Annotation 8 страница. На первый взгляд все шло как надо

На первый взгляд все шло как надо. Грузовоз «Персефона» чинно скользил в открытом пространстве по маршруту Земля – Марс. Штурман Дженкинс подпиливал ногти, размышляя, как потратить следующий гонорар. Бортмеханик Барстоу спал, а Мастерс – новый пилот – почитывал потрепанный экземпляр «Сыновей и любовников» Лоуренса из корабельной библиотеки. За бортом царил почти полный вакуум. Почти – потому что в каждом кубическом сантиметре пространства легко обнаружить атом, а то и два; тут и там мелькает космический мусор. На орбитальной земной станции экипаж набил трюмы грузом замороженных продуктов, скормил бортовому компьютеру кассеты с маршрутом и стартовал в сторону искусственного спутника Марса. Корабль шел на автопилоте, и экипаж маялся бездельем… Однако в почти полном вакууме что-то незаметно переменилось. Антенны радаров беспокойно сканировали пространство, пусковые схемы напряглись в ожидании аварийного сигнала. Снаружи не было ничего, кроме частичек пыли: крохотных осколков металла и камня, слишком маленьких и незаметных для электронных систем наблюдения. Но вот «Персефона» миновала границу штормового фронта, и облако пыли постепенно стало сгущаться. Когда концентрация частиц достигла критической точки, разряд электричества пронзил медную катушку и сработал сигнал тревоги. Дженкинс выскочил из кресла, чуть не заколов себя маникюрной пилкой. Будучи штурманом, он первым делом проверил местоположение корабля. Не заметив на экране радара ничего крупного и плотного, взглянул в иллюминатор на яркие, бесконечно далекие точечки звезд. – Какого черта? Что с радаром?.. Бах! Бах! По кораблю разнеслось эхо двойного удара, и Дженкинс попятился. – Штормовой фронт! – прокричал он. – Штормовой фронт! Всем приготовиться! Коренастый бортмеханик Барстоу спрыгнул с кровати, схватил полдюжины банок с быстротвердеющей смесью Х-420 и убежал на корму, к ядерному реактору. Мастерс остался в середине судна. Снова дважды бабахнуло, и воздух с громким шипением начал утекать из салона.
Отыскав пробоины – две крохотные дырочки размером с гривенник, – Мастерс быстро заделал их смесью Х-420 и, обливаясь потом, отправился искать еще повреждения корпуса. Космос – это почти полный вакуум, однако в нем полно мусора: осколки метеоритов, железки и прочая мелочь собираются в облака и на безумной скорости, закручиваясь по спирали, несутся к Солнцу. Такие скопления космонавты называют штормовыми фронтами. В безвоздушном пространстве даже крохотная частица материи способна прошить корабль, как пуля – голову сыра. – Поторопись, – велел Мастерсу Дженкинс. Корабль пробила еще одна частица, а пилот только вскрывал банку Х-420. Сам штурман занимался дырками в своей части корабля. Он приготовил целую горку заплат; воздух тем временем утекал через десяток пробоин, и давление падало. – Похоже, мы нарвались на небольшую бурю! – крикнул из дальнего конца судна Барстоу. Дженкинс мрачно усмехнулся. Вокруг него рикошетили частицы мусора: дырявили плотную обшивку, проходили сквозь стены и опрокидывали шкафы. – Рация! – отчаянно вскрикнул Мастерс. Очередной осколок лишил «Персефону» связи. – Второй двигатель вышел из строя, – доложил Барстоу. Взглянув на приборную панель, Дженкинс произнес: – Давление все еще падает. О том же сигнализировали барабанные перепонки. Мимо, всего в нескольких дюймах от Дженкинса, пронесся кусок метеорита размером с кулак и пробил дыру в носу корабля. Штурман принялся лихорадочно заделывать пробоину, через которую наружу уходил воздух, а внутрь просачивался космический холод. Руки мерзли, немели, двигаться становилось все трудней и трудней. – Дженкс! – позвал Барстоу. – Реактор барахлит. Руби питание! Дженкинс отключил подачу энергии, и судно погрузилось во тьму. Дальше работали на ощупь. – Проклятье! – вскрикнул Дженкинс: его обдало дождем из осколков плексигласа. Оказалось, кусок металла пробил лобовой иллюминатор; воздух с воем устремился наружу, увлекая штурмана за собой. Так бы его и высосало из кабины, не успей он вовремя наложить заплату. Задыхаясь, Дженкинс обработал края пробоины. – Корабль так долго не выдержит! – завопил Мастерс. – Нас порубит в фарш! И вдруг все стихло. Искалеченная «Персефона» продолжила свой путь на Марс, а облако частиц, вращаясь, понеслось дальше, к Солнцу. На борту царил кромешный мрак. Дженкинс не видел ничего, только искры мелькали перед глазами. – На корме порядок, – доложился Барстоу. – Реактор можно запускать. Дженкинс на ощупь добрался до приборной панели и подал питание на реактор. Плавно загудели, оживая, двигатели, однако тьма никуда не делась. – А свет? – спросил Мастерс, пробираясь в переднюю часть корабля. – Его бы тоже неплохо включить. Дженкинс пальцами пробежался по приборной панели, проверяя рычажки и кнопки. – Странно, – произнес он. – Свет включен. На корме закашлялся поврежденный движок, и только сейчас Дженкинс понял, что корабль потерял скорость и на борту у них – невесомость. – Реактор фурычит, – сообщил, возвращаясь на мостик, Барстоу. – Но пару движков здорово зацепило. Остаток пути нам лучше проделать по инерции. – Я все-таки попробую наладить освещение, – сказал Мастерс и двинулся к панели. В темноте Дженкинс отлетел в сторону, уступая пилоту дорогу.
