Когнитивная грамматика Р. Лангакера

Рональд Лангакер известен как один из крупнейших теоретиков когнитивного направления в лингвистике. С 1976 года он разрабатывает теорию, получившую сначала название пространственной грамматики (space grammar)_, a позже переименованною в когнитивную грамматику (cognitive grammar). Содержание его исследований нашло отражение в многочисленных публикациях, из которых программным произведением считаются «Основы когнитивной грамматики» в двух томах [Langacker 1987; 1991а]. На русский язык были переведены две его работы [Лангакер 1997; Лангакер 1998].

Как и многие другие когнитивисты, Р. Лангакер в качестве отправной точки для изложения своих взглядов обычно использует те главные положения генеративной теории, с которыми он принципиально не согласен. Таковыми, прежде всего, являются утверждения автономности языковой системы, независимости грамматики от лексикона и семантики и возможности описания значения при помощи формальной логики. В позиции Лангакера по этим вопросам четко прослеживается общая для всего направления КЛ платформа^:

- язык не обладает самодостаточностью и не может быть описан без учета когнитивных процессов;

- грамматические структуры не могут рассматриваться, качестве отдельной формальной системы, или уровня представления, так как лексикон, морфология и синтаксис образуют единый континуум символьных единиц, подразделяющийся естественным образом на части;

- основанная на условиях истинности формальная семантика не является адекватным средством описания значения языковых выражений [Langacker 199 Ib: 1].

Для сепаративной лингвистики, как известно, характерна минималистская концепция языка с присущими ей догматами:

1) экономии (учет возможно большего объема данных при помощи возможно меньшего числа правил);

2) порождаемости (взгляд на грамматику как на совокупность правил, подробно и эксплицитно описывающих процесс порождения и дающих «на выходе» строго определенное множество высказываний),

3) редукционизма (исключение из описания всех тех структур, которые могут быть порождены с помощью грамматических правил).

Перечисленные принципы обусловливают характерную для генеративной лингвистики нисходящую (top-down) организацию порождения.

«Минималистской» концепции языка Р. Лангакер противопоставляет свою когнитивную грамматику, называя ее, соответственно, максималистской, поскольку в ней отрицаются перечисленные выше принципы экономии, порождаемости и редукции и провозглашается восходящим (bottom-up) организация порождения языковых выражений. Целью когнитивной грамматики, по мнению Лангакера, является характеристика психологических структур, составляющих языковую способность человека, т.е. его способность овладевать конвенционально установленным языковым узусом [Langacker 1988a: 127-131]. Поэтому свою модель он также называет моделью, основанной на употреблении языка (usage-based model of language structure). Автор заявляет, что предпочитает когнитивную и лингвистическую адекватность языковой концепции формальной чистоте генеративных грамматик, поскольку последняя достигается за счет искажения и обеднения содержательной стороны [Langacker 1988b:13].

В противоположность генеративной концепции, Р. Лангакер выдвигает и обосновывает взгляд на языковую систему как на обширный и в значительной степени избыточный массив единиц (units), не поддающийся алгоритмическому исчислению. Под единицей автор понимает некую в совершенстве освоенную структуру (thoroughly mastered structure), или когнитивный шаблон

111

(cognitive routine'), который говорящий может использовать как заранее собранное целое (prepackaged assembly), не задумываясь о его композиционных особенностях. Таким образом, «единицы» могут быть внутренне сколь угодно сложными, а степень их обобщенности варьирует во всем диапазоне от абсолютной обобщенности до полной идиосинкразии.

Избыточность языковой системы в сознании носителя языка, по мнению автора, обусловлена следующими психологическими факторами.

Во-первых, замечает Лангакер, маловероятно, чтоб носитель языка хранил в памяти исключительно, например, формы единственного числа существительных и всякий раз, когда ему нужно употребить то или другое из них во множественном числе, осуществлял бы операции «вычисления» соответствующей формы типа: dog + -s → dogs. С психологической точки зрения, гораздо правдоподобным выглядит предположение, что в сознании носителя языка, по крайней мере, некоторые высокочастотные, формы множественного числа существительных имеют статус самостоятельных едининиц (заметим, что речь здесь идет, разумеется, о регулярных формах; нерегулярные формы обладают таким статусом в генеративных теориях).

Другой аргумент Р. Лангакера в подьзу самостоятельности единиц типа dogs ("собаки"), ("деревья") и т.д. касается особенностей процесса усвоения языка: по его мнению, эти формы множественного числа скорее всего, входят в сознание ребенка именно целостными единицами, в период, предшествующий осознанию им общей модели, по которой они образуются. И было бы странно, если бы осознание этой модели влекло за собой вытеснение их из памяти как самостоятельных единиц и переход к «режиму» вычисления по правилу. Более естественно предположить, что в сознании носителей языка сосуществуют разные способы представления языковых структур — в примере с dogs таковыми являются форма dogs как самостоятельная единица и модель образования регулярной формы множественного числа существительного из единственного числа. Само собой разумеется, что на^бор

языковых форм и выражений, имеющих статус самостоятельных единиц, различен у разных людей и даже у одного и того же человека меняется на протяжении его жизни [Там же: 129-133J.

