От автора 8 страница. Ночью 23 января 1975 года в роскошной квартире на Большой Бронной раздался телефонный звонок

Ночью 23 января 1975 года в роскошной квартире на Большой Бронной раздался телефонный звонок. Звонила Любовь Орлова, умирающая от рака в кремлевской больнице. «Гриша, что же вы не приезжаете ко мне? Приезжайте, я жду».

Александров быстро оделся, вызвал шофера и помчался к жене. Через сорок минут он был у ее постели. «Как вы долго…» – увидев его, с упреком сказала она. Это были ее последние слова…

За год до смерти Любовь Петровна начала сниматься в фильме «Скворец и лира». Согласно сценарию, в одном из эпизодов 72‑летняя кинозвезда, играющая 20‑летнюю девушку, должна была появиться в подвенечном платье. Фильм на экраны так и не вышел. Битва с возрастом была проиграна.

Однажды по возвращении домой с озвучания у Орловой началась рвота. Врачи Кунцевской больницы, куда доставили знаменитую пациентку, решили, что у нее камни в желчном пузыре, и назначили день операции. «Странно, что у меня такой маленький шов», – удивлялась после операции Любовь Петровна и показывала близким коробку с камнями, которые якобы у нее удалили.

Однако никаких камней у Орловой не было. Сразу после операции хирург позвонил Александрову и сообщил, что у Любови Петровны рак поджелудочной железы. Но чтобы успокоить актрису, ей показали камни, вырезанные у другого больного.

А она ничего не знала и чувствовала себя гораздо лучше. В один из дней даже попросила привезти в палату балетный станок, у которого привыкла начинать каждый свой день. Александров привез станок, и его умирающая супруга по полтора часа в день занималась гимнастикой. Стонала от боли, но продолжала.

«Абсолютно не боюсь умирать. Я устала жить», – как‑то сказала Орлова знакомой, пришедшей навестить ее в больницу. А потом добавила, что прекрасно знает, ЧТО у нее на самом деле, хотя диагноз от нее скрывали…

Орлова прожила 73 года. Ее хоронили в день рождения. У нее был рак поджелудочной железы. Говорили, что одной из его причин могли стать многочисленные диеты, которым всю жизнь следовала актриса.

Ее последним желанием было, чтобы во время панихиды не открывали гроб. Прощание проходило в театре имени Моссовета, в котором она служила.

* * *

Григорий АЛЕКСАНДРОВ (1903–1983) через год после смерти Орловой похоронил сына от первого брака. Он сам уже находился в таком состоянии, что не увидев сына за обедом и спросив: «А где Вася?» – удовлетворился ответом: «Ушел за хлебом». И больше о нем не вспоминал.

Вскоре Александров женился на его супруге. Женщина, которую Любовь Петровна не пускала и на порог своего дома, стала полновластной хозяйкой и московской квартиры, и внуковской дачи. Считалось, что все было сделано для того, чтобы не возникло проблем с наследством. Которых наверняка не возникло бы в любом случае.

Последней работой Александрова стал документальный фильм об Орловой, к которому он написал и сценарий. Любивший сочинять и приукрашивать? Григорий Васильевич не изменил себе и на этот раз. За кадром звучал голос: «И тогда Орлова встретила Александрова. Он был красив, как бог».

Когда в 1983‑м не стало самого режиссера, молодая вдова не разрешила похоронить его в одной могиле с Любовью Петровной. Но все равно получилось, что памятники Орловой и Александрова на Новодевичьем находятся по соседству и даже портреты великих партнеров обращены друг к другу.

Легенда была кончена. Вскоре из жизни уйдет и жена Григория Васильевича. Наследником станет внук, Григорий Александров‑младший, которому ни до чего уже не будет дела. В квартире на Бронной первое время будут проводить экскурсии для готовых расстаться с суммой, равной цене бутылки спиртного, а потом сдадут в аренду под офис. Дачу продадут, а бесценный архив первой советской кинозвезды выбросят на помойку…

* * *

Ну а мы идем дальше. Если обогнуть надгробие Орловой, мы увидим небольшой камень с выбитым на нем именем: Агния БАРТО (1906–1981), прекрасная писательница, сценарист и, пожалуй, великая поэтесса. Агнии Львовне довелось пережить трагедию – 4 мая 1945 года ее сын Гарик катался на велосипеде неподалеку от дома в Лаврушенском переулке, и был сбит грузовиком.

