Глава 25. Харри стоял в лучах утреннего солнца в гостиничном номере без занавесок на окне

Харри стоял в лучах утреннего солнца в гостиничном номере без занавесок на окне. Если не считать телефона, прикрывавшего его правое ухо, он был голым. В окне напротив через двор сидела женщина и смотрела на него сонными глазами, свесив голову набок и медленно пережевывая бутерброд.

– Ханс Кристиан узнал это четверть часа назад, когда пришел на работу, – вещала Ракель в телефоне. – Другой человек сознался в убийстве Густо. Ну разве это не замечательно, Харри?

«Да, – подумал Харри. – Это замечательно. Звучит как „в это невозможно поверить“».

– А кто сознался?

– Некий Крис Редди, он же Адидас. Из наркоманской среды. Он застрелил Густо, потому что задолжал ему денег за амфетамин.

– Где сейчас Олег?

– Мы не знаем. Мы вообще только что обо всем узнали.

– Подумай, Ракель! Где он может быть? – Голос Харри прозвучал суровее, чем ему хотелось бы.

– Что… что происходит?

– Признание, вот что происходит, Ракель.

– А что с ним не так?

– Ты что, не понимаешь? Признание сфабриковано!

– Нет‑нет. Ханс Кристиан говорит, что оно очень детальное и достоверное. Они ведь поэтому уже выпустили Олега.

– Этот Адидас утверждает, что застрелил Густо, потому что задолжал ему. То есть он хладнокровный циничный убийца. Но затем у него начинаются угрызения совести и он просто сознается в содеянном?

– Но когда он увидел, что могут осудить невинного человека…

– Забудь! В голове у отчаявшегося наркомана только одно – наркотик. В ней нет места угрызениям совести, поверь мне. Этот Адидас – наркоман, у которого нет денег, который за приличное вознаграждение с радостью сознается в убийстве и откажется от своих показаний, как только главный подозреваемый выйдет на свободу. Ты разве не видишь, какой сценарий здесь разворачивается? Когда кошка понимает, что не может подобраться к птичке в клетке…

– Прекрати! – закричала Ракель, захлебываясь слезами.

Но Харри не прекратил:

– …ей приходится освободить птичку из клетки.

Он слышал, как она рыдает. Знал, что произнес вслух то, о чем она отчасти сама догадывалась, но не находила в себе сил додумать до конца.

– Ты не мог бы меня успокоить, Харри?

Он не ответил.

– Я больше не буду бояться, – прошептала она.

Харри сделал вдох.

– Мы справлялись с таким раньше, справимся и сейчас, Ракель.

Он положил трубку. И вновь пришел к заключению, что стал прекрасным лжецом.

Женщина в окне на другой стороне двора лениво помахала ему тремя пальцами.

Харри провел по лицу рукой.

Теперь вопрос только в том, кто первым найдет Олега: он или они.

Думать.

Олега освободили вчера во второй половине дня где‑то в Восточной Норвегии. Он наркоман, которому нужна «скрипка». Он отправится прямиком в Осло, на Плату, если только у него нет нычки. Он не может пойти на улицу Хаусманна: место преступления по‑прежнему опечатано. Так где же ему переночевать, не имея ни денег, ни друзей? На улице Уртегата? Нет, Олег бы понял, что там его увидят и поползут слухи.

Олег мог быть только в одном месте.

Харри посмотрел на часы. Ему надо было попасть туда до того, как птичка улетит.

На стадионе «Валле Ховин» было так же безлюдно, как и в прошлый раз. Поворачивая за угол к раздевалкам, Харри сразу заметил, что одно из окон, выходящих на улицу, разбито. Он заглянул в него. Осколки стекла лежали внутри. Харри быстро пошел к двери и отпер ее имевшимся у него ключом. Открыл дверь раздевалки и вошел внутрь.

Ему показалось, что в него врезался товарняк.

