Екатерина Михайлова 15 страница

Тенденция к героизации, повышению уровня притязаний и достижений вообще свойственна семейной мифологии. С ней нередко можно столкнуться и в тех случаях, когда речь идет о мифах, отражающих реальную историю семьи. По-человечески это очень понятно. Приятно чувствовать себя и выглядеть в глазах окружающих носителем и продолжателем славных и даже великих традиций. Потомком людей признанных и незаурядных. Тем более, если для этого имеются более-менее реальные основания. Я бы назвал такую тенденцию до определенных пределов здоровой и продуктивной. Но именно до определенных пределов. Тут как с парфюмерией — важно не переборщить. А главное, даже самые изысканные духи не заменят ни чистой воды, утоляющей жажду, ни доброго вина, веселящего сердце.

Но вернемся к последствиям подмены родовой истории ее суррогатом, связанной с полной утратой корней. Еще один негативный результат такой подмены заключается в том, что виртуальная семейная история, лишая человека доступа к ресурсной, позитивной части истории подлинной, ни в коей мере не исключает влияния на жизнь последующих поколений реальных негативных событий и программ из жизни предков. В частности, уже упоминавшегося “синдрома годовщины”. Под этим в современной психотерапии понимают повторение, передачу из поколения в поколение значимых негативных событий, связанных с явной угрозой для жизни и физического здоровья. Речь идет о тяжелых заболеваниях, в частности, о раке, авто- и авиакатастрофах, мертворожденных детях, выкидышах, абортах и т.п. Попросту говоря, несчастье происходит с человеком в тот день недели, число, месяц или в том возрасте, когда это случилось с кем-то из его предков. Очень часто передача такой негативной программы происходит через поколение — то есть внуки повторяют судьбу дедов. Нередко это бывает связано с неосознаваемым чувством вины или долга перед предками. Незнание семейной истории или исключение из нее кого-то из родичей часто порождает подобные чувства. В этом случае многие люди пытаются избавиться от чувства вины или ощущения невыполненного долга, бессознательно воспроизводя жизненный путь своего предшественника, копируя прежде всего негативные или трагические события этого пути. Практика психотерапевтической работы показывает, что данное специфическое “проклятие” может быть снято при воссоздании реальной семейной истории, ее принятии и осознавании человеком происходящего. Например, поняв и приняв, что его дедушка был замечательной и талантливой личностью, но при этом алкоголиком и погиб пьяным во время пожара на даче, а вовсе не спасая детей из огня, как об этом, отводя глаза, очень неохотно рассказывала в детстве бабушка, он получает свободу выбора. И может принять решение любить и уважать своего дедушку за то хорошее, что в нем было, и при этом не спиваться в его честь. Либо прийти к выводу, что дедушка не сделал в своей жизни ничего, что заслуживало бы уважения. Но внуки его ничуть не виноваты в том, что он именно так распорядился своей жизнью, и, следовательно, не должны искупать несуществующую вину собственной гибелью на пожаре или при иных трагических обстоятельствах.

“Обсуждение сходств и повторений: несчастных случаев, болезней, имен, возрастов, дат, связей между рождением и смертью — производит сильное впечатление на клиента. Кроме того, через подобную работу выясняются его идентификации и невидимые лояльности; становится очевидной “красная нить” семейной истории и ее связь с болезнью или другими травматическими событиями.

Работая над своей геносоциограммой (одна из наиболее распространенных в психотерапии техник работы с семейной историей — В.И.) аналитически и психодраматически и обнаруживая повторения в поколениях, клиент часто получает некоторое представление о “спрятанной правде” в истории своей семьи, ее секретах и “невидимых призраках”. Все это позволяет ему осо­знать, что происходит в его актуальной семье и в нем самом; осво­бождает от навязанных повторений и помогает избежать нездоровых тенденций к смерти”8.

Очевидно, что, отказываясь от попыток обратиться к реальной истории своей семьи и подлинным родовым корням как результату культивирования виртуальной семейной истории, человек лишается самой возможности избежать влияния “синдрома годовщины” не только на собственную жизнь, но и на жизнь своего потомства.

Кроме того, отказ от обращения к реальной истории своего рода делает проблематичной, если вообще возможной передачу детям в родительской семье культурной и исторической традиций, о чем мы говорили в начале книги как о важнейшей функции семьи. “Представьте человека, сидящего всю жизнь над вопросами культуры, истории и не знающего, не желающего знать собственного прошлого. Неужели про такого можно сказать, что он понимает то, чем занимается?”9.