Когда Барто сообщили о гибели сына, она почувствовала, как у нее из‑под ног ушла земля. Тогда она и написала свое знаменитое стихотворение «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу, // Ох, доска кончается, сейчас я упаду».

Вообще писать стихи Барто стала почти случайно. Она собиралась стать балериной. На одном из концертов в хореографическом училище попросила тапера сыграть «Похоронный марш», а сама прочла собственное стихотворение, принимая при этом трагические позы. По воспоминаниям дочери Агнии Львовны, в тот раз в зале находился нарком просвещения Луначарский, который обратил внимание на молодую девушку и посоветовал ей всерьез заняться литературой.

Барто любила наблюдать за детьми, порою присаживаясь возле детских площадок и внимательно слушая малышей. Равных Агнии Львовне не было.

Кроме стихов, она писала сценарии. Вместе с Риной Зеленой сочинила настоящий кинохит «Подкидыш», который и сегодня часто показывают по телевидению. Фразу «Муля, не нервируй меня» Агния Львовна сочинила специально для Фаины Раневской.

По воспоминаниям близких, в последние недели Барто прекрасно себя чувствовала и даже весело отплясывала на своем 75‑летии. А через месяц случился инфаркт. И вскоре все было кончено…

* * *

Имя художницы Валентины ХОДАСЕВИЧ (1894–1970) стало для меня почти родным после рассказов Марфы Максимовны Пешковой. Ходасевич, племянница знаменитого поэта, была дружна с семьей Горького, особенно с невесткой писателя Тимошей, которая тоже была художницей.

В книге воспоминаний «Портреты словами» Валентина Михайловна описывает множество встреч, случившихся в ее жизни. Среди героев книги – Максим Горький и Ромен Роллан, Владимир Маяковский и Исаак Бабель, Наталья Гончарова и Михаил Ларионов.

Последней встрече с великими русскими художниками, оставшимися в Париже, посвящена отдельная глава мемуаров Ходасевич. По словам Марфы Пешковой, Валентина Михайловна была ярким рассказчиком. Читая ее воспоминания, я пытался услышать голоса прошлого. Наверное, для того мы и на Новодевичье приходим – здесь связь с былым ощущается наиболее тесно.

«Последний этап нашей командировки – Париж. Сентябрь. По‑родному хочется увидеть Гончарову и Ларионова. Узнаю их адрес: недалеко от нашей гостиницы. Находим нужный дом. Ползем по винтовой узкой, крутой каменной лестнице. Дом старый, пяти– или шестиэтажный – нам нужен последний. На каждом междуэтажье вонь – приоткрыта дверка в крошечную уборную: дыра в полу и огромные две ступени. Пахнет еще кошками. Ну, думаю, бедные, живут неважно, несмотря что “знаменитости”! (Русский балет Дягилева прославил их на весь мир.) Дошли до верха – на площадке чуть приоткрытая дверь, номер квартиры соответствует. Звоню. Издали голос: “Входите”. Узнаю голос Ларионова. Пустынная большая низкая комната, странно низко от пола два или три окошка – закрыты (чтобы не сквозило, очевидно). Наискось от входной двери, ужасно нелепо посередине комнаты, стоит очень низкая железная, как в госпитале, кровать, на ней – Михаил Федорович, немного раздобревший, но очень, очень похожий, милый, дорогой! Глазки – веселые щелочки, носик слегка кверху, стриженый или облысел? Сразу и не пойму от радости. Бросаюсь целоваться, внезапно вскрик, падает навзничь с перекошенным от боли лицом и стонет:

– Сейчас, сейчас, подождите, отойдет…

Вот бедняга! Стоим в растерянности – не знаем, что? Чем помочь? Ну как же так? Болен – и никого! Где Наталия Сергеевна? Где какие‑нибудь друзья? Вот так так! Не ожидала, что так. Жалко почти до слез.

