Нечего терять 16 страница

– Не совсем, – ответила она.

– Тогда что?

– Догадайся сам.

Ричер снова остановился.

«Мужчины в инвалидных креслах были молодыми».

«Старое армейское здание, заброшенное, а потом переоборудованное».

– Военные ранения, – сказал Ричер. – Твой муж военный. Он был в Ираке.

Воэн на ходу кивнула.

– Национальная гвардия, – сказала она. – Его второй заход. Они продлили срок его службы. И его «хамви» не был бронированным. Он взорвался на СВУ[22]в Эр‑Рамади.

Она свернула в следующий коридор. Там было грязно. На плинтусах собрались хлопья пыли. Кое‑где виднелся мышиный помет. Лампочки почти не давали света – экономия на электричестве. Некоторые лампочки перегорели, но их не заменили – экономия на труде.

– Это здание принадлежит Управлению по делам ветеранов?[23]

Воэн покачала головой.

– Это частный подрядчик, – сказала она. – Политические связи. Полюбовное соглашение. Свободный выкуп недвижимого имущества и солидные бюджетные ассигнования.

Она остановилась перед большой зеленой дверью. Лет пятьдесят назад ее покрасил рядовой в соответствии с предписаниями Пентагона, получив краску нужного цвета с армейских складов. Затем работу рядового проверил младший офицер, после чего потребовалось одобрение офицера среднего звена. С тех пор никто не обращал на дверь внимания. Она потускнела и потемнела, на ней осталось множество царапин. Теперь на двери было нацарапано восковым карандашом: «Д. Р. Воэн», а также серия цифр – военный номер или номер медицинской карты.

– Готов? – спросила Воэн.

– Если ты готова, – ответил Ричер.

– Я никогда не буду готова, – сказала Воэн.

Она повернула ручку и распахнула дверь.

Глава

Палата Дэвида Роберта Воэна представляла собой куб с ребром в двенадцать футов, выкрашенный в темно‑зеленый цвет под узкой кремовой полосой и светло‑зеленый цвет над ней. Здесь имелся металлический зеленый шкафчик и металлический зеленый солдатский сундучок. Сундучок был открыт, в нем находилась чистая пижама. В шкафчике стопкой лежали папки и большие коричневые конверты, потрепанные и местами прорванные. Из них торчали рентгеновские снимки.

В палате стояла узкая больничная койка с зафиксированными колесиками и ручным механизмом, позволяющим поднимать изголовье. Сейчас оно было поднято под углом в сорок пять градусов. На койке, под простыней, натянутой в виде тента, откинувшись назад, словно отдыхая, лежал мужчина – очевидно, это и был Дэвид Роберт Воэн. Он оказался худым и узкоплечим. Простыня не позволяла точно определить его рост и вес. Наверное, пять футов десять дюймов, и, наверное, сто восемьдесят фунтов. Кожа у него была розовой. На подбородке и щеках светлая щетина. Прямой нос и голубые глаза. Глаза широко раскрыты.

Часть черепа отсутствовала.

Недоставало куска кости величиной с блюдце. Надо лбом виднелась широкая дыра, словно на него была залихватски надвинута маленькая шапочка и кто‑то срезал ее пилой вместе с частью черепа.

Мозг выпячивался наружу.

Он выглядел как сдувшийся воздушный шарик, темный, фиолетовый и сморщенный. И еще он был сухим и воспаленным. Мозг был прикрыт искусственной оболочкой, приклеенной к бритой коже вокруг отверстия наподобие пленки для пищевых продуктов.

– Привет, Дэвид, – сказала Воэн.

Человек, лежащий на кровати, никак не отреагировал. Четыре провода для внутривенного питания уходили под простыню. В тело через прозрачные трубки поступала жидкость из четырех пластиковых пакетов, укрепленных на высоких хромированных стойках возле койки. К двум бутылкам на маленькой тележке шли трубки от катетера для сбора мочи и дренирования кишечника. Кислородная трубка была примотана к щеке и аккуратно уходила в рот. Трубка соединялась с маленьким респиратором, издававшим шипение в равномерном ритме. На стене над респиратором висели часы, оставшиеся от прежних армейских времен. Белая бакелитовая рамка, белый циферблат, черные стрелки, жесткое негромкое механическое тиканье один раз в секунду.

– Дэвид, я привела к тебе моего друга, – сказала Воэн.

Никакого ответа. И его никогда не будет, понял Ричер.