Ему вдруг стало казаться, будто он, кувыркаясь, летит на дно черной бездны. Желудок выкручивало, сколько Дженкинс ни напоминал себе, что они просто в свободном падении. Забавные вещи вытворяет с чувством равновесия сочетание невесомости и темноты. – Ничего не понимаю, – произнес Барстоу. – Должно работать. – Должно-то должно, – отозвался Мастерс. – Только вот почему-то не работает. – Похоже, – заговорил Дженкинс, – из-за шторма повредило проводку. Или даже сами батареи. – Так нельзя, – ответил пилот. – Мы не можем без света. Где иллюминатор? – Я его запечатал, – сказал Дженкинс. – Попробую выяснить, в чем дело, – предложил Барстоу. Слышно было, как он оттолкнулся от стенки. Видимо, поплыл куда-то вглубь корабля. – Однако положеньице, – произнес Дженкинс, просто чтобы нарушить тишину. И вернулся к приборной панели, где на черном фоне тускло светились экранчики навигационного оборудования. Сверившись с показателями, Дженкинс убедился, что с курса «Персефона» не сбилась. – Ну и ладно, – сказал Мастерс. – Мы люди взрослые, темноты не боимся. Да, пилоты – и впрямь люди взрослые и обученные. Прошедшие двадцать различных тестов на стрессоустойчивость, четко знающие свой предел прочности, подтвердившие на испытаниях смелость и решительность характера. Вот только ни один тест не предусматривал такой ситуации. Вскоре вернулся Барстоу. – Ничего не нашел, но поиски неисправности продолжу. Хотя лучше, наверное, заранее смириться, что неделю-две мы проведем без света. – Погодите! – вспомнил вдруг Дженкинс. – У нас же есть… Он пошарил под приборной панелью. – …аварийный фонарик. – Не включай пока, – посоветовал бортмеханик. – Приборная панель на мостике светится сама по себе, зато счетчики на реакторе – нет. Мне фонарик пригодится, чтобы снимать показания. – И то верно, – ответил Дженкинс и убрал фонарик в карман. Повисла тягостная тишина. Она длилась и длилась, словно смешиваясь с угольно-черной темнотой. – Ну, – произнес наконец Мастерс, – можно ведь байки травить и песни петь. И начал насвистывать «Звездную пыль». Первые несколько дней пролетели незаметно: экипаж занимался ремонтом. Еду и воду искали, вслепую шаря в недрах судна. Заранее приготовили и отсортировали инструменты, которые пригодятся на искусственном спутнике Марса. Покончив с делами, экипаж принялся наконец травить байки, рассказывать анекдоты и читать стихи. Бурю они пережили довольно успешно, и настроение было приподнятое; космонавты весело парили под потолком, смеялись и обсуждали первое, что приходило на ум. Потом пришла пора задушевных бесед. Оказалось, что Дженкинс и Барстоу – старые космические волки, но судьба свела их на борту одного корабля впервые. Мастерс, напротив, лишь недавно получил лицензию пилота. В часы откровения выяснилось, почему Дженкинс терпеть не может оранжевый цвет, почему Барстоу в четырнадцать лет сбежал из дома и какие слова в ночь перед вылетом сказала Мастерсу жена. И они еще много чего – пожалуй, даже чересчур много чего – узнали друг о друге. В котел общения отправилось все: лучшие моменты жизни, самые трепетные воспоминания. И разговор, который следовало растянуть и смаковать до самого конца полета, завершился уж больно быстро. Космонавты будто проглотили изысканное блюдо в один присест, насытившись в мгновение. Остаток недели тянулся скучно и невыносимо долго. Барстоу нашел себе занятие: проверял и перепроверял проводку, схемы, цепи, батареи, пытался восстановить освещение. Дженкинс каждые несколько часов зависал у навигационных приборов, определяя положение судна, – лишь бы занять себя хоть чем-нибудь. В остальное время он либо спал, либо думал. Мастерс единственный остался не у дел. Дожидаясь, пока «Персефона» достигнет спутника Марса, он насвистывал мелодии – все, какие знал. А когда губы немели, принимался мычать. Дженкинсу своими песнями он действовал на нервы. Через бессчетное количество часов навигатор не выдержал. – Окажи услугу, – попросил он. – Помолчи немного. – С какой стати? – весело ответил Мастерс. – Делать мне все равно больше нечего. – Знаю, но… и ты меня пойми. – Да нет проблем, – согласился пилот. Но прошло немного времени, он забыл о своем обещании и снова засвистел. Нахмурившись, Дженкинс смолчал. Наконец пришло время проверить работу ядерного реактора. Прочесть показания приборов мог один только Барстоу, но Дженкинс и Мастерс все равно прилетели на корму и сгрудились у бортмеханика за спиной. Просто всем хотелось света. При включенном фонарике Барстоу незамедлительно принялся за дело, а Дженкинс и Мастерс – ни дать ни взять две головы на поверхности озера непроглядной тьмы – уставились друг на друга. – Отлично, – промычал Барстоу и выключил фонарик. Тут же всех троих словно накрыло черной волной, и темнота сомкнулась вокруг них еще гуще, чем прежде, хоть ножом режь. Фонарик зажигали каждые двадцать четыре часа, отчего периоды тьмы, казалось, длились еще дольше. За час до включения света космонавты слетались к реактору и погружались в полное молчание. Время как будто замерло. Корабль завис посреди космоса. Дженкинсу представлялось, что они в гробу, медленно и печально скользящем в сторону Марса. Он перестал проверять приборы, показания которых давно не менялись. Куда легче было просто лежать на койке и думать или мечтать. Барстоу, чтобы не сойти с ума от безделья, продолжал возиться с проводкой и схемами. Мастерс по-прежнему напевал, насвистывал или мычал, из-за чего Дженкинсу хотелось его придушить. Но все трое чувствовали, что становятся частью темноты, что она – подобно черной густой маслянистой нефти – проникает в рот и в ноздри. – А сколько времени? – спросил Мастерс в десятый раз за последние шестьдесят минут. Миновала первая неделя полета. – Тринадцать ноль-ноль, – ответил Дженкинс. – У тебя же свои часы есть. – Захотелось вот с твоими свериться. – Короче, тринадцать ноль-ноль. И не надо спрашивать время так часто. – Ладно. Наступила тишина. У пилота совсем сбились внутренние ритмы. Без света и без дела, которые могли бы послужить ориентиром, часы у него в голове тикали в своем, безумном, ритме. – Сколько еще до цели? – спросил Мастерс. Дженкинс едва не выругался в ответ. Ссору затевать совсем не хотелось, однако, что бы ни сказал или ни сделал Мастерс, все жутко бесило. – Неделя, может, две, – произнес штурман. – Зависит от того, как Барстоу поколдует над лампами. И вот еще что, знаешь ли… – Знаю, знаю. Не надо так часто спрашивать про время. – Если ты, конечно, не возражаешь. Снова наступила тишина. Пилот, конечно, прошел все проверки и тесты, которые только могла составить