Р. Лангакер определяет грамматику языка как организованный инвентарь общепринятых языковых единиц (structured inventory of conventional linguistic units), тем самым подчеркивая, что грамматика не является порождающей. Инвентарь организован таким образом, что одни единицы могут служить составными частями других. Знание языка, по Лангакеру, имеет процедурную, а не декларативную природу: процесс построения языковых структур говорящим представляется как последовательная сборка из ресурсов инвентаря, в соответствии со схематическими шаблонами (также входящими в этот инвентарь), все более сложных структур При этом результат такой сборки обычно расходится, а иногда и явно противоречит тому, что могло бы быть «вычислено» исходя из собственно содержания языковых единиц, ибо говорящий в процессе построения речевых структур руководствуется не только языковой конвенцией, но и пониманием контекста, коммуникативными целями, общими знаниями и т.д. [Langacker 1991b: I5-16].

В когнитивной грамматике постулируются три типа единиц: семантические, фонологические и символьные. Символьные единицы являются биполярными (bipolar) - они выражают связь между семантической единицей (семантический полюс) и фонологической единицей (фонологический полюс) и могут быть схематически представлены в виде: [[SEM]/[PHON]]. Так, например, слово pencil ("карандаш") в нотации Лангакера имеет вид: [[PENCIL]/[pencil], - где прописными буквами обозначена семантическая структура данного слова, а строчными - фонологическая (в орфографическом представлении) [Там же].

Взгляд на грамматику как на инвентарь символьных ресурсов предполагает, что носитель языка в процессе коммуникации использует весь массив своих знаний и когнитивных способностей для кодирования сообщений (в роли говорящего) и их декодирования (в роли слушающего).

Грубо говоря, говорящий движется от семантического полюса к фонологическому, а адресат - в противоположном направлении, но оба они неизбежно имеют дело биполярным использованием языка (Langacker 1988b: 14].

Разумеется, утверждение о биполярности лексических единиц не содержит в себе ничего оригинального; новизна же состоит в выдвинутом автором тезисе о том, что грамматические единицы также относятся к классу символьных, биполярных, единиц. Таким образом, центральная идея когнитивной грамматики заключается том, что лексикон, морфология и синтаксис образуют единый континуум символьных единиц, не распадающийся естественным образом на непересекающиеся классы, хотя и демонстрирующий большое разнообразие в том, что касается уровня обобщенности, структурной сложности, закрепленности (entrenchment), продуктивности регулярности символьных единиц [Там же: 11-12].

Итак, Р. Лангакер распространяет свойство двуплановости с лексических единиц на морфемы, грамматические категории и конструкции. В его нотации существительное, например, изображается как [[TING]/[X], а глагол - как ([PROCESS]/[Y]], где [THING] и [PROCESS] абстрактные понятия, а [X] и [Y] - схематические фонемные структуры (все элементы, заключенные в квадратные скобки обладают статусом языковых единиц).

Грамматическое правило или конструкция изображается в когнитивной грамматике символьной единицей, которая является одновременно сложной и схематической. Например, морфологическому правилу образования отглагольного существительного со значением деятеля (человека или механизма) - типа teacher ("учитель»), helper ("помощник"), hiker ("турист") и т.д. - в грамматике Р. Лангакера соответствует так называемая схема построения (constructional schema) [[[PROCESS]/[Y]-[[ER]/[-er]]], параллельная внутренней структуре соответствующих слов, ср.: [[[TEACH]/(teach]-[[ER]/[-er]]], (рис. 2).

схема построения

о

осуществление схемы

Рис, 2 [Langacker 198Sb: 24].

Схемы построения могут включаться одна в другую, тем самым формируя схемы более высокого уровня сложности. Так, в результате объединения рассмотренной выше схемы со схемой существительного [[TING]/[X]] получается схема построения [[[TING]/[X]]-[[PROCESS]/[Y]]-[[ER]/[-er]]], по которой регулярно образуются сочетания типа pencil sharpener ("точилка для карандашей»), mountain climber ("скалолаз"), lawn mower ("газонокосилка") и пр. (рис. 3).

Рис. 3 [Langacker i991b: 17].

Грамматика языка, в концепции Р. Лангакера, содержит единицы следующих трех типов (и только их!):

1) семантические, фонологические и символьные структуры, которые в явном виде встречаются в языковых выражениях;

2) структуры, являющиеся схематическими для структур (I);

3) отношения категоризации, связывающие структуры (1) и (2).

Р. Лангакер называет сформулированное им ограничение на типы единиц требованием содержания (content requirement), — что подчеркивает исключение когнитивной грамматики из характерных для генеративной лингвистики признаков без содержания (contentless) features), синтаксических «пустышек» (dummies), деревьев зависимостей и пр. Автор считает данное ограничение в некотором смысле даже более жестким, чем требования, обычно предъявляемые к типу единиц в алгоритмических моделях (Там же: 18-19; 295-296].

Значение в когнитивной грамматике приравнивается к концептуализации, те семантическое описание предполагает структурный анализ и эксплицитное описание таких абстрактных сущностей, как мысли и понятия. Термин концептуализация (conceptualization) понимается достаточно широко он охватывает не только весь массив устойчивых понятий, но и новые, впервые создаваемые, концепты, а также включает в себя сенсорный, моторный и эмоциональный опыт человека, его способность учитывать непосредственный контекст (социальный, физический, языковой и т.д.) речевого акта [Там же; 2].

Тем самым когнитивная грамматика провозглашав субъективистский подход к проблеме значения. Значение языкового выражения, утверждает Р. Лангакер, не исчерпывается свойствами обозначаемого, но с необходимостью включает в себя то, как говорящий воспринимает и осмысливает соответствующую сущность или ситуацию Выражения с одинаковыми референцией и условиями истинности могут тем не менее быть семантически не эквивалентными именно благодаря различиям в ментальном конструировании (mental construing) одной и то ситуации, ср.:

Вill sent a walrus to Joyce ("Билл послал моржа <к> Джойс*) и

Bill sent Joyce a walrus ("Билл послал Джойс моржа"}.