Лежащий на кровати человек сохранял полную пассивность. Он не спал и не был в сознании. Он был ничто.

Воэн наклонилась и поцеловала мужа в лоб.

Потом она подошла к шкафчику и вытащила из стопки коричневый конверт с рентгеновскими снимками и надписью потускневшими чернилами: «Воэн Д. Р.» Конверт был засаленным и грязным. Его множество раз держали в руках. Она достала пленку из конверта и подняла так, чтобы на нее падал свет из окна. Это было изображение головы ее мужа в четырех проекциях. Спереди, справа сбоку, слева сбоку и сзади. Белый череп, серое мозговое вещество и серия ярких точек, разбросанных по всей поверхности.

– Обычное дело для Ирака, – сказала Воэн. – Осколочное ранение человеческого мозга. Тяжелая физическая травма. Сдавление, смещение, разрывы, столкновение с костью черепа, проникновение шрапнели. Дэвид получил все виды этих повреждений. Его череп был расколот, и врачи вырезали худшую часть. Предполагалось, что это окажет положительное воздействие. Ослабит давление. Позднее, когда прекращается отек мозга, они ставят пластиковые пластины. Но у Дэвида этого так и не произошло.

Она засунула снимок обратно в конверт, а конверт положила в стопку. Затем вытащила другой. Это был рентген груди. Белые ребра, серые органы, какое‑то непонятное пятно, напоминающее наручные часы, и маленькие яркие пятна, похожие на капли жидкости.

– Вот почему у меня нет обручального кольца, – продолжила Воэн. – Он забрал его с собой и носил на цепочке, на шее. Жар его расплавил, а взрывная волна вдавила в легкие.

Она положила снимок обратно в стопку и сказала:

– Он носил кольцо на удачу.

Воэн уложила конверты в аккуратную стопку и подошла к ногам кровати.

– Где он служил? – спросил Ричер.

– В пехоте, приданной Первой бронетанковой дивизии.

– И СВУ применили против «хамви»?

Она кивнула.

– Самодельное взрывное устройство против консервной банки. Он мог бы с тем же успехом быть босиком и в купальном халате. Я вот только не пониманию, почему их называют самодельными. По мне, так они вполне профессиональны.

– Когда это случилось?

– Почти два года назад.

Зашипел респиратор.

– А чем он занимался раньше? – спросил Ричер.

– Дэвид был механиком. Главным образом чинил сельскохозяйственное оборудование.

Часы продолжали неумолимо тикать.

– Каков прогноз? – спросил Ричер.

– Сначала был благоприятный – в теории. Врачи думали, что Дэвид будет не вполне адекватным, плохо координированным, возможно, агрессивным и, конечно, не сможет вернуться к профессии механика.

– И тогда ты решила переехать, – сказал Ричер. – Ты думала об инвалидном кресле. Купила одноэтажный дом и сняла дверь в гостиную. Поставила на кухне три стула, а не четыре, чтобы освободить место.

Она кивнула.

– Я хотела быть готовой. Но он так и не пришел в себя. Отек мозга не исчез.

– Почему?

– Сожми кулак.

– Что?

– Сожми кулак и подними его.

Ричер сжал кулак и поднял руку.

– А теперь представь, что твоя рука – это спинной мозг, а кулак – нарост на его конце, который называется стволом головного мозга. В царстве животных некоторые этим и ограничиваются. Но люди завели себе головной мозг. Представь себе, что я поставила на твой кулак тыкву. Это и есть твой мозг. Представь, что содержимое тыквы каким‑то образом связано с твоей кожей. Так они мне это объяснили. Я могу ударить по тыкве, или ты можешь ею потрясти, и с тобой все будет в порядке. Но представь, что твое запястье внезапно и очень резко повернулось. Что произойдет?

– Связь будет нарушена, – ответил Ричер. – Содержимое тыквы оторвется от моей кожи.

Воэн снова кивнула.

– Вероятно, нечто похожее случилось с головой Дэвида. Смещение. В худшем варианте. Ствол мозга не пострадал, но остальной мозг не подозревает о том, что он рядом. И ему неизвестно о существовании проблемы.

– Эта связь может восстановиться?

– Никогда. Такого не бывает. Мозг имеет свои резервы, но нервные клетки не восстанавливаются. Он останется таким навсегда. Он подобен ящерице с поврежденным мозгом. У него интеллект золотой рыбки. Он не может двигаться, не может видеть и слышать, не способен думать.