экзаменационная комиссия, перед тем как отправить его в этот полет. Но все ли комиссия предусмотрела? Дженкинс покачал головой. Мастерс слишком близко подошел к опасной черте. Да и любой подойдет, когда нервы на пределе. Ни один экзамен не покажет, как человек станет вести себя по прошествии недель в плотной, удушающей темноте. Никаким тестом не измерить силу духа человека в ситуации, когда ему и бороться-то не с чем. Дженкинс вернулся к мечтам и раздумьям. Перебирал в уме образы девушек, к которым бегал на свидания в колледже; потом возвратился в детство, проведенное в Орегоне на отцовском ранчо, где катался на пегом пони. Мастерс так и не нашел, чем занять разум. Хронометр у него в голове подсказывал, что последний раз он спрашивал время несколько часов назад. Взглянув на собственные часы, он решил, что те попросту вышли из строя, и сильно нахмурился. Не могло же пройти так мало… – Который час? – спросил он. – Тринадцать ноль-ноль! – прокричал Барстоу из кормового отсека. Его голос гулким эхом отразился от металлических стен. – Спасибо, – сказал Мастерс и, помедлив немного, произнес: – Не пойму, что с воздухом. – С воздухом полный порядок, – ответил Барстоу. – А что? – Он как будто сгущается. Что, если осколком метеорита пробило баки с дыхательной смесью? Может, включим фонарик и… – Не включим, – отрезал Дженкинс. – А то батареек до Марса не хватит. – Бога ж ради, – разозлился Мастерс. – Нам ведь нужно дышать! Вряд ли это неполадки с вытяжкой… – Заткнись! – оборвал его Дженкинс. На корабле повисло молчание, и Дженкинс уже начал жалеть, что так грубо ответил Мастерсу. Если срываться на бедном пилоте, то легче не станет. Штурман хотел было извиниться, как вдруг Мастерс сам подал голос. – Время по-прежнему тринадцать ноль-ноль? – спросил он, подчиняясь сумасшедшему ритму у себя в голове. – У меня, похоже, часы встали. Никто не ответил, и тогда Мастерс начал насвистывать. Сперва тихонечко, затем громче и громче. И вот уже эхо от его свиста разносилось по всему кораблю, словно пилот был одновременно повсюду. – Боже, как мне не хватает света, – пожаловался Мастерс несколько часов – или же дней – спустя. – Ты уже говорил, – заметил Дженкинс. – Знаю. Однако странная вещь получается: пока свет есть, мы его не ценим, но стоит ему пропасть… – Он помолчал. – Честно признаться, я будто заново родился. Или наоборот, не родился. Дженкинс улыбнулся. Мастерс, паря в невесомости, собрался в «поплавок» и зажмурился. Открыл глаза, моргнул. Нет, темнота никуда не делась. В какой-то миг пилот как будто увидел свет, но вскоре понял: это пошаливают уставшие глазные мышцы. Он изо всех сил попытался прогнать мысли о свете, однако ничем иным мозг занять себя не мог. – Свету бы нам, хоть немножечко, – сказал пилот. – Ты это уже говорил. Не думай о свете, забудь. – Порой кажется, что я ослеп, – признался Мастерс. – Скоро там Барстоу пойдет проверять реактор? С ума сойдешь, пока дождешься. Дженкинс зевнул во весь рот и уже приготовился отойти ко сну, как вдруг услышал странный звук. Через некоторое время он понял, что Мастерс всхлипывает. Следующая неделя длилась еще дольше. Секунды ползли мучительно медленно, и каждая стремилась растянуться на век. – Время проверять реактор, – объявил Барстоу ровно в двадцать четыре ноль-ноль. – Отлично, – обрадовался Дженкинс, выныривая из грез. – Эй, Мастерс, мы идем проверять реактор. Пилот не ответил. – Куда он делся? – озадаченно произнес Барстоу. – Вышел воздухом подышать, – в шутку предположил Дженкинс и захихикал.
Барстоу взглянул на часы: ровно полночь, пора проверять реактор. Время для экипажа «Персефоны» утратило значение, однако бортмеханик приноровился делать все строго по расписанию. – Я должен проверить реактор, прямо сейчас, – сказал он. – Ну так пошли, – ответил Дженкинс. – Черт с ним, с Мастерсом. Пускай себе дрыхнет. Они перелетели в кормовой отсек, к реактору. Включили фонарик, который светил заметно слабее, и проверили показания приборов. Но стоило погасить свет, как проснулся Мастерс. – Эй! – позвал он. – Время проверять реактор еще не пришло? – Ты проспал, – ответил Дженкинс. – Как это? Надо было меня разбудить. – Так мы и будили. Я звал, Барстоу звал… Правда, Барстоу? – Все нужно делать по расписанию, – отозвался бортмеханик. И без того методичный, в последние дни он довел свое расписание до полного автоматизма: часы на сон, часы на еду, время на проверку электропроводки, двигателей, запасов еды, кислорода и топлива, крепления баков – все дела он подчинил строгой схеме, которой следовал неуклонно в отчаянной надежде не сойти с ума. – Так нечестно, – не сдавался Мастерс. – Надо было будить настойчивей. – Прости, – пустым голосом произнес Дженкинс, лишь бы Мастерс отстал. Хотелось скорее вернуться в мир грез и фантазий. – Тогда включи свет сейчас, – хрипло потребовал пилот. Его голос эхом разнесся по кораблю. – Батарейки садятся, – пробормотал Дженкинс, уходя в воспоминания о поездке в Сан-Франциско к тетушке Джейн. Та угощала его печеньками с глазировкой и давала поиграть с красным резиновым мячиком. Гм, а какого цвета была глазурь на печенье – зеленая? желтая? – Черт вас дери обоих! – вскричал Мастерс. – У меня прав увидеть свет не меньше, чем у вас. Хочу свою порцию света! Барстоу! Слышишь? – Поговорим, когда у меня начнется перерыв, – бесстрастно ответил бортмеханик. Сейчас, по расписанию, он проверял крепления бака с дыхательной смесью; дальше у него предусмотрен получасовой сон, после него – два часа на проверку заплат в корпусе корабля. Схема – от и до – постоянно, навязчиво маячила у него перед мысленным взором. – Значит, так? – уточнил Мастерс. – Ладно-ладно… Правда, никто не обратил на его последнюю фразу внимания: Дженкинс как раз вспомнил, что печеньки были с зеленой глазурью, а Барстоу нашел крепление бака вполне надежным (собственно, как и всегда). Тем временем внутренний голос стал подсказывать Дженкинсу, что неплохо бы как-то облегчить страдания Мастерса. Но как именно? Что нужно сделать? Штурман не мог себя заставить оторваться от койки. В темноте так спокойно, воспоминания приходят сами собой, поразительно яркие, живые. И чего все суетятся? Мало-помалу штурман перестал обращать внимание на Мастерса. Единственное – пилот все свистел и свистел. Как если бы кто-то тихо и без продыху бормотал над самым ухом у Дженкинса. Впрочем, однажды пилот нарушил привычный ход вещей. – Дженкинс! – заорал он. – Чего тебе? – Я подумал и понял: я имею право на пропущенное включение света. Хочу его прямо сейчас. – И ты все время думал об этом? – сонно переспросил Дженкинс. – Дело