Часть вторая 7 страница

Мираки скривился и начал брызгать слюной.

– Ну уж нет! Пусть встреча с Творцом окажется для тебя неприятным сюрпризом. Я не расскажу о нем ничего. И вообще, наш разговор закончен. Я презираю тебя и хочу сразиться с тобой!

Я все еще терпелив.

– Ты же знаешь, Мираки, что тогда тебе придется умереть. Не то чтобы мне стало жалко тебя, но я против бессмысленных жертв.

– Умру не обязательно я, – возразил Мираки, – если ты поклянешься не использовать магию, а драться только мечом.

– С чего бы мне делать это?

– Ты благороден. Ты не захочешь взять мою жизнь в бесчестном бою.

Ага, то я ничтожество и он меня презирает, то я благороден. Мэтр непоследователен, но что взять со спятившего волшебника! Похоже, этот Творец основательно промыл ему мозги.

Кстати о благородстве…

– У меня нет меча. Мне нечем сражаться, – сказал я.

– Дерись голыми руками, – предложил Мираки.

– А у тебя будет меч? – уточнил я.

– И у меня, и у моих людей, – кивнул архимаг, – но мы тоже не станем пользоваться магией.

Я не смог удержаться от усмешки: Мираки уже прощупал нас с Темьяном и понял, что его магия против нас бессильна. Отчего же теперь ему и не «поиграть в благородство»!

– Кстати, тебе оказана большая честь, – напыщенно продолжал архимаг. – Ты будешь сражаться с лучшими из лучших воинов Лавитропа. Каждый из них и без магии стоит целого отряда гвардейцев!

– Я буду сражаться с каждым из них по очереди?

Похоже, мэтра искренне позабавил мой вопрос.

– Не по очереди, а со всеми одновременно, – ответил он и повторил: – Но мы не будем пользоваться магией.

– Однако! Странные у тебя понятия о благородстве, архимаг! Я, безоружным, стану сражаться с шестью вооруженными людьми, да? С лучшими из лучших?

– Ты к тому же еще и трус! – обрадовался Мираки, а мне стало смешно.

– Я согласен сразиться с вами и вашими людьми, досточтимый мэтр, если, конечно, ваша совесть не подскажет вам иные условия нашего боя, – сказал я со всей возможной изысканностью и даже отвесил ему легкий поклон.

– По‑моему, условия честные, – совершенно искренне ответил Мираки и покосился на Темьяна: – А Огонь, он кто? Вроде не амечи и не обычный волшебник.

– Он урмак. И он не будет вмешиваться в наш «честный» поединок, не волнуйся.

– Он урмак? Не может быть! Впрочем, когда он летал в облике Дракона, я тоже решил, что он урмак. Но Огонь… Это невозможно!

– Так что, продолжим разговор? Я рассказываю тебе об Огне, а ты мне о Творце, идет?

– Нет!

Мираки снова замкнулся с какой‑то непонятной озлобленностью. Может, пресловутый Творец навесил на его разум какое‑то заклинание, запрещающее рассказывать?

– Нет, амечи, от меня ты ничего не узнаешь, – решительно сказал архимаг. – И если ты не трус, готовься к бою.

– Ладно, – согласился я.

Мираки вновь очертил посохом круг, снимая заклинание, и пошел к своим людям. Они о чем‑то начали шептаться, а я приблизился к Темьяну, чтобы дать ему кое‑какие указания. Темьян‑Огонь выслушал и мигнул пламенем, что я расценил как кивок.

Я отошел подальше от оборотня. Архимаг и его пятеро воинов окружили меня и обнажили мечи в ритуальном салюте. Я тоже сложил руки ладонями к груди и слегка наклонил голову в приветственном жесте. Вот только мое приветствие предназначалось не им…

Бой принято сравнивать с пляской, и внешне иногда это так и выглядит – если противники настоящие мастера своего дела, конечно. Да, внешне бой бывает похожим на танец.

