Глава 1. В тюрьмах Кесарии

А теперь расскажите, пожалуйста, немного о себе…

1. Возраст:

□ 18-25

□ 26-35

□ 36-45

□ 46-55

□ 55-60

□ 60 и старше

2. Пол:

□ Мужской

□ Женский

3. Ваше образование:

□ Начальное образование

□ Неполное среднее (9 лет)

□ Полное среднее

□ Среднее специальное

□ Высшее не оконченное

□ Высшее

□ Ученая степень

□ Другое _______________________

4. Укажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь в настоящее время:

□ Работаю

□ Учусь и работаю

□ Ученик

□ Студент дневного отделения

□ В настоящее время безработный

□ Другое________________________

5. Ваш доход составляет:

□ 1000 – 5000

□ 5000 - 10000

□ 10000 – 20000

□ 20000 – 30000

□ 30000 – 50000

□ 50000 и выше

6. Где вы живете:

□ Город

□ Сельский район

Благодарим Вас за участие!

Глава 1. В тюрьмах Кесарии.

Два часа ночи, но в Кесарии, на Сирийском побережье, многие ещё не спали. Агриппа, милостями Рима ставший царём всей Палестины, достигший апогея своей власти, давал великолепный праздник в честь императора Клавдия. На его призыв поспешили все важные и влиятельные лица страны и десятки тысяч прочих палестинцев. Город был переполнен людьми, прибывшими со всех концов страны. Берег моря пестрел палатками и шалашами, в которых ютились те, кому не нашлось места ни в гостиницах, ни в заезжих дворах, ни в частных домах обывателей. Весь город кипел жизнью, как муравейник. Даже сейчас, ночью – хотя разноголосый оглушающий шум и стих над городом – толпы отпировавших гостей в венках из роз, теперь уже помятых и поблекших, возвращаясь к себе на ночлег, проходили по улицам с громкими песнями и смехом, а те, что были ещё достаточно трезвы, обсуждали подробности игр в цирке, которые они только что наблюдали.

На холме возвышались мрачные каменные здания тюрьмы, разделённой на несколько крытых дворов, обнесённых общей высокой стеной и глубоким рвом. Заключённые могли слышать, как работали там, внизу, у подножия храма, в амфитеатре, чернорабочие, готовя цирк и арену к завтрашнему зрелищу; доносившиеся звуки волновали несчастных: они должны были стать действующими лицами на этой арене.

На переднем дворе тюрьмы толпилось около сотни человек, называемых преступниками или злодеями,- по преимуществу иудеев, обвинённых в каких-нибудь политических проступках. Завтра они сражаются в цирке с двойным против них числом диких арабов, детей пустыни, захваченных во время их пограничных набегов. Арабы вооружаются громадными копьями и мечами. На протяжении двадцати минут безоружные, но одетые в тяжёлые панцири и снабжённые большими щитами иудеи должны будут бороться против вооружённых арабов. Тем из них, кто останется жив и не проявит трусости или малодушия в бою, равно арабам и иудеям, была обещана свобода. Действительно, милостивым указом царя Агриппы, не любившего бесполезного кровопролития, вопреки обычаям того времени, даже раненым даровали жизнь, если находились люди, желающие взять на себя уход за ними.

В другом большом дворе в пустынной зале находилось не более пятидесяти человек заключённых. В глубоких нишах и гротах этой обширной залы отдельные группы имели полную возможность уединиться друг от друга. Здесь были женщины и дети разного возраста, а также около десятка мужчин, старых и хилых; остальные мужчины, сильные и молодые, были предназначены для роли гладиаторов. Все они, за немногим исключением, принадлежали к новой секте христиан, последователей некоего Иисуса. Он, гласила молва, был распят – как человек беспокойный, возмущавший народ и восставший против власти,- лет пятнадцать тому назад по приказанию римского правителя Иудеи Понтия Пилата, впоследствии впавшего в немилость и сосланного в Галилею, где он покончил жизнь самоубийством. Этот Пилат не пользовался большой популярностью среди иудеев, так как завладел сокровищами Иерусалимского храма и употребил их на сооружение акведуков, что вызвало сильное возмущение в народе, и во время бунта многие были убиты. Но теперь о нём почти забыли. Зато память и слава о распятом им демагоге Иисусе росла и распространялась повсюду: многие делали из него какого-то бога, проповедуя от его имени некое новое учение, совершенно противное всем законам и обычаям страны и крайне ненавистное существующим сектам иудеев.

Фарисеи и саддукеи, зилоты, когены и левиты – все единогласно восстали против этого учения, убеждая Агриппу истребить вероотступников, проповедовавших народу, что обещанный иудеям Мессия, небесный Царь, долженствующий ниспровергнуть владычество Рима и сделать Иерусалим столицей мира, уже приходил в образе простого плотника-проповедника, но его не признали, и он погиб, как преступник.

