Annotation 15 страница. Сначала Уолтер Джаллин решил, что его разбудил ветер

Маскарад убийцы

Сначала Уолтер Джаллин решил, что его разбудил ветер. Он лежал в кровати и смотрел на окно. Что-то глухо хлопало по раме. Повернув голову, Джаллин увидел светящийся циферблат стоящего возле кровати будильника. «3:20». Джаллин крякнул и заворочался. Скоро вставать. Снова утренняя рутина. Шум повторился. Окончательно стряхнув сон, Джаллин, крепкий, широкоплечий мужчина, сел в кровати. Слабый звук угадывался безошибочно: кто-то ходил по нижнему этажу. Джаллин беззвучно соскользнул на пол. Он влез в брюки и крепко затянул ремень на круглом животе, не переставая прислушиваться. В доме он был один. Жена уехала, чтобы проследить за транспортировкой гарнитура для гостиной – этот антиквариат она унаследовала от своей семьи и ревностно оберегала, дожидаясь, пока Джаллин обзаведется собственной фермой. Бесшумно ступая по полу, Джаллин перебирал в уме варианты. Это определенно не новые соседи. Они бы не пришли в такой час – даже ради шутки. Только вор мог прокрасться в одинокий фермерский дом в трех километрах от шоссе. Джаллин взял одноствольное ружье в углу, там, где оставил его накануне. Добравшись на ощупь до письменного стола, нашарил в верхнем ящике бумажные патроны. Вставив один в ружье, наполовину взвел курок и щелкнул предохранителем. Затем направился к лестнице. Босые ноги ступали бесшумно. Джаллин спускался медленно, словно большой кот. На середине лестницы остановился и еще раз прислушался. Теперь шум был очень слабый. Напрягая слух, он едва мог уловить шарканье ног. Грабитель, должно быть, недоумевает, почему ничего нет, подумал Джаллин и улыбнулся в темноте. В гостиной нечем было поживиться и даже спрятаться не за что. Лестница вела к парадной двери. Гостиная была справа. Джаллин замер на последней ступеньке и поднял ружье. Он рассчитывал щелкнуть выключателем, который находился возле лестницы, ворваться в гостиную и выстрелить. Лучший способ обходиться с грабителем. Он взвел курок, щелкнул выключателем и шагнул в гостиную. Но не выстрелил. Потому что не знал, в кого стрелять. Два человека стояли по разным углам комнаты, наставив револьверы один на другого. Когда Джаллин вошел, они разом повернули лица, мельком взглянули на Джаллина и снова уставились друг на друга. При этом их револьверы не отклонились ни на дюйм. Джаллин нерешительно переводил ружье с одного человека на другого. – Брось пушку, – сказал тот, что стоял ближе к двери. На нем был коричневый габардиновый костюм. Его глаза не отрывались от человека в другом конце комнаты. – Что, черт возьми, происходит? – спросил Джаллин и крепче сжал ружье. – Брось пушку, – эхом отозвался человек у окна. – Вы кто такие? – спросил Джаллин, обращаясь к обоим. – Совсем не читаешь газет? – поинтересовался человек в коричневом костюме. – Этот парень – Ричард Бернс. А я из офиса шерифа округа. Джаллин нахмурился. Он вспомнил заметку в вечерней газете, посвященную Ричарду Бернсу. Вроде бы его искали за ограбление банка и пару убийств. Джаллин начал было поворачивать ружье, но человек у окна прикрикнул: – Не глупи! Не узнаешь этого человека? А должен бы. Его лицо во всех местных газетах. Это Ричард Бернс. Джаллин призадумался. Он с тревогой посмотрел сначала на одного, потом на другого. Ни один из них даже не взглянул на Джаллина. Сжимая в руках револьверы, они не спускали друг с друга глаз. Стоило одному моргнуть, и второй выстрелил бы. – Все, хватит, – нервно произнес Джаллин, переводя взгляд с одного на другого. Кто из них Бернс? Да, он читал газету, он даже смутно помнил, что там была фотография на первой полосе, но вот кто на ней? А в ружье только один патрон. И вдруг Джаллин понял: они тянут время из-за него! Они знали: он выстрелит в того, кто выстрелит первым. Он снова внимательно оглядел незнакомцев. Оба высокие. Тот, что у двери, приятной наружности. Светлые волосы слегка вьются. Коричневый костюм как новенький. Тот, что у окна, в синем костюме. Широкие плечи, грубые черты лица. Каштановые волосы зачесаны на одну сторону. Ни один из них не выглядел ни как стопроцентный коп, ни как типичный преступник. – Я тебя предупредил, – процедил шатен. – Этот человек – хладнокровный убийца. Лучше, если ты… – Лучше что, Бернс? – спросил блондин. – Хватит! – прохрипел Джаллин. Еще никогда он не чувствовал себя настолько беспомощным. Он знал, что исход ситуации зависит от него, – и, если он не угадает, второго шанса не будет. – Слушай, – сказал человек у окна. – Если тебе нужны доказательства, мой значок на отвороте пальто. Проверь, если хочешь. Джаллин двинулся было к нему, но второй человек рявкнул: – Стой! Джаллин замер. – Ты что, совсем идиот? Подойдешь к нему, и он убьет нас обоих. Под пальто у него только наплечная кобура. Времени почти не осталось. Напряжение нарастало, было ясно, что они не смогут сдерживать себя до бесконечности. – Как вы сюда попали? – спросил Джаллин, стараясь выиграть время. – Подъехали, – ответил мужчина в синем костюме. – Выезды из города были перекрыты, и… – Я блокировал шоссе, которое он выбрал, чтобы улизнуть, – подхватил блондин в коричневом. – Я сел ему на хвост. Он увидел, что я догоняю, и свернул с шоссе… – …на дорогу, ведущую к твоей ферме, – продолжил шатен в синем. – Дорога привела в тупик. Преследуя преступника, я оказался здесь, в твоей комнате. – Он имел прекрасную возможность уложить меня, когда я забирался сюда вслед за ним, – сказал человек у двери. – Но он искал, куда спрятаться. Джаллин старался обоих не упускать из виду. Но это не могло продолжаться вечно. Кто-то должен сделать первый ход – а он так и не определился, в кого стрелять. – Вот если бы ты появился минутой позже, – сказал Джаллину человек в коричневом, – тогда бы не было бы никаких проблем; кое-кто бы уже получил свое. – Верно, – согласился человек у окна. В этот момент Джаллин почувствовал: в отношениях двух мужчин произошла перемена. Время истекло. Они собирались стрелять. Кого из них он должен… Не меняя выражения, не меняя позы, Джаллин выстрелил. И тут же сухо треснули два револьвера. Охваченный дрожью Джаллин открыл глаза и понял, что даже не ранен. Человек в синем лежал там, куда его отбросило выстрелом из ружья. Он не шевелился.