Внешне…

Но у дарианцев считается иначе. Они смотрят в самую суть явлений. Для Парящих Среди Звезд бой – это разговор. Разговор со Смертью с глазу на глаз.

В свое время я пытался объяснить Темьяну первый пункт дарианского Трактата о Бое, в котором говорится, что во время сражения у тебя нет противника, как такового, и ты сам перестаешь быть живым существом, становясь некой абстракцией. Но Темьян так и не смог понять меня. А суть заключается в том, что битву ты ведешь не с конкретным воином, а со Смертью. Вернее, не битву, а разговор, потому что Смерть не враг тебе, а собеседница. Каждый из вас отстаивает свою точку зрения, и кто окажется красноречивее, тот и победил. Но Смерть не враг. Она составляющая мира, часть твоей души. Она – это ты. А с самим собой можно спорить, но не драться.

Поэтому бой – это разговор.

И мое приветствие адресовано не Мираки с компанией – для меня они больше не существуют, – а моей Великой Собеседнице.

– Здравствуй, друг, – говорит Она. – Я пришла за тобой.

…Два воина‑мага делают синхронные движения ко мне – справа и слева. Один из них курнос настолько, что кажется, будто его ноздри вывернуты наизнанку. Второй, напротив, очень красив: изысканный излом черных бровей, густая синева глаз, мужественный подбородок и ухоженная щеточка усов…

– Ты пришла слишком рано, подруга, – отвечаю я, делая первый шаг навстречу мечу курносого. – Мой путь до конца не пройден.

…Курносому не хватает времени для правильной атаки. Его рука с мечом продолжает двигаться по инерции. Мимо меня. Туда, где я был мгновение назад и куда он нацеливал свой выпад. Мне остается только перехватить его руку и чуть‑чуть изменить траекторию движения так, чтобы сжимаемый ею клинок вошел точно в не защищенную кольчугой шею красавчика…

– Я вижу, ты настроен решительно, – смеется Смерть. – Но возможно, я еще смогу переубедить тебя.

…Курносый оказался шустрым малым. Не пытаясь вывернуть свою правую руку из моих объятий, он норовит пырнуть меня левой с зажатым в ней кинжалом и одновременно заносит для удара ногу с намерением пнуть меня в голень или в пах. А в спину мне летит очень сильный «ломающий» удар от очередного мага, назовем его для простоты ломателем…

– Не представляю, какие аргументы смогут меня переубедить. Но я рад нашей встрече, Смерть, без тебя я начинаю скучать.

…Курносый сослужил мне роль щита, приняв на себя удар ломателя. Как ни странно, кольчуга курносого прогнулась, но выдержала. Правда, серьезная травма ему все же обеспечена, но зато он останется в живых, провалявшись без сознания до конца схватки. А у меня теперь есть меч…

– Я уважаю тебя, Эрхал, и поэтому пойду сразу с козырей. – Смерть на мгновение задумывается. – Речь пойдет о Динантре.

…Теперь меня атакуют трое противников одновременно, и только архимаг пока задумчиво стоит на месте. Ломатель воспроизводит свой любимый удар – рубящий сверху – в надежде заставить меня отступить прямо под меч весельчака. Я окрестил его так из‑за неуместной сейчас улыбки или, вернее, оскала, обнажившего не слишком хорошие зубы с торчащими передними резцами…

Услышав любимое имя, я на мгновение теряюсь и пропускаю свою реплику. Поэтому говорит снова Смерть:

– Если сейчас ты уйдешь со мной, второе «всё», которое ты пообещал Хименесу, потеряет силу. Ведь с мертвых не взыскивают долгов!

…Я все еще стою перед выбором – отступать под меч весельчака или принять на себя очень сильный удар ломателя, когда третий маг (пусть он останется безымянным) вытягивает в мою сторону руку с короткой металлической трубкой. Из объемистого жерла вылетает короткий гарпун (подобие дротика с наконечником в виде раскрывающихся наружу лепестков на тонкой, но прочной цепи) и со скоростью пращи мчится к моему незащищенному боку…

– Перед тобой выбор, Эрхал. Твоя жизнь или ее честь. Выбирай сейчас! – твердит Смерть.