И сразу – веселый голос:

– Как здорово! Вот неожиданно! Валечка, Андрей, кажется, Романович? Поищите, должен быть стул и одна табуретка – садитесь ближе ко мне!

Спрашиваю, что с ним.

– Говорят разное, уже три недели вот так лежу. Сегодня лучше, вчера купили мне лошадиное лекарство, не смейтесь – такое же человеческое не помогло, а этим намазался – и вот уже легче.

На полу – большая бутыль с белой сметанообразной массой, на этикетке – лошадь и инструкция по‑английски: «Для чистокровных лошадей».

Я спрашиваю, где Наталия Сергеевна.

– Она живет не здесь, работает и тут и не тут, а в общем, работаем много. Недавно выставка была, после Испании. Успех! Ну, вот сама расскажет, скоро должна прийти. – Говорит он быстро‑быстро, как всегда слегка пришепетывая.

Вскоре пришла Гончарова. Изменилась, постарела (а рано бы еще), лицо строгое и измученное. Она всегда была сдержанной, и все же я ожидала заметить в ее глазах, что она рада встрече. Пусть она скрытная – может, ей плохо, но я‑то всегда ее очень любила! Как странно! Возможно ли, что жизненные перипетии могут так изменить внутренний мир человека или переделать заново? Формально все было: мы и поговорили, и она повела нас во вторую комнату, более светлую, показала много своих работ – натюрмортов и целую серию изумительных “испанок”. Причем говорила очень интересно и умно. Запомнилось сказанное:

– Никогда не надо насиловать себя, и если не получается – оставить эту работу и начинать заново, на новом холсте. Через какое‑то время посмотреть, и станет ясно, на чем споткнулся, а бывает, что и недооценил или показалось…

Вскоре я позвонила Наталии Сергеевне, и мы встретились в кафе “Ротонда” под вечер. Она была очень задумчивая и связанная. Не хотела ни пить, ни есть. После того как мы с мужем выпили чая, она предложила пойти гулять и посидеть около Лувра на площади Карусель.

– Там очень тихо и красиво на закате под вечер… – сказала она.

По дороге разговор не ладился. Я расспрашивала о Ларионове – ему лучше. Пришли. Мы сели на одну из скамей около круглого бассейна, и она сказала:

– Мне очень тяжело видеться с вами, а слушать еще труднее – мы уж никогда не сможем понять друг друга до конца. Жизнь разделила… Поэтому давайте говорить, не касаясь друг друга, о чем угодно, хотя бы о том, как здесь прекрасно, спокойно!..

Вот такая была у нас встреча с Ларионовым и Гончаровой. Она была, конечно, не очень приятной, и я не того ждала.

Больше мы не встречались».

Идет время, и целому поколению не только имена Валентины Михайловны, но и самого Вячеслава Ходасевича, возможно, не скажут ничего. Но забывать таких людей мы не должны…

* * *

Композитор Александр СКРЯБИН (1871–1915) – один из самых интересных российских сочинителей музыки XX века. Уже в пять лет он свободно играл на фортепиано. Под его влиянием в консерваторию едва не поступил Борис Пастернак.

Скрябин был дважды женат и имел семерых детей. Сын Юлиан прожил всего одиннадцать лет, но успел заявить о себе, как талантливый композитор.

В последние годы семья композитора жила в доме в Большом Николопесковском переулке в Москве. Договор на аренду обычно заключался на год, до декабря месяца. В конце 1914 года Скрябин неожиданно предложил заключить договор всего на пять месяцев, до мая 1915 года. В апреле Александр Николаевич неудачно выдавил фурункул на лице и начался сепсис. Вскоре великий композитор скончался от заражения крови.

* * *

На похоронах Скрябина присутствовал его друг, композитор Сергей ТАНЕЕВ (1856–1915).

На Новодевичье он пришел больным. Из‑за осложнения, простуда перешла в пневмонию, и через несколько недель Танеев скончался. Его похоронили на кладбище Донского монастыря, а затем перенесли прах на Новодевичье и предали земле рядом с могилой Скрябина.

* * *

Неподалеку от классиков – могила величайшего композитора XX столетия Сергея ПРОКОФЬЕВА (1893–1953). Сергей Сергеевич ушел из жизни в один день со Сталиным. Как вспоминала Галина Вишневская, «не дано ему было узнать благой вести о смерти своего мучителя».