Человек в коричневом убрал револьвер в карман и начал расстегивать пальто левой рукой. На правом плече расплывалось пятно крови. Под пальто блеснул значок. – Верная догадка, – похвалил детектив. – Это не догадка, – пробормотал Джаллин, бережно опуская ружье на пол. – Я все продумал. – Как? – Вычислил, что он – Бернс, – медленно начал Джаллин. – Он стоял в дальнем углу, значит вошел в комнату первым. – Логично, – согласился детектив, но его голос прозвучал как-то странно. – Однако должен заметить, что ход твоих рассуждений ошибочен. Джаллин непонимающе уставился на него. – Может показаться немного странным, но мы, городские жители, никогда не рассчитываем, что входная дверь будет открыта. Бернс залез в окно. Я – следом за ним. В тот момент он мог уложить меня, если б не искал, куда спрятаться. В общем, мы кружили по комнате. Я не хотел стрелять первым: если б я промазал, вспышка выдала бы мое местоположение. Бернс рассуждал примерно так же. Когда ты включил свет, мы прошли половину круга. – Детектив устало улыбнулся. – Свет остановил нас. Но если бы ты щелкнул выключателем на несколько секунд раньше – или позже, – я бы снова был у окна, через которое проник в комнату. Джаллин шумно втянул воздух. – Ну, – сказал он, – в кого-то же нужно было стрелять. Через всю страну

После Альбукерке шоссе 66 ровное и горячее. Словно стрела, рассекает оно пустыню Мохаве и устремляется в Южную Калифорнию. Шоссе 66 точно знает, куда бежит. Я тоже знал, куда направляюсь. Заправочный бак полон, к переднему бамперу привязан пластиковый мешок с водой. Радио, разумеется, не работает. А воздух – как поцелуй доменной печи. В довершение ко всему я один. Но все это было не важно. Потому что я ехал на Аляску, Гавайи, Таити – или еще куда-нибудь. Назовите любое место. Потом я увидел парня. Он стоял на обочине бесконечной ленты шоссе и голосовал. На нем был темный костюм, в руке – потертый коричневый чемодан. Я проехал метров пятьдесят, прежде чем остановиться. Он мчался к моей машине так, словно боялся, что я передумаю. – Тебе не говорили, что нельзя оставаться посреди пустыни? – спросил я его. Он забрался в машину и откинулся на сиденье, переводя дух. – Я поймал попутку на окраине Альбукерке, – объяснил он. – Но водитель свернул в индейскую деревушку в пустыне и поэтому высадил меня здесь. Представился школьным учителем. – Вот тебе и урок, – сказал я. На вид ему было двадцать два, на пару лет моложе меня. Рослый парень с правильными чертами лица и аккуратно зачесанными волосами. – Ты говоришь как житель Нью-Йорка. – Так и есть. – Далеко собрался? Он ответил не сразу. – Скорее всего, в Калифорнию. Мне он сразу понравился. Наверное, напомнил мне, каким я был четыре года назад. Я тоже хотел путешествовать, но боялся бросить дом, работу и девушку. Я тоже мялся, отвечая на вопросы, куда направляюсь и что собираюсь там делать. Но я уехал. Путешествовал по стране, перебиваясь вре́менной работой. За исключением пейзажа – везде одно и то же. Но сейчас меня ждут Аляска, Гавайи, Таити… Почти весь день ехали молча. Поменялись местами, и я вздремнул. Потом пересел обратно за руль. На заправке, когда мы в тени потягивали содовую, он спросил: – Будешь проезжать через Пасадену? – Конечно. Хочешь сойти? – Еще не знаю. У меня там знакомые, и я подумал: может, заглянуть, поздороваться. Но не знаю, стоит ли. – Почему бы и нет? – Ну, они переехали из Нью-Йорка сюда три года назад и навряд ли меня помнят. – Попытка не пытка, – сказал я.