было неделю назад! – Да, думал. Я должен увидеть свет. Немедленно. – Возьми себя в руки, – ответил Дженкинс, крепко сжимая в руке цилиндр фонарика. – Свет нужен нам, чтобы… – Отдай фонарик! – завопил Мастерс. – Не дам! – Тогда я сам заберу! Дженкинс вперился в темноту, пытаясь понять, где сейчас Мастерс. По голосу определить положение пилота он не сумел: казалось, его крики доносятся отовсюду. – Барстоу… – позвал Дженкинс. – На помощь! – Прости, не могу, – отозвался бортмеханик. Тьма победила его разум, он окончательно к ней приспособился. Проклятое расписание! Барстоу ни за что от него не отступит. – Припасы, – сказал он. – Их надо проверить. И он улетел выполнять свой идиотский план. – Ты где? – позвал Дженкинс. От страха он вспотел и выставил руки вперед в попытке защититься от нападения из темноты. В этот момент пилот засвистел. Дженкинс завертелся на месте, пытаясь определить, откуда исходит звук. Размахивая руками, сделал обратное сальто… как вдруг его схватили за ногу. – А ну отпусти! – в ужасе закричал он и ударил Мастерса по руке. Отбиться удалось, но Дженкинс потерял фонарик. Не сумел удержать. – Доигрался! – задыхаясь, горько произнес штурман. – Фонарик… Слышно было, как тот маленьким снарядом бьется о стенки, рикошетит, постепенно теряя скорость, от палубы и потолка. Наконец пропали всякие звуки. – Где же он? – спросил Мастерс. – Не знаю, – ответил Дженкинс. – Где угодно. Мы же в полной невесомости, теперь обыскивать придется каждый квадратный сантиметр корабля. А фонарик между тем, наверное, висит у нас перед носом. – Мне нужен свет, – прошептал Мастерс. Ведомый строгим расписанием, в рубку влетел Барстоу. И даже не стал выяснять, что происходит. Мастерс явно переменился. Помогая Дженкинсу искать фонарик, он сперва молчал, зато через некоторое время принялся упорно свистеть, и уже ничто не могло заставить его заткнуться. Фонарик то и дело ускользал, никак не желая попадаться в руки. Один раз Дженкинс задел его пальцами, но схватить не смог. Прошло несколько часов, прежде чем Дженкинс нащупал фонарик у одной из стен и с победным криком схватил его. Он нажал кнопку, однако света не увидел. Лампочка разбилась. Сбежать в мир грез штурман не мог, ибо чувствовал: Мастерс теперь другой, пилот изменился далеко не в лучшую сторону. Он забивался в углы, свистел, словно забыв нормальную речь, и тем пугал Дженкинса. Штурман уже и не помнил, как выглядит пилот; в мыслях Мастерс являлся ему как изможденный желтолицый призрак отмщения. Барстоу разводил суету, подчиняясь придуманному расписанию. Выполнял работу за пятерых, тогда как на борту не нашлось бы чем занять и ребенка. Зато для Дженкинса наступила пора дикого страха. Он думать не думал ни о Марсе, к которому они подлетали, ни о корабле. Он только знал, что за ним идет охота. Штурман не мог сомкнуть глаз, зная: где-то рядом, в темноте, затаился озлобленный, сумасшедший пилот. Кожа зудела, и Дженкинс с минуты на минуту ожидал нападения. – Значит, ты не посветишь мне? – очень тихо произнес Мастерс. – Лампочка разбилась, – ответил Дженкинс, чувствуя, как по коже ползут мурашки. – Ты зажигаешь фонарик, когда я не вижу. – Нет! Клянусь, я… – Сейчас проверим! – радостно воскликнул Мастерс. Звать на выручку бортмеханика было бесполезно: Барстоу возился в кормовом отсеке, все еще надеясь починить освещение. И вдруг лампы зажглись – очень медленно, слабо-слабо загорелись потолочные огни и озарили рубку. Хоть и приглушенный, свет все же резанул по глазам. Дженкинс как будто посмотрел на солнце. Сощурив глаза в узкие щелки, метрах в десяти штурман увидел Мастерса. Пилот, искусавший себе губы в кровь, подобрался и замахнулся на него осколком плексигласового щитка. – Починил! – кричал Барстоу. – Работают… В следующую секунду огни, мигнув, погасли. – Так, спокойно, – сказал Дженкинс Мастерсу. Пилот не ответил, и штурман заорал в сторону кормы: – Верни нам свет! – Поработаю с ним завтра, – ответил бортмеханик. – А теперь пора заняться системой подачи топлива. – К черту ее! – крикнул Дженкинс. – Мастерс меня сейчас… Пилот накинулся на него с такой быстротой, что аж воздух загудел. – Стой! – завопил Дженкинс. – Мы на месте! Прилетели! – Куда прилетели? – переспросил Мастерс. – На марсианскую станцию! Радар загудел, оживая, и на экране показалось сферическое изображение искусственного спутника планеты. – Мы прилетели. Ну же, парень, очнись. Сажай нас!
Прошло немало времени, прежде чем Мастерс отбросил осколок щитка и метнулся к пульту управления. Посадка превратилась в новый, ни с чем не сравнимый кошмар: заплата на иллюминаторе лишила Мастерса прямого обзора, и он вынужден был полагаться исключительно на радар. Короткая вспышка света ослепила его, и он не мог различить светящихся приборов на панели. Так, пыхтя от усердия, он невидящими глазами пялился перед собой. Экипаж облачился в скафандры – воздуха на посадочной площадке не было. Барстоу и Дженкинс не раз садились на этой станции и, даже ничего не видя, знали, что делать. Спутник, хоть и был одной большой машиной, засек «Персефону» с помощью авторадара. Все его системы с шумом ожили: засверкали посадочные огни, выкатились направляющие, грузовые краны выдвигали и разворачивали стрелы. Пробужденные тем же сигналом и питаемые от того же источника, что и прочая техника, роботы – служители станции – выбегали встречать грузовоз. Мастерс до того торопился увидеть свет, что при заходе на посадку едва не разбил корабль. При снижении поврежденные двигатели не сработали как надо. Перед глазами у Мастерса все плыло, дрожащими руками он пытался нащупать на пульте нужные кнопки и переключатели. Со страшным скрежетом судно днищем врубилось в посадочную полосу и по инерции заскользило вперед, оставляя за собой борозду и сшибая по пути роботов. Дженкинс честно предупреждал Мастерса, что скорость они развили слишком высокую, но – тщетно. На самом краю посадочной площадки корабль наконец встал, успев до этого снести с полдесятка построек. Трое космонавтов со всех ног поспешили к воздушному шлюзу. Открыли первый люк, забрались в камеру и, подождав, пока давление выравняется, открыли следующий. Падая и чертыхаясь, выбрались наружу и… – О нет, – выдохнул Барстоу. – Это же не мы… – О да, это мы, – сказал Дженкинс, – врезались в электростанцию. На посадочной полосе царила мертвая тишина: роботы, направляющие и все огни, привязанные к одному источнику питания, заглохли. Мастерс разразился безумным хохотом. Их окружала полная, непроницаемая тьма. Гвоздь программы