Это также препятствует внутреннему принятию человеком естественного хода вещей, правопорядка родовой традиции, того, что Б. Хеллингер обозначил как закон приоритета более раннего и выделил в качестве одного из необходимых условий для процветания рода:

“В развитых отношениях господствует ранговый порядок, ориентированный в первую очередь на раньше и позже, то есть тот, кто приходит раньше, стоит выше, а пришедший позже — ниже. [...] Поэтому родители идут перед детьми, а рожденный первым — перед рожденным вторым”10.

Важно понимать, что речь идет не просто о соблюдении родовой иерархии, а гораздо шире — о том, что каждый представитель рода и каждое поколение имеет свою специфическую задачу, свое предназначение внутри общеродовой идеи. И никто другой кроме данной личности или данного поколения не в состоянии выполнить их предназначение и, более того, не вправе претендовать на это.

“Если нижестоящий вмешивается в область стоящего выше, к примеру, сын пытается искупить вину отца или быть лучшим мужем для мамы, то он считает себя вправе делать то, на что права не имеет, и на подобную самонадеянность этот человек часто неосознанно реагирует потребностью в крушении или гибели. [...] Подобные взаимосвязи всегда играют некую роль там, где есть плохой конец, когда кто-то, например, сходит с ума, совершает самоубийство или становится преступником”11.

Хочу добавить, что деструктивный результат, как правило, неизбежен и в том случае, когда последовательность нарушается в обратном направлении, то есть вышестоящий пытается занять место, выполнить предназначение нижестоящего. Скажем, женщина в супружеских отношениях играет роль маленькой девочки, пытаясь быть по отношению к мужчине не женой и партнером, а эксплуатировать его отцовские чувства, претендуя на место дочери. Точно так же и мужчина может выступать по отношению к женщине в качестве объекта материнской заботы и опеки — то есть ребенка, но никак не супруга.

Подобные деформации часто являются прямым следствием того, что человек был лишен возможности с детства воспринять порядок последования как нечто естественное и само собой разумеющееся, повторяющееся в его роду из поколения в поколение, а также идентифицироваться с личной задачей в рамках общеродовой идей.

Все сказанное в большей или меньшей степени относится и к семьям, не в полной мере утратившим контакт со своими родовыми корнями. Частичная утрата связи с семейной историей или исключение из нее отдельных лиц либо целых поколений может порождать такие же негативные влияния на судьбу последующих поколений. Вместе с тем, отрыв от рода отдельных его членов и их потомков порождает и свои специфические формы отрицательных последствий для рода в целом. В этом случае происходит нарушение еще одного необходимого для процветания рода условия, сформулированного Бертом Хеллингером — права на принадлежность. “Все принадлежащие к одному роду, обладают равным правом на принадлежность, и никто не может и не имеет права отказать им в этом. Как только в системе появляется кто-то, кто говорит: “У меня больше прав принадлежать к этой системе, чем у тебя”, он нарушает порядок и вносит в систему разлад”12. Следствием такой попытки искажения естественного хода вещей, по сути, попытки сделать сказанное несказанным, сделанное — несделанным, рожденное и сущее — несуществующим, является неизбежная расплата. Она может наступить как в опосредованной форме, скажем, в неосознанном воспроизведении потомками негативных жизненных сценариев своих предшественников (в данном случае — судьбы родственника, которого лишили права на принадлежность), так и виде негативных событий, непосредственно связанных с фактом отторжения.