Для семьи Вишневской и Ростроповича Прокофьев был дорогим человеком – Мстислав Леопольдович был очень близок с композитором, исполнял его произведения, а Галине Павловне любовь к Прокофьеву перешла от мужа, из его восторженных рассказов. Она вспоминала о том, как, став женой Ростроповича, побывала в гостях в доме вдовы Прокофьева (лично с Сергеем Сергеевичем ей познакомиться не довелось): «Одним из первых визитов был визит к вдове Сергея Сергеевича. Помню, какое волнение охватило меня, когда я впервые поднималась по лестнице небольшого дома в проезде Художественного театра. Мы даже говорили шепотом, как в храме. До самой смерти Прокофьев жил в коммунальной квартире, в трех небольших комнатах, с женой и ее отчимом. Я была буквально потрясена скромностью этой обстановки. Вдова Сергея Сергеевича – Мирра Прокофьева‑Мендельсон – свято чтила память о нем, сохраняла все в том виде, как было при его жизни. Создавалось впечатление, что он только на минуту вышел из дому и сейчас вернется. Я потом часто бывала в этом доме и почти всегда ловила себя на том, что жду – вот сейчас откроется дверь, и войдет Прокофьев. Два раза в год – в день рождения и в день смерти Сергея Сергеевича – собирались здесь его друзья; их было немного – всегда одни и те же».

Хоронили гения в один день со Сталиным. Вся Москва была перекрыта, и, по воспоминаниям друзей, с большими трудностями гроб Прокофьева смогли перевезти в Дом композиторов на Миусской площади.

И вновь я позволю себе процитировать Галину Вишневскую: «Все цветочные оранжереи и магазины были опустошены для вождя и учителя всех времен и народов. Не удалось купить хоть немного цветов на гроб великого русского композитора. В газетах не нашлось места для некролога. Все принадлежало только Сталину – даже прах затравленного им Прокофьева. И пока сотни тысяч людей, часто насмерть давя друг друга, рвались к Колонному залу Дома союзов, чтобы в последний раз поклониться сверхчеловеку‑душегубу, на Миусской улице, в мрачном, сыром полуподвале, было почти пусто – только те из близких и друзей, кто жил неподалеку или сумел прорваться сквозь кордоны заграждений. А Москва в истерике и слезах хоронила великого тирана…

У гроба с альбомом в руках сидел, ссутулившись, Игорь Грабарь. Он пытался сохранить в рисунках черты умершего друга. Слезы мешали. Художник по‑стариковски всхлипнул и закрыл альбом.

Начался траурный митинг. Взволнованные слова прощания сказали Кабалевский, Шостакович, Лавровский. Были речи от Союза композиторов, от друзей по работе в кинематографии.

Звучал Бах. Его играл на рояле Фейнберг, один из первых исполнителей фортепьянных произведений молодого Прокофьева.

Снова слова прощания…

День стоял серый, пасмурный.

Путь к Новодевичьему кладбищу шел по кольцевым улицам.

Кратки были последние слова у открытой могилы. Ходил ветер по кладбищу, и метались в воздухе хлопья мокрого снега».

Через пятнадцать лет в могиле мужа похоронили и вдову композитора, Миру МЕНДЕЛЬСОН‑ПРОКОФЬЕВУ (1915–1968). «До последней минуты своей жизни она заботилась о делах и памяти Сергея Сергеевича. В тот вечер она разговаривала по телефону с директором музыкальной школы им. Прокофьева по вопросам, связанным с музыкальным архивом композитора, как вдруг голос ее умолк. Думая, что прервалась связь на линии, директор положил телефонную трубку и через некоторое время позвонил снова. Послышались короткие гудки: “занято”. Через некоторое время – то же самое. Так как время было позднее, он решил отложить разговор на утро. Утром телефон все еще был занят. Тогда он поехал к ней домой, позвонил в дверь, но никто не открыл. Он позвонил соседям. Заподозрив несчастье, взломали дверь ее комнаты: она, мертвая, сидела в кресле, и в руке у нее была телефонная трубка».