Солнце почти скрылось за горизонтом, и пустыня начала остывать. Мы поехали дальше. Через некоторое время он нарушил молчание: – Можно спросить, куда ты направляешься? – Конечно. Для начала на Аляску. – Ух ты! – удивился он. – А почему на Аляску? – Никогда там не был. А ты разве не хочешь побывать там, где ни разу не был? После очень долгой паузы он сказал: – Пожалуй, да. – Отлично. Поехали вместе, – предложил я. Он сцепил руки, как человек, которого что-то гнетет. – У меня мало денег. – Можно подзаработать. Я подрабатывал где и кем только мог. На Аляске, наверно, буду валить лес или таскать рыболовные сети. А нет, так устроюсь мыть посуду. Если не боишься тяжелой работы, то ни от кого не зависишь. Я избавлюсь от одиночества. А он разберется в себе. – Ты возьмешь меня с собой? – Почему бы и нет, если ты хочешь? Я планирую продать машину и рвануть на Аляску. Потом самоходом до Гавайев. Побыть там немного – и отчалить на Таити. Его это впечатлило. В Нью-Йорке, должно быть, Гавайи и Таити казались ему такими же далекими, как лунные кратеры. Но он никак не мог решиться. И тогда я понял, в чем дело. – Она очень красивая? – Что? – Твоя девушка из Нью-Йорка. Он не ответил. Но иногда молчание красноречивее любых слов. – Думаю, так и есть, – сказал я. – Но, поверь мне, тут ничего не поделаешь. Я оставил очень милую девушку в Нью-Йорке – медсестру. Наверное, она уже замужем. – Ты жалел об этом? – осторожно спросил он. – Конечно. Но человек не может иметь все. Я выбрал дорогу. Потом мы молчали. Должно быть, он думал о своей девушке, а я вспоминал свою. Мы собирались обручиться, но страсть к путешествиям не давала мне покоя. Однажды ночью я написал ей длинное бессвязное письмо о том, как сильно ее люблю, и о том, что не могу остаться. Я бросил сумку в машину и отправился в путь. Через полторы тысячи километров я едва не развернулся. Едва. Мой попутчик долго молчал, вглядываясь в темноту. Наконец вздохнул и откинулся на сиденье. – Сначала я хочу заглянуть в Пасадену. – Как скажешь, – кивнул я. Он хотел напоследок увидеть знакомые лица. Последний взгляд на привычную жизнь перед прыжком в неизвестность. Разве можно укорять за это?
Утром мы были в Пасадене. Он все время молчал, лишь назвал адрес своих знакомых. Молча курил, уставив невидящий взгляд в окно. – Вот мы и приехали. – Я остановил машину. – Подожди меня, – попросил он. Домик был небольшой. На лужайке в металлических креслах немолодая парочка грелась на калифорнийском солнышке. Увидев молодого человека, оба встали. – Кого я вижу – Рой Эллисон! – воскликнул мужчина. – Рой? – удивилась женщина. – Какими судьбами? – Просто проезжал мимо, – невесело ответил Рой, пряча руки в карманах. – Просто подумал, что… Дверь дома отворилась, из нее вышла девушка с подносом в руках. Она была молода и очень красива – если вам нравятся блондинки. – Рой! – выдохнула она. Поднос выпал у нее из рук и покатился по ступенькам. Она застыла, глядя на Роя Эллисона широко раскрытыми глазами. – Просто проезжал мимо, – сказал он с отчаянием в голосе. – Просто подумал, не заглянуть ли, как в старые добрые времена… – Ты ведь останешься? – Я не знаю. – Рой оглянулся на меня. – Конечно останешься, – решительно произнесла девушка. Они смотрели друг на друга. Потом начали улыбаться. Я тихонько включил передачу, но Рой вспомнил обо мне. Они подошли вдвоем, держась за руки. – Это мой друг, – сказал Рой. – Не хочешь зайти и выпить сассапариллы? – спросила девушка и тут же покраснела, вспомнив, что выронила поднос. – Спасибо, впереди у меня долгая дорога. Я высунулся из окошка, похлопал Роя по руке, подмигнул девушке и нажал на газ. Ну что он за идиот, сказал я себе, сжимая руль до боли в пальцах. Девушка из Нью-Йорка переехала в Калифорнию. Он проехал автостопом пять тысяч километров, только чтобы узнать, вышла ли она замуж, обручена ли или влюбилась в другого… Что за идиот! Но все было бесполезно. Снова навалилось чувство одиночества. Я знал, что Аляска, Гавайи и Таити – это те же Индиана, Огайо и Пенсильвания. Везде одно и то же, только пейзаж разный. Я сбросил скорость и неаккуратно развернулся. Ехать обратно в Нью-Йорк – просто безумие. Что, если она вышла замуж, обручилась или полюбила другого? Но я должен убедиться лично. Мне предстояло проехать пять тысяч километров, но я сделал крюк, чтобы обогнуть квартал с домом девушки. Не хотелось, чтобы Рой видел, как я возвращаюсь назад – после всего, что я наговорил. Сдача с серебряного доллара

Она вела машину так долго, что руки, казалось, приросли к рулю. Свет фар выхватывал яркие рекламные щиты у обочин. Автомобиль мчался к освещенному участку дороги, но никак не мог его достичь. Шоссе струилось вперед, окруженное высокими стенами мрака. Свет фар разгонял темноту, но та все равно вздымалась до неба, неустанно подрагивая, как будто выбирая момент, чтобы сомкнуться над одиноким путником. На бортовых часах высвечивалось: «3:25». Сколько же она за рулем? Пять часов, шесть? Не отрываясь, она смотрела, как фары вгрызаются в темноту. Перед глазами плясали черные точки. Огромная стена тьмы, казалось, вот-вот опрокинется. – Все, хватит, – твердо сказала она. – Пора выпить кофе. Вообще-то, Том и дети ждут ее не раньше завтрашнего полудня. Но она решила преподнести им сюрприз и начать свой короткий весенний отпуск на день раньше. Езда ночью, предполагалось, станет забавным приключением. Но толстые черные линии на