Агриппа же, подобно высокообразованным римлянам того времени, с которыми он постоянно поддерживал самые тесные отношения и среди которых постоянно вращался, лично не исповедовал никакой религии. В Иерусалиме в угоду народу он украшал храм и приносил жертвы Иегове, а в Берите украшал храм и делал жертвоприношения Юпитеру. С каждым человеком он был тем, кого тому приятно видеть, с самим же собой – ленивым и сладострастным сыном своего века. О христианах он никогда много не думал и нисколько не интересовался ими, но так как влиятельные и приближённые к нему иудеи прожужжали ему все уши и так как среди христиан не было ни одного сколько-нибудь уважаемого и знатного лица – а все какие-то незначительные, жалкие людишки, которых можно было безнаказанно преследовать – он и решил, в угоду иудеям, преследовать их, но делал это без всякой злобы, без всякого желания. По настоянию иудеев одного из этих христиан, Иоанна – ученика распятого, он приказал схватить и распять в Иерусалиме. Другого, по имени Пётр, известного проповедника, горячего и убеждённого, бросил в тюрьму, а многих из их последователей убивал или держал в тюрьмах для цирковых игр. Женщин, если они были молоды и красивы, продавал в рабство, пожилых же матрон и старух кидал диким зверям.

Именно эта участь ожидала на следующий день бедные жертвы, что находились во втором дворе в большой мрачной зале тюрьмы. В программе увеселений на наступающий день было объявлено, что после битвы гладиаторов и других цирковых игр шестьдесят взрослых христиан, престарелых, хилых и ни к чему не пригодных, и малых ребят, которых никто не желает купить, выгонят на арену амфитеатра и выпустят на них тридцать голодных львов и других диких зверей, уже заранее разъярённых запахом крови. Но и тут Агриппа не преминул выказать свою мягкосердечность, приказав, чтобы все, кого львы и другие дикие звери откажутся растерзать, были наделены одеждами, небольшой суммой денег и выпущены на свободу.

Такие зрелища, как кормление диких животных живыми женщинами, старцами и детьми, являлись излюбленным развлечением. Большие суммы денег ставились в заклад относительно того, сколько из несчастных останется в живых и сколько будет растерзано зверями. При этом стоявшие за то, что уцелеют лишь очень немногие, подкупали солдат и сторожей, и они опрыскивали волосы и платье несчастных жертв валериановым отваром или настойкой – существовало мнение, что запах валерианы возбуждает аппетит этих громадных кошек. Другие. Составлявшие сравнительно большое число, заставляли тех же солдат и тюремщиков путём более крупных подкупов проделывать над несчастными жертвами иного рода манипуляции, будто бы возбуждающие отвращение у львов, причём личность осуждённого, конечно, не играла в глазах этих азартных игроков никакой роли.

В тени одного из сводов второго двора, близ железной решётки ворот, у которых мерным шагом расхаживали часовые с длинными копьями в руках, сидели две женщины. Одна из них, несомненно еврейка, ещё совсем молодая, красивая, но исхудавшая и измученная, с явными признаками знатного происхождения, была Рахиль, вдова Демаса, богатого греко-сирийца, и единственная дочь известного всей стране родовитого иудея Бенони, богатейшего торговца в Тире. Другая женщина, уже немолодая, родом с Ливийских берегов, в юности была похищена иудейскими торговцами и продана в рабство. Это была чистейшего происхождения арабка без малейшей примеси негритянской крови, о чём свидетельствовали её стройное, гибкое, сильное сложение, медно-жёлтый цвет кожи, густые, прямые, чёрные, как смоль, волосы и огненные глаза с гордым и непокорным взглядом. Всё её лицо дышало гордостью и неустрашимостью, что-то дикое и свирепое было в нём, но когда взгляд её останавливался на молодой красавице, невыразимая нежность и тревога отражались в её чертах. Эту женщину звали Нехушта (по-еврейски «медь»). Имя придумал Бенони, когда много лет тому назад купил её на базарной площади Тира. На родине же она носила другое имя: там её звали Ноу, и покойная госпожа, супруга Бенони, и дочь его, прекрасная Рахиль, всегда называли её так.

Сидя на земле, Рахиль мерно раскачивалась из стороны в сторону, закрыв лицо руками,- она молилась. Нехушта же, сидевшая подле неё на корточках, неподвижно смотрела куда-то в пространство.

Ночь была тихая, лунная.