В девять часов Ричард Мевинс как штык стоял у дверей лаборатории Карпентера. Уже входя, он подумал: а нельзя ли отложить эксперимент? Хотя бы пока тошнота не пройдет? Впрочем, достаточно было взглянуть на решительное лицо профессора Карпентера, чтобы понять – просить отсрочки бесполезно. – Здравствуйте-здравствуйте. – Карпентер подошел, принял у Мевинса пальто и бросил на спинку стула. – Не будем откладывать дело в долгий ящик. Последнюю волю изъявили? Наследника уведомили? Тогда приступим. – И Карпентер отошел к стене, покрытой бесчисленными реле и датчиками. – Идеально! – констатировал он, повозившись немного с настройками. – Прошу, юноша, залезайте! Он указал на цилиндрическую освинцованную капсулу на полу. Мевинс медленно, боязливо приблизился к ней. Поразительно, как сам Карпентер – будь он хоть трижды гений – сохраняет ледяное спокойствие?! Хотя чего ему волноваться? Не своей жизнью рискует! – Вы точно все правильно настроили и подсоединили? – спросил Мевинс. – Нигде проводок не отошел? – Разумеется, все в порядке, – ответил Карпентер и гордо оглядел заставленную оборудованием комнату: реле, переключатели и прочее – все, что отправит Мевинса в иную эпоху. – Ну же, залезайте и ложитесь. Мевинс осторожно опустился в камеру, и люк за ним тут же захлопнулся. Длиною в три и высотой в полтора метра цилиндр напоминал саркофаг. Только бы сравнение не оказалось буквальным… Мевинс посмотрел на панель управления. Еще раньше на ее имитации Карпентер показал, что и когда нажимать, чтобы вернуться назад, в свое время. Ох, как сложно! Мевинс ни за что не справится, все забудет. Через окошко в дверце он следил, как коренастый Карпентер шустро снует между массивными приборами. Наконец ученый подошел и, заглянув внутрь, радостно произнес: – Надеюсь, вернетесь целым и невредимым. Похоже, таким вот неказистым образом он желал Мевинсу удачи. Или… желал удачи себе, чтобы эксперимент удался? С ходу профессора не понять. – Прощайте, – сказал ученый и потянулся к кнопке пуска. Мевинса охватила паника. Все так зыбко и ненадежно. Подопытного может согнуть в бараний рог из плоти и кожи, а то и вовсе съежить до размеров амебы. И это еще далеко не все, беззаботно обещал Карпентер. Дело, говорил он, в коэффициенте трения пространственно-временного континуума. Но возможно, Мевинс и не пострадает. Лишь на это он и рассчитывал с самого… да, с самого апреля, когда в читательской колонке журнала «Магия науки» опубликовали довольно длинное письмо. В нем некий профессор Карпентер высмеивал описанную одним из постоянных авторов журнала машину времени: дескать, любой дурак поймет – такая машина работать не будет, ведь автор «изобретения» совершенно не учел функцию временного сдвига и принцип переноса! Для пущей значимости Карпентер привел в письме несколько уравнений, которые помогли бы осуществить задумку. Под письмом профессора редакция поместила собственный комментарий: «Ну, есть смельчаки? Проверим теорию?» Добровольцем вызвался Мевинс: отправил Карпентеру письмо, в котором горячо хвалил его за смекалку и предлагал себя в качестве первого пассажира машины времени. Зачем? Мевинс и сам не понимал. Если честно, он постоянно – полушутя – вызывался добровольцем то для путешествий на Луну, то на альфу Центавра… Но шутки шутками, а Карпентер ответил довольно быстро: пригласил Мевинса к себе в лабораторию. Благо добираться недалеко, оба живут в Нью-Йорке. Остальное, как говорится, история…
У Мевинса в горле встал ком. Молодой человек закрыл глаза, как и велел Карпентер. Так лучше и безопаснее, ведь никто не знает, что можно увидеть в процессе перемещения. С закрытыми глазами Мевинс ждал, когда же Карпентер зашвырнет его в другую эпоху. Пути назад нет, пусть же ученый действует побыстрее. Терпение на исходе, хочется скорее увидеть, что станет с человечеством в будущем. Построит ли оно цивилизацию высшего порядка, где правят наука и разум, где атом служит не войне, а благу, где люди путешествуют к звездам? Или это будет мир, в котором атом все же уничтожил человека, и остатки людской расы борются на обломках цивилизации за возвращение к свету? Или там даже обломков нет, лишь черная выжженная пустыня? Или все еще длится холодная война и обе стороны накапливают титанические арсеналы? Или… или… Тут кто-то постучал в дверь камеры. Мевинс открыл глаза и увидел в окошке… нет, не Карпентера. Снаружи стояли трое в свободных одеждах, и у всех была одинаковая прическа с челкой, выстриженной треугольником. Ну вот Мевинс и в будущем! – Здравствуйте, – сказал он, покидая капсулу. – Я из прошлого. Не подскажете ли… – Без трех дней и двух часов пять сотен лет, – прервал его один из мужчин, румяный толстячок. – Отличная работа. В общем, я из «Юнайтед». Пройдем, пожалуйста, со мной. Он нетерпеливо взглянул на часы. – Не спешите, – серьезно хмурясь, произнес второй из троицы. – Я из «Стерлинга», и у нас программа вдвое больше, сэр, не сомневайтесь. Этому мелочному торгашу предложить вам нечего… – Зато у «Транс-Уорлд» есть что предложить, – вмешался третий, злобно глядя на соперников. Миг – и все трое принялись ожесточенно спорить. Воспользовавшись случаем, Мевинс огляделся. Капсула стояла посреди пустой комнаты. Да это же лаборатория Карпентера, только без оборудования. С улицы доносился шум дорожного движения. Ага, значит, мир не взорвали, уже хорошо. Так, может, Мевинс попал в общество науки и разума? – Ну как, принял решение? – спросил тем временем представитель «Юнайтед». Он изо всех сил пытался протолкнуться к Мевинсу. – Бросим монетки, – предложил человек из «Транс-Уорлд». – До эфира всего ничего. – Монетки гостя, – строго, подозрительным тоном добавил человек из «Стерлинга». Одолжив у Мевинса два гривенника и одноцентовик, троица бросила жребий. Победил представитель «Юнайтед». – Все вопросы по вторичным авторским правам – к моему шефу, – фыркнул он и торопливо вывел Мевинса из комнаты. Оказавшись на улице, Мевинс от изумления раскрыл рот. И хотя в городе прибавилось новых построек, в целом Нью-Йорк не изменился. Толстячок из «Юнайтед» вел Мевинса вверх по Седьмой авеню, и нигде не было заметно признаков атомных взрывов и разрушений. – Вы сейчас ни с кем не воюете? – поинтересовался Мевинс. – Еще как воюем! – отозвался провожатый и, переводя Мевинса через Сорок первую улицу, взял его под локоть. – Правда, у этих шутов из «Транс-Уорлд» против нас никаких шансов. Это «Стерлинг», будь он неладен, еще что-то собой представляет. По размерам почти догнал нас, зато мы всегда на шаг впереди. Первыми получаем новинки. – Вот оно что… – Да… кстати, – запыхавшись, произнес толстяк. – Пока я… мм… сопровождаю тебя… зови меня Тейлор.