…Гарпун вот‑вот прогрызет мою рубашку и вопьется в бок, круша ребра на мелкие осколки и раздирая мускулы. Создаваемый замахом меча ломателя ветер шевелит волосы у меня на голове. А справа затаился острый клинок весельчака, отрезая единственно возможный путь к спасению…

Я медлю, и Смерть шепчет, уверовав в свою победу:

– Все верно, Эрхал. Расслабься и опусти меч. Ты сделал правильный выбор!

Я улыбаюсь ей, осознав наконец истину, и говорю:

– Ты ошибаешься, Смерть!

…Подшаг с поворотом, и гарпун, разорвав на мне рубашку, разочарованно втягивается в трубку безымянного…

– Я давно сделал свой выбор, Смерть! Там, на площади возле пленного дейва, мы с Динантрой вместе сделали его!

…Прием, именуемый «закрученным плугом», позволяет мне приблизиться вплотную к весельчаку, сохраняя контроль над его клинком…

– Если умрет хоть один из нас, то и другому нет смысла жить, Смерть!

…Ломатель забыл, что прямое скольжение ломает любые удары. А зря…

– Так что стоящий передо мной выбор таков: либо мы с Динантрой живы оба, либо не уцелеть никому. А долги… их все равно придется платить, буду я жив или нет. Ты знаешь это не хуже меня, Смерть!

…Мне удается разорвать дистанцию со всеми тремя противниками, и мы возвращаемся на исходные позиции с той лишь разницей, что я по‑прежнему свеж и бодр, а ломатель малость выдохся, вкладывая в свои удары слишком много силы. Значит, именно он станет моей следующей жертвой…

Смерть смущена:

– Ты раскусил мой обман, друг. Конечно, бегством не решить проблем, даже бегством в Смерть. Но я должна была попытаться, согласись.

…Ломатель силится укрыться за спинами соратников, пытаясь хоть немного перевести дух…

– Попытка была неплоха, – соглашаюсь я, – в какой‑то момент я почти поверил тебе. А что касается второго «всё»… Думаю, что смогу выкрутиться, не втягивая в это Динантру. Наша главная игра с Хименесом еще впереди, подруга!

…Чтобы добраться до ломателя, мне приходится прорубиться сквозь весельчака в самом буквальном смысле. А чтобы безымянный не скучал в одиночестве, я отправляю на тот свет и его.

Мы с Мираки остаемся вдвоем…

– Что ж, – разочарованно шепчет Смерть, – возможно, я действительно пришла слишком рано. Прощай, мой добрый друг. Я ухожу.

…Архимаг Лавитропа, Повелитель Дерева и Металла, Зеленый Волшебник, шатаясь, подходит ко мне и опускается на колени, положив свой посох к моим ногам.

Его глаза горят фанатичным огнем, а пересохшие губы шепчут:

– Я наказан за гордыню, Великий и Всемогущий Повелитель Мироздания. Я захотел сравняться с Богами и поэтому предал Вас! Но теперь вы мой судья!

Он склоняет голову и ждет. Смерти? Помилования?

Я поднимаю меч. Размахиваюсь. И в тот момент, когда голова архимага слетает с плеч, я слышу прощальные слова Великой Собеседницы:

– Желаю удачи на выбранном пути, волшебник!

– Почему ты все‑таки казнил его, Эрхал?

Мы с Темьяном все еще в Степи. Он в облике Барса. Мы сидим у костра, любуемся закатом и ждем, когда запечется пойманная Барсом дичь – то ли крыса, то ли тушканчик, – но Темьян уверяет, что будет вкусно.

– Отвечать обязательно? – жалобно спрашиваю я.

Он смотрит на меня, и его карие глаза меняют цвет, становясь черными. Насколько я успел изучить Темьяна, это означает, что он очень напряжен. Когда урмак чем‑то доволен, его глаза светлеют, приобретая нежный медовый оттенок. Я сдаюсь.