Что общего в семье

английского аристократа

и русского крестьянина

Прекрасная иллюстрация подобной расплаты — история о собаке Баскервилей. Читателям, не открывавшим сочинения сэра Артура Конан Дойла со времен детства, напомню, что преступление, послужившее причиной визита доктора Мортимера на Бейкер-стрит, совершил натуралист Стэплтон, который был прямым потомком, точнее, сыном родного брата убитого им сэра Чарльза Баскервиля. Отец Стэплтона Роджер “считался в семье паршивой овцой. [...] В Англии Роджер не ужился и был вынужден скрыться в Центральную Америку, где и умер в 1876 году от желтой лихорадки”13. Налицо типичный случай сознательного отвержения одного из членов рода. О том, что у изгоя имеется сын, никто из Баскервилей и их близких даже не подозревал. Я не берусь судить, как развивалась бы вся эта история и что было бы, если бы сын Роджера, при всей своей испорченности, воспринимал бы дядюшку Чарльза не как одного из тех, кто не желал подавать руки его отцу, но как своего близкого родственника. Или если бы добряк сэр Чарльз узнал о том, что у него где-то есть родной племянник. Неблагодарное это дело — гадать, что было бы, если бы... Но я точно знаю, чего бы не было, если бы последствия давнего лишения права принадлежности и связанный с ним пробел в семейной истории были устранены хотя бы на самом поверхностном, формальном уровне. Если бы сэр Чарльз и его окружение хотя бы знали о том, что у изгнанного Роджера есть сын и что он и Стэплтон — одно и то же лицо, то не было бы самого преступления, во всяком случае в том виде, в котором оно произошло. Преступление стало бы просто невозможным. Ведь основой замысла Степлтона являлось именно то обстоятельство, что никто не подозревал о его принадлежности к роду Баскервилей. В данной истории мы видим, как преступление метафизическое, преступление против естественного порядка, наносящее ущерб и искажающее родовую структуру, непосредственно порождает преступление уголовное. Порочный круг замыкается. Кто-то, быть может, скажет, что все это базируется на литературном вымысле, и потому слишком умозрительно. Однако подобную трагическую взаимосвязь можно проследить и в реальных событиях, имевших место в истории.

Представителям моего поколения хорошо знакомо имя Павлика Морозова. Причем сталкивались мы с ним дважды — в разных ипостасях. Во времена пионерского детства на сборах и классных часах он преподносился как герой и пример для подражания. Причем акцент делался на “героической” гибели подростка от рук родного деда. Это вполне понятно. Во-первых, при брежневском “развитом социализме” даже преданным “бойцам идеологического фронта” было уже очевидно, что преподносить как великие деяния исключительно стукачество и доносительство не совсем удобно. Во-вторых, без факта зверского убийства Павлик вряд ли имел шансы стать символом для советской пропаганды и во времена “отца народов” — мало ли кто тогда доносил на своих родственников!

Второй раз мы столкнулись с Павликом и его семьей во времена перестройки. По каким-то не вполне очевидным причинам он становится одним из любимых антигероев для писателей и публицистов, специализирующихся на разоблачениях преступлений времен культа личности. (Кстати, если как следует разобраться в этом явлении с точки зрения психоанализа, можно прийти к весьма любопытным выводам относительно скрытой мотивации и прошлой жизни упомянутых писателей и публицистов, но сейчас не об этом.) Важно, что в этих “произведениях” акцент также делался на преступлении и его чудовищности. Только теперь в центре внимания было преступление самого Павлика, “заложившего” собственного отца. Правда, в большинстве подобных статей и брошюр отсутствовал ответ на два важнейших, на мой взгляд, вопроса. Во-первых, в чем конкретно, с точки зрения права, состояло преступление пионера Морозова? Какой именно и кем установленный закон или кодекс он нарушил, сообщив об определенных действиях своего отца “органам”? А во-вторых, почему оно расценивается как столь необыкновенно тяжкое? Почему, с точки зрения авторов, “настучать” на отца более чудовищно, чем “сдать” соседа по парте или коллегу по работе? Думается, мы с вами можем ответить на эти вопросы, имея в виду все сказанное выше и взглянув на эту историю и ее внутреннюю подоплеку в целом, не зацикливаясь на отдельных аспектах, как это свойственно создателям околоисторических мифов, отвечающих политической конъюнктуре.

Очевидно, что преступление самого Павлика не носит юридического характера не только с точки зрения тогдашнего советского законодательства, но и мировой правовой практики. Законодательство многих цивилизованных стран предоставляет гражданам право не свидетельствовать против своих близких родственников, но и не запрещает делать этого. Оценка его действий с морально-этической точки зрения, особенно учитывая то, что речь идет о ребенке, — вещь очень субъективная и противоречивая. Например, многие из тех, кто искренне возмущается поступком Морозова, нередко воспринимают похожие эпизоды из ранней римской истории как проявления силы духа и гражданского мужества.

