Глава восемнадцатая. Гельмут вышел на асфальт и, вскинув руку с парабеллумом, выстрелил несколько раз в ветровое стекло первой машины

Гельмут вышел на асфальт и, вскинув руку с парабеллумом, выстрелил несколько раз в ветровое стекло первой машины. И последнее, что он подумал после того, как услышал автоматную очередь и еще перед тем, как осознал последнюю в своей жизни боль: «Я же не сказал ей, как зовут девоч…» И это его мучило еще какое‑то мгновение, прежде чем он умер.

Юлиан Семёнов

«Семнадцать мгновений весны»

Зона, 25 мая. Роман Гримович по прозвищу Гримо. Зеркальный автомат – как родился Калашников. Гримо как проводник правды. История с Бэкингемом – гибель с крысой в обнимку. Гримо узнаёт лишнее – и, как всегда в таких случаях, появляется фигура с Капюшоном.

Гримо обходил свои владения и первым делом зашёл в лаборатории – сначала к биологам (там было пусто), а потом к физикам.

Физики, наоборот, веселились и даже выпили с утра, что было необычно.

– Что празднуете? – хмуро спросил Гримо.

– Вот что, – сказал, блеснув очками, московский контрактник, и сдёрнул со стола простыню. Там лежал автомат Калашникова – с виду обычный. Но через секунду Гримо понял, что с ним что‑то не то.

Какая‑то засада была с этим автоматом.

И ещё через пару секунд он осознал, что это знаменитый Инвертированный Ствол.

Его давно искали, лет пять, слухи об этом автомате ходили дурные, и на его памяти за него назначали денежные премии. Никто, разумеется, Инвертированный Ствол не принёс. Да оно и понятно – этот автомат считался заговорённым, бесовским.

Дело в том, что он был в полном смысле «левым» – рукоять затворной рамы, которую Гримо видел, была слева. И сам ствол был зеркальным отражением обычного автомата.

Учёные даже обращались к разным оружейникам по всему миру (благо «Калашникова» кто только ни производил) с вопросом, не делал ли кто левого автомата. Но нет, как бы гуманизм оружейников не простирался до создания оружия для левшей. Убивать так убивать.

Существовала версия, что автомат каким‑то образом побывал в аномалии, что поменяла «право» на «лево».

Однако такие аномалии науке были неизвестны. То есть были инвертирующие точечно, выворачивающие наизнанку, а вот зеркальных аномалий не наблюдалось.

Гримо поздравил физиков и пошёл к себе в кабинет.

Нужно было посмотреть свежие сообщения от полевых групп.

Сообщений не было, и это его раздражало.

Те, кто находился в маршрутах, часто говорили потом, что по необъяснимым причинам пропала связь.

В это Гримо не верил.

Собственно, радиосвязь в Зоне есть, это легенда, что в Зоне связи нет. Выгодно было говорить, что выйти в эфир или отбить текстовое нельзя.

Это придавало особую прелесть левым маршрутам в экспедиции, выгодно было время от времени отключиться – причём многим было выгодно. Сталкерам, учёным, солдатам – отключился и вне контроля.

А надо – включился.

И вертолёты летали, и всё тут было.

Но аномальность Зоны никуда не денешь, хоть связь была. Ну да – она прерывается. То надень, то на два.

Всё упирается в порядок и правила. Время от времени в контрольные сроки выходить на связь всегда можно. Дисциплина, да.

Вся жизнь ушла на то, чтобы упорядочить поток исследований.

Гримо не без оснований полагал, что без него всё остановится, и даже Атос не сумеет разгрести всю обильную документацию, которая сопровождает сейчас любые исследования.

Он считал, что незаменим, и он действительно был незаменим.

Всю жизнь он боролся с хаосом, и только теперь это стало получаться. На пространстве отчуждённой в международную собственность земли он сумел выстроить всю работу на рациональной основе.

Цифры шли к цифрам, если группу Атоса пытались обмануть, не вовремя перевести деньги или же обложить данью – Гримо пресекал это незамедлительно.