– Ладно. Я отвечу, Темьян… Он уже был мертв, когда положил к моим ногам свой посох. И приговор ему вынес не я, а он сам. Мираки очень хорошо владеет мечом, он мог вступить со мной в схватку.

– Разве амечи не сильнее людей? Просто потому, что они амечи?

– Сильнее в магии – да. Более живучи – безусловно. Но реакции, в смысле физической силы или скорости движений, у нас такие же. Разве что мы живем дольше любого смертного и поэтому у нас гораздо больше опыта.

– Значит, у него против тебя все равно не оставалось шансов?

– Опытный воин имеет все шансы победить Высшего, Темьян. Знавал я смертных, которые утирали нос и амечи, и дейвам, отбивали сильнейшие – магические! – атаки простым мечом и выходили победителями из таких схваток, в которых спасовали бы и сами Боги. Кстати, за примером далеко ходить не надо. Те же корбасы едва не уделали меня. И если бы не ты… А что касается Мираки… Он предал одни идеалы, но так и не обрел других. Во время боя он тоже говорил со своей Смертью, и Она убедила его уйти. Вероятно, ему не для чего стало жить. Если бы я не отрубил ему голову, он прожил бы ненамного дольше – ищущие Смерть, как правило, находят ее. Но она могла оказаться куда мучительнее.

– То есть ты проявил сострадание? – насмешливо щурит глаза Барс.

Мне очень не нравится его тон, да и весь наш разговор. Я опускаю голову и смотрю себе под ноги, на сухую, комковатую землю с остатками пожухлой травы.

– Я не испытывал к нему никаких чувств: ни злобы, ни сострадания. Я сыграл роль веревки, которую закидывают на ветку дуба, желая повеситься. Веревка может, конечно, порваться и продлить агонию бедолаги, но… Я предпочел быть крепкой веревкой.

Темьян молчит. Я знаю, он вспомнил о матери и остальных погибших тогда. Ему сейчас тяжело. И ни за что не поверит, если я скажу ему, что он не виноват в смерти близких. В тот страшный день каждый из них говорил со Смертью, и ни у кого из них не нашлось аргументов в пользу Жизни. В противном случае все сложилось бы по‑другому. Но он думает иначе. Он воспринимает Смерть как врага, и это мешает ему взглянуть на вещи непредвзято.

Жаркое готово. Мы молча жуем сочное мясо и думаем каждый о своем.

Мы уже заканчивали ужин, когда Степи вздумали побаловать нас очередным сюрпризом.

Вначале замерло время. Падающее за горизонт солнце приостановило свое движение, а бегущие по небу облака вдруг застыли на полном скаку, словно зацепившись за острую солнечную корону. Вслед за облаками повисли в воздухе, не долетев до земли, сорванные ветром листья, а склонившаяся под тельцем зайца трава так и не успела распрямиться. Сам зверек оцепенел неподалеку, забыв опустить одну лапку на землю.

Мы с Темьяном‑Барсом замерли у костра, не в силах пошевелиться. Ощущения казались странными: мозг адекватно воспринимал окружающее, а тело окаменело, работали только органы чувств.

Казалось, пауза длится бесконечно.

А затем время двинулось вспять.

Вначале я ощутил неприятное томление в голове, которое постепенно стало охватывать весь организм. Мне казалось, будто из меня медленно вынимают кости по одной, вытягивают жилы и выкручивают внутренности как тряпку. Но ощущения не причиняли боль. Тут другое. То, что сейчас переживали мы с Темьяном, можно описать словами: «Невыносимо. Несносно. Нестерпимо».

Происходящее живо напомнило мне кохайскую казнь водой. Связанного пленника сажали под огромным чаном с краном, из которого неспешно капала вода, попадая точно на темечко приговоренного. Обычная чистая вода, ни горячая, ни холодная, без всякой примеси кислоты или яда. Вода капала медленно, но постоянно, попадая точно в одну и ту же область на голове. Совсем не больно. И на первый взгляд неопасно… Часов через семь приговоренный начинал плакать и просить о любой другой казни как о милости. Через пятнадцать – сходил с ума. Самые сильные, бывало, выдерживали сутки…

В бытность свою Учеником я на спор провел под таким чаном несколько часов… В общем, я проиграл тогда ужин на десятерых в лучшем трактире Лакии.