По всей видимости, подлинный смысл данного преступления заключается в явной попытке Павлика лишить собственного отца права на принадлежность к семье. В попытке его физического удаления, изгнания из семьи. Приняв такое решение, но не будучи в состоянии реализовать его собственными силами, ребенок прибегает к помощи силы внешней — карательной системы государства. Не берусь судить, осознавал ли мальчик все последствия своего поступка, да это не так уж и важно. Важно, что факт попытки отторжения, очень действенной и энергичной, имел место. Преступление против права на принадлежность свершилось. Существенно также то, что причины, толкнувшие Павлика Морозова на такой шаг, следует искать не в перипетиях “классовой борьбы в деревне”, а в его семье. И в этом смысле важно понять, а что, собственно, представлял собой отец Павлика. Сразу оговорюсь, что я специально не занимался изучением истории семьи Морозовых и исхожу из образов, созданных пропагандистами советской идеологии брежневской эпохи и публицистами времен перестройки. И в контексте того, что доподлинно известно об историческом периоде “великого перелома”, о социальной среде, в которой происходили рассматриваемые события, образ отца Павлика, созданный советской пропагандой (деревенский люмпен, пьяница и тунеядец, ставший председателем колхоза и за взятки оформлявший нужные документы зажиточным соседям, а дома изводивший жену и нещадно лупивший детей), представляется куда более реалистичным и адекватным эпохе, чем светлый лик борца с системой, с риском для жизни укрывавшего “врагов народа”, выписанный перестроечными публицистами. То есть в глазах подростка он выглядел той самой “паршивой овцой”, которую можно и даже необходимо изгнать, удалить из семьи. По мере того, как это соображение овладевало мальчишкой, его поступки все больше определялись воздействием тех диких и архаичных пластов подсознания, о которых мы уже говорили. Он все дальше уходил от культурного наследия своих предков. В частности, от таких характерных для русской деревни норм, как безусловное уважение к старшим, особенно к родителям, и прежде всего к отцу, подчинение им, признание их авторитета. Это уже не только преступление против права на принадлежность, а открытый бунт против закона приоритета более раннего над более поздним. Подросток не просто хочет удалить из семьи своего отца, но, ограждая семью от того, что воспринимается им как издевательство, пытается тем самым выступить в роли хорошего мужа для своей матери и хорошего отца для младших детей в семье. Нюансы же политического и идеологического характера выступают в этой истории лишь как сопутствующие факторы, хотя и придают ей специфических характер, послуживший причиной широкой огласки этой типично семейной трагедии.

Итак, преступление Павлика Морозова — преступление по преимуществу метафизического порядка. Как и баскервильская история, это преступление против родовой структуры, идеи рода. И точно так же, как в произведении Конан Дойла, в реальной жизни прямым следствием такого преступления становится преступление уголовное — убийство. Убийство, совершенное родным дедом и дядей Павлика Морозова и тем более зверское, что его жертвой становится и младший брат Павлика. Налицо все тот же порочный круг и крайняя степень проявления дикости и зверства в действиях участников трагедии. Но и это еще не конец истории. Я не знаю, как точно происходил и чем закончился уголовный процесс по этому делу, но, думаю, не ошибусь, если предположу, что в те времена приговор за двойное убийство детей, получившее широкий общественный резонанс и явную политическую окраску, мог быть только один. Итак, конечный итог: представитель старшего поколения семьи Морозовых наверняка расстрелян, его дети либо тоже расстреляны, либо оказались в сталинских лагерях на срок, после которого обычно не возвращаются, внуки — убиты. Налицо крушение рода, во всяком случае, его пресечение по мужской линии.

Таким образом, попытки лишить кого-либо из членов рода права принадлежности, даже если для этого имеются видимые основания, влекут за собой негативные последствия для всех членов рода, а при определенных обстоятельствах могут приводить к настоящим кровавым трагедиям и даже гибели рода в целом.

Семейная история внутри нас

Ладно, убедил, скажете вы, все это важно и интересно, но как быть, если на самом деле важные моменты семейной истории утрачены и восстановить их невозможно? Прежде всего позвольте вам не поверить. “Нет” генеалогии — этого быть не может. Всякий от кого-нибудь родился и, следовательно, имеет генеалогию. Даже у подкидышей можно установить ее, но не сразу, с трудом”14. За этим “нет” чаще всего кроется подсознательное нежелание заниматься историей своего рода. На одном из моих семинаров по семейной истории молодая женщина (назовем ее Даша) заявила о своем желании, чтобы ее супруг обрел свои корни в ее родительской семье, поскольку о его собственной семье почти ничего неизвестно. Я объяснил, что таким образом, исходя из благих побуждений, она, по сути, лишает мужа шанса воссоединиться со своими подлинными корнями, и попросил ее к следующей сессии собрать по возможности полную информацию о собственных предках и предках супруга. Через неделю Даша смогла сообщить кое-какие подробности о родителях мужа и его бабушках и дедушках. Интересно, что, отвечая на вопрос о том, с какими трудностями пришлось столкнуться при сборе информации, Даша отметила, что узнать о семейной истории мужа оказалось проще, чем уточнить и дополнить свою собственную, поскольку ее родители и другие родственники на даче и в данный момент просто не к кому обратиться за дополнительными сведениями. Про родителей же мужа она узнала у его сестры. Когда я спросил, почему именно у нее, а не у самого супруга, Даша ответила: “ Он не желает иметь со своими родителями ничего общего”.