Ричер ничего не ответил.

– Военно‑полевая хирургия сейчас делает удивительные вещи. Он находился в стабильном состоянии и попал в Германию через тринадцать часов. В Корее или во Вьетнаме он бы наверняка умер на месте.

Она подошла к изголовью и нежно приложила ладонь к щеке мужа.

– Мы полагаем, что его спинной мозг тоже поврежден, но это уже не имеет значения.

Респиратор шипел, часы тикали, пластиковые мешки с внутривенными жидкостями издавали влажные звуки, а Воэн довольно долго молчала.

– Ты ведь не очень часто бреешься? – неожиданно спросила она.

– Иногда бреюсь, – ответил Ричер.

– Но ты знаешь, как это делается?

– Научился еще в пеленках.

– Ты побреешь Дэвида?

– А разве санитары этого не делают?

– Они должны, но всячески уклоняются. А я бы хотела, чтобы он выглядел достойно. Это то немногое, что я могу для него сделать.

Она вытащила из зеленого шкафчика пакет из супермаркета. В нем находились мужские туалетные принадлежности. Гель для бритья, полпачки одноразовых лезвий, мыло и салфетки. Ричер нашел ванную комнату в коридоре и вернулся с влажной тканью, намылил лицо Дэвида, вымыл его и снова увлажнил. Затем он нанес голубой гель на подбородок и щеки и взялся за бритву. Дело оказалось совсем непростым. Автоматическая последовательность движений, к которой он привык, когда брился сам, здесь оказалась непригодной. В особенности если учесть, что у Дэвида была дыхательная трубка во рту и не хватало части черепа.

Пока Ричер работал бритвой, Воэн вымыла палату. В шкафчике хранился еще один пакет из супермаркета, где лежали тряпки, жидкость для уборки, совок и щетка. Она тщательно отскребла всю палату от пола и до потолка. Ее муж смотрел в точку, находящуюся в милях над потолком, респиратор продолжал шипеть. Ричер закончил брить Дэвида, и через минуту к ним подошла Воэн, чтобы оценить его деятельность.

– Хорошая работа, – сказала она.

– И ты тоже неплохо справилась. Однако ты не должна делать это сама.

– Я знаю.

Они сложили все обратно в пакеты из супермаркета и убрали их в шкафчик.

– Как часто ты сюда приходишь? – спросил Ричер.

– Не слишком часто, – ответила Воэн. – На самом деле это вопрос дзэн. Если я его навещаю, а он об этом не знает, то был ли мой визит на самом деле? Я лишь потакаю своим желаниям, когда прихожу сюда, чтобы почувствовать себя хорошей женой. Поэтому я предпочитаю навещать его в своей памяти. Там он куда реальнее.

– Сколько лет вы были женаты?

– Мы и сейчас женаты.

– Прости. Так сколько?

– Двенадцать лет. Восемь жили вместе, потом он два года провел в Ираке, а последние два года – здесь.

– Сколько ему лет?

– Тридцать четыре. Он может прожить еще шестьдесят. Как и я.

– Ты была счастлива?

– И да и нет, как и все.

– Что ты собираешься делать?

– Сейчас?

– Нет, в будущем.

– Не знаю. Все говорят, что мне следует переехать. Может быть, я так и сделаю. Может быть, мне нужно принять судьбу, как Зенон. Как истинный стоик. Иногда я чувствую себя именно так. А потом меня охватывает паника, и я начинаю сомневаться. Сначала они сделали это с Дэвидом, а потом и я разведусь с ним? Но он в любом случае ничего не узнает. И мы опять возвращаемся к вопросу дзэн. А что ты мне посоветуешь?

– Я думаю, тебе следует прогуляться, – ответил Ричер. – Прямо сейчас. В одиночестве. Такие прогулки всегда полезны. Подыши свежим воздухом. Посмотри на деревья. А я возьму машину и догоню тебя еще до того, как ты выйдешь на четырехполосное шоссе.

– А что будешь делать ты?

– Я найду способ провести время.

Глава

Воэн попрощалась с мужем, и они с Ричером прошли обратно по грязным коридорам и через мрачный общий зал. Мужчина в серой рубашке сказал:

– До свидания, миссис Воэн.