дорожной карте в реальности оказались неосвещенными петляющими гудронными дорогами. И километры растянулись до бесконечности. Впереди показалось красное неоновое зарево придорожной закусочной, и она сбросила скорость. У дороги напротив заведения голосовал мужчина. На мгновение фары выхватили худое, усталое лицо, когда она сворачивала на пустую парковку у кафе. Поставив машину на ручник, откинулась в кресле и потянулась до хруста. Потом вытащила ключ зажигания, взяла сумочку и открыла дверцу. В кафе было жарко и влажно, густо пахло пережаренным маслом и помоями. Она села за стойку и увидела спину бармена, склонившегося над бачком с чищеным картофелем. Входная дверь открылась и закрылась, и рядом с ней сел мужчина. Она заметила узкое лицо с тонкими губами и поняла, что это автостопщик с дороги. Человек кашлянул, и она быстро отвернулась, надеясь, что он не станет напрашиваться в попутчики. Должно быть, он ее понял, потому что ничего не сказал. Подошел бармен, чтобы принять заказ, – крепкий унылый тип со светлыми кудряшками на крупной голове. – Вам и вашей жене кофе? – обратился он к мужчине. Женщина резко вскинула голову. Что за глупое предположение, пусть даже они сидят рядом в пустом кафе. Очевидно, бармен не отличается проницательностью. Автостопщик повернулся к ней с виноватой улыбкой. Но улыбка быстро растаяла. Внезапно она похолодела: казалось, мужчина смотрит сквозь нее на теплый, комфортабельный автомобиль снаружи. – Мне кофе и гамбургер, – сказала она. Автостопщик немного помедлил, потом резко вздохнул: – Мне то же самое, что и жене. – Угу. – Бармен медленно поковылял к грилю, почесывая загривок толстыми пальцами с грязными ногтями. Она плотно сжала губы. Нет смысла устраивать сцену. Если он решил так пошутить, она проигнорирует шутку. – Мы ехали всю ночь, – сказал автостопщик. – Да ну? – Бармен прижимал бургеры ножом к грилю. – Вам кофе сразу? – Да, – кивнул мужчина. – Жена всегда первым делом пьет кофе. Что она могла сказать? Я ему не жена? Он мне не муж? Нет смысла выставлять себя на посмешище только ради того, чтобы разъяснить ситуацию глуповатому бармену. Бармен отошел от гриля и наполнил две чашки кофе, потом взял белый эмалированный кувшин с молоком. – Мне черный, пожалуйста, – попросила она. – Верно, она всегда пьет без молока, – сказал автостопщик. На лбу у него блестели капли пота. – Просто жить не может без черного кофе. Глушит его днем и ночью, и только черный. – Ясно. – Бармен поставил чашки на стойку перед ними. – Моя старушка тоже любит черный. – Правда? – оживился автостопщик. – А мы с женой едем в Кливленд, в гости к ее сестре. Давно собирались съездить, да все как-то не получалось. Она раздраженно посмотрела на него. Это уже слишком. Определенно, толстый бармен должен понять, что этот человек в мешковатом костюме и грязной рубашке не может быть ее мужем. Она открыла рот, но автостопщик торопливо произнес: – Пей кофе, дорогая. Ты устала. Представляешь, как она устала? Знаешь, приятель, она всегда становится раздражительной, когда едет слишком долго. Но она сдерживает свой гнев! Толстые губы бармена тронула улыбка. Он потер нос и сказал: – Когда моя старушка сердится, достаточно разок врезать, и все сразу проходит. – Он подмигнул автостопщику. Автостопщик подмигнул в ответ. – Точно, – сказал он. – Самый радикальный способ. Бармен усмехнулся и отошел к грилю. – Я не хочу закатывать скандал, – тихо сказала она. – Но если вы сейчас же не прекратите… – Дорогая, успокойся, – сказал автостопщик и сгреб ключи от машины. Позвенел ими в руке и добавил: – Ты слишком взволнована. – Отдайте ключи! – потребовала она. – Слушай, дорогая, не доставай меня, – пригрозил автостопщик. Пот градом катился по его щекам. – Если не закроешь рот, тогда заткну его я. Прямо здесь. – Так с ними и надо, – одобрил бармен, ставя гамбургеры на стойку. – Кетчуп? – У меня с собой документы… – Она запнулась. Лицо мужчины вдруг посерело, он весь напрягся и замахнулся ладонью: – Я предупреждал. Вот что он имел в виду! Она поняла, что он не шутит, и почувствовала спазм в животе. Он вел отчаянную игру; его цель – попасть в ее машину и уехать. Если надо, то с помощью силы… – Надеюсь, вы не против, если я ее малость отшлепаю? – добродушно спросил автостопщик. – Она скулила всю ночь. – Только без крови, – хохотнул бармен. Она сидела неподвижно перед нетронутым гамбургером, пытаясь унять дрожь в руках. Надо успокоиться и все обдумать. Телефон. – У вас есть телефон? – обратилась она к бармену. – Кому ты собралась звонить посреди ночи? – быстро спросил автостопщик. – Моему мужу. – Слушай. Еще одно слово… клянусь, выдашь еще что-нибудь подобное, и ты получишь. Его узкое, жесткое лицо застыло, желваки вздулись. Он уставился на нее не мигая, как дикий зверь, и она зачарованно смотрела ему в глаза. «Голубые, – подумала она. – Как у Тома». – Дайте кусок вишневого пирога, – попросил автостопщик. – Вы не думайте, она у меня не всегда такая. Мне сейчас за нее немного стыдно. Но она слишком долго ехала. – Женщины, – пренебрежительно протянул бармен. – У нее есть и достоинства, – рассудительно заметил автостопщик. – Она хорошо заботится о ребенке. Сейчас с ним сидит моя мать, пока мы ездим в гости. – А мы так и не обзавелись детьми, – сказал бармен. – А нашему год и месяц. От такой наглости она онемела. Она и в мыслях не допускала, что такое может случиться на самом деле. Только не с ней. Женщину, у