Забег по Седьмой авеню уже начал сказываться на Тейлоре. Завалиться в кресло и закинуть ноги на стол – вот единственное физическое упражнение, на которое толстячок был способен. Он привел Мевинса на Таймс-сквер, к небоскребу на месте прежней Башни. Новое здание было раза в два выше; подсвеченное изнутри, оно сверкало пластиком, сталью и стеклом. На фасаде горела золотом огромная вывеска: «ЮНАЙТЕД». На скоростном лифте Тейлор с Мевинсом поднялись на один из верхних этажей, прошли по лабиринту коридоров, через переполненные людьми залы, по узким захламленным проходам и за несколько охраняемых дверей. В очередной комнате кто-то выкрикнул им: – Две минуты. – Знаю-знаю, – так же громко ответил Тейлор и провел Мевинса в дверь с надписью «УЛЫБАЙТЕСЬ!». За ней обнаружилась просторная комната; с потолка, подобно гроздьям тыкв-горлянок, свисали микрофоны, чуть в стороне расположились телекамеры. Под микрофонами, нервно поглядывая на большие настенные часы, ждал человек. – Десять секунд! – объявил он, и Мевинса подвели к микрофонам. – Улыбайся! – прошипели ему в ухо. – Мы в эфире! – объявил бесплотный голос. Стены перед ними растаяли, и открылся битком набитый зрительный зал размером с футбольный стадион. Ведущий лучезарно улыбнулся и сладким голосом произнес: – Компания «Юнайтед», которая вот уже триста лет считается символом лидерства и непревзойденного качества, с радостью представляет программу «ПОКА ДАЮТ, НАДО БРАТЬ». Последовало рекламное представление, разыгранное труппой из пятидесяти, а то и шестидесяти актеров. Свои роли они исполняли с огоньком и страстью. Мевинс нашел зрелище вдохновляющим. Правда, что именно продают, как ни старался, не понял. – Итак, программа начинается, – продолжил ведущий. – У нас в гостях, – он широко улыбнулся Мевинсу, – человек из прошлого! Прибыл точно по расписанию, друзья мои, и наш представитель успел его перехватить и доставить сюда, на шоу. Время задать первый вопрос… Ведущий жестом велел Мевинсу подвинуться. Замерцали огни, операторы нацелили камеры в центр сцены, где прямо из воздуха постепенно проступала некая театрализованная постановка. Мевинс опасливо поглядывал через плечо в зал. Да тут народу – несколько тысяч! Мерцающие огни на сцене тем временем оформились в человека. Проекция? Да вроде бы нет, похож – пожалуй, даже слишком – на живого актера. Мужчина был одет в тогу и вид имел весьма суровый. Внезапно на него набросилась целая группа людей (тоже в тогах) с кинжалами, и человек растворился в воздухе. – Итак, кого мы видели? – спросил ведущий и выжидающе взглянул на Мевинса. – У вас тридцать секунд. Они вновь оказались посередине сцены; на них уставились объективы камер, микрофоны ловили и усиливали каждый звук. Зрители в зале тихонько подбадривали Мевинса, а тот не спешил отвечать. Не потому, что не знал ответа, просто все еще не опомнился. Нельзя же так сразу брать его в оборот. И вот, когда оставалось всего пять секунд, он наконец промямлил: – Это был Юлий Цезарь. – ВЕРНО! – прокричал ведущий, и зрители взорвались овацией. Отвечая на два следующих вопроса, Мевинс безошибочно узнал Марию Антуанетту и Адольфа Гитлера. На этом игра подошла к концу, и выяснилось, что Мевинс выиграл небольшое имение в округе Вестчестер (налоги за которое уплачены на десять лет вперед), пару пони для игры в поло, датского дога и еще кое-какие полезные мелочи. Мевинса хлопали по спине, совали ему в руки ключи; софиты слепили глаза, толпа ревела; вокруг летали камеры, снимая счастливчика со всех ракурсов… Под таким внезапным натиском Мевинсу не оставалось ничего другого, кроме как хлопнуться в обморок.
Очнулся он на койке и сразу решил, что попал в больницу: его окружали белые стены, белый пол и потолок. Мевинс моргнул, потянулся, разминая тощие руки. Кажется, он похудел. Интересно, что за звук его разбудил? Вроде бы в стекло стучат. Насилу поднявшись с койки, Мевинс подошел к окну и открыл его. Снаружи, цепляясь за карниз, висел бледный от натуги мужчина. До земли было три этажа. Мевинс помог ему подтянуться и перелезть через подоконник, от души надеясь, что перед ним не преступник. Впускать бандитов – это пособничество и укрывательство. – Видел вас на передаче, – сказал незнакомец, оправляя свободного покроя пиджак и опуская коренастое тело в кресло. – Держались молодцом. – Спасибо, – ответил Мевинс и оглядел себя. На нем была только бесформенная белая сорочка. Должно быть, больничная пижама. Свои вещи Мевинс обнаружил в маленьком шкафу и быстренько переоделся. – Очень жаль, что вы не приняли предложение «Стерлинга», – сказал незнакомец. – В этом случае вы прошли бы полную программу адаптации. «Стерлинг» – компания, которая работает с достоинством, с бухты-барахты не действует. На ваше счастье, еще есть время исправить ошибку. С этими словами он извлек из кармана стопку бумаг: – Надо лишь подписать этот договор… – Погодите минуточку, – решительно оборвал его Мевинс. – Для начала я бы хотел увидеть президента страны. Можете устроить? У меня к нему несколько вопросов. Или – если сам президент занят – я могу поговорить с его помощником. – Я – один из его помощников, – сказал коротышка. – Правда? Тогда почему работаете на «Стерлинг»? – Простите, я совсем забыл: вы ведь не ориентируетесь в нашем времени. Нуте-с, и что же вы хотели знать? – Атомная война была? – спросил Мевинс. – Что у вас произошло? – Ну-у, – протянул коротышка, беспокойно поглядывая на дверь. – Времени на болтовню особо нет, но, в общем, дело было так. Эпоха, из которой вы прибыли, стала начальным этапом новой эры. Уже в ваше время несколько группировок развернули борьбу за власть. Первая группировка – политики всех мастей, представлявшие, как им казалось, разные идеологии. Вторая – предприниматели, крупные и мелкие, из всех областей. Третья – владельцы индустрии развлечений. Успеваете? – Неужели все было так? Ни за что бы не подумал. Ладно, продолжайте. – Сейчас полным ходом, подобно спорам грибов, распространяется влияние индустрии развлечений. Все – из-за телевидения. Их план начал осуществляться еще в ваше время: сперва они хотели внедриться по телевизору в каждый дом нашей страны, затем, по мере развития, и на всей планете. А уж когда научились передавать цветную картинку, люди посходили с ума. Им гораздо интереснее знать, что думает их любимый комик или как развлекаются актеры. Народ не волнует, какие услуги предлагают предприниматели или о чем ведут дебаты политики. Телевикторины стали самым зрелищным и массовым аттракционом. Тогда правительство обложило передачи налогами и стало контролировать, что и в каких количествах выигрывают участники. Впрочем, у националистического правительства не было ни единого шанса, – продолжал представитель «Стерлинга». – Им не хватает популярности. Законы создаем мы. Говоря «мы», я подразумеваю ведущую компанию всемирного вещания. У кого самые рейтинговые передачи, тот и заслуживает власти. Воля и глас народа – вот что определяет истинного лидера. Правда, – закончил рассказ коротышка, – в последние годы все идет не так, как нам бы хотелось. И тут мы подходим к сути моего визита. В качестве представителя «Стерлинга» я уполномочен предложить вам… Мевинс так и не узнал, что хотел предложить ему коротышка. Дверь распахнулась, и в палату вошел его давешний проводник. – Какая бестактность, Чарли, – печально произнес Тейлор. – Этот человек принял от нас призы, а значит, он – наш. – Если только не подпишет «Тридцать вторую форму», – возразил Чарли. – «Стерлинг» предлагает ему… Не дав Чарли договорить, Тейлор выкрикнул: – Взять его! В комнату ворвались четверо мужчин, схватили коротышку и выволокли его вон. – И в наше время никуда не деться от мошенников, – сказал Тейлор, утирая испарину с круглого лица. – Прошу простить, что мы вчера буквально затащили тебя на сцену, не дали опомниться. Все дело в обещании зрителям – а их у нас сейчас девятьсот миллионов. Так вот, мы обещали почтенной публике показать тебя именно в той самой передаче. Не могли же мы обмануть ожидания такой аудитории! Смею заверить, «Стерлинг» приготовил то же самое: они хотели показать тебя своим зрителям. – Как меня вообще можно пообещать? – возмутился Мевинс. – Откуда вы узнали о моем прибытии? – О, твое имя вошло в анналы истории с того момента, как ты отправился в будущее, – ответил Тейлор. – Пятьдесят лет мы готовились к твоему приходу. Однако пора бы наведаться в твое имение. Шофер отвез их на аэродром, который располагался на месте бывшего Центрального парка. Там уже стоял под парами частный самолет. Капитан, четко салютуя, поприветствовал их на борту. Имение Мевинсу досталось просто потрясающее: добротный каменный особняк на лесистом участке земли площадью гектаров в сорок. У дверей, заливаясь радостным лаем, хозяина встречал щенок датского дога. За порогом ждали слуги, – поприветствовав Мевинса, они поспешили тихо отойти прочь. А еще ему навстречу вышла шикарная юная брюнетка. – Ее ты тоже выиграл, – подсказал проводник, заметив, как оторопел Мевинс. – Разве так можно? – растерялся Мевинс. – Разве она не свободна, как мы? – Свободу я потеряла, – не слишком печально ответила девушка. – Точнее, проиграла на викторине. Такое, знаете ли, случается. – Ну все, задерживаться нам нельзя, – сказал проводник. – В полдевятого вечера у нас эфир. Мевинс поздоровался с девушкой за руку, затем его посадили в самолет и отвезли в Нью-Йорк, там на «кадиллаке» с шофером доставили в ресторан, оттуда – на пресс-конференцию и после – в здание «Юнайтед». Шоу, на взгляд Мевинса, устроили сумбурное. Толпы ярко одетых комиков, боксеров, артистов и фокусников стремились поразить зрителя мастерством публичного выступления. Кульминацией программы стало аква-шоу: в студию вкатили прозрачный резервуар с водой, внутри которого ныряльщик боролся с осьминогом. К вящей забаве публики, в представлении заставили участвовать и Мевинса: он, как заведенный, скакал через препятствия, затем исполнил номер в паре с одной из танцовщиц. Разум застило туманом, и Мевинс почти не сознавал, что делает. Под конец выяснилось, что он выиграл штат Калифорния. – Через пару дней можешь приступать к губернаторству, – добродушно улыбаясь, сказал Тейлор. – Дружище, ты просто великолепен! Такого рейтинга у нас не бывало с тех пор, как мы для серии передач вызвали дух Чингисхана. Он похлопал Мевинса по спине: – Шофер отвезет тебя в имение. Я заеду за тобой завтра. «Кадиллак» с включенной сиреной летел по городу в сторону Центрального парка; мимо проносились огни Нью-Йорка. Мевинс сам не заметил, как оказался у порога своего дома в Вестчестере. – Вот, выпей. – Брюнетка протянула ему бокал, и Мевинс залпом его осушил. Напиток обжег горло и пищевод, зато через мгновение Мевинс вновь ощутил себя полным сил и энергии. И тут же поделился впечатлениями от шоу. – Представляешь, я выиграл штат Калифорния, – завершил он рассказ. – Или надо мной шутят? – Этого-то я и боялась, – вздохнула брюнетка. Мевинс никак не мог определиться насчет ее внешности: роскошная она девушка… или просто красавица? В конце концов он решил, что брюнетка – очень эффектная особа, и на том и успокоился. – Будь осторожен, – предупредила она. – В прошлый раз народ долго не мог успокоиться. К тому же ты мужчина довольно привлекательный. Хоть и староват для меня на несколько сот лет. Глупая шутка, но Мевинс расхохотался. С каждым мгновением его разбирало все сильней и сильней… Должно быть, из-за спиртного. Он поцеловал девушку, и та не стала сопротивляться.