В когнитивной грамматике данные предложения рассматриваются как альтернативные способы отображений

одной и той же ситуации, с акцентом на разных ее гранях; причем предложения равноправны в том смысле, что ни одно из них не является производным от другого (Для сравнения, в генеративной грамматике подобные предложения представляют собой разные поверхностные структуры, порожденные из одной и той же абстрактной глубинной структуры) [Langacker 1991 b 13].

Семантические структуры языковых выражений (они же - предикации (predications)) автор предлагает рассматривать по отношению к так называемым когнитивным областям (cognitive domains). Идея введения в семантическое описание понятия когнитивной области обусловлена тем, что определение и анализ некоторых концептов невозможен без привлечения других концептов: например, понятие локоть предполагает в качестве своей когнитивной области понятие рука, апрель - год, кончик - удлиненный предмет, гипотенуза — прямоугольный треугольник и т.д. В свою очередь, гипотенуза может служить когнитивной областью, например, для понятия середина гипотенузы и т д. Таким образом, анализ предикации предполагает описание не только соответствующей когнитивной области, но, в конечном итоге, и всей иерархии обусловливающих ее концептов, вплоть до самых общих, фундаментальных [Там же: 3—1].

Итак, Р. Лангакер говорит о концептуальных иерархиях, в которых структуры более высокого уровня являются результатом когнитивных операций над структурами более низких уровней. Что же, по его мнению, занимает нижний уровень этих иерархий? Отмечая свое нейтральное отношение к идее врожденных понятий, Р. Лангакер все же считает необходимым постулировать некоторое количество базисных областей (basic domains) как когнитивно неразложимых представлений, в числе которых он упоминает наш опыт пространства и времени, а также цветовую гамму, диапазон частот, шкалу температур, область вкусовых ощущений и т.д. - все это в пределах, обусловленных перцептивными возможностями человеческого организма.

При описании некоторых предикаций достаточно ссылки на одну или несколько базисных областей, например,

КРУГ

для слова красный такой областью является цветовое пространство, для прежде - время, для гудок - время и звук (высота тона) и т.д. [Там же: 4]. Однако, большей частью предикации непосредственно ссылаются на занимающую более высокое положение в иерархии (небазисную) когнитивную область, и только потом, по цепочке, на каком-то шагу, следует обращение к базисной области. Например, невозможно определить понятие дуга непосредственно с точки зрения двухмерного пространства, так как этот концепт имеет смысл исключительно в пределах когнитивной области круг (pис.4). Соответственно, описание должно строиться в два этапа: сначала концепт круг определяется как конфигурация в базисной области пространство, а затем круг уже может выступать в качестве когнитивной области определения производных понятий,

ПРОСТРАНСТВО

таких как дуга (Лангакер 1998:77].

КРУГ ДУГА

Рис. 4 [Лангакер 1988: 77].

Большинство предикаций требует для своего полного описания непосредственного обращения к более чем одной когнитивной области - так называемой матрице (matrix). У предикаций, не относящихся к базисным областям, такие матрицы могут быть весьма обширными и иногда неограниченными. К примеру, понятие нож предполагает следующее открытое множество когнитивных областей [Langacker 1988с: 56]:

- типичная форма ножа;

- нож как режущий инструмент,

- нож как часть столового прибора;

- обычный размер, вес ножа;

- материал, из которого делают ножи;

- игры и трюки с ножами;

- роль ножей в завоевании Америки - и т.д. (рис. 5).

DOMAIN 1 DOMAIN 2 DOMAIN 3

COMPLEX MATRIX

Рис. 5. Матрица когнитивных областей для понятия нож [Langacker 1988с: 57]

Как следует из этого списка, Р. Лангакер принципиально отказывается проводить границу между языковым и энциклопедическим знанием. Автор разделяет мысль Дж, Хаймана [Haiman 1980], что деление информации на лингвистическую и экстралингвистическую, так же как на относящуюся к области семантики или прагматики, была навязано методологией исследований в русле генеративной грамматики, но не обусловлено языковым материалом как таковым. Задачей генеративных грамматик было представить семантические структуры (и шире - языковые структуры) в виде самодостаточных систем, поддающихся формальной алгоритмической обработке. В действительности же, по мнению Лангакера, граница между собственно языковой и энциклопедической информацией не может не быть произвольной, и потому не представляет интереса для когнитивной грамматики. Гораздо более реально, с его точки зрения, говорить о степени центральности, или когнитивной выделенности (salience/ определенных признаков, связанной с вероятностью активации тех или иных аспектов семантической структуры [Там же: 57-58].

Р. Лангакер считает, что предикация всегда получает свое значение в результате наложения профиля (profile) на базу (base), где базой предикации служит ее когнитивная область (или матрица областей), а профилем - тот участок базы, который и обозначает данное выражение. Например, для предикации гипотенуза базой является понятие прямоугольного треугольника, а профилем - его соответствующая сторона (рис. ба). Автор подчеркивает, что значение языкового выражения определяется

взаимодействием между профилем и базой и не сводимо ни к одной из этих составляющих: если исключить понятие профиля, останется база, то есть - в данном случае - прямоугольный треугольник (рис. 6b), а если отбросив базу, оставить один профиль, то полученный отрезок (рис. бс) уже нельзя будет считать и называть гипотенузой [Там же: 58-60].

A b с

Рис. 6 [Langacker 1988с: 59].