* * *

На овальном портрете в окружении бронзового театрального занавеса – актриса Анастасия ЗУЕВА (1896–1986).

Анастасия Платоновна служила в Художественном театре, а широкому зрителю знакома, конечно, по кино. Самые известные роли актриса сыграла в сказках – именно героиня Зуевой открывала‑закрывала сказочные двери в детских фильмах «Огонь, вода и… медные трубы» и «Варвара‑краса, длинная коса».

Актриса дружила с Борисом Пастернаком. Ей посвящено стихотворение поэта, в котором есть строки «талант единственная новость, которая всегда нова». Это сочинение Пастернака помещено на памятнике актрисы.

В конце жизни Анастасию Платоновну попросили написать воспоминания об одном из актеров Художественного театра. Она написала, при этом, как говорили сотрудники театральной редакции, текст пришлось значительно редактировать. Когда статья была опубликована, на домашний телефон Зуевой начались звонки с благодарностями. И актриса вдруг поняла, что обрела свое новое признание – писать воспоминания о своих легендарных коллегах.

* * *

В 1953 году на Новодевичьем был установлен памятник великому русскому ученому Владимиру ВЕРНАДСКОМУ (1863–1945). Автором бюста из белого мрамора стал скульптор Зиновий Виленский.

Первоначально планировалось сделать эпитафией слова Вернадского: «Ничего в мире нет сильнее свободной научной мысли». Но, говорят, подобное высказывание не получило одобрение советской цензуры. Тоже знак времени – цензоры не упускали возможности «пройтись» даже по надгробию. В итоге на постаменте поместили следующие слова Владимира Ивановича: «Мы живем в замечательное время, когда человек становится геологической силой, меняющей лик нашей планеты».

* * *

Одно из самых посещаемых захоронений некрополя – могила Федора ШАЛЯПИНА (1873–1938).

Великий русский певец с 1922 года жил за границей, куда первоначально выехал просто на гастроли. Когда же стало известно о его нежелании возвращаться в Советскую Россию, решением Совнаркома Шаляпина лишили звания народного артиста республики. Лишь в 1991 году это решение было отменено уже правительством РСФСР.

В 1937 году Шаляпину поставили страшный диагноз, в течение года он пытался победить лейкоз. В 1938 году Федор Иванович скончался на руках своей второй жены и был похоронен на парижском кладбище Батиньоль. Сегодня на месте той могилы Шаляпина остался памятник, на котором по‑прежнему указано, что здесь похоронен великий русский певец.

Мысль перевезти прах Шаляпина в Россию возникла в начале 80‑х годов прошлого века. Французская сторона не возражала, требовалось только выполнить требование местного законодательства – собрать подписи всех детей певца под бумагой с согласием на перезахоронение. Неожиданно возникла проблема – одна из дочерей Шаляпина требовала заплатить компенсацию.

Я был знаком с многолетним директором Большого театра Владимиром Кокониным, который занимался вопросом возвращения праха Шаляпина на родину. В один из дней у него в кабинете раздался телефонный звонок и Иван Сергеевич Козловский, великий оперный певец, сообщил, что перезахоронение Шаляпина, наконец, состоится. На вопрос Коконина о том, как удалось разрешить ситуацию с дочерью Федора Ивановича, Козловский почти пропел: «Она умерла!»

В 1984 году останки Шаляпина доставили в Москву, гроб был установлен в Большом театре. А потом были торжественные похороны на Новодевичьем.

На могиле певца – памятник работы скульптора Елецкого, выполненный по знаменитому рисунку близкого друга Шаляпина, художника Константина Коровина. Первоначально планировалось, что его установят в Большом театре. Но выяснилось, что из‑за веса – а он составляет несколько тонн – это невозможно, так как перекрытия старого здания не выдержат такое грандиозное сооружение. И в итоге монумент решили установить на Новодевичьем.

Федор Иванович довольно трепетно относился к деньгам. Когда его просили принять участие в благотворительных концертах, он отвечал – и это его выражение стало крылатым, – что бесплатно только птички поют. А сегодня мраморный Шаляпин сидит под сенью деревьев и слушает тот самый бесплатный концерт, в котором никогда не хотел принимать участия.