которой уютный домик и двое детей, не могут похитить ранним утром из придорожного кафе. Внезапно ее охватило оцепенение. Она почувствовала себя жутко уставшей, ни на что не способной. – Девочка, мальчик? – поинтересовался бармен. – Малышка. К сожалению, нет с собой фото. «Может, я не права, – думала она отсутствующе. – Может, этот человек – мой муж, а я его жена, и он имеет право ударить меня из-за того, что я ныла всю ночь…» Звякнула чашка. – Еще кофе, – сказал автостопщик. – Тебе тоже, дорогая? – Он ухмыльнулся, показав почерневшие зубы. «Нет, – решила она, – это не мой муж. У моего мужа чистые белые зубы и пара золотых коронок на коренных зубах. А этот человек сроду не бывал у дантиста. Нет, он не мой муж». – Нет, – прошептала она, глядя на толстого, заросшего щетиной бармена, почесывающего свои дурацкие светлые кудри. Ее остроносый муж-автостопщик жадно глотал вторую чашку кофе, сжимая в свободной руке ключи от машины. Ключи от ее машины! Тотчас сонливое оцепенение прошло, она очнулась. А может, броситься к двери и выбежать на улицу, в темноту? Но автостопщик уже стоял между ней и дверью. – Думаю, мы закончили, – сказал он. – Пора ехать дальше. – Угу, – кивнул бармен. – Так, посмотрим. Два гамбургера – пятьдесят центов, пирог – шестьдесят пять. Три кофе. Итого девяносто пять центов. – Заплати, дорогая, – обронил автостопщик. – Нет, – сказала она, прижимая сумочку. – Я сказал, заплати! – Сам заплати! – крикнула она. – Послушайте! – Она повернулась к бармену. – Вы что, ослепли? Не видите… Автостопщик шлепнул ее по губам. – Ты у меня получишь, – тихо прошипел он. – Получишь так, что мало не покажется. – Девяносто пять центов, – повторил бармен. Автостопщик зло уставился на нее, но она сжимала сумочку обеими руками так, что побелели костяшки пальцев. Тогда он выудил из заднего кармана потрепанный бумажник, открыл его и сунул пальцы в один из отделов. – Вот. – Он бросил на стойку сверкающий серебряный доллар. Бармен взял его с недоверием. – Это законная монета, – заверил автостопщик, отступая к двери. – Это мой счастливый доллар. Она смотрела на серебряную монету и недоумевала, откуда она у него. Из Лас-Вегаса? Проиграл все деньги, а доллар оставил на всякий случай? Ну вот и все! Юркнув за стойку, она приказала: – Еще кофе. Побыстрее. Бармен взглянул на нее удивленно, но кофе принес. Сделав глоток, она встала, по-прежнему крепко сжимая сумочку. – Доллар и пять центов, – сказал бармен. Автостопщик взглянул на нее со злобой. – Как насчет одного кофе за счет заведения? – спросил он у бармена, пытаясь выдавить улыбку. – Плати. Есть деньги на поездку в Кливленд, значит хватит, чтобы заплатить по счету. – Дорогая… Но она не смотрела на него. Если он хочет добраться до ее сумочки, ему придется избить ее до беспамятства. Но вряд ли бармен допустит это, даже из мужской солидарности. – Она нарочно злит меня, – сказал автостопщик. – Плевать. Ты мне должен пять центов. – Бармен подошел к автостопщику. Его лицо побагровело. Автостопщик посмотрел на нее. Она смотрела на ключи в его руке. – Ну ладно, – сказал он и швырнул ключи на стойку бара. Она схватила их и выбежала на улицу. Стуча зубами, завела машину и включила скорость. Фары осветили дорогу. Не отрывая взгляда от освещенного участка дороги, она думала о счастливом долларе автостопщика. Его последних деньгах. Она поежилась. Что с ним? Избит барменом из-за пяти центов? Но сейчас она не могла думать об этом. Она не могла даже плакать, потому что стена мрака перед несущимся светом фар вздымалась до самых небес, выжидая момента, чтобы сомкнуться. Уцелевший

Пятого августа в тринадцать тридцать береговая охрана порта Эверглейдз получила тревожный вызов: парусно-моторная яхта «Надежда», несмотря на приближающийся шторм, вышла в море; на борту двое – владелец и его гость. Спустя три часа поисков экипаж спасательного катера «Сибрайт» обнаружил «Надежду» в четырех милях от буя. Сильно поврежденную яхту взяли на буксир. В живых остался только один член экипажа; другого смыло за борт, когда он пытался помочь товарищу…
«Надежда» резво неслась по волнам, и ее длинный плоский форштевень слегка подрагивал на ряби Гольфстрима. Владелец яхты Теодор Дебнер держался за румпель и правил, время от времени плавно подстраиваясь под ветер. Его гость Джордж Мэтьюз прижался к комингсу и пристально глядел на запад, пытаясь рассмотреть песчаное побережье Флориды. С тех пор как яхта покинула Эверглейдз, ни один из мужчин не проронил ни слова. – Бодрит, нечего сказать, – произнес наконец Мэтьюз. – Ты о чем? – резко спросил Дебнер. – О парусном спорте, конечно же. – А-а-а, – протянул Дебнер и усмехнулся. – Я думал, ты имеешь в виду свои недавние подвиги. Такие развлечения тоже горячат кровь? Мэтьюз поежился: – Ну зачем же так начинать? Мы выбрались в открытое море, чтобы все обговорить. Ситуация, черт побери, неприятная. – Я сейчас сменю галс, – сказал Дебнер. – Будь добр, потрави кливер-шкот. – Кливер-шкот? – Берись вон за ту веревку, – пояснил Дебнер. – Когда пойдем против ветра, ослабь ее, но только не выпускай… Э, да ты совсем ничего не знаешь о яхтах? – Это мой первый выход, – признался Мэтьюз. – Мне больше по душе альпинизм. Он отыскал нужную веревку и взялся за нее. Яхта тем временем плавно развернулась и пошла против ветра, паруса бешено хлопали. – Трави, – сказал Дебнер. Мэтьюз дважды обмотал конец вокруг руки, напряг плечи и отвязал