При изложении этого и других аспектов образности (dimensions of imagery). Лангакер для наглядности широко использует схематические рисунки, обводя профилированную часть базы жирной чертой, помечая те или иные объекты значками tr (t rajector - движущийся объект, или траектор), lm (landmark - ориентир), v (viewer - наблюдатель), pf (perctptual field - поле зрения) и др., связывая объекты между собой, вводя оси пространства, или времени и т.д.

Итак, все языковые выражения, независимо от сложности, в семантическом плане характеризуются, по мнению Лангакера, наложением профиля на базу. Это положение применимо к номинативным предикациям, ср.;

the lamp above the table ("Лампа над столом"),

the table below the lamp ("Стол под лампой"),

the leg of the table below the lamp (Ножка стола под лампой"),

the light from (he lamp above the table ("Свет от лампы над столом"),

а также к реляционным предикациям (relational predications), включающим глаголы, наречия, прилагательные, предлоги и др.

Реляционная предикация, по мысли автора профилирует, или выделяет (profiles), взаимоотношения между двумя или более сущностями. Та из них, что находится

«в фокусе» и является наиболее выделенной в данной предикации, считается траектором, а другая, отличная от траектора, но также когнитивно выделенная сущность - ориентиром. Траектор и ориентир, в свою очередь, тоже могут быть реляционными по своей природе.

Для сравнения автор приводит графическое изображение семантики слов go, away и gone (страдательное причастие прошедшего времени от go) в употреблениях типа:

I think you should go now ("Мне кажется, тебе следует сейчас уйти"),

China is very far away ("Китай находится очень далеко"),

When f arrived, he was already gone ("Когда я пришел, он уже ушел).

Глагол go (рис 7а) обозначает процесс как последовательную смену реляционных конфигураций, тем самым подразумевая пространство и время в качестве своих когнитивных областей. Процесс предполагает наличие двух основных участников — неподвижного наблюдателя (lm) и движущегося (в данном случае, удаляющеюся от него) объекта (tr). Профилированной является вся совокупность взаимоотношений между участниками, характеризуемыми (при движении по оси времени) все большей удаленностью друг от друга, т.е. - в графическом исполнении - вся картинка

В отличие от глаголов, наречия, в частности, away предполагают статичную конфигурацию и имеют только пространство в качестве своей когнитивной области. Изображение данной предикации (рис. 7b) повторяет последнюю конфигурацию предыдущего рисунка, где траектор вышел за пределы непосредственного окружения ориентира. Тем самым налицо связь между go и away, a именно: результатом процесса, обозначаемого глаголом go, является локативное отношение, выражаемое наречием away.

Что касается причастия gone, его изображение в когнитивной грамматике одновременно и схоже с каждой из рассмотренных предикаций, и отличается от них обеих (рис 7с). Базой gone является весь процесс, профилируемый глаголом go, - таким образом глагол и образованное от него страдательное причастие прошедшего времени тождественны

в том, что касается основного понятийного содержания. Однако, они различаются в профилировании этого содержания: причастие профилирует не весь процесс, а только его результирующее состояние, тем самым совпадая с профилем наречия away. [Langacker 1988c: 60-63; 1991b^ 5-7].

A GO B AWAY С GONE

Рис. 7 [Langacker 1988с: 62].

Наложение профиля на базу является одним извыделенных автором аспектов образности (dimensions of imagery), призванных отразить возможные способы конструирования ситуации говорящим. Среди прочих аспектов отмечаются следующие [Langacker 1988с]:

- уровень конкретности (level of specificity);

- фоновые допущения и ожидания (background assumptions and expectations);

- вторичная активация (secondary activation);

- сфера действия предикации (scale and scope of predication};

- когнитивная выделенность подструктур предикации (relative salience of substructures);

- перспектива (perspective).

Простым примером представления одной, и той же ситуации на разных уровнях конкретности (т.е. с разной степенью схематизации) может служить сопоставление следующих предложений [Там же: 65]:

I saw an animal and moved on (букв. "Я увидел какого-то зверя и стал двигаться <от него>);

I saw a long snake and ran away ("Я увидел длинную змею и убежал");

I saw a rattlesnake about 6-1/2 feet long and sprinted to safety ("Я увидел гремучую змею около 6,5 футов длиной и припустил во весь дух"),

Уровень схематизации как параметр языкового отражения ситуации, по мнению Лангакера, характеризует не только лексические единицы, обозначающие разные ступени в таксономических иерархиях, но и компоненты некоторых грамматических конструкций. Так, анализируя словосочетание break (he cup ("разбить чашку"), Лангакер утверждает, что глагол break заключает в себе ссылку на двух основных, участников соответствующей ситуации в виде некой схематической подструктуры, получающей дальнейшую разработку (elaboration) при сочетании глагола с конкретными языковыми выражениями (в данном случае, сир) [Langacker I991b: 7].

Роль фоновых допущений и ожиданий в конструировании ситуации говорящим может быть проиллюстрирована, в частности, парами примеров типа:

This glass is half-empty ("Этот бокал наполовину пуст") и This is half-fall ("Этот бокал наполовину полон").

которые, будучи тождественны с точки зрения условий истинности, семантически не эквивалентны [Langacker 1988c^-67].

Кроме того, к данному аспекту обрядности автор относит такие явления, как пресуппозиция, противопоставления топик — комментарий, данное - новое, а также акцентологическое выделение, ср. |Там же]

He likes LIVER ("Он любит ПЕЧЕНЬ";.

He likes liver ("Он ЛЮБИТ печень"),

НЕ likes liver ("ОН любит печень").