К счастью, наша с Темьяном пытка продолжалась недолго.

Когда мы обрели способность двигаться, оказалось, что съеденное нами мясо тушканчика снова жарится на костре, а солнце только начинает садиться.

– Что… Как же это, а?! – Просто сказать, что Темьян растерян, значит не выразить и сотой доли его эмоций.

– Это и есть скольжение, Темьян. Возврат во времени. Здесь, в Степях, такое случается. На то они и Скользящие. Неприятно, но неопасно. Правда, ужинать теперь придется заново.

Темьян диким взглядом посмотрел на мясо, и его прямо‑таки передернуло.

– Я… я не голоден!

– Понимаю тебя, друг, – пробормотал я, отрезая себе сочный, дымящийся кусок нежного, ароматного жаркого.

Ночь мы провели относительно спокойно, если не считать короткой потасовки со стаей степных волков. Звери считались бы совсем обычными, кабы не их странная привычка плеваться ядом, от которого моментально обугливалась трава, а в земле образовывались дымящиеся лунки. Но Темьян, приняв обличье Дракона, так быстро разобрался с незваными гостями, что я даже не стал вмешиваться. Урмаку явно требовалось сорвать на ком‑нибудь накопившиеся эмоции, и напавшие на нас звери оказались как нельзя кстати.

А утром к нам в гости пожаловала Вторая Стихия в лице архимага За'саринузу, Владыки Смерти и Виртуоза Мысли, главного Серого Волшебника.

Средних лет, невысокий и подвижный, с умными серыми глазами и длинными, чуткими пальцами музыканта, он пришел один, безо всякого сопровождения. Хм, интересно! Он настолько безрассуден или, напротив, уверен в своих силах? Что ж, поглядим…

Одет в стального цвета тогу с золотой каймой, которая скрывала его фигуру, но чувствовалось, что архимаг предпочитает проводить время за книгами или на тренировочной площадке, нежели за обеденным столом. В руках он держал короткий посох, вернее, жезл из черного эбонита с навершием в виде золоченой головы дракона с разверзнутой пастью и красными глазами‑рубинами. Оружия у гостя не видно. Впрочем, кинжал можно запросто спрятать в складках его широкого одеяния.

Мы с Барсом сидели у костра и завтракали остатками вчерашнего жаркого. Серый маг бодрым шагом приблизился к нам и вежливо поклонился:

– Приятного аппетита, господа. Спокойным ли был ваш сон?

Темьян‑Барс привстал и склонил клыкастую звериную голову в ответном поклоне, бормоча:

– Спасибо, мэтр. А как у вас? Присаживайтесь и разделите с нами трапезу, уважаемый.

– Благодарю, я не голоден, но вы ешьте, не торопитесь, – замахал рукой архимаг и… встретился со мной глазами. Его лицо изменилось – он признал во мне амечи. Дальше последовала знакомая смена эмоций: неверие собственным глазам, оторопь, растерянность. Затем напряженная работа мысли, задумчивый взгляд на урмака, который в нарушение всех правил спокойно сидел (неслыханно!) в присутствии Бога и не проявлял к нему должного почтения.

Мне крайне любопытно, какие же выводы сделает волшебник и как станет себя вести.

Надо отдать ему должное: он оценил обстановку и принял решение за считаные секунды. Он украдкой оглядел землю, выбирая местечко почище и поровнее, и опустился передо мной на колени. Его голова склонена, чтобы, согласно правилам, не видеть моего лица, но плечи гордо распрямлены и осанка умудрилась сохранить достоинство. Он молчал, и правильно делал – первым разговор должен начинать Бог, то есть я.

Барс ошеломленно глядел на него, но тоже молчал, приоткрыв от удивления пасть.