Он был бюрократ, но при этом он был настоящий вооружённый бюрократ.

Гримо ходил в Зону сам, и, как ни странно, ходить с ним любили. Выходы его обычно оканчивались ничем, но ни разу никто в его группе не покалечился, не говоря уж о том, что не было трупов.

Служба у него была поставлена замечательно – всё делалось по инструкции. Инструкции, правда, не предполагали наличие результата.

Но каждый раз охотников идти с ним было множество – за каждый выход хорошо платили, и прогуляться с Гримо было одно удовольствие (если вообще можно так говорить о выходах в Зону).

Деньги шли, и Атос обычно использовал своего заместителя, чтобы оприходовать какие‑то зависшие средства, а также на тех площадках, где вряд ли что можно было найти.

Но эти места тоже нужно было осматривать – просто для чистоты эксперимента.

Но с недавнего времени отчётность Гримо не нравилась – Атос разбрасывался.

Мудрый администратор, Гримо мог легко прикрыть прекрасной отчётностью совершенно разнообразные эксперименты. Надо было, он прикрыл бы препарирование христианских младенцев.

Но этого, разумеется, было не надо.

В Зоне много экспериментировали: считалось, что бюреры и контролёры – как раз следы экспериментов разного рода весёлых докторов.

Гримо застал время до принятия Первого межгосударственного соглашения, когда было запрещено экспериментировать над мутантами, бывшими людьми или вероятно бывшими людьми. Гуманное политкорректное законодательство разрешало их убивать – в случае непосредственной угрозы для жизни. Но вот препарировать – ни‑ни. Это было дурацкое правило, но это было правило, которое Гримо уважал.

Если не уважать правила, придуманные людьми для Зоны, то нужно было принять правила для людей, придуманные Зоной. А такой расклад Гримо очень не нравился.

Поэтому он, скрепя сердце, прикрывал Атоса, когда он стал заказывать сталкерам бюреров и контролёров.

Это было абсолютно фантастическим предложением, о нём много судачили.

Самой частой реакцией было: «Нашли дураков!». Дураков не нашли – хотя один сталкер по кличке Лодочник, здоровый как бык, притащил было контролёра на себе. Лодочник был раньше моряком, ходил по Припяти и, если прижимало время, сам разгружал свой катер. Он привык к переноске тяжестей – одна беда, когда он охотился на контролёра, то первым делом выстрелил ему в голову. Оттого контролёр был замечательный, но в голове была круглая сквозная дырка, которая вкупе с большими оттопыренными ушами придавала дохлому контролёру комический вид.

Атос заплатил Лодочнику утешительную премию, указав на условия доставки настоящего товара.

Объявления о покупке дохлых контролёров в холле научного городка (и заодно – и в баре «Пилов») провисели недолго. Нагрянули проверяющие, да не в единичном числе.

Однако Гримо знал, что в полном объёме это вознаграждение было уплачено как минимум три раза. Именно он, Гримо, проводил эти деньги – неофициальным способом, разумеется.

Атоса интересовали неповреждённые мозги, и это притом, что он стал заниматься бюрерами ещё в то время, когда в бюреров ещё никто не верил.

Фотографии монстра разнились, веры им не было, но Атос как‑то сумел отличить настоящего бюрера от других трупов, которые ему подсовывали. Он по секрету сказал (Гримо больше нравилось выражение «довёл до сведения»), что никакой веры в то, что бюреры – результат генетических экспериментов, нет. Это всё, сказал Атос, сказки – какие‑то эксперименты над осужденными, что вели военные, были, но создать бюрера они не могли. Бюрер, как и контролёр, были продуктами Зоны – хотя и полученными Зоной из брошенного военными человеческого материала.

Бюрер был специалистом по телекинезу и в живом виде умел лихо швыряться предметами, попавшими ему под руку.

Гримо стоял вместе с Атосом, когда сталкер‑проводник по кличке Палач притащил в волокуше почти целый труп бюрера.