- Это наша последняя ночь на земле, Ноу!- проговорила Рахиль, отняв наконец руки от лица и взглянув на звёздное небо.- Странно подумать, что мы никогда больше не увидим ни этого ясного месяца, ни этих мерцающих звёзд!

- Как знать, госпожа,- отозвалась Ноу,- но я, во всяком случае, не намерена умереть завтра, да и тебе дать умереть не намерена. Я не страшусь львов, они – дети моей родной пустыни, они мне братья, и их рёв убаюкивал меня, когда я была ребёнком. Мой отец, вождь нашего племени, назывался повелителем львов, так как умел укрощать их, и я ребёнком кормила их из рук, они ходили за мной как псы!

- Но ведь тех львов давно нет, а другие тебя не знают!

- Всё равно, они почуют родную кровь, почуют дочь повелителя львов! Говорю тебе, госпожа, они могут растерзать всех, но нас с тобой не тронут!

- Нет, Ноу, я не могу этому поверить, и завтра мы умрём ужасной смертью, чтобы Агриппа мог почтить своего господина, цезаря!

- Госпожа, если ты не веришь, то звери пощадят нас, то лучше умереть сейчас, по своей доброй воле, чем быть растерзанными ими для увеселения подлой толпы. Смотри: у меня в волосах спрятан смертельный яд, он действует и быстро, и безболезненно! Выпьем его – пусть всё будет кончено!

- Нет, Ноу, я не могу наложить на себя руки, да если бы и захотела это сделать, то не вправе распорядиться жизнью моего ещё не родившегося ребёнка!

- Умрёшь ты, госпожа,- умрёт и он. Не всё ли равно, случится это сегодня или завтра?

- Да, но кто может предвидеть, что случится завтра? Быть может, Агриппа будет мёртв, а мы с тобой живы, и мой ребёнок будет жить: всё в воле Божьей, пусть же Бог решит его участь!

- Ради тебя я стала христианкой и верю, как могу, в то, чему нас научили. Но в моих жилах течёт буйная кровь: я горда, сильна и не хочу покоряться судьбе. Пока я жива, когти льва не коснуться твоего нежного тела, я скорее заколю тебя своим ножом, а если у меня отнимут нож, расшибу твою голову о столб на арене на глазах у всех!..

- Не принимай греха на свою душу, Ноу!- сказала кротко её госпожа.

- Что мне эта душа?! Моя душа – это ты, свет очей моих, ты, которую я качала в колыбели, которой я своими руками готовила брачное ложе. Своими руками я хочу дать тебе лёгкую, быструю смерть, чтобы спасти от худшей смерти, а затем скажу себе, что честно исполнила долг, и умру подле твоего бездыханного трупа, до конца верная клятве, данной твоей покойной матери. А тогда пусть Бог или сама сатана делают с моей душой, что им угодно. Мне всё равно!

- Ты не должна так говорить, Ноу! Я бы охотно умерла, чтобы скорей соединиться с моим возлюбленным супругом. Только бы моё дитя получило жизнь, хоть на час. Тогда я знала бы, что мы все трое или, вернее, четверо, пребудем вместе в веках в царстве Божием; я говорю «четверо», так как ты, Ноу, мне дорога наравне с моим мужем и ребёнком…

- Не может этого быть, и не хочу я этого!- пылко воскликнула Нехушта.- Я – рабыня, собака, лежащая под столом у ног своих господ… О, если бы я могла спасти тебе жизнь! С какой радостью потом показала бы я, как презирает своих мучителей и как сумеет умереть дочь пустыни, дочь моего отца!- Глаза арабки загорелись гневным огнём, она заскрипела зубами в бессильной злобе, но, охваченная внезапным порывом страстной нежности к своей госпоже, стала покрывать её лицо, руки и плечи горячими поцелуями, а затем разразилась тихими, сотрясающими душу рыданиями.

- Слышишь ли, Ноу,- сказала Рахиль, ласково проведя рукой по её волосам,- как ревут львы в своих логовищах, в пещере над этой залой?

Нехушта подняла голову, прислушалась, и лицо её просветлело: сотрясающие своды залы могучие звуки львиного рыка воскрешали в её душе картины далёкой родины, будили дорогие воспоминания, говорили ей о свободе.

- Их – девять,- сказала Нехушта уверенно,- и все бородатые, царственные львы, старые самцы, могучие и величественные. Слушая их, я молодею, я чую запах родной пустыни и вижу порог отцовского шатра… Ребёнком я охотилась на них, теперь они отплатят мне тем же: настал их час!