Они вышли на круглую стоянку и направились к машине. Ричер прислонился к капоту, а Воэн двинулась дальше. Он дождался, пока ее фигурка станет совсем маленькой, потом оттолкнулся от машины и вернулся в здание. Поднявшись по ступенькам, он шагнул в дверь, пересек приемную и остановился возле мужчины в серой футболке.

– Кто здесь главный? – спросил у него Ричер.

– Наверное, я, – ответил тот. – Я начальник смены.

– Сколько у вас пациентов?

– Семнадцать, – ответил он.

– Кто они?

– Обычные пациенты. Те, кого нам присылают.

– И ты руководишь этим заведением согласно инструкциям?

– Естественно. Это бюрократизм, как и повсюду.

– У тебя не найдется копии инструкций?

– Где‑то есть.

– Ты не хочешь показать мне ту часть, где сказано, что палаты можно содержать в грязи, а в коридорах должно валяться мышиное дерьмо?

Дежурный заморгал, сглотнул и ответил:

– Какой смысл наводить порядок, друг. Они все равно ничего не понимают. Они не могут. Здесь собраны настоящие овощи.

– Значит, вы так их называете?

– Они такие и есть, друг.

– Неправильный ответ, – сказал Ричер. – Это не грядка с овощами. Это клиника для ветеранов. А ты кусок дерьма.

– Полегче, приятель. Какое тебе дело?

– Дэвид Роберт Воэн мой брат.

– Неужели?

– Все ветераны мои братья.

– Его мозг умер, друг.

– А твой?

– Нет.

– Тогда послушай. И послушай очень внимательно. Человек менее удачливый, чем ты, имеет право на лучшее из того, что ты способен ему дать. Речь ведь идет о долге, чести и служении. Ты понимаешь смысл этих слов? Ты должен правильно делать свою работу, более того, ты просто обязан делать ее хорошо. Только потому, что ты это можешь, не дожидаясь, что кто‑то увидит и оценит. Люди, собранные здесь, заслуживают самого лучшего отношения, и я совершенно уверен, что их родственники тоже.

– Да кто ты такой?

– Я озабоченный гражданин, – сказал Ричер. – И у меня есть несколько возможностей. Я могу смутить ваше начальство или обратиться в газеты и на телевидение, могу прийти сюда со скрытой камерой и добиться твоего увольнения. Но я не занимаюсь такими вещами. Я предлагаю тебе личный выбор. Ты хочешь знать, какой у тебя будет выбор?

– Какой?

– Делать то, что я тебе говорю, с радостной улыбкой.

– Или?

– Или стать пациентом номер восемнадцать.

Мужчина в серой футболке опешил.

– Встань, – приказал Ричер.

– Что?

– На ноги. Сейчас же.

– Что?

– Встань на ноги немедленно, или я сделаю так, что ты никогда не сможешь стоять.

Немного поколебавшись, мужчина поднялся на ноги.

– По стойке «смирно», – сказал Ричер. – Ноги вместе, спина прямая, голова поднята, взгляд направлен на меня, руки по швам.

Некоторые его знакомые офицеры считали, что рявканье и крики – залог успеха. Ричер же был уверен, что гораздо эффективнее говорить с человеком тихо и спокойно, произносить слова четко и ясно, словно обращаешься к ребенку‑идиоту, и не спускать с него ледяного взгляда. Так он лучше поймет, что угроза произнесена совершенно серьезно. Спокойный, терпеливый голос и мощное тело – это сочетание производило сильное впечатление. И что‑то обязательно срабатывало. Так случалось прежде, и так будет сейчас. Тип в футболке с трудом сглотнул, заморгал и вытянулся по стойке «смирно», почти как на параде.

– Тебе присылают не просто пациентов, – продолжал Ричер. – Это люди. Они достойно служили нашей стране. И они заслуживают заботы и уважения.

Дежурный молчал.

– Это позорное место. Здесь нет порядка, повсюду грязь. Так что слушай внимательно. Ты должен прыгнуть выше собственной головы, чтобы организовать своих людей и навести здесь идеальный порядок. Начать следует немедленно. Я обязательно вернусь, возможно, завтра, или на следующей неделе, или через месяц, и если я не увижу на полу отражения своего лица, то выверну тебя наизнанку и использую в качестве тряпки. А потом я так пну тебя по заднице, что твоя ободочная кишка запутается в зубах. Ты все понял?

Дежурный молча моргал. Наконец он сказал:

– Хорошо.

– С радостной улыбкой, – сказал Ричер.

