С. Прокофьев и Д. Шостакович, гениальные творения которого некий бездарный высокопоставленный критик оценил, как припечатал: «сумбур, вместо музыки». Слава Богу, тогда у власти хватило ума (ума ли?) не сажать их в тюрьму. Сегодня самое время вспомнить и то, как глава государства и партии Н. Хрущев, посетив выставку художников-авангардистов, пришел в ярость, непристойно ругался, после чего ее немедленно запретили, а участников выставки фактически лишили права на художественное творчество, многих «выдавили» из страны. Спустя несколько лет другую подобную выставку раздавили бульдозерами, объяснив это варварство тем, что на ней вместо произведений искусства была представлена «мазня», не имеющая художественной ценности.

Как тогда, так и сейчас, действительные причины гонения следует искать отнюдь не в творческой, а в сугубо идеологической сфере. Тоталитарная власть всегда боялась свободного творчества (Ю.М. Шмидт. Дело Ю.В. Самодурова).

Актуальны в качестве аргументов и примеры, извлеченные из материалов дела и связанные с событиями, произошедшими на самом процессе.

Ср.: Он создал судебное следствие, на котором проверяется предварительное следствие, а не наоборот, – не показания свидетелей, данные на суде, в торжественной обстановке, проверяются показаниями, записанными следователем, который составляет протоколы, хотя, быть может, и совершенно добросовестно, но в таком состоянии, в каком обыкновенно бывает человек в борьбе. Так, один свидетель, выслушав здесь свое показание, вспоминает о каком-то крючке на дверях; другой находит, что его показание является для него здесь сюрпризом; третий отрицает, что это было им сказано. Не такими протоколами следует проверять показания, данные при торжественной обстановке суда (Ф.Н. Плевако. Дело Лебедева).

2. Аргумент-образец – упоминание об аналогичной ситуации, о подобном случае из практики с целью побудить действовать по приведенному «образцу». Образец предлагается также и как олицетворение общественно одобряемой формы поведения.

«Различие примера и образца существенно. Пример представляет собой описательное утверждение, говорящее о некотором факте, а образец – это оценочное утверждение, относящеесяк какому-то частному случаю и устанавливающее частный стандарт, идеал и т.п.» [Ивин, 2003, с. 44].

Ср.: Расставаясь с местом и уступая его тем, кто будет говорить после меня, я хочу бросить еще одно последнее, сравнительное, соображение по делу.

Десять лет тому назад, в этом самом здании, под этими самыми сводами, на эту самую скамью была приведена женщина, облеченная в черные одежды и обличаемая в черных поступках. То была – игуменья Митрофания. Духовная гордыня внушила ей мысль дать учрежденной ею общине, бесспорно благому делу, размеры, превосходящие ее средства. Она не остановилась, и подлогами хотела дополнить то, чего недоставало. Ваши предшественники, сидевшие на ваших местах, спросили у совести и во время ее велений осудили нечистое дело.

Знаете ли, что поступки Булах во сто крат хуже и нравственно гаже поступков Митрофании? Там дурно понятое человеколюбие и извращенные благочестивые цели натолкнули ее на преступление, а здесь – само благочестие эксплуатировалось как орудие для хищнических захватов. Там, правда, крали, но краденым, по скудости ума и сухости сердца, думали угодить Богу, воздвигая алтари. Здесь – строили храм молитвы и милости на чужие средства, чтобы в притворах его, заманив свою жертву, растерзать ее! (Ф.Н. Плевако. Дело Булах).

Адресатом аргумента-образца нередко выступают не присяжные, а другие участники процесса. В таком случае его назначение состоит в указании на тот вариант поведения, который должен быть признан как эталонный. Обычно такой аргумент возникает в ситуации, когда реальное поведение участников процесса существенно отличается от образцового.

Ср.: Был в моем городе такой господин Безверхий, старый человек, прозванный дедушкой русского фашизма, верующий православный, кстати говоря, автор целого ряда откровенно людоедских работ. Так вот он был дважды судим и дважды оправдан по обвинению еще по 74-й статье старого УК. Однажды его привлекли к ответственности за издание книги Гитлера «Майн кампф» с грязным антисемитским предисловием, не помню, чье это было предисловие. В суде, (прокуратура тогда оказалась на высоте и предъявила обвинение) он сказал «Да, я вот основал кооператив по издательскому делу, осталась бумага, я и решил подзаработать, дай, думаю, что-нибудь издам, и издал “Майн кампф”, но так, чтобы какая-то цель, умысел, разжечь какую-то там национальную вражду, ни-ни, ничего похожего не было». И как мы ни доказывали, что сама жизнь, этого человека, который многократно засветился на пропаганде нацистских идей, специальное образование, ученая степень по философии и многое другое подтверждают наличие умысла и его направленность, он был оправдан. С мотивировкой: не доказан умысел (Ю.М. Шмидт. Дело Ю.В. Самодурова).