веревку от крепительной утки. Большой кливер с треском наполнился ветром. – Крепи! – крикнул Дебнер, изо всех сил налегая на румпель. Мэтьюз не мог ничего сделать, его протащило вдоль всего кокпита. Просто невероятно, откуда в треугольном куске парусины столько мощи! Если б Мэтьюз не успел отвязать шкот от руки, его перекинуло бы через крышу каюты. Наконец яхта легла на другой галс, и Дебнер одной рукой выбрал втугую шкот, пока подветренный кливер не развернулся. – Я же говорил, что в море от меня проку мало, – дрожащим голосом сказал Мэтьюз, растирая потянутое плечо. – Ну да. Зато в других делах ты мастер. Море тем временем волновалось все сильнее, ветер крепчал. Когда они только покинули порт, дуло умеренно, теперь же в парусах завывало. По серому небу неслись рваные черные тучи. Длинная гоночная яхта тяжело переваливалась на волнах. Идеальное дополнение своего хозяина: изящная, строгая, лощеная, немного резкая на ходу, она будто скользила по морю с легким пренебрежением к последнему. – Наверное, пора поговорить, – сказал Мэтьюз. – Затем и вышли в море, – кивнул Дебнер. – Здесь нам никто не помешает обсудить нашу проблему. Давай выкладывай свой секрет. Может, мне удастся опробовать его на чьей-нибудь женушке? – Все не так, – возразил Мэтьюз. – Мы с Дженни… – Значит, она для тебя Дженни? – Я так называл ее в колледже. Я и не думал увидеть ее в том городке. Мы случайно встретились на выставке акварели месяц назад. – Выставка в маленьком городке, – вслух подумал Дебнер. – Какой удобный предлог для измены. – Да ты прямо образец остроумия… – Я обманутый муж, – улыбнулся Дебнер. – Эмоции берут верх. Мэтьюз чувствовал себя неловко. Он встречался с Дженис – когда она еще носила фамилию Лэйтон – в колледже. Все было невинно, по крайней мере для него: обеды, втиснутые между лекциями по векторному анализу, напряжению и деформации. Походы в кино в свободное время, когда Мэтьюз не готовился к экзамену по второй части высоких температур. Постепенно отношения приобретали серьезный оттенок, но в дело вмешалась война. На Филиппинах Мэтьюз силился понять, откуда взялась эта серьезность в отношениях с Дженис. И его ждало неприятное открытие: строгий логический анализ по принципам инженерии не дал результатов. Немного позже, без помощи какого бы то ни было анализа, Мэтьюз сообразил: он попросту влюбился. Когда он вернулся домой, было уже поздно: Дженис вышла замуж. Мэтьюз, человек традиционных взглядов, не мог строить счастье на обломках чужого. Впрочем, чужое счастье потерпело крах задолго до того, как они с Дженис снова встретились. Не то чтобы Дебнер тиранил жену – тогда он обращал бы на нее хоть какое-то внимание. Нет, супруги для него будто вовсе не существовало. Его интересовала лишь приличная ежемесячная выручка от семейных прядильных фабрик Лэйтонов. – Давай уже взглянем правде в глаза, Дебнер, – прямо заявил Мэтьюз. – Ты испортил Дженис жизнь. Скажи, ты любишь ее? Удивленный таким вопросом, Дебнер посмотрел на раздутый грот и только потом ответил: – Любовь – для наивных юнцов, мистер Мэтьюз. Мэтьюз побагровел: – Тогда зачем ты на ней женился? – Дженис приятная женщина, – сказал Дебнер. – Да ты и сам знаешь. Были, впрочем, и другие соображения. – Деньги? – А что тут плохого? – Надо же, – сокрушенно произнес Мэтьюз. – Я думал, ты в этом ни за что не признаешься. – Ну почему же? Это ведь останется между нами. А теперь потрави, пожалуйста, шкот. Мэтьюз – на этот раз осторожнее, не ослабляя натяжения, – распустил узел. Дебнер отвязал гика-шкот, выставив парус под прямым углом к ветру, и яхта понеслась, взрезая носом гребешки волн. Дебнеру приходилось наваливаться на румпель всем весом – море сильно задирало подзор, будто стараясь сбить судно с курса. Небо темнело, и вода покрылась белыми прожилками пены. – Признаться, – сказал Дебнер, – этот бардак меня порядком раздражает. Вы с Дженис, должно быть, оскандалили меня на весь тот городишко. Сидели, наверное, в темных уголках баров, держались за руки? Обжимались в кино на последних рядах? Лицо Мэтьюза окаменело. – Все не так. Никто не знает о наших отношениях. – Не верю. – Я говорю правду, хотя это не главное. Ты дашь развод Дженис? Дебнер пожал плечами: – Подумаю. А теперь готовься, мы следуем обратным курсом. Найдешь свистящий буй? Достав из ящика бинокль, Мэтьюз снова прижался к комингсу и поднес окуляры к глазам. Вокруг не было видно ничего, кроме пенных волн. Когда лодка ныряла вниз, перед глазами у Мэтьюза поднималась испещренная белыми прожилками стена воды. Прикрыв бинокль рукой от брызг, он вглядывался в даль. И вдруг заметил что-то – но что? Буй или другую лодку? Вот если бы яхту не кидало вверх-вниз… Дебнер закричал: – Пригнись! Мэтьюз обернулся и, будто во сне, но очень отчетливо, увидел, как на него, подобно тупому ножу гильотины, со скоростью железнодорожного экспресса летит подгоняемый ветром в парусе гик. В последний момент Мэтьюз прильнул к палубе, и гик слегка чиркнул его по затылку. – Держись! – крикнул Дебнер. Чуть не задев бакштаг, гик дошел до конца, и натяжением в застопоренном гика-шкоте его чуть приподняло. Правда, от удара стопор вырвало из комингса. Мачту выгнуло, будто молодой побег, но она не сломалась. Яхта накренилась, зачерпнув бортом воду, и снова выпрямилась, повинуясь действиям рулевого. – Ветер меняется, – заметил Дебнер. – Повезло еще, что не остались без мачты. Назад вернуться будет непросто.