Не желая долго мучить архимага, я поспешно произнес ритуальную фразу:

– Дозволяю тебе встать, маг, и разговаривать со мной как с равным.

Он встал и ответил как положено:

– Благодарю Вас, Ученик Всемилостивейших и Всевластных Повелителей Мироздания. Моя жизнь и мысли принадлежат Вам.

И тут Темьян не выдержал:

– Вы чего это, а? Дурака валяете?

Оборотень искренне почитает Богов, но во мне он видит ровню себе, не воспринимая как высшее существо. Меня это вполне устраивает, но могу представить, как наши отношения выглядят со стороны!

Подтверждая это, архимаг бросил на Барса диковатый взгляд, а я улыбнулся и сказал, подчеркнуто переходя на «вы» и тем самым действительно уравнивая нас с архимагом:

– Может, и в самом деле отбросим церемонии, мэтр? Вы проявили ко мне должное уважение, я ответил вам тем же. Давайте теперь, не в обиду будь сказано, по‑простому. В виде исключения. Ведь ситуация не совсем обычная, согласитесь. Да и я все‑таки еще не Бог. И на Ксантине, можно сказать, инкогнито. Как, кстати, вас звать?

Мэтр на протяжении моей речи смотрел на меня вначале с удивлением, затем с намеком на улыбку. Чувствовалось, что ситуация начала его забавлять.

– Мое имя Картарин.

– Меня можете называть Эрхалом, а его Темьяном. Чувствуйте себя спокойно, мэтр, не напрягайтесь.

– Да, хорошо.

Картарину явно было не по себе, но после секундного колебания он все же присел на землю, бросив вопросительный взгляд на меня: не слишком ли далеко он зашел? По‑моему, все нормально. Я ободряюще улыбнулся ему и спросил:

– Я так понимаю, вы дали согласие на участие в Ритуале Судьбы?

– Да, но я не знал, что встречу вас, Великий.

– Эрхал, мэтр. Мне будет приятно, если вы станете обращаться ко мне по имени.

– Да, Эрхал. Трагги «забыли» упомянуть о вашем участии.

– То есть вы теперь не хотите сражаться?

– Ну почему же. Если вы не возражаете, Be… м‑м‑м… Эрхал, то я готов.

Темьян‑Барс придвинулся ко мне и зашептал, щекоча длинными белыми усами мое ухо:

– Мне он нравится, я не хочу убивать его!

– Убивать? – удивился Картарин. – Но кто говорит об убийстве?

– А… как же… ведь сражаться же?! – поразился Темьян.

– Насколько я понял слова трагги, от нас не требуется смертоубийства. В пророчестве сказано, что претендент должен победить стихию. Победить, а не уничтожить ее.

– И как, по‑вашему, будет засчитываться победа? – Мне очень понравился ход его мыслей.

– У меня есть предложение, – сказал Картарин. – Как вы знаете, мы, Серые Волшебники, строим свою магию на стихиях Мысли и Смерти, то есть работаем с воображением, с мертвой материей, иногда превращая ее в явь. Один из методов подготовки наших магов – игра в несуществующем пространстве. Правда, для игроков события становятся настоящими.

– Так вы предлагаете мнимый бой в выдуманной реальности?

– Да. Мы разыграем сражение. Вы возглавите одну армию, я другую. Чьи войска одержат верх, тот и победил. При этом лично драться друг с другом нам вовсе не обязательно.

– Договорились! – обрадовался Темьян‑Барс. – Когда начнем?

– Да хоть сейчас, – пожал плечами Картарин.

– Да, – кивнул я. – Только вначале не согласитесь ли вы, мэтр, ответить на несколько моих вопросов?

– Почему бы и нет, Велик… м‑м‑м… Эрхал.

– Тогда расскажите, что вы знаете о Творце?

– О ком? О Творце? Я не знаю такого.

– Так. А Черного Чародея вы знаете?