Начальник смены растянул сухие губы над сухими зубами.

– Неплохо, – похвалил его Ричер. – Ты должен подстричься, каждый день принимать душ, и всякий раз, когда сюда будет приезжать миссис Воэн, ты не забудешь вставать и приветствовать ее теплой улыбкой, а потом сопровождать до палаты, где лежит ее муж. В его палате будет идеальный порядок и чистота, он сам будет гладко выбрит, окно будет сиять чистотой, палата наполнится солнцем, пол засверкает так, что у миссис Воэн возникнет серьезная опасность поскользнуться. Мы поняли друг друга?

– Да.

– У тебя нет вопросов?

– Нет.

– Никаких?

– Да.

– Тебе все кристально ясно?

– Да.

– Да – что?

– Да, сэр.

– У тебя есть шестьдесят секунд, чтобы начать, или я сломаю тебе руку.

Дежурный сразу же позвонил по телефону, а затем воспользовался рацией, и через пятьдесят секунд в коридоре появились трое санитаров. Ровно через шестьдесят секунд пришел четвертый. Еще через минуту у всех в руках были ведра и швабры, а когда прошла третья минута, все ведра были наполнены водой и они впятером занялись огромной и незнакомой работой. Ричер предоставил им трудиться самостоятельно, вернулся к машине и поехал на поиски Воэн.

Он вел машину медленно и нагнал Воэн только через милю. Она села рядом с ним, и он поехал их прежним маршрутом, через сосновую рощу и зеленые холмы.

– Спасибо, что согласился меня сопровождать, – сказала Воэн.

– Никаких проблем.

– Теперь ты знаешь, почему я хотела, чтобы ты был рядом?

– Да.

– Скажи мне.

– Ты хотела, чтобы кто‑то понял, почему ты так живешь и делаешь то, что делаешь.

– И?

– Ты хочешь, чтобы кто‑то понял, правильно ли будет сделать то, что ты собираешься.

– И что же?

– А это уже тебе решать. В любом случае я с тобой соглашусь.

– Я тебя обманула, – сказала Воэн.

– Я знаю, – ответил Ричер.

– В самом деле?

Он кивнул, не спуская глаз с дороги.

– Ты знала о военных контрактах Тармана. И о базе военной полиции. Пентагон рассказал о них все и тебе, и полиции Хафвея. Это вполне логично. Готов спорить, что ответы можно найти в полицейском телефонном справочнике, который лежит в ящике твоего письменного стола в участке. На букву «В» – военная полиция.

– Так и есть.

– Но ты не хотела об этом говорить, из чего следует, что там перерабатывают не только обычные военные отходы.

– В самом деле?

Ричер потряс головой.

– Туда привозят разбитую технику из Ирака. Это точно. Отсюда и номера Нью‑Джерси на некоторых грузовиках. Технику доставляют прямо из порта. Почему они едут сюда, минуя Пенсильванию и Индиану? И почему все находится в запечатанных корабельных контейнерах? Потому что на заводе Тармана ведутся специальные работы. Высокая секретность.

– Мне очень жаль.

– Не стоит. Я все понимаю. Ты не хотела об этом говорить. Ты даже не хотела об этом думать. А потому пыталась меня остановить. «Забудь, – просила ты. – Поезжай дальше. Здесь не на что смотреть».

– Там взорванные «хамви», – сказала Воэн. – Они для меня как памятники. Как алтари. Людям, которые мертвы. Или почти мертвы.

А потом она добавила:

– И людям, которые должны были умереть.

Они ехали на северо‑восток по низким склонам гор, обратно к I‑70, к длинной петле возле Канзаса.

– И все равно это не объясняет помешательства Тармана на секретности, – заметил Ричер.

– Может быть, все дело в уважении, – ответила Воэн. – Может быть, и он видит в них памятники.

– Он когда‑нибудь служил в армии?

– Я так не думаю.

– У него погиб кто‑то из членов семьи?

– Вряд ли.

– Кто‑то уходил в армию из Диспейра?

– Ничего об этом не слышала.

– Значит, дело не в уважении. И это не объясняет присутствия военной полиции. Что здесь можно украсть? «Хамви» – это прежде всего машина. В качестве брони используется обычная листовая сталь, если вообще используется. М‑60 будет испорчен в результате любого взрыва.

Воэн ничего не сказала.

– И мы так и не поняли, почему из Диспейра ежедневно улетает самолет.