На следующее утро Мевинс с брюнеткой, которую, как оказалось, зовут Энн Роджерс, выбрались на конную прогулку. Пони взяли резвый темп, пожалуй, даже чересчур резвый – не успевал Мевинс подумать, что надо бы повернуть, как лошадка под ним сама разворачивалась. Денек, в целом, выдался замечательный. Энн собрала корзинку для пикника, и они пообедали на холме с видом на Гудзон. Эх, вот если бы все так и длилось… Но Мевинсу предстояло выступить в очередной викторине, и надо было еще управлять Калифорнией! На обратном пути Мевинс рассказал Энн про Карпентера и его лабораторию на Тридцать девятой улице, про капсулу времени. Подумав немного, Энн улыбнулась и снова предупредила: – Будь осторожен сегодня. – Почему? – Не знаю. Просто будь осторожен. Вечером на самолете прилетел Тейлор и, как обычно, поспешил забрать Мевинса. Тот попытался отказаться, мол, не хочет он больше участвовать в шоу, однако Тейлор перебил его: – Плакаты с твоим портретом уже расклеены по всей стране! – Крепко ухватив Мевинса под локоть, Тейлор провел его в студию. – Мордашка у тебя что надо, фотогеничная. Этот твой испуганный, беспомощный взгляд отлично привлекает аудиторию, девчонки от тебя просто балдеют. К нам тоннами идут письма из Южной Африки, Китая, Финляндии… – Я больше не появлюсь перед камерой, – сказал Мевинс, останавливаясь у дверей лифта. – Конечно же, ты шутишь, – беззаботно ответил Тейлор. – Отказаться от эфира, когда компания просит, – это, знаешь ли, федеральное преступление. – С какой стати? – возмутился Мевинс. – Ты не забыл, что законы придумываем мы? – добродушно напомнил толстяк. – И потом, ты нам нужен позарез. «Стерлинг» из кожи вон лезет, чтобы нас обогнать. Следующий победитель их викторины получит участок на Марсе: кусок планеты площадью в миллион квадратных километров! «Транс-Уорлд» готовит масштабные гладиаторские игры: триста бойцов и целый зоопарк. – Оглядевшись, он тихонько добавил: – Только между нами: на игры я бы и сам не прочь посмотреть. – Миллион квадратных километров на Марсе! – ахнул Мевинс. – Как победитель получит выигрыш? – Как-как? Как и все, – ответил Тейлор. – Ты, главное, не переживай. Мы приготовили нечто повнушительнее… Удачи тебе!
Из уважения к Мевинсу, темой игры выбрали нравы и обычаи двадцатого века. Перед началом показали реалистичное шоу на тему четырех мировых войн, затем представили еще девятнадцать участников состязания – они прошли в финал, победив в других викторинах. Правда, большинство отсеялось еще в самом начале: двадцатый век для жителей нынешней эпохи был загадочной и малоизвестной эрой. В конце концов у Мевинса осталось всего два соперника. Ведущий задал очередной вопрос: – Вымышленный персонаж, животное из семейства зайцев или, если точнее, зайцеобразное. Отличительная и самая яркая черта его характера – безумие. Кто это? Один из участников совершенно растерялся и не сумел ответить. Второй, на последней секунде, выдал: – Мартовский заяц? – Неплохой вариант, – сказал ведущий, – но, боюсь, вы не правы. Итак, ваша очередь, мистер Мевинс… – Багз Банни, – выпалил Мевинс и тут же пожалел об этом. – АБСОЛЮТНО ВЕРНО! – прокричал ведущий, и наступила мертвая тишина. Двое проигравших финалистов получили утешительные призы: двадцать необлагаемых налогами миллионов долларов одному и Британский военно-морской флот (весь, до последней гребной шлюпки) – другому. Мевинс чуть ли не физически чувствовал, как тишина расползается по всему миру. Люди планеты застыли в ожидании: что же получит победитель? – Гран-при, – благоговейно произнес ведущий, – венец почти трех сотен лет лидерства «Юнайтед». Мы дарим вам… Под пение труб на голову Мевинса возложили корону. – …титул короля Земли! Вот тут они явно перегнули палку. Возмущенные до предела зрители поперли на сцену, и Мевинс, сунув корону под мышку, поспешил убраться прочь. Пока толпа, готовая линчевать любого, кто попадется на пути, крушила студию, он через черный ход выбежал на улицу. Вокруг не было ни души – манхэттенцы сидели по домам, следя за ходом викторины. К счастью, удалось поймать одинокое такси. Мевинс попросил водителя отвезти его на Тридцать девятую улицу, к дому, где осталась капсула времени. Без гроша в кармане, он расплатился с таксистом короной и вылез из машины. У подъезда его встретила Энн. На руках она держала щенка дога. – Так и знала, что ты придешь сюда, – сказала она. – Я возвращаюсь к себе, – запыхавшись, ответил Мевинс. – Я, пожалуй, с тобой. Скоро здесь такое начнется… К тому же я хочу переселиться в тихое, спокойное местечко. Вроде твоего примитивного мира. Чуть помявшись, она смущенно взглянула на Мевинса и добавила: – Если ты, конечно, возьмешь меня с собой.
Вниз по Седьмой авеню уже неслась разъяренная толпа. Мевинс схватил Энн за руку и вбежал в дом. Сказать, как сильно он хочет забрать ее к себе, можно и потом. Наверху, в опустевшей лаборатории Карпентера, рыскал чужак: амбал выше метра девяносто, плечистый и накачанный. Щенок на руках у Энн заскулил. – Че надо? – спросил здоровяк. – Это… мое устройство, – пробормотал Мевинс. – Разбежался! Я выиграл его сегодня в викторине «Стерлинга». Вот только разберусь, как эта штуковина работает. Мевинс принялся лихорадочно искать взглядом что-нибудь поувесистее. Снизу доносились крики и топот множества ног. – А я слышал, – быстро проговорил Мевинс, – что ты выиграл три горы в Гималаях. – Чего? – не понял амбал. – Верно, – подыграла Мевинсу Энн. – Твой номер вытащили из лототрона. В придачу к горам тебе достался самолет и собачья упряжка. – Да, и еще зáмок, – продолжал заливать Мевинс, видя недоверчивое выражение на лице здоровяка, – который «Стерлинг» построит на любой из твоих гор, только ткни пальцем. Плюс трехгодовой запас отборного мяса. Надо лишь прийти к ним в студию… Толпа подбиралась все ближе, щенок тихо скулил. – …в ближайшие пять минут. Хватив ртом воздух, мужчина почесал в затылке и бросился в коридор. Оттуда почти сразу же донеслись злобные крики. С безумной быстротой Мевинс запихнул Энн и щенка в капсулу, улегся сам и захлопнул люк. – Закрой глаза, – велел он девушке и начал нажимать кнопки на панели управления. Обратное путешествие оказалось не столь приятным, как прыжок в будущее. Несколько секунд Мевинса будто выворачивало наизнанку; мир словно проносился мимо на запредельной скорости. Когда все прекратилось, он открыл глаза. И увидел Карпентера – тот гордо улыбался и радостно махал ему руками. Мевинс вылез из капсулы, моргнул и потряс головой. Следом капсулу покинула Энн со щенком на руках. – Как насчет интервью? – На Мевинса гуртом набросились восемь или девять репортеров, и вообще в лабораторию набилась туча народу. Все они возбужденно кричали и хватали Мевинса за одежду. Пять телеоператоров сбили с ног фотокорреспондента, лишь бы занять удачную позицию для съемки. – Замрите! – попросил один. – Какой классный испуганный вид! Дамочки оценят! Мевинс устало привалился к стене. Энн подошла к нему и спросила: – Почему ты сразу не предупредил? Здесь все как у нас… Заповедная планета