- Воздуха! Мне душно! Душно!- вдруг вскрикнула молодая женщина и без чувств упала на землю. Служанка подняла её, как малого ребёнка, и со своей драгоценной ношей направилась к фонтану, плескавшемуся посреди двора. Его холодная струя вскоре оживила Рахиль. Мрачная тюрьма некогда была дворцом, и это место у фонтана было крпасиво и удобно, в его прохладе были устроены каменные скамьи, и на одной из них расположилась теперь Рахиль. Нехушта опустилась на землю у её ног. Вдруг чугунная решётка калитки, проделанной в тюремных воротах, раскрылась, и несколько мужчин, женщин и детей вошли во внутренний двор, понукаемые свирепыми стражами.

Позади всех с трудом переступала, опираясь на костыль, седая сгорбленная старуха в тёмной одежде.

- Спешите попасть на завтрак львам, друзья христиане!- издевался очередной тюремщик, пропуская в калитку вновь прибывших. – Спешите вкусить последнюю вечерю по вашему обычаю. Вы найдёте вина и хлеба вдоволь, наедитесь перед тем, как сами будете съедены без остатка!

- Не кощунствуй,- подняла голову старуха,- я, Анна, которую Бог наградил даром прорицания, говорю тебе, вероотступнику, который сам был раньше последователем Христа, что ты уже вкусил свою последнюю трапезу здесь, на земле, и вскоре предстанешь пред судом Божиим!

Вне себя от бешенства, тюремщик выхватил из-за пояса нож и хотел ударить им старую Анну, но одумался и, сердито хлопнув калиткой, вышел. Он знал, что Анна обладала даром пророчества, и слова её звучали у него в ушах смертным приговором. Старуха же поплелась дальше вслед за своими спутниками.

- Мир тебе!- проговорила Рахиль, подымаясь и приветствуя Анну, когда та проходила мимо фонтана. Нехушта последовала её примеру.

- Именем Христа, мир вам!- ответила старая женщина.

- Матерь Анна, разве ты не узнаёшь меня? Я – Рахиль, дочь Бенони!

- Рахиль?! Как же ты, дочь моя, попала сюда?

- Тем путём, каким идут все последователи Христа! Но ты утомлена, присядь!

- Спасибо!- Анна медленно, с помощью Ноу, опустилась на каменные ступеньки фонтана.- Дай мне напиться, дочь моя, путь наш был долог, и меня томит жажда!

Рахиль зачерпнула горсть воды своими тонкими, красивыми руками и из ладоней напоила Анну.

- Хвала Богу за эту живительную влагу и за то, что я вижу дочь Бенони прозревшей и уверовавшей во Христа! Мне говорили, что ты стала женой купца Демаса!..

- Теперь уже вдовой: они убили его шесть месяцев тому назад в амфитеатре в Берите!- И молодая женщина залилась горькими слезами.

- Не плачь, дочь моя, скоро ты свидишься с ним, смерть не должна страшить тебя!

- Смерти я не боюсь, мать Анна, но ты сама видишь, что я готова стать матерью, и о нём, моём ребёнке, всё моё горе. Я плачу о том, что ему не суждено увидеть света Божьего. Будь он уже рождён, я знала бы, что все мы вместе пребудем в славе и вечном блаженстве. Но теперь этому не бывать!

Анна взглянула на неё своим глубоким, проницательным взглядом и проговорила:

- Разве и ты, дочь моя, обладаешь даром прорицания, что с такой уверенностью говоришь «этого не будет»? Будущее в руках Господа! И царь Агриппа, и твой отец, и римляне, и жестокие иудейские начальники, и мы, обречённые стать пищей хищным зверям,- всё в руках Божиих, и что Им назначено, то и будет! Прославим же и возблагодарим Господа!

_ Дух бодр, но плоть немощна!- скорбно проговорила Рахиль.- Но слышите: братья и сёстры зовут нас к Трапезе любви и принятию Святого Причастия! Пойдёмте!- И она встала и направилась под тень мрачных сводов залы.

Нехушта осталась, чтобы помочь Анне подняться на ноги, и, когда госпожа уже не могла её слышать, верная служанка, наклонившись к самому уху пророчицы, прошептала:

- Мать, тебе дан Богом дар пророчества, скажи же мне, должен её ребёнок родиться на свет?

Анна возвела глаза к небу и затем тихо и вдумчиво произнесла:

- Младенец родится и проживёт многие годы. Завтра, думается мне, никто из нас не умрёт от кровожадности хищных львов, но твоя госпожа всё-таки в самом скором времени вновь соединится со своим супругом, поэтому я и не высказала ей того, что у меня было на душе.

- Тогда лучше всего умереть и мне! Я умру и буду там служить своей госпоже!- сказала Нехушта.

- Нет,- возразила Анна строго и наставительно.- Ты останешься охранять ребёнка, ты воспитаешь его вместо матери и после дашь ей отчёт во всём!