Мэтьюз еще не оправился. Гиком его едва не прибило насмерть. Ветер достиг скорости штормового и рвал гребни волн в пенные клочья. Каждый раз, как яхта скатывалась вниз по волне, ее нос окунался в зеленоватую воду и та стекала по водобойному молу. Дебнер продолжал уверенно править, натянув кливер и ослабив грот. Переводя паруса, он исправно ловил меняющийся ветер и не позволял яхте остановиться. – Так ты дашь ей развод? – повторил Мэтьюз. – Да что ты заладил: развод, развод!.. – рассмеялся Дебнер. – Оглянись! Разве не впечатляет? Он обвел море широким жестом руки. – Если честно, меня это пугает. Ты ведь вернешь нас на сушу? – Думаю, да. Если только шторм не усилится. Видишь вон ту рукоятку? Это рычаг трюмной помпы. Поработай им… Откачав воду из трюма, Мэтьюз огляделся. Ветер крепчал. Тогда Мэтьюз снова приник к окулярам бинокля, стараясь держать голову пониже. Буев порта Эверглейдз он так и не обнаружил, зато разглядел вдали силуэт другого судна. Дебнер тем временем завел мотор, но даже на полной скорости с трудом правил яхтой среди крутых волн. – Я дам Дженис развод, – сказал он неожиданно. – Правда? – Да. Почему нет? Последнее время мне скучно, да и доход от прядильных фабрик Лэйтонов, что бы ты ни думал, совсем не фонтан. Правда, я уступлю при одном условии. – Да? И что за условие? – Яхта переходит ко мне. Мэтьюз против собственной воли расхохотался: – Уверен, Дженис она не нужна. – Вот и славно, – подвел итог Дебнер. – Браки не всегда удаются, и, если тебя постиг крах, не стоит убиваться. Я рад, что мы обсудили нашу проблему как цивилизованные люди. А теперь позволь мне сосредоточиться и вернуть нас домой.
Он взглянул на северо-запад, где клубились жирные черные тучи. – Боюсь, худшее еще впереди. Вот, держи руль и правь против ветра, я опущу грот. Не успел Мэтьюз ничего сказать, как у него в руках оказался румпель. Казалось, он пытается удержать живое существо. Яхта стонала, двигаясь полным ходом против ветра. Нос кидало из стороны в сторону. Держась за штормовой леер на крыше каюты, Дебнер с трудом пробирался к мачте. Вот он схватился за нее одной рукой, а другой принялся разбираться с концами. Наконец вернулся и сам сел за румпель. – Грота-гардель заело, – сообщил он. – Что это значит? – не понял Мэтьюз. – Что за гардель? Дебнер очень спокойно объяснил: – Гардель – это снасть, конец, который тянет парус вдоль мачты. Грота-гардель проходит через лебедку на вершине мачты. Должно быть, когда мы перекидывали парус, грота-гардель сорвало. Теперь я не могу опустить грот. – А с поднятым парусом дальше никак? Дебнер покачал головой: – Уже сейчас нам надо взять два рифа. Дальше будет только хуже. – Отыскав отвертку, он встал. – Принимай румпель. – Что ты намерен делать? – С поднятым парусом долго мы не протянем. Без парусов тоже никак. Остается мне забраться на мачту и посадить гардель обратно на лебедку. – С ума сошел! – воскликнул Мэтьюз, глядя, как дико раскачивается мачта. – Ты наверху и минуты не продержишься! – Не преувеличивай, – ответил Дебнер. – Это не так уж и сложно. Почти каждый яхтсмен время от времени проделывает этот трюк. Раньше, когда ходили под прямыми парусами, моряки каждый день взбирались на мачты и в погоду похуже. – А мачта не сломается под твоим весом? – Она еще и не то выдержит. Теперь бери румпель и слушай внимательно: держись как можно круче к ветру, сохраняя малый ход. Не позволяй яхте уклоняться от курса, или нас перевернет. Но самое главное: не давай ей зависать в левентике, не то нас затрясет так, что управление потеряем навсегда. Понял? – Нет. Я не смогу править яхтой, лучше дай мне отвертку. – Что? Э нет, дружище, ты вряд ли сумеешь взобраться на мачту. – Если эта чертова мачта меня выдержит, сумею, – мрачно ответил Мэтьюз. – Зато с управлением мне точно не совладать. Так что давай сюда отвертку. – Ну хорошо, – согласился Дебнер. – Но учти, это тебе не забава. Я за тобой туда лезть не хочу. Поправил гардель – сразу вниз. – На обед я там точно не задержусь, – сострил Мэтьюз и, заткнув отвертку за пояс, побрел к мачте. Забраться на нее оказалось не так уж и сложно – не на отвесную же гору. Мэтьюз развернулся спиной к парусу, чтобы можно было спиной упереться в наполненную ветром холстину. Обхватив ногами деревянный стержень, руками он перебирал по гарделю. Добравшись