Россия. Москва. 12 марта, суббота

В четыре часа утра Дронго проснулся. Вернее, последние несколько часов он не спал толком. Теперь начинался обратный процесс «реклиматизации». Приехав из аэропорта, Дронго принял душ и почти сразу уснул. Сказались два утомительных перелета, сначала из Чикаго в Нью-Йорк, а затем продолжительный — из Нью-Йорка в Москву. Проспал до полуночи, но затем проснулся и отправился на кухню. Соорудив себе бутерброд, съел его, выпил чаю и снова улегся спать. Но на этот раз только пытался уснуть, время от времени проваливаясь в какое-то забытье. А в четыре часа утра зазвонил его телефон. Дронго подумал, что это Джил, но она никогда не звонила в такое время. Он поднял трубку и сразу услышал знакомый голос Машкова:

– Не спишь? Мы сейчас высылаем за тобой машину.

– А ты знаешь, который час?

– Почти четыре. Но это неважно. У нас «ЧП». Тебе нужно срочно к нам приехать.

– Последние полгода у вас все время «ЧП», — напомнил Дронго.

– Лучше ничего не говори. Одевайся и спускайся вниз. Сейчас приедет машина.

Дронго положил трубку. Такое впечатление, будто он уже поступил на работу к Машкову. Сколько можно его дергать? Что там еще могло случиться? Дронго оделся, спустился вниз. Даже в теплой куртке и в кепке он ощутил пощипывание московского морозца. После прохладной весенней погоды в Чикаго он снова попал в настоящую зиму. Шел снег. Дронго протянул руку, и на ладонь упали снежинки. Через несколько минут к дому подкатила машина.

Они поехали прямо к зданию, где работала комиссия. Рядом с ним стояло несколько автомобилей. Один из молчаливых сотрудников Машкова проводил Дронго к генералу. Тот сидел в своем кабинете один. Мрачный и задумчивый. Увидев вошедшего, кивнул ему в знак приветствия и показал на кресло перед собой.

– Что случилось? — спросил Дронго, усаживаясь.

Машков посмотрел на него мутными, уставшими глазами:

– Убит Истрин.

Дронго даже вздрогнул. Он ожидал чего угодно, только не этого.

– Как это произошло? — спросил Дронго.

– Его два дня держали в полунаркотическом состоянии, чтобы привезти в Москву, — пояснил Машков, — и вчера вечером посадили на наш самолет в Берлине. Все документы на него были оформлены, даже выдан дипломатический паспорт, чтобы не было никакой задержки на границе. Его сопровождали двое наших сотрудников. Пограничникам пояснили, что он пьян. И провели его через салон бизнес-класса. Все было нормально. А как только лайнер взлетел, Истрин завалился набок. Все попытки сопровождавших его сотрудников и стюардесс привести Истрина в чувство успеха не имели. В самолете среди пассажиров оказался врач, но и он ничего не сумел сделать. Предварительное вскрытие показало, что кому-то удалось вкатить ему укол с какой-то отравляющей жидкостью. Его убили, чтобы он не успел дать показания в Москве. Этот кто-то понимал, что мы вытащим из него всю информацию.

– Сильный ход, — холодно заметил Дронго. — Сопровождающих допросили?

– Обоих арестовали. Заодно задержали всех членов экипажа, переписали всех пассажиров, арестовали врача. Но пока никаких улик. Ни одной. Никто не может понять, как это произошло. Но его убили, это абсолютно точно.

– Может, перестарались ваши «костоломы»? Перекормили его наркотиками, и следы от уколов — результат действий ваших людей?

– Мы проверили и этот вариант. Укол сделали не наши люди. Кто-то успел уколоть его либо перед посадкой в самолет, либо во время взлета. Первый вариант более реальный.

– Американцы не могли принять решение о его ликвидации?

– Зачем?

– По-моему, им было неприятно, что вы их опередили.

– Из-за этого не убивают. К тому же никто из посторонних к нему не подходил. Как американцы могли узнать, каким рейсом и откуда мы собираемся привезти его в Москву?

– Но все равно кому-то это стало известно. Кто еще знал о возвращении Истрина в Москву?

– Больше никто. Только члены моей комиссии и я. — Машков глянул на Дронго уже более осмысленным, сердитым взглядом. — Ты вне подозрений. Я говорил тебе, что Истрин арестован, но ты не знал, когда его привезут.

– И Эльвира Нащекина не знала, — напомнил Дронго.

– Она знала, — возразил Машков.

– Не понял? — нахмурился Дронго.

– Это ты у нас «вольный стрелок», — пояснил Машков, — а она офицер на службе. Поэтому вчера ты отправился домой, а она приехала сюда и составила подробный рапорт обо всем, что с ней произошло. И уехала от нас в шестом часу вечера. Заодно узнала, когда именно прилетает Истрин. Или когда его привезут, что одно и то же.

– Кто ей сказал?

– Я. У меня нет секретов от членов нашей комиссии.

– Кроме меня. Мне ты не сказал.

– Ты не член комиссии. Ты всего лишь привлеченный к нашей работе эксперт. Извини, но я вынужден так говорить.

– В любом случае спасибо, что не сообщил. Иначе мне снова начали бы промывать мозги или отправили бы куда-нибудь в Антарктиду.

– Не смешно.