На Новодевичьем обрела последний приют и одна из дочерей певца, которая в 1984 году шла за гробом отца. Здесь же, на старом участке некрополя, сам Шаляпин похоронил своего любимого сына Игоря, ушедшего из жизни в возрасте четырех лет.

В день перезахоронения Шаляпина была оцеплена Большая Пироговская улица, ведущая к Новодевичьему. Тысячи москвичей пришли отдать дань уважения великому артисту, люди бросали к колесам катафалка букеты цветов. Возле некрополя можно было встретить много знаменитых людей. Один из слушателей, пришедших на мою прогулку по Новодевичьему, поведал, что встретил тогда Иннокентия Смоктуновского.

* * *

Необычное надгробие установлено на могиле Андрея ВОЗНЕСЕНСКОГО (1933–2010). Даже людям, далеким от поэзии, Вознесенский известен благодаря строкам, которые распевала вся страна – достаточно назвать «Миллион алых роз» и романс «Я тебя никогда не забуду».

Один из самых известных и почитаемых советских поэтов был дружен с Борисом Пастернаком. Их первая встреча состоялась, когда Вознесенскому было всего четырнадцать лет. Юноша набрался смелости, сам отправился на квартиру Пастернака и показал великому поэту свои стихи. Спустя годы дача Андрея Андреевича находилась в Переделкино по соседству с домом, в котором закончил свои дни Пастернак.

Это был, конечно, удивительный человек. Одно слово – Поэт. Его вдова, Зоя Богуславская, однажды поведала, как Вознесенский едва не сорвал собственное выступление в Большом зале консерватории, что являлось невиданной честью, по единственной причине – в Крыму цвел миндаль и Андрей Андреевич хотел наслаждаться природой.

Вознесенский был безусловным кумиром всего Советского Союза. В него влюблялись – как простые девушки, так и знаменитости. Для вхожего в избранный круг советской богемы не являлся секретом роман поэта с актрисой Татьяной Самойловой.

При этом материальная сторона жизни популярнейшего поэта оставляла желать лучшего. Опять‑таки по воспоминаниям Зои Богуславской, однажды для того, чтобы свести концы с концами, ей пришлось продать Библию с рисунками Сальвадора Дали, полученную в подарок от самого художника.

Последние пятнадцать лет жизни Вознесенский серьезно болел. При этом, конечно, и не думал следить за здоровьем и выполнять рекомендации врачей. И так было всегда. Даже после тяжелой автокатастрофы, когда ему был прописан строжайший постельный режим, он отправился в издательство. Жена сказала: «Только через мой труп». И он ответил: «Значит, так и будет».

Его не стало в первый день лета 2010 года, он умер на руках у своей Зои. Богуславская говорит, что последними словами поэта стали: «Не переживай, все будет хорошо. Я же Гойя!»

Свой последний приют Андрей Вознесенский обрел рядом с родителями – отцом, Андреем Николаевичем, который ушел из жизни в 1974 году, и матерью, Антониной Сергеевной, которой не стало в 1983 году.

На могиле Вознесенских установлен один из самых оригинальных памятников Новодевичьего – огромный каменный шар, который от падения удерживает маленький православный крест. Так кажется, а может, так оно и есть.

* * *

А теперь предлагаю свернуть направо – на широкой заасфальтированной аллее находится несколько захоронений, о которых бы мне хотелось рассказать.

Памятник актеру Михаилу ГЕЛОВАНИ (1892–1956). Михаил Георгиевич играл в Художественном театре и был, как говорят, неплохим артистом. Но в историю вошел исключительно, как исполнитель роли Сталина. Снимался он в основном в фильмах режиссера Михаила Чиаурели.

Жил Геловани в доме на улице Горького, сегодня – Тверская, напротив популярного в былые годы грузинского ресторана «Арагви». Больше этого легендарного ресторана не существует, на его месте открылся банк. А было время, когда попасть в «Арагви» было мечтой всякого москвича и гостя столицы. Вот только удавалось это избранным счастливчикам. У Геловани в ресторане был свой столик, а если не хотелось идти в ресторан, то грузинские разносолы народному артисту СССР доставляли на дом.