Феномен вторичной активации присущ сетевым моделям, отражающим структуру таких категорий, как фонема (с ее аллофонами), многозначное слово (с его лексико-семантическими вариантами), схемы, подсхемы и т д. (с реализующими их грамматическими конструкциями).

Автор рассматривает данное явление на примере модели, представляющей семантику слова ring ("кольцо") (Подробнее о представлении семантики многозначных слов в виде сетевой модели см. ниже). Как известно, данное: слово может употребляться, в частности, в значении 'арена, ринг', и именно это значение (точнее, соответствующий узел сети) - несмотря на свой периферийный статус - в контексте рассказа о боксе получает так называемую первичную активацию (primary activation). Далее, поскольку данное значение является производным по отношению к более центральному значению ring как 'circular object" ('круглый предмет), последнее также, в свою очередь, активируется. Эта вторичная активация, по мнению автора, усиливает (reinforces) и выделяет (renders more salient) представление о ринге как об ограниченном со всех сторон пространстве. Для сравнения, употребление слова arena с тем же значением не дает такого эффекта, так как символьная единицы (ARENA/arena] не связана непосредственно с символьной единицей (CIRCULAR OBJECT/ring] и, следовательно, не вызывает ее вторичной активации (Там же. 68-69].

Понятие сферы действа предикации связано с заданием некой области, относительно которой интерпретируется данная предикация, ср.:

The quilt и upstairs in the bedroom in the closet on the top shelf behind the boxes ("Одеяло лежит наверху в спальне в шкафу на верхней полке за коробками").

Это пример так называемого локативного гнездования (nested locative constructions), когда каждое локативное выражение является сферой действния предикации для следующего за ним выражения, в результате чего происходит все большее сужение «области поиска» (search domain): сначала нужно найти спальню наверху (расположенные внизу спальни находятся вне обозначенной сферы действия), потом в этой спальне (и только в ней!) ищется шкаф, в найденном шкафу - верхняя полка и т.д.

Структурная важность введенного Р. Лангакером понятия проявляется, в частности, на примере группы слов, обозначающих, части тела человека и связанные между co6oй

отношениями часть-целое. В этой группе также наблюдается эффект гнездования - сферы действия различных предикаций вложены друг в друга. Так, понятие человеческого тела является когнитивной областью и непосредственной сферой действия таких предикаций, как голова, рука и нога, понятие рука выполняет ту же функцию по отношению к предикациям кисть (руки) и локоть; понятие кисть - по отношению к ладони и пальцу, палец - по отношению к фаланге и ногтю Следствием такой иерархической организации является разная степень приемлемости следующих предложений:

A finger has 3 knuckles and 1 паil,

*An arm has 14 knuckles and 5 nails,

A body has 56 knuckles and 20 nails.

Как видно из приведенных примеров, наиболее приемлемым с точки зрения узуса является предложение, в котором подлежащее обозначает непосредственную сферу действия предикации для дополнения при глаголе have. Аналогичные ограничения наблюдаются при образовании в английском языке сложных существительных типа fingertip ("кончик пальца"), eyelash ("ресница"), toenail (букв. "ноготь пальца ноги"), eyelid ("веко"), но' *bodytip, *headlash, *faсelid, *armnail [Langacker 1991b: 8-9]

Говоря о когнитивной выделенности подструктур предикации, Р. Лангакер отдает себе отчет, что утверждения о большей или меньшей когнитивной выделенности того или иного элемента по сравнению с остальными, не поддаются верификации. Точное и объективное измерение степени выделенности вообще невозможно (нет соответствующего механизма) и, по мнению автора, едва ли к этому нужно стремиться. Достаточно того, что сама мысль о различной выделенности отдельных элементов или частей языковой структуры выглядит вполне естественной с точки зрения здравого смысла и когнитивно правдоподобной [Langacker 1988с: 75].

Автор рассматривает следующие три типа выделения подструктур внутри предикации.

1) профилирование (см выше),

2) асимметрия между траектором и ориентиром реляционных предикациях (также см. выше)_;

3) разложимость (analyzability).

Последнее в целом соответствует понятию внутренней формы в отечественном языкознании. Автор утверждает, что в парах типа:

Father — male parent,

Park - pig meat,

triangle – three-Sided polygon

члены противопоставлены по принципу разложимости и потому не тождественны в содержательном отношении. Разложимость структуры обеспечивает когнитивную выделенность соответствующих подструктур: тот факт, что смысловые компоненты (male и parent, pig и meat, three-sided и polygon) в словосочетаниях получают индивидуальную символизацию, делает их более когнитивно выделенными, чем в словах father, pork и triangle соответственно. Так, например, выражение three-sided polygon ("трехсторонний многоугольник") эксплицирует принадлежность треугольника к классу многоугольников - смысловой компонент, остающийся в тени при употреблении слова triangle ("треугольник"). Аналогичным образом, форма множественного числа pebbles ("галька") подчеркивает тот факт, что обозначенная масса состоит из огромного количества членов категории pebble ("камешек"), в то время как одноморфемное слово grovel, хотя и содержит ту информацию, но никак ее не выделяет [Там же; 75-80].

Последний аспект образности - перспектива - также объединяет несколько различных факторов, а именно:

- ориентацию,

- положение в пространстве,

- направленность,

- субъективность/объективность отражения ситуации.

Все эти факторы предполагают наличие наблюдателя (viewer, или conceptualizer), осуществляющего языковое конструирование (construal) той или иной ситуации. По умолчанию наблюдатель отождествляется с говорящим.