– А я и не хочу быть смешным. У тебя в комиссии «крот». Это было ясно еще неделю назад. Представь, до какой степени Истрин был опасен, если его убрали таким образом. На вашем месте я задержал бы всех пассажиров этого рейса.

– Мы так и сделали. Там работают сразу сорок сотрудников следственного управления ФСБ. Но это уже паранойя.

– Возможно. Только другого выхода просто нет. Тебе нужно отправить всех членов твоей комиссии на проверку.

– Мы так и сделаем. Они все сейчас соберутся в зале. Кроме троих…

– Кого не будет?

– Богемского и Чаговец. Они улетели в Берлин.

– Они готовили отправку Истрина?

– Нет, они улетели до того, как было принято решение о его перелете именно из Берлина. Мы договорились об этом здесь, у нас в здании. Они об этом ничего не могли знать.

– Кто третий?

Машков снова посмотрел на него мутным взглядом сильно уставшего человека. Дронго потом много раз вспоминал этот взгляд. Возможно, человек предчувствует свою судьбу.

– Она временно отстранена, — сообщил Машков.

– Ее арестовали?

– Не говори глупостей. Ее пока отстранили. Она пока в числе проверяемых сотрудников. Только и всего.

– Почему не все остальные?

– Никто отсюда не уезжал. Мы сидим в нашем здании безвылазно вот уже вторые сутки подряд, — пояснил Машков.

Раздался звонок. Генерал поднял трубку внутреннего телефона.

– Все собрались, — коротко доложил Полухин. — Я уже вернулся. Врач считает, что у меня будет голливудская улыбка.

– Хорошо, Алексей Николаевич. Голливудская улыбка — это как раз то, что нам нужно. Сейчас приду. Вы звонили в Берлин?

– Разумеется. Богемский и Чаговец уже проверяют всех, кто мог знать об отправке Истрина.

– Пусть проверяют всех без исключения, — твердо приказал Машков, — даже нашего посла, если он знал об этом. А вы поезжайте на допрос. Уже пятый час утра. Время дорого.

– Я лучше дождусь вас, доложу обо всем, а потом поеду.

Машков поднялся и кивнул Дронго.

– Я вызвал тебя сюда, потому что хотел, чтобы ты все знал. По телефону об этом нельзя было говорить.

– А зачем ты назвал мне фамилию Истрина, когда я был в Чикаго? Нарочно?

– Да. Мне важно было показать американцам, что мы ничего не скрываем. Истрин — наш бывший сотрудник, и мы его искали. Я думаю, они прослушивали все твои звонки. Точнее, я в этом уверен.

– Понятно. И что мне делать?

– Отправляйся домой досыпать. А завтра утром приедешь ко мне, и мы будем думать, как вычислить нашего «крота». Мне уже предложили всех проверить на нашем детекторе. Я и сам так думаю, другого пути просто нет.

– Ты приказал Полухину ехать на допрос. Кого он будет допрашивать в пять часов утра?

– Езжай домой, — не ответил Машков и поднялся, чтобы выйти в коридор, но Дронго остановил его, перегородив дорогу.

– Вы все сумасшедшие! — крикнул он, схватив генерала за лацкан пиджака. — Неужели ты еще не понял, что она ни в чем не виновата? Промывайте мозги другим своим сотрудникам, а она вчера чуть не погибла. Она и так еле держится на ногах…

– Она сама дала согласие на такой допрос, — убрал его руку с пиджака генерал. — И перестань орать. Здесь хорошая слышимость. Полухин должен допросить Сукманова, которого привезли чуть раньше.

Машков вышел в коридор, уже не оглядываясь. Дронго последовал за ним. Генерал направлялся в тот самый зал, где они раньше все вместе работали. Там сейчас собрались все члены возглавляемой им межведомственной комиссии и офицеры ФСБ, занятые в этой операции. До зала они прошли вместе.

Машков остановился перед дверью, обернулся к Дронго. Когда-то они были молоды, а мир — прекрасен. Много лет назад они оказались вместе на мансарде парижского отеля «Крийон» и тогда не боялись ничего — ни смерти, ни предательства. Как давно это было! С тех пор прошло уже восемь лет. И вот они стоят и смотрят друг другу в глаза… Казалось, Машков постарел за эту ночь на десять или двадцать лет. Он уже точно знал, что «крот» находится среди членов его межведомственной комиссии.

– До свидания, — генерал протянул руку, — спасибо тебе, — сказал он на прощание.

Стиснув его ладонь, Дронго пожал плечами.

Машков открыл дверь в зал. Дронго повернулся и пошел по коридору, но он еще услышал, как генерал громко сказал:

– Давайте начнем работу…

Дронго шел по коридору, отпустив голову. Он успел сделать десять—двенадцать шагов. А подойдя к лестнице, ведущей вниз, дотронулся до перил и почувствовал, что прикоснулся к чему-то липкому. Из-за элементарной брезгливости Дронго отдернул руку и посмотрел на нее. На пальцах осталось красное, вязкое, возможно кровь. Он недовольно поморщился. И в этот момент чудовищной силы взрыв выбросил его в проем лестницы. Дронго ощутил сильный удар, хрустнули кости. За его спиной взорвался зал, где заседала комиссия. Но он уже ничего не слышал и не понимал.