Воэн вновь промолчала.

– И мы не знаем, что происходит с молодыми людьми.

– Значит, ты собираешься остаться?

Ричер кивнул, все так же глядя на дорогу.

– Да, еще на какое‑то время. Мне кажется, что‑то должно произойти. Эта толпа произвела на меня впечатление. Неужели они стали бы проявлять такую страсть в начале какого‑то процесса? Или в середине? Я так не думаю. По‑моему, они возбуждены из‑за того, что приближается развязка.

Глава

Воэн сидела тихо, и Ричер вел машину до самого Хоупа. Они снова обогнули Диспейр и въехали в Хоуп с востока по той же дороге, которой воспользовался старик в «гранд маркизе» в самом начале истории. Было уже пять часов вечера. Солнце клонилось к горизонту. Ричер проехал по Первой улице и повернул к Третьей, к мотелю. Он остановился возле офиса, Воэн вопросительно посмотрела на него, и он сказал:

– Нужно было сделать это уже давно.

Они вошли вместе. Любопытная женщина‑администратор сидела за стойкой. На доске за ее спиной не хватало трех ключей – от комнаты Ричера, номер двенадцать, от комнаты Марии, номер восемь, и еще одного, от комнаты номер четыре, где поселилась женщина с нижним бельем большого размера.

– Расскажите мне о женщине из номера четыре, – попросил Ричер.

Администратор посмотрела на него, секунду помедлила, словно собиралась с мыслями, прежде чем излагать ее биографию. Как если бы давала показания в суде.

– Она из Калифорнии, – ответила администратор. – Прожила здесь пять дней. Заплатила наличным за неделю.

– Что‑нибудь еще? – спросил Ричер.

– У нее полная фигура.

– Возраст?

– Молодая. Двадцать пять или двадцать шесть лет.

– Как ее зовут?

– Миссис Роджерс, – ответила администратор.

Когда они вернулись в машину, Воэн сказала:

– Еще одна. Странный случай. Ее мужа арестовали только вчера, а она провела здесь целых пять дней. Что это значит?

– Что наша гипотеза верна. Вот моя версия событий: они расстались пять дней назад, он нашел нужных людей в Диспейре, и ему предоставили защиту, а она сразу направилась сюда, чтобы его дождаться. Но вчера ему пришлось покинуть свое убежище из‑за всеобщей мобилизации, он наткнулся не на тех людей, и его взяли. Весь город был вывернут наизнанку. Они заглянули под каждый камень. И его заметили.

– Так где же он теперь?

– В камере его нет. Возможно, он опять с нужными людьми.

– Я вспомнила, откуда мне известно его имя. Его жена прибыла в Хоуп вместе с человеком, который доставляет товары для супермаркета. Он приезжает из Топики, штат Канзас, каждые несколько дней. Он ее подвез. И упомянул о ней в разговоре со мной. Назвал имя.

– Ты проверяешь водителей грузовиков?

– Маленький город. Здесь нет секретов. Мария приехала этим же способом. Так я о ней и узнала.

– А как появилась Люси Андерсен?

Воэн немного помолчала.

– Понятия не имею, – ответила она. – Я ничего не знала о ней до тех пор, пока ее не доставили на границу между Диспейром и Хоупом. Прежде она здесь не бывала.

– Значит, приехала с запада.

– Наверное, некоторые из них поступают именно так. Часть прибывает с востока, часть – с запада.

– Но тогда возникает еще один вопрос. Мария приехала с востока, со стороны Канзаса, но она попросила старика в зеленой машине подвезти ее до базы военной полиции к западу от Диспейра. Откуда она могла знать, что там есть такая база?

– Ей могла рассказать Люси Андерсен. Она должна была видеть базу.

– Сомневаюсь, что они вообще разговаривали.

– Тогда ей мог рассказать Рамирес. Может быть, он звонил по телефону из Топики. Он приехал с запада и видел базу.

– Но почему Рамирес обратил на нее внимание? Почему она его заинтересовала? Почему он стал о ней говорить со своей девушкой?

– Я не знаю.

– Твой начальник смены хороший человек? – спросил Ричер.

– А что?

– Потому что нам еще раз понадобится его машина.

– Когда?

– Позднее, сегодня вечером.

– Насколько позднее?

– Через восемь часов.

– Что ж, через восемь часов – это нормально, – сказала Воэн.

– Но сначала нам нужно кое‑что купить.