Он лежал отдельно, его даже не стали заносить на площадку для приёма биологического материала.

В своём истлевшем комбинезоне, с оплывшим лицом, бюрер в свете фонариков был похож на пьяного техника, которого после длительного запоя извлекли откуда‑то из канавы.

Видел Гримо и то, как Атос принимал контролёров. Контролёра старались убить с дальних дистанций, учитывая то, что он обладает высокими телепатическими способностями. Поэтому целых контролёров было ещё меньше, чем бюреров.

Атос сумел доказать, что не только бюреры превращаются в контролёров, а контролёры в некоторых случаях могут превратиться в бюреров.

Причём оказалось, что речевой аппарат одинаково хорошо развит и у тех, и у других.

Атос пытался понять, отчего эти твари не любят солнечного света, и пришёл к парадоксальным результатам, но тут уж Гримо не интересовался подробностями.

Это всё было гадко и грязно и далеко от того порядка, который выстраивал Гримо вокруг себя.

Сталкеры рассказывали, как им удавалось беседовать с контролёрами, и те давали им советы на манер древних оракулов. Кто‑то и вовсе утверждал, что видел контролёра, что пытался оставить какие‑то надписи на стенах. Гримо не верил в эти истории – сталкеры, особенно после пережитого страха, всегда были горазды приврать. Например, всё тот же Лодочник пытался рассказать Гримо, видимо, перепутав его с кем‑то другим, про гладиаторские бои зомби.

Лодочник рассказывал, что два контролёра устроили бои зомби в Гнилой Котловине, и раз за разом сталкивали своих подопечных в одиночных и групповых боях, да так, что бывшие люди дубасили друг друга своими же оторванными конечностями.

Но Гримо таких сказок не любил и быстро окоротил этого сталкера.

А теперь Атос стал заниматься чем‑то другим, куда более неприятным его заместителю. Он стал заниматься финансами – он начал проверять финансовые операции, что Гримо не понравилось.

Не нравился ему и зоолог Кравец. Кравец был негодяй и стукач. Если бы Гримо что‑то не понравилось, или он считал, что совершено преступление, то он честно написал бы рапорт.

Кравец стучал всем и на всех – это был прирождённый стукач. И внутри Кравца горело желание доносить, соединённое с каким‑то паническим страхом.

Но при этом Кравец был глуп, и его быстро вычисляли. Когда Кравец стал писать письма о нецелевом расходовании средств, Гримо предложил Атосу его выгнать. Выгнать стукача было несложно, контракты были составлены так, что любого из учёных можно было выслать из научного городка с минимальными потерями.

Однако Атос запретил ему это сделать.

Атос сказал, что стукач обязательно должен быть и он неприкосновенен, и явный стукач куда лучше стукача неизвестного, который совершает неожиданные поступки.

Неожиданный поступок совершил в прошлом году старый учёный Трухин. Трухин неожиданно умер, но в смерти вообще много неожиданного. Не то удивило Гримо, его удивило то, что бумаги Трухина и его имущество приехали описывать и вывозить украинский полицейский и ещё какой‑то непонятный человек, для которого ни русский, ни украинский языки явно не были родными.

А теперь, с раздражением думал Гримо, к ним будто кто‑то присматривается.

Кто‑то с большой властью и явно не государственными деньгами пытался влезть в их дела. Гримо то обнаруживал несанкционированные проникновения в компьютеры (окончившиеся, впрочем, ничем), то учёные говорили о том, что на них охотятся в Зоне.

Кому‑то группа Атоса мешала, а Гримо был солдат, он был без лести предан, как настоящий оруженосец.

Гримо был готов умереть и за группу, и за Атоса лично.

И вот только сегодня он стал понимать, что, собственно, происходит.

Ключом стали два письма, которые на их центральном компьютере упали в спам, вместо того чтобы отправиться в ящик адресата. А спам Гримо просматривал перед удалением, он бы ничего и не удалял, но для того, чтобы хранить спам, он всё же был недостаточный параноик.