3. Аргумент-«антиобразец» – пример неодобряемой, недопустимой, осуждаемой формы поведения.

Опытные адвокаты усиливают эмоциональное воздействие своей речи использованием аргументов-«антиобразцов».

Так, в речи по делу Лебедева Ф.Н. Плевако развенчивает «честного свидетеля», приведенного в пример прокурором, используя антиобразец:

Это исправник г. Егорьевска, добрейший и честнейший человек, показывающий согласно с обвинением, достовернее которого нельзя представить достоверного свидетеля на суде.

Интересно мне в дальнейшей борьбе с прокурором изучить: что же это за тип достоверного свидетеля? Оказывается, что он вполне подходит под тип достоверного лжесвидетеля, прекрасно изображенного Щедриным. Этот человек показал следователю, что старик Лебедев написал дополнительное духовное завещание потому, что не хотел оставить ничего сыну – моту и пьянице. Так, по словам его, говорил ему старик Лебедев, прося его подписаться свидетелем на завещании. Читаем мы его духовное завещание и видим, что в нем старик Лебедев 2/3 состояния своего оставляет этому самому сыну. Вот образчик достоверного свидетеля, сохранившегося среди всеобщего крушения нравственного мира в г. Егорьевске (Ф.Н. Плевако. Дело Лебедева).

Таким образом, эмоциональная компетенция судебного оратора представляет собой способность управлять эмоциями аудитории с помощью продуманной системы эмоционально-психологических аргументов, создающих эмоциональный настрой для принятия тезиса оратора, облегчающих понимание сложного или абстрактного тезиса.

Эффективность воздействия судебных защитительных речей лучших российских адвокатов определяется их эмоциональной компетенцией.

В заключение нельзя не вспомнить слова В.И. Шаховского, на первый взгляд, никак не связанные с судебной коммуникацией, но удивительно для нее, на наш взгляд, актуальные: «Адресант (продуцент) речи всегда отягощает свое творение личностным интересом, своей эмоциональной позицией, своей субъективной картиной мира, по собственному вектору переструктурирующей семантику лексических, грамматических и стилистических решений, упаковывающих осмысление коммуникативных ситуаций [Шаховский, 2004, с. 154]. «Личностный интерес», «эмоциональная позиция», «субъективная картина мира», «собственный вектор», «упаковывающие осмысление коммуникативных ситуаций», – именно эти параметры чрезвычайно важны для характеристики эмоциональной компетенции судебного оратора.

Литература

Ивин А.А. Риторика: Искусство убеждать: уч. пособие. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2003.

Москвин В.П. Аргументативная риторика: теоретический курс для филологов. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2008.

Павлючко И.П. Эмотивная компетенция автора художественного текста (на материале произведений Г. Гессе): автореф. дис.... канд. филол. наук. – Волгоград: Перемена, 1999.

Пригарина Н.К. Аргументация судебной защитительной речи: риторическая модель: автореф. дис.... д–ра филол. наук. – Волгоград: Перемена, 2010.

Рождественский Ю.В. Теория риторики: уч. пособие. – М.: Добросвет, 1997.

Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах Х1Х века. – Тула: Автограф, 1997.

Шаховский В.И. Реализация эмотивного кода в языковой игре // Эмотивный код языка и его реализация: кол. монография. – Волгоград: Перемена, 2003а. – С. 7–18.

Шаховский В.И. Эмоциональная / эмотивная компетенция в межкультурной коммуникации (Есть ли неэмоциональные концепты) // Коммуникативные исследования 2003. Современная антология. – Волгоград: Перемена, 2003б. – С. 55–65.

Шаховский В.И. Эмоционально-смысловая доминанта в естественной и художественной коммуникации // Язык и эмоции: личностные смыслы и доминанты в речевой деятельности: сб. науч. трудов. – Волгоград: Центр, 2004. – С. 147–168.

Шаховский В.И. Эмоции как объект исследования в лингвистике // Вопросы психолингвистики. – 2009.– №9.– С. 29–42.