Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Господин X. путешествует по замкнутому кругу 10 страница



Он толкнул дверь кафе. Три моряка – один молодой и два постарше – сидели за столом и пили красное вино. Девушка, с боязливым, как у побитой собачонки, лицом, стояла, прислонясь к косяку двери за стойкой и сложив руки за спиной в ложбинке поясницы. Матиас потер глаза.

Ему нужна комната. Ни слова не говоря, она шла впереди него, поднимаясь, ступенька за ступенькой, по узкой спирали второй лестницы, которая вдруг