до нижних краспиц, перевел дух. Внизу Дебнер сидел, согнувшись над румпелем, а вдали виднелся идущий в их сторону серый моторный катер. Дальше пришлось тяжелее: мачта гнулась и дрожала под весом Мэтьюза; парус сузился, и упираться спиной было не во что. Ветер вовсю старался сбросить Мэтьюза вниз, на палубу, которая с высоты казалась чудовищно маленькой. Стиснув зубы, Мэтьюз подтянулся к ромбовантам. До верхушки оставалось еще метра три. Ветер здесь задувал намного сильнее, пронзительно свистел в ушах, оглушая. Мэтьюз наконец достиг верха и крепко вцепился в гардель обеими руками. Собрался с духом. Вынув отвертку из-за пояса, поддел ею конец… и замер. Гардель надежно лежал в глубоком желобе лебедки. С ним ничего не случилось, его не заело. Налетел порыв ветра, и судно накренилось. Неужели конец сам встал на место? Сильным ветром парус приподняло и вернуло гардель на желоб? Или Дебнер ошибся? Не-е-ет, все не так. Дебнер просто хочет убить Мэтьюза. Такие мысли нужно гнать от себя, особенно на высоте двенадцать метров. Но от них так трудно избавиться, ведь чего только не происходит с пассажирами маленьких яхт, особенно в шторм. Мэтьюз как-то читал в газете о рыбаках, которые пропали в бурю недалеко от берега Монтока, или у Кейп-Чарлза, или… порта Эверглейдз? Яхта накренилась, и Мэтьюз, ухватившись за гардель, выронил отвертку. Ногами он не успел обхватить мачту и повис над водой, раскачиваясь, как маятник. Нет, нет, нет, не может быть! Дебнер не убьет его. Он ведь согласился дать Дженис развод… Или уступка тоже часть его плана? И на мачту он лезть не собирался: знал заранее, что Мэтьюз не справится с управлением, даже пытаться не станет. Руки Мэтьюза скользили по гарделю, а Дебнер тем временем покинул кокпит и направился к мачте. Не зря он спрашивал, знает ли кто о Мэтьюзе с Дженис. Если сейчас Мэтьюз пропадет, никто не заподозрит ничего дурного. У Дебнера якобы не будет мотива для убийства. Встав под мачтой, Дебнер посмотрел вверх. У него в руке что-то блеснуло. Нож? На что ему нож? Яхта опять накренилась, и бортовой леер скрылся под водой. Что-то взорвалось, и Мэтьюза понесло по ветру.
Спасательный катер «Сибрайт» уже три часа носился по морю. Команда промокла насквозь и до жути устала. Впрочем, возвращаться они не спешили. Когда от мыса Хаттерас до Ки-Уэста передают штормовые предупреждения, кто-нибудь отчаянный обязательно отправляется на морскую прогулку. Когда яхту нашли, ее уже основательно потрепало штормом: паруса порвало в клочья, двигатель затопило. Ветер дул ей в корму, медленно угоняя в открытое море. На борту один-единственный пассажир безостановочно, механически вычерпывал воду. Он не поднял взгляда, даже когда с «Сибрайта» к нему на борт поднялся спасатель. – Ваша жена сказала, вы ушли в море, – доложил он. – Надо снять вас отсюда. Где ваш пассажир? – Что? – Пассажир. Где он? В этот момент с мостика «Сибрайта» крикнули: – Торопись! Снимай его оттуда! – Так где он? – допытывался спасатель. – Смыло за борт. Я ничего не смог поделать. Паруса порвались, двигатель сдох. – Хорошо, мистер Дебнер, пойдемте. В каюте расскажете, как было дело. – Меня зовут Мэтьюз. Дебнера смыло за борт. Он пытался помочь мне, пока я висел на мачте. Яхту накренило так сильно, что я не мог спуститься. Останься он в кокпите – выжил бы, но он подошел к мачте и разрезал парус – чтобы яхта могла выпрямиться. Тут его и накрыло… – Вот это отвага! – ответил спасатель. – Идемте, здесь нельзя оставаться. Яхту взяли на буксир, однако пробоины в корпусе были слишком велики, и вскоре уже вода поднялась до кабины. Пришлось обрезать конец. Мэтьюз следил, как тонет «Надежда». Дебнер хотел ее оставить себе? Что ж, он ее получил. Мэтьюза отвели в кают-компанию и дали кружку горячего кофе, за которым он и рассказал вкратце всю историю. Не было смысла вдаваться в подробности, равно как и чернить память погибшего. Все закончилось. Вот только узнает ли правду Дженис? Мэтьюз никогда не забудет грохот, с которым лопнул раздутый грот, и как зеленая волна прошлась по палубе, оставив пустое место там, где секунду назад стоял Дебнер – с ножом в руке и ярой ненавистью в глазах. До конца жизни Мэтьюз будет помнить, как спускался по гарделю, две стренды которого были перерезаны, а третья, надсеченная, едва держалась. Сельский разбой