Они подъехали к магазину скобяных товаров, когда тот уже закрывался и старик в коричневой куртке заносил товары внутрь. Он закатил в магазин пылесос, предназначенный для очистки участков от листьев и мусора, и теперь устанавливал его на тележку. Другие товары оставались на прежних местах. Ричер купил у жены старика плоский фонарик с двумя запасными батарейками и ломик длиной в два фута. Затем он вышел на улицу и выбрал раздвижную стремянку на восемь различных положений. Для хранения и транспортировки она складывалась в удобный пакет в четыре фута длиной и полтора шириной. Стремянка была сделана из алюминия и пластика и оказалась очень легкой. Она без проблем поместилась на заднем сиденье «краун вика».

Воэн пригласила его на обед к восьми часам, очень официально. И предупредила, что ей нужно два часа на подготовку. Ричер провел это время в своем номере. Он поспал, а потом принял душ и почистил зубы. И оделся. Его одежда была новой, но белье следовало сменить. Он надел брюки и рубашку, провел пальцами по волосам, проверил результат в зеркале, и его все устроило. Впрочем, у него не было определенного мнения о своей внешности. Уж такой он есть, и тут ничего нельзя изменить. Некоторым людям он нравился, другим – нет.

Он прошел пешком два квартала от Третьей улицы до Пятой и повернул на восток. Стало уже совсем темно. С расстояния в пятьдесят ярдов до дома Воэн он не мог разглядеть машину ее начальника смены. Она либо стояла на подъездной дорожке, либо Воэн ее вернула. Или саму Воэн срочно вызвали. Или планы на вечер изменились. И лишь когда до дома оставалось тридцать ярдов, Ричер заметил стоящий у тротуара «краун вик». Дыра в темноте. Тусклое стекло. Черная краска, ставшая матовой от возраста. Совершенно невидим во мраке.

Идеально.

Ричер прошел через садик по выложенной камнем тропинке и нажал на звонок.

«Среднее время ожидания у дверей дома в небольшом городке вечером составляет около двадцати секунд».

Воэн открыла ровно через девять. На ней было черное трапециевидное платье без рукавов и черные туфли на низком каблуке, похожие на балетные тапочки. Она недавно приняла душ и выглядела молодой и полной энергии.

И ошеломляюще привлекательной.

– Привет, – сказал Ричер.

– Заходи, – ответила она.

Кухня была освещена свечами. Возле стола, накрытого на двух человек, осталось два стула. Ричер сразу увидел откупоренную бутылку вина и два бокала. Из духовки тянуло приятными ароматами. На стойке стояли закуски. Мясо омара, авокадо, дольки грейпфрута и латук.

– Главное блюдо еще не готово, – повинилась Воэн. – Я не рассчитала время. Я уже довольно давно его не делала.

– Три года, – сказал Ричер.

– Дольше, – возразила она.

– Ты замечательно выглядишь, – отметил Ричер.

– В самом деле?

– Ты – лучшее, что я видел в Колорадо.

– Лучше, чем Пайкс‑Пик?

– Намного. Тебя бы следовало поместить на первую страницу путеводителя.

– Ты мне льстишь.

– Не слишком.

– Ты тоже отлично выглядишь, – сказала Воэн.

– Ну, это уже точно лесть.

– Нет, ты хорошо отмылся.

– Старался изо всех сил.

– А стоит ли нам это делать? – спросила она.

– Думаю, да, – ответил Ричер.

– Но честно ли это по отношению к Дэвиду?

– Дэвид никогда не вернется. Он никогда здесь не жил. Он не знает.

– Я хочу еще раз увидеть твой шрам.

– Потому что ты хочешь, чтобы Дэвид вернулся со шрамом. А не с тем, что он получил в реальности.

– Наверное.

– Нам обоим повезло, – сказал Ричер. – Я знаю солдат. Всю свою жизнь я провел среди них. Они боятся нелепых ранений. Ампутаций, увечий, ожогов. Мне повезло, что я легко отделался, а Дэвиду повезло, что он ничего не знает.

Воэн не ответила.

– И нам обоим повезло, что мы встретили тебя.

– Покажи мне шрам, – попросила Воэн.

Ричер расстегнул и снял рубашку. После секундного колебания Воэн осторожно коснулась затвердевшей кожи. У нее были прохладные гладкие кончики пальцев. Однако они обожгли его, словно электрический разряд.