– Имею сомнительную честь, – вздохнул Картарин. – Собственно, из‑за него я здесь. Серые Волшебники отказались предавать Богов и присягать Темным Небесам. Мы были готовы биться за свои убеждения и умереть. Да‑да, мы знали, что нас ждет страшная участь, потому что против Бове‑нара и его двойника мы оказались бессильны. Кстати, вы знаете, что Бовенар – амечи?

Я кивнул.

– Так вот. Серые Волшебники были готовы к смертельной схватке, когда Бовенар предложил нам сделку. Я участвую в Ритуале Судьбы, а взамен он оставляет нас в покое при условии, что мы станем сохранять нейтралитет: мы можем продолжать поклоняться Богам, но не будем препятствовать воцарению на Ксантине Темных Небес. Я вопросил Богиню Весны, дозволено ли подобное и не расценят ли Всемогущие мое согласие как предательство… И вот я здесь.

– И вот вы здесь, – задумчиво повторил я. – Значит, Богиня Ксантина знает о Темных Небесах?

– Разумеется. Я докладывал ей еще семь лет назад, когда Бовенар только начал свой богоненавистнический путь.

Так. Значит, Богам было все известно с самого начала. Я ожидал чего‑то подобного и совсем не удивился. Странно другое: получается, что Ритуал Судьбы – часть плана Бовенара! Он давно готовился к нему и даже договорился заранее с архимагами. И захватил нас с Темьяном с вполне определенной целью. Но зачем ему это нужно? Хочет, чтобы трагги избавились от проклятия? Довольно странно!

Мои раздумья прервал Темьян, которому весьма понравилась предложенная волшебником игра, и ему не терпелось начать.

– А какие армии у нас будут? – спросил он, и звериные глаза его азартно заблестели.

– Вы, разумеется, сами выберете себе войска, – ответил Картарин и посмотрел на меня. – Эрхал, у вас еще есть вопросы?

– Нет, мы можем начать сражение.

Картарин придвинулся ближе и протянул руки так, словно держал между ладонями невидимый мяч. Постепенно воздух между его ладоней сгустился, потемнел, затем обрел осязаемую форму шара и стал прозрачным. У Картарина в руках оказался миниатюрный глобус. Он начал медленно крутиться вокруг оси, демонстрируя различные пейзажи: города, реки, моря, острова, горы и долины.

– Вначале нужно выбрать местность, – сказал Серый Волшебник.

– Горы, пустыни и моря можно отбросить сразу, – предложил я. – Давайте остановимся на лесополосе, можно холмистой, с рекой или без.

– Время суток? – уточнил мэтр. – День, ночь?

– День.

– Хорошо. Такая территория подойдет?

Мы втроем вгляделись в шар.

– Вполне.

– Теперь нужно сформировать войска…

Картарин и Темьян азартно погрузились в подготовку к игре. Я не стал мешать им, отдавшись своим мыслям.

– Ну что ж, к бою. – Картарин встал. – Желаю удачи, господа.

– И вам, архимаг. Рад, что познакомился с вами. – Я протянул ему руку.

Картарин растерянно посмотрел на нее, вскинул голову и взглянул мне в глаза. Тотчас выражение лица волшебника изменилось, он несмело пожал мою ладонь и улыбнулся.

– Вы хороший человек, мэтр, – мурлыкнул Темьян, – даром что волшебник.

Картарин в ответ дружески потрепал Барса по макушке:

– Ну что? Начали? Тогда вперед!

Я почти не участвовал в игре: Темьян оказался отличным стратегом и азартным игроком и уверенно вел нашу армию к победе…

Спустя несколько часов мы вновь сидели втроем у костра. Я слушал темпераментный обмен комментариями и изредка поддакивал им.