Понятия ориентации и положения в пространстве, необходимые для интерпретации наречий справа - слева, вверх - вниз, спереди - сзади, некоторых глаголов (например, come-go) и т.д., с точки зрения автора, достаточно очевидны. Что касается фактора направленности, данное понятие применяется автором достаточно широко - не только по отношению к предложениям, описывающим движение, но и к случаям отражения статичных конфигураций, ср.:

The kill falls gently to the bank of the river ("Холм плавно спускается к реке") и The hill rises gently from (he bank of the river ("Холм плавно поднимается от берега реки");

The line from point A to point Б is straight и The line from point В to point A is straight.

Наконец, последний фактор - степень субъективности в отражении, или конструировании, ситуации. По мнению Лангакера, противопоставление субъективного и объективного восприятия ситуации отражает асимметрию между воспринимающим субъектом и воспринимаемым объектом. Максимальная объективность достигается тогда, когда объект имеет четкие границы, отделен от наблюдателя и полностью расположен в поле его зрения, а наблюдатель, сам того не осознавая, всецело поглощен наблюдением. Максимальная субъективность, наоборот, связана с введением наблюдателя внутрь ситуации вплоть до отождествления его с объектом наблюдения. Большая же часть случаев располагается на шкале между этими двумя крайними точками [Langacker 1991b: 3I6-3I7]. Сравнение членов следующих пар предложений показывает разницу между объективным и субъективным конструированием ситуации говорящим [Langacker I990- 17, 21]:

Vanessa jumped across the table ("Ванесса перепрыгнула через стол") и Vanessa is sitting across the table from Veronica ("Ванесса сидит за столом напротив Вероники");

We strolled post the pet shop ("Мы прошли мимо зоомагазина») и The camera store is well past the pel shop ("Магазин, где продают фотоаппараты, находится за зоомагазином <дальше по ходу>").

Приведенные примеры демонстрируют возможность употребления одних и тех же локативных выражений для объективного и субъективного отражения ситуаций. Так, в первых членах рассмотренных пар предложений ситуация перемещения изображена конкретно и объективно; предмет мысли физически движется по конкретному пути, причем как предмет, так и его путь отделены от наблюдателя (говорящего). В предложениях, являющихся вторыми членами пар, речь идет, вообще говоря, не о перемещении, а о положении в пространстве неких объектов- (Ванессы и магазина соответственно), которое конструируется говорящим как осуществляемое им самим мысленное передвижение по абстрактной траектории. Говорящий помещает себя в начальную точку траектории и мысленно проходит весь путь как последовательность определенных точек или стадий; ср. [Langacker 1988с: 88]:

There was a fire last night across the river, through the canyon and over the mountain.

Лангакер утверждает, что диахронический анализ семантики лексических единиц выявляет так называемую субъективизацию (subjectification) как распространенный тип семантического развития. Суть процесса субъективизаиии [Langacker 1990], заключается в том, что лексические единицы, первоначально служившие для объективного представления ситуации «со стороны» впоследствии начинают употребляться для субъективного изображения ситуации с позиции наблюдателя, находящегося «внутри» нее. Ярким примером субъективизации служат локативные предлоги (см выше).

Другой частный случай данного явления - грамматикализация, т.е. формирование у лексических единиц грамматических значений. В качестве примеров автор ссылается на английские модальные глаголы, развившие значение эпистемической модальности; глаголы движения

(англ, go и франц. alter), служащие, в частности, для выражения временных значений; посессивные глаголы, используемые, в том числе, как маркеры перфекта [Там же-21-33].

Отметим, что существует и другой, более широкий взгляд на субъективизацию, согласно которому последняя предстает не как отдельный тип семантического развития языковых единиц, но как универсальная тенденция, охватывающая, наряду с грамматикализацией и введением наблюдателя непосредственно внутрь ситуации, такие явления, как расширение и сужение значений, их мелиорацию и пейорацию, формирование темпоральных значений из пространственных, а каузальных - из темпоральных и т.д. [например, см.: Traugott 1986].

Рассматривая лексическую полисемию в синхронном аспекте, Р. Лангакер признает ее явлением настолько распространенным, что оно не может игнорироваться семантическими теориями. Традиционным способам описания многозначности - а именно, «инвариантному» и «списочному» - автор противопоставляет свой подход, являющийся в некотором роде сплавом двух вышеупомянутых.

Изъяны традиционных подходов хорошо известны: поиск инварианта для многозначных языковых единиц зачастую приводит к конструкту столь высокой степени абстракции, что возможность и смысл его использования становятся сомнительными Что касается «списочного» решения, традиционно реализуемого в словарях в виде перечисления сколь угодно большого количества значений, оттенков и т д., относящихся к одному слову, то оно, помимо прочих, вызывает вопросы когнитивного порядка, например, каким образом человек ориентируется в этом множестве. Далее: если ресурсы человеческой памяти так велики - почему все это разнообразие смыслов покрывается одной единицей, иными словами, почему словарь языка организован с помощью отношений полисемии, когда гораздо удобнее было бы для каждого смысла иметь свой способ выражения [Рахилина 1998Ь: 297-298]?

Р. Лангакер предлагает свой способ представления семантической структуры многозначного слова, который, по

его мнению, отражает принципы организации и хранения соответствующей информации в сознании человека - сетевую модель. Узлами сети в этой модели являются отдельные значения и устойчивые употребления лексической единицы. Узлы связаны между собой либо отношением схематизации (schematicity), либо отношением расширения значения (extension).