Харри ловил ртом воздух, лежа на полу и борясь с тем, что на него навалилось. Это что‑то было мокрым, вонючим и полным отчаяния. Харри крутился, пытаясь освободиться от захвата. Подавив рефлекторное желание ударить, он вместо этого схватил противника за руку, за ладонь, и заломил ее. Он встал на колени, выкручивая руку противника так, чтобы тот оказался прижат лицом к полу.

– Ой! Черт! Отпусти!

– Олег, это я, Харри!

Он отпустил руку, помог Олегу подняться и усадил его на скамейку.

Мальчик выглядел жалко. Бледный. Худой. С выпученными глазами. И пах он неопределенной смесью запахов зубного врача и экскрементов. Но он был чист.

– Я думал… – произнес Олег.

– Ты думал, что это они.

Олег уткнулся лицом в ладони.

– Пошли, – сказал Харри. – Мы уходим.

Они уселись на трибуне. Их окутывал бледный свет дня, отраженный от растрескавшейся бетонной поверхности стадиона. Харри вспоминал, сколько раз сидел здесь и смотрел, как бегает Олег, слушал звон полозьев коньков перед тем, как они врезались в лед, разглядывал отражение света прожекторов от поверхности льда, цвет которого варьировался от аквамаринового до молочно‑белого.

Они сидели, прижавшись друг к другу, как будто на трибуне было тесно.

Какое‑то время Харри слушал дыхание Олега, а потом начал говорить:

– Кто они, Олег? Ты должен доверять мне. Если я смог найти тебя, смогут и они.

– А как ты меня нашел?

– Это называется дедукцией.

– Я знаю, что это такое. Исключить невозможное и посмотреть, что осталось.

– Когда ты пришел сюда?

Олег пожал плечами:

– Вчера вечером, часов в девять.

– А почему ты не позвонил маме, когда тебя выпустили? Ты же знаешь, тебе смертельно опасно находиться сейчас на улице.

– Она бы просто увезла меня куда‑нибудь и спрятала. Она или этот Нильс Кристиан.

– Ханс Кристиан. Они найдут тебя, ты же знаешь.

Олег посмотрел на свои руки.

– Я подумал, что ты приедешь в Осло раздобыть себе дозу, – сказал Харри, – но ты чист.

– Я уже больше недели чист.

– Почему?

Олег не ответил.

– Дело в ней? В Ирене?

Олег уставился вниз, на бетон, как будто тоже мог увидеть там себя. Услышать высокий звук толчка. Он медленно кивнул:

– Я единственный, кто пытается разыскать ее. У нее есть только я.

Харри ничего не сказал.

– Та шкатулка с драгоценностями, что я украл у мамы…

– Да?

– Я продал ее, чтобы купить наркоту. Только колечко оставил, которое ты ей купил.

– А его почему не продал?

Олег улыбнулся:

– Во‑первых, оно не слишком дорогое.

– Что? – Харри изобразил ужас на лице. – Неужели меня обманули?

Олег засмеялся:

– Золотистое колечко с черной зазубринкой? Это покрытая патиной медь. С добавлением свинца для большего веса.

– Почему ты тогда просто не оставил эту бижутерию дома?

– Мама больше не носила его. И я хотел подарить его Ирене.

– Медь, свинец и золотая краска.

Олег пожал плечами:

– Мне это казалось правильным. Я помню, как радовалась мама, когда ты надел кольцо ей на палец.

– Что еще ты помнишь?

– Воскресенье. Площадь Весткантторге. Солнце не в зените, и мы утопаем в сухой осенней листве. Вы с мамой улыбаетесь и над чем‑то смеетесь. А мне хочется взять тебя за руку. Но я уже не маленький мальчик. Ты купил колечко в лавке, где распродавали вещи умершего человека.

– И ты все это помнишь?

– Да. И я подумал, что если Ирена обрадуется хотя бы вполовину того, как радовалась мама…

– Она обрадовалась?

Олег посмотрел на Харри. Моргнул.

– Не помню. Мы были под кайфом, когда я ей его подарил.

Харри сглотнул.

– Она у него, – сказал Олег.