Прощаясь, Картарин уже уверенно пожал мне руку…

Утро встретило нас землетрясением. Началось оно во время дежурства Темьяна. Я дремал возле затухающего костра прямо на жесткой земле с острыми иголками высохших трав, и легкое колебание почвы воплотилось в моем сне в виде расписных качелей, вроде тех, что устанавливаются в Ларонде во время праздника Священного Обмена Дарами. Динантра обожает этот праздник, тем более что в Ларонде его празднуют бесподобно. Там подают горячее пряное вино и засахаренный миндаль. Выступают менестрели и фокусники. Устраивают фейерверки и танцы. Азартно играют в скоррель. А маги организуют забавные карусели и устанавливают высоченные качели‑лодочки, очень популярные среди ларондской молодежи. И вот мы с Динантрой стоим, обнявшись, на дощатом полу качелей, а они взлетают так высоко, что виден весь город. И у меня захватывает дух: то ли от высоты, то ли от выпитого вина, то ли от близости любимой, и я счастлив так, что хочется кричать…

– А‑а‑а! Эрхал, проснись! – ворвался в мой сон крик Темьяна. Он уже в облике Дракона, огромные крылья раскинулись для взлета, а лапы нетерпеливо переступали, балансируя на взбесившейся земле.

Степь сейчас напоминала море. Ее поверхность исходила волнами, вначале невысокими, с фонтанчиками мелких камней вместо бурунов. Затем волнение стало усиливаться. Степь, словно гигантский зверь, встряхнула мехом колючих трав, очищая «шкуру» от налипших на нее комочков грязи, потом на миг успокоилась и встала на дыбы. Поверхность вспучилась валунами, разорвалась трещинами, а шагах в пятидесяти от нас начала копиться высоченным валом вывороченной земли, напоминая дикого, разгоряченного кабана‑секача перед атакой.

– Что это, Эрхал? – пробормотал урмак.

– Третья Стихия, Темьян. Твои старые знакомые – маги Датныока. Земля и Вода. Пришли, чтобы разделаться с нами.

– Что будем делать?

– Взлетаем.

– Может, попробуешь использовать свою магию?

– Нельзя, Темьян. На полюсе колдовства моя сила сработает как детонатор.

– Чего‑о?

– Ну неважно, главное, что никак нельзя. Я могу лишь на время оборачиваться водой, не более. Так что давай взлетай, Дракон!

Я вспрыгнул ему на спину, и он пронесся над самым валом разъяренной Земли. Та резко дернулась нам вслед, но промахнулась, и только мелкие острые камешки со скоростью пращи взлетели вверх, барабаня по брюху и крыльям Дракона.

Мы летели над Степью, а снизу к нам тянулись уродливые руки Земли. Но Темьян оказался ловок и увертлив. Он попробовал взлететь повыше, и внезапно моя голова врезалась во что‑то твердое, словно вместо неба над нами оказался прозрачный крепкий потолок. Я чуть не потерял сознание от удара, но Темьян не понял, что произошло. Он снова взмыл вверх, я едва успел инстинктивно наклонить голову, и на этот раз небесный свод проверил на прочность черепушку Темьяна.

– Ах! – Он утратил равновесие и едва удержался от падения в штопор. Стараясь выровняться, Дракон вновь попытался набрать высоту, но его крылья вдруг задели непонятную твердь, словно «небесный потолок» превратился в сужающийся вокруг нас тоннель.

И тут до меня наконец дошло: Воздух!

Видимо, сейчас нам противостояли одновременно две Стихии. Синие маги Датныока (земля и вода) и Желтые маги Шинэхуу (воздух и огонь) объединили свои усилия не только в свержении старых Богов, но и в ритуальной борьбе. Вероятно, правилами трагги такое разрешается. Как разрешается и нападать исподтишка, без предупреждения.

Как тут не вспомнить казненного мною Зеленого Волшебника, мэтра Мираки. На фоне Синих и Желтых Волшебников он выглядит благородным из благородных, а предложенные им условия поединка – один безоружный против шестерых вооруженных – кристально честными. Выходит, зря я на него наезжал, жаль, что прощения просить уже не у кого. Впрочем, если наша схватка с магами Датныока и Шинэхуу будет протекать так же, как началась, то мы с Мираки вот‑вот встретимся. Посмертно, разумеется. М‑да, нужно срочно ломать навязываемый врагами сценарий.