Отношение схематизации фактически является отношением генерализации/специализации – например, в семантической структуре английского слова ring (рис. 8) им связано значение 'circular entity' (нечто круглое) со значениями 'circular mark- ('окружность') и 'circular object' (‘круглый предмет’), а последнее, в свою очередь, - сознанием 'circular piece of jewelry¹ (‘кольцо как ювелирное изделие¹).

Рис. 8. Семантическая структура слова ring [Langacker 1988c:51].

Отношения расширения значения связывают, например, значения "circular entity^» либо 'circular object’ со значением 'arena' (‘арена, ринг¹); здесь подразумевается возможность отступления от требования круглой формы (и известно, боксерский ринг является прямоугольным). Другой пример этого типа отношений между узлами – связь между значением 'circular entity" и значением 'group of operating together clandestinely¹ ('подпольная группа").

Узлы и связи между ними не равноправны в том, что касается степени их закрепленности (entrenchment) и

когнитивной выделенности. Так,. в примере с ring значение 'кольцо как ювелирное изделие', по-видимому, является прототипом всей категории и в нейтральном контексте имеет наибольшие шансы быть активированным [Langacker 1998с: 51].

Кроме того, разные узлы характеризуются различной степенью «схематичности», однако автор затрудняется определить, как далеко «вверх» (до какого уровня абстракции) и «вниз» (до какого уровня специализации) простирается подобная сетевая модель в сознании говорящего, тем более что вообще ее конфигурация, очевидно, у разных людей различается, в зависимости от их опыта и способности к категоризации Это, впрочем, не мешает успешной коммуникации при условии, что достаточное количество узлов «индивидуальных» моделей совпадают [Там же: 52).

Таким образом, сетевая модель Р. Лангакера представляет собой «синтез теории прототипов и категоризации на базе схем» [Langacker 199lb, 266J. Она призвана отразить общепринятое употребление лексических единиц, иными словами, тот объем понятий, для выражения которых обычно используется та или иная единица. Автор не ставил своей целью бokее детальную проработку сетевой архитектуры а том, что касается количества узлов, их соответствия значениям и/или контекстным употреблениям, внутренней организации сети, ее плотности, эволюции и т.д. [см. Taylor 199S; Rice 1996). Самое важное, по мнению Лангакера, - это постулировать сетевую модель как когнитивно адекватный способ представления полисемии и показать принципиальную невозможность сведения последней к одному-единственному узлу, будь то прототип или некая схема высшего порядка (superschema). Автор сомневается в возможности выделения прототипического значения у всех без исключения лексических единиц; что же касается предположения о том, что носители оперируют абстрактной «схемой высшего порядка», содержащей все значения слова в виде своих потенциальных модификаций, оно, с его точки зрения, выглядит вовсе неправдоподобно. Помимо этого, существенно также, что ни прототип, ни суперсхема не позволяют предсказать, какие именно значения

того или иного слова <из всего множества семантически вероятных) получают закрепление в языке, ибо конвенциональное употребление лексических единиц можно выучить, но нельзя в точности предсказать (Langacker 1988с; > 52-53].

Классическая проблема лексикологии - разграничение полисемии и омонимии - в когнитивной грамматике не предполагает проведения разделительной линии и необходимости жесткого выбора из двух альтернатив попринципу «или-или» [ср. Geeraerts 1993; Tuggy 1993). Лангакер утверждает, что, поскольку семантическая связь между значениями может быть разной степени близости (в модели она может быть как непосредственной, так и опосредованной сколь угодно длинной цепочкой узлов), то невозможно определить точку, где кончается полисемия и начинается омонимия, и поэтому любое установление границы будет произвольным. Кроме того, общее обозначение подталкивает к сравнению, а носители языка вообще с легкостью замечают семантические связи. Поэтому, с точки зрения Лангакера, лучше всего представлять омонимию как крайнюю точку на шкале семантической связанности, т.е. как вырожденный случай полисемии, где единственное отношение между смыслами состоит в общности их фонологической реализации [Langacker 1988: 136-137].

Метонимия рассматривается Р. Лангакером как частный случай более широкого феномена конструкций с точкой отсчета (reference-point constructions) [ Langacker 1993: 1-38]. Распространенность метонимических переносов в повседневном общении объясняется, по мнению автора важностью их когнитивной и коммуникативной функции. Эта функция состоит а том, что метонимия предоставляет возможность примирить два противоборствующих фактора, а, именно: потребность в точном выражении (с тем чтобы внимание адресата было направлено к нужной цели) и естественное стремление человека думать и говорить о тех вещах, которые обладают для него наибольшей когнитивной выделенностью. Таким образом, удачно подобранный метонимический перенос позволяет человеку упомянуть о той

сущности, которая имеет большую когнитивную выделенность и более простое языковое выражение, тем самым вызвав - в значительной степени автоматически - представление о некой другой сущности, менее выделенной или более сложно или длинно обозначаемой.

Р. Лангакер отмечает, что на выделение той или иной сущности в качестве некой точки отсчета, оказывают влияние разные факторы. В то же время, можно говорить об определенных принципах когнитивной выделенности. Так, при прочих равных условиях, обычно соблюдаются следующие приоритеты (Langacker 1993¹ 30]:

человек > не-человек; целое > часть, конкретное > абстрактное, видимое > невидимое и т д.

Иными словами, человек, а также конкретные, видимые сущности и целостный объект более вероятны в качестве «сферы-источника» (в терминологии [Lakoff, Johnson 1980]), чем противопоставленные им члены.