– У кого?

– У Дубая. Ирена у него. Он держит ее в заложниках, чтобы я не начал говорить.

Харри посмотрел на уныло склоненную голову Олега.

– Поэтому я ничего не сказал.

– Они что, угрожали расправиться с Иреной, если ты начнешь говорить?

– Этого не требуется. Они знают, что я не дурак. К тому же им надо и ей заткнуть рот. Она у них, Харри.

Харри поерзал на каменной скамейке. Вспомнил, что именно так они обычно сидели перед важными соревнованиями. Склонив головы, в молчании, вместе концентрируясь. Олег не хотел слушать советов. А у Харри их и не было. Но Олегу нравилось, когда они просто сидели вот так.

Харри кашлянул. Этот забег не для Олега.

– Если ты хочешь, чтобы у нас появился шанс спасти Ирену, ты должен помочь мне найти Дубая.

Олег посмотрел на Харри. Засунул руки под себя и пошевелил ногами. Как обычно. Потом он кивнул.

– Начни с убийства, – сказал Харри. – Не торопись.

Олег на несколько секунд закрыл глаза. Потом открыл.

– Я был под кайфом, только что всадил себе дозу «скрипки» на берегу реки, прямо за нашим домом на улице Хаусманна. Так было безопаснее, ведь когда я кололся в квартире, случалось, другие приходили в такое отчаяние, что набрасывались на меня, чтобы отобрать дозу, понимаешь?

Харри кивнул.

– Первое, что я заметил, поднявшись по лестнице, – это взломанная дверь в офисе напротив. В очередной раз. Больше я над этим не задумывался. Я прошел в нашу гостиную, там был Густо. Перед ним стоял мужик в лыжной маске. Он целился в Густо из пистолета. И я не знаю, то ли наркотик мне сказал, то ли что‑то другое во мне, но я понял, что это не ограбление и что Густо сейчас убьют. Я отреагировал инстинктивно. Бросился на руку, держащую пистолет. Но слишком поздно, он успел выстрелить. Я упал на пол, а когда снова открыл глаза, то увидел, что лежу рядом с Густо, а в лоб мне упирается ствол пистолета. Мужик не сказал ни слова, и я был уверен, что сейчас умру.

Олег замолчал и сделал глубокий вдох.

– Но он, похоже, никак не мог принять решение. Потом мужик провел рукой по горлу.

Харри кивнул. «Молчи или умрешь».

– Он повторил движение, и я кивнул, подтверждая, что понял. И мужик ушел. Густо истекал кровью, как свинья, и я понял, что ему срочно требуется медицинская помощь. Но я не мог заставить себя пойти за ней, я был уверен, что мужик с пистолетом стоит прямо за дверью, потому что я не слышал, как он спускается по лестнице. Я думал, что если он меня увидит, то может передумать и застрелить.

Ноги Олега ходили ходуном.

– Я пытался прощупать пульс Густо, пытался поговорить с ним, сказал, что пойду за помощью. Но он не отвечал. А потом я перестал чувствовать его пульс. И не смог больше там находиться. Я ушел.

Олег выпрямился, как будто у него заболела спина, сложил руки в замок и заложил их на голову. Он продолжил менее внятным голосом:

– Я был под кайфом и не мог мыслить ясно. Я спустился к реке. Хотел поплыть. Вдруг мне бы повезло и я бы утонул. Потом я услышал сирены. И вот они пришли… Единственное, о чем я мог тогда думать, – это пальцы мужика и рука, чиркающая по горлу. И о том, что мне надо молчать. Потому что я знаю этих людей, я слышал, как они это делают.

– И как же они это делают?

– Они бьют по самому уязвимому месту. Сначала я боялся за маму.

– Но взять Ирену было проще, – сказал Харри. – Никто бы не забеспокоился, если бы уличная девчонка пропала на какое‑то время.

Олег посмотрел на Харри. Сглотнул.

– Так ты мне веришь?