И вот эти два письма стали тем хвостиком, за который лису вытаскивают из норы, той ниточкой, дёрнув за которую можно распустить весь свитер.

Через некоторое время Гримо сделал несколько открытий – немного тревожных, но вовсе не ужасных.

И вот сегодня он случайно решил вернуться в свой кабинет.

А кабинет оказался не заперт, он ещё на лестнице понял, что кабинет не заперт, он, чёрт побери, не заперт! У него, Гримо, кабинет не заперт! Этого быть не может!

Что‑то не так.

Он рванул дверь на себя.

Ветер разметал бумаги на столе – и, о ужас, среди них были тщательно подобранные оригиналы, которые ещё не были даже заведены в базу.

Но самое безобразное было не в этом.

В его кабинете, в святая святых, был посторонний – человек в надвинутом по подбородок капюшоне. Ку‑клукс‑клановец какой‑то!

Человек в капюшоне внутри лаборатории.

Он стал подкрадываться, когда человек обернулся и сдёрнул капюшон.

Гримо протянул руку, чтобы схватить человека, но так и не успел дотянуться.

Тут же полыхнуло белым.

Удивлённое выражение не успело сползти с лица. И первым делом он подумал о бумагах, которые сдуло со стола сквозняком.

Ведь это же важные докуме…

Через шесть часов Виктор Неделько, майор СБУ, который никогда тут не носил формы, сидел перед монитором и, воткнув в компьютер флэшку, в двадцатый раз просматривал ролик.

Флэшку ему принёс Кравец, сказав, что он боится пересылать файл.

Неделько не любил Кравца, это был человеческий мусор, но дело было серьёзное. В зоне его ответственности был труп. Пусть это международная территория, но это его, Неделько, зона.

Он ещё отмотал ролик обратно, и увидел, как склоняется над клавиатурой человек в капюшоне. Он был настолько узнаваем, что ему даже не нужно было оборачиваться.

Сталкер‑прибалт обернулся и в руке его на мгновение появился огненный шар – он возник три раза, и скучный бюрократ по прозвищу Гримо завалился на бок.

С настоящим хладнокровием сталкера, прибалт снова повернулся к клавиатуре и продолжил набирать что‑то.

И только закончив работу, он покинул кадр.

Неделько с трудом верил, что сталкер‑проводник по кличке Палач мог застрелить человека прямо в научном городке. Про этого сталкера ходило много слухов, в том числе и то, что он может убивать на расстоянии, но этому майор не верил.

Это – лишнее.

Очень, очень жаль, что сталкер не свёл свои счёты внутри Периметра. Майор симпатизировал сталкеру‑проводнику Эрику Калыньшу по кличке Палач, а вот заместителя начальника группы «RuCosmetics» он не любил. Этого заместителя за глаза звали «завхоз», и большего он не заслуживал.

Майор не был удивлён убийством, в своей жизни он много видел смертей, и смертей по большей части насильственных. Таково свойство профессии: большинство мёртвых тел, что видит обычный человек, принадлежат тем, кто умер от старости или болезней, и лишь немногие погибли как‑то иначе. А у майора было всё наоборот.

Но Неделько раздражала бессмысленность этого убийства – главное, непонятно, зачем сталкер‑проводник Эрик Калыньш попёрся к чужому компьютеру. Порнуху скачивать? Торговать на электронном аукционе найденным артефактом? Всё не то, не так, всё бессмысленно и глупо.

Усложняло ситуацию то, что господин Гольцев, начальник русской группы, который откликался на кличку Атос, ничего не знал о смерти своего заместителя, потому что этим же утром вышел в Зону на согласованный плановый маршрут и никто не знает, когда он вернётся.

Связи с ним нет, и отчитывается он только на самом верху.

При этом сам сталкер‑проводник Эрик Калыньш по прозвищу Палач пересёк границу Периметра двумя часами раньше, предъявив пропуск, подписанный тем же господином Гольцевым.

Как описать случившееся в ежедневной сводке, как грамотно расставить в ней акценты, Неделько не понимал.