Гостей у Геловани всегда было много, приходили даже с просьбами решить тот или иной вопрос. Михаил Георгиевич встречал посетителей в таком же кителе, который носил Сталин. И, видимо, настолько вошел в образ своего киногероя, что записывал просьбы гостей и потом расстраивался, когда узнавал, что переданные «по инстанциям» пожелания никто не спешил исполнять.

Как‑то вечером в доме Геловани раздался телефонный звонок. «Товарищ Сталин приглашает вас на обед», – было сказано на другой стороне телефонной трубки. Геловани был уверен, что это розыгрыш друзей, а потому, когда через полчаса к нему явился офицер и спросил, готов ли он ехать, спокойно ответил: «Да». – «Прямо в пижаме?» – «Конечно», – сказал Геловани, пребывая в полной уверенности, что его ждут в ресторане друзья, довольные удачным розыгрышем. А он явится к ним в пижаме, и они поймут, что он обо всем догадался и шутка не прошла.

О том, что все на самом деле серьезно, Геловани понял, когда машина въехала на территорию дачи Сталина. Но что‑то менять было уже поздно. Актера провели в комнату, где обедало все Политбюро, и посадили за стол рядом с Михаилом Чиаурели.

Эту историю мне поведала грузинская актриса Софико Чиаурели, дочь режиссера и друга Геловани. А дальше происходило вот что. Несколько бокалов вина сделали свое дело, Геловани осмелел и захотел произнести тост за здоровье Сталина. Но каждый раз, когда он пытался встать и сказать слово, Чиаурели брал его за полы пижамы и усаживал на место. В конце концов актер не выдержал и воскликнул: «Товарищ Сталин, я хочу тост сказать, а Чиаурели не дает!» – «Значит, товарищу Чиаурели виднее», – ответил Сталин.

Последний раз роль Сталина Геловани сыграл в 1951 году в фильме Михаила Чиаурели «Незабываемый 1919 год». Как водится, первым зрителем картины был сам генералиссимус. Просмотрев ленту в кремлевском кинозале, Сталин молча встал и направился к выходу. Присутствующие замерли – какую оценку работе кинематографистов даст главный знаток советского кино. Уже в дверях Сталин повернулся и сказал: «Да, товарищ Сталин никогда не был таким красивым». После этих слов у Геловани словно крылья за спиной выросли. А Сталин помолчал и продолжил: «И таким глупым тоже не был».

После этого фильма Сталин дал руководству Мосфильма указание, согласно которому великого русского правителя должен был играть великий русский актер. И сам предложил кандидатуру Алексея Дикого. Сталину аккуратно заметили, что Дикий был репрессирован. Но вождь не смутился: «Я тоже был в ссылке, подумаешь».

В 1953 году Геловани все‑таки сыграл роль Сталина в фильме, рассказывающем о деятельности Феликса Дзержинского. Но при окончательном монтаже сцены с его участием были удалены.

После смерти Сталина Михаил Геловани остался фактически без работы. Он успел застать доклад Хрущева о «культе личности». Из жизни актер ушел в 1956 году в день рождения своего экранного персонажа – 21 декабря.

* * *

А вот и могила патриарха мультипликации Федора ХИТРУКА (1917–2012). В былые годы на Новодевичьем существовало три разряда захоронений: первый – это предание тела земле; второй – урну, но тоже в землю; третий – урну в нишу в кладбищенской стене.

Хитрук был похоронен, как сказали бы, по второму разряду. Федор Савельевич – автор обожаемых миллионами лент «Фильм, фильм, фильм», «Каникулы Бонифация» и других, но прежде всего, не в обиду остальным шедеврам, он – папа «Винни‑Пуха».

А вот фигурку поросенка Пятачка из этого мультфильма поклонники приносят не Хитруку, а актрисе Ие Саввиной, которая озвучила этого мультипликационного героя.

* * *

Памятник Ие САВВИНОЙ (1936–2013) появился на Новодевичьем не так давно. На камне – кадры самых известных киноролей актрисы, в центре – конечно же Дама с собачкой.

По профессии Саввина была журналистом, окончила журфак МГУ. В студенческом театре впервые вышла на сцену и, в итоге, решила изменить свою судьбу. Долгие годы Саввина была ведущей актрисой Художественного театра.