Харри пожал плечами:

– Меня легко обмануть, когда речь идет о тебе, Олег. Так обычно бывает, если ты… когда ты… ну ты понимаешь.

Глаза Олега наполнились слезами.

– Но… но это же совершенно невероятно. Все доказательства…

– Все встает на свои места, – сказал Харри. – Следы пороха на руках у тебя оттого, что ты бросился на пистолет. Его кровь – оттого, что ты щупал его пульс. Тогда же ты оставил на нем свои следы. Никто не видел, чтобы после выстрела из квартиры выходил кто‑то еще, помимо тебя, потому что убийца вошел в офис, вылез в окно и спустился по пожарной лестнице со стороны реки. Поэтому ты и не слышал его шагов на лестнице.

Взгляд Олега зацепился за что‑то на груди Харри.

– Но почему Густо убили? И кто?

– Этого я не знаю. Но думаю, его убил кто‑то из тех, с кем ты знаком.

– Я?

– Да. Именно поэтому он общался с тобой жестами, а не словами. Чтобы ты не узнал его голос. А лыжная маска свидетельствует о том, что он боялся, как бы его не узнал кто‑нибудь из вашей среды. Вполне вероятно, это человек, которого большинство из проживающих в квартире видели раньше.

– Но почему он пощадил меня?

– Этого я тоже не знаю.

– Я не понимаю. Позже они пытались убить меня в тюрьме. Несмотря на то, что я не сказал ни слова.

– Наверное, убийце не дали подробных инструкций, что делать с возможными свидетелями. Он сомневался. С одной стороны, ты мог опознать его по фигуре, языку тела, походке, особенно если ты видел его раньше. С другой стороны, ты был под таким кайфом, что почти ничего не запомнил бы.

– Наркотики спасают жизнь? – спросил Олег, осторожно улыбаясь.

– Да. Но его шеф, видимо, не согласился с такими рассуждениями, когда слушал доклад. Однако было слишком поздно. Поэтому, чтобы быть уверенными в том, что ты не заговоришь, они похитили Ирену.

– Они знали, что, пока Ирена у них, я буду молчать, так зачем же меня убивать?

– Появился я, – сказал Харри.

– Ты?

– Да. Им было известно, что я в Осло, с того момента, как мой самолет совершил посадку. Они знали, что я тот, кто может заставить тебя говорить, что Ирены недостаточно. Поэтому Дубай отдал приказ заставить тебя замолчать в тюрьме.

Олег медленно кивал.

– Расскажи мне о Дубае, – попросил Харри.

– Я никогда с ним не встречался. Но кажется, однажды был в том месте, где он живет.

– И где это?

– Не знаю. Нас с Густо взяли его помощники и отвезли в какой‑то дом, но у меня на глазах была повязка.

– Ты уверен, что это был дом Дубая?

– Я так понял со слов Густо. И там пахло жильем. По звукам казалось, что это дом с мебелью, коврами и шторами, если ты…

– Я понимаю, продолжай.

– Меня отвели в подвал и только там сняли с глаз повязку. На полу лежал мертвец. Они сказали, что так будет со всеми, кто попытается их обмануть. И чтобы мы внимательно на него посмотрели, а потом рассказали, что произошло в Алнабру. Почему, когда приехала полиция, дверь была не заперта. И почему исчез Туту.

– Алнабру?

– Я вернусь к этому.

– Этот мертвец, как его убили?

– Что ты имеешь в виду?

– У него были колотые раны на лице? Или его застрелили?

– Разве я не сказал? Я не понял, отчего он умер, пока Петр не ткнул его в живот. Тогда из уголков рта у него полилась вода.

Харри облизал губы.

– Ты знаешь, кто это был?

– Да. Агент, который болтался там, где мы тусовались. Мы называли его Кепариком из‑за его головного убора.

– Ммм.

– Харри…

– Да?

Ноги Олега бешено стучали по бетону.

– Мне не многое известно о Дубае. Даже Густо не хотел о нем говорить. Но я знаю, что, если ты попытаешься его поймать, ты умрешь.