Метонимия часто пересекается с явлением, называемым Лангакером активными зонами [Langacker I991b: Ch 7]. Под активной зоной автор понимает ту часть траектора или ориентира, которая непосредственно участвует в ситуации, обозначенной соответствующей реляционной предикацией, ср.

Your dog is near my cat ( 'Ваша собака находится рядом с моей кошкой*) и Your dog bit my cat ("Ваша собака укусила мою кошку").

Если в первом примере реляционная предикация профилирует отношение таким образом, то оба объекта выступают в качестве целостных структур, то во втором предложении глагол bite обозначает такое взаимодействие между объектами, которое непосредственно касается лишь отдельных частей данных объектов, а именно: зубов собаки и определенной (хотя и не указанной в тексте) части тела кошки Эти участки выделяются соответственно внутри траектора и ориентира в качестве их активных зон

Активная зона представляется автору не в виде четко ограниченного участка внутри объекта, а как фокальная область взаимодействия: чем дальше от нее расположен или иной участок, тем незначительнее его роль в этом взаимодействии Так, описанное во втором предложении участие траектора (собаки) в процессе «кусания», строго говоря, не ограничивается зубами, но включает действие челюстей, нервной системы и т д. В конечном счете, можно даже считать, что каждая «часть» объекта играет некоторую роль в данном акте; но главное, утверждает автор, - это что участие одних «частей» очевидным образом более непосредственным и центральным для дань концепта, чем участие других [Там же: 190].

Р. Лангакер утверждает, что феномен несовпадения профилируемого объекта с его активной зоной (по отношению к той или иной реляционной предикации)" является не исключением, а языковой нормой, ср. сомнительность появления предложения *Your dog bit my cat with its teeth ("Ваша собака укусила мою кошку своими зубами").

Автор приводит многочисленные примеры, подтверждающие широкую распространенность случаев несовпадения объекта и его активной зоны [Там же: 191, 193].

Roger blinked ("Роджер моргнул") и ^Roger's eyelids blinked ('"Веки Роджера моргнули");

Roger figured out the puzzle ("Роджер решил загадку") ''Roger's mind figured out the puzzle ("Мозг Роджера решил загадку);

Roger whistled ("Роджер свистел") и ^Roger's lungs ( "Легкие Роджера свистели").

В силу указанного несовпадения профиля и активной зоны возникают трудности при анализе предложений She heard the piano ("Она услышала рояль"), где буквальный смысл предложения вступает в противоречие с его реальной интерпретацией человек может слышать звуки, но не физические объекты. В генеративной теории эта проблема решалась следующим путем: глубинные структуры сохраняли

логическую стройность, т.е. представлялись в виде, соответствующим высказыванию She heard the sound of the piano (Она услышала звуки рояля"), а при образовании из них поверхностных структур подчеркнутая часть удалялась в результате применения того или иного трансформационного правила. Однако, по мнению Лангакера, такой выход из положения также порождает определенные сложности и во всяком случае, не может претендовать на серьезный анализ самого явления (Там же: 193-194].

Вопреки традиционному подходу, рассматривающему подобные предложения как случаи метонимического употребления существительного при сохранении неизменным глагольного значения [Croft 1993: 352], Р, Лангакер выбирает противоположное решение: считать, что глагол hear в рассмотренных предложениях реализует два разных семантических варианта, один из которых выражает взаимодействие между субъектом восприятия и звуком, а другой - между субъектом восприятия и источником звука (роялем). Таким образом, в терминах когнитивной грамматики, речь идет о двух разных предикациях выражаемых одной и той же фонологической цепочкой hear [Langacker 199lb: 194-195}.

(а) (b)

HEAR HEAR¹

Рис. 9 [Langacker 1991b: 195].

Как показано на рисунке, данные предикации имеют одинаковую базу, состоящую из источника звука, самого звука и воспринимающего субъекта с его слуховым аппаратом в качестве активной зоны взаимодействия. Иными словами, обе предикации опираются на общую систему знаний, включающую в себя понятие звука, представление об источниках звуков, о перцептивном опыте, в том числе о воспринимающем субъекте и его слуховом аппарате.

Различие же между ними сводится к аспекту образности: если траектором в обеих ситуациях является субъект восприятия, то роль второго выделенного объекта, т.е. ориентира, в первом случае приписывается звуку (рис. 9а), а во втором его источнику - роялю (рис. 9Ь). Соответствено различаются и профили данных предикаций.

Явления метонимического переноса, несовпадения активной зоны и профиля, а также противопоставления профиля и базы, траектора и ориентира, участников ситуации и обстоятельств (setting), субъективного и объективного, автономного и зависимого, сущности и отношения - все это, по мнению Лангакера, основывается на асимметрии между некой яркой, выделенной, сфокусированной сущностью и менее салиентном включающем ее фойе. Эта асимметрия, с точки зрения исследователя, является проявлением столь базовой когнитивной способности, что едва ли можно указать языковой феномен, полностью от нее свободный. Среди примеров ее реализации не на сугубо языковом, а на общекогнитивном уровне Р. Лангакер перечисляет феномен распределения внимания, прототипы, сравнение, концептуальную метафору, противопоставление фигуры и фона. Между всеми этими явлениями, изучаемыми обычно по отдельности и описываемыми в рамках не связанных между собой терминологических систем имеется некое, по выражению автора, «дразнящее сходство». Не без оглядки на это сходство Р. Лангакер высказывает предположение, что «языковые и когнитивные механизмы в основе своей обусловлены единой способностью, проявляемой во всех областях и на всех уровнях организации, а именно: динамической эксплуатацией асимметрично выделенных сущностей, служащих для структурирования опыта» [Langacker 1993:"36].