Другая причина дефицита информации об истории семьи и своих предках — это внутрисемейное блокирование прохождения такой информации. Например, другая моя студентка рассказала о том, что ее отец серьезно занимался историей своей семьи, даже обращался в архивы. Но почему-то не счел нужным поделиться с дочерью результатами своих исследований, пока она сама об этом не спросила. Мы уже говорили о возможных глубинных причинах подобных поступков и нет смысла к ним возвращаться. Я просто хочу, обратившись к данному примеру, отметить, что прямой обязанностью, если хотите, долгом родителей перед своим родом, родовой традицией является приобщение детей к семейной истории, предоставление им всей имеющейся информации об их предках вне зависимости от собственного отношения к тем или иным персонажам или событиям. При этом хочу еще раз подчеркнуть, насколько важна передача подлинной семейной истории и подлинной семейной традиции, в максимальной степени свободной от мифологем и семейных тайн — пресловутых “скелетов в шкафу”.

Обязанность же детей — интересоваться своей семейной историей, стремиться собрать максимум информации из любых доступных источников.

Последнее, на мой взгляд, особенно важно, поскольку, как бы плохо ни обстояло дело с источниками информации, всегда есть возможность узнать о своем происхождении хотя бы чуть больше. Предпринимая шаги в этом направлении, люди иногда делают настоящие открытия.

Еще один случай из практики. Выполняя задание по воссозданию семейной истории, одна из участниц семинара обнаружила, что имеет множество двоюродных братьев и сестер, о которых раньше даже не слышала, и высказала желание обязательно с ними встретиться. Это не что иное, как движение к реальной ликвидации реального разрыва между двумя родовыми линиями.

Но даже если действительно нет никаких источников информации о предках, ничего не сохранилось, все равно стоит обращаться к этой теме. Ибо история нашего рода запечатлена в нас самих, в нашей душе. Она существует, даже если этому нет материального подтверждения в виде семейных фотоальбомов и архивных справок. Потому что она — отражение вечности и не зависит от того, что тленно и зыбко. Она зависит только от нас. Мы ее порождение и мы же ее творцы. В этом смысле каждый человек есть “альфа и омега” своего рода.

“Каждое частное состояние человека, каждый момент его роста, каждое движение его, слабее или сильнее, но светится лучом его лика, его “вида”. [...] Род и его виды — это сущности, из коих род безвиден сам, но имеет в себе виды, и видами своими сквозит в членах рода.

Этим-то высвечиванием определяется значение родичей для вечности. Член определенного рода — родовит; он — определенной “породы”, породист, т.е. одновременно “ породистый ” и “ благородный ”. Это значит, что род в нем явно сквозит. [...] Ведь благороден тот, в ком вид определен, целен, невозмущен, т.е. зрим четко обрисованным. Благороден тот, в чьем виде зрим род его, т.е. в чьем лице видно вечное и вселенское”15.

Важно дать себе возможность прикоснуться к этой внутренней родовой сущности и воссоединиться с ней. Важно позволить ей жить в нас, в наших детях. И помнить, что мы ее порождение и ее же творцы.

Кстати, о памяти и семейной истории. Помнится, наш разговор начался со счастливых и несчастливых семей. Мы поговорили о том, как встречаются мужчина и женщина, как в результате такой встречи порой возникает новая семья. Мы видели, как в семье рождается новая жизнь и с нею новая история. Как жизнь эта растет, крепнет, преодолевает кризисы, обретает свою собственную уникальность и неповторимость и одновременно несет в мир, в жизнь наследие своих родителей и всего своего рода. Мы вплотную подошли к моменту, когда новые принцы и принцессы, простившись с детством, отправляются в самостоятельное путешествие по жизни на поиски приключений и друг друга. Рано или поздно они встретятся, и у семейной истории появится продолжение. Пусть оно будет драматичным и непохожим на другие истории. И обязательно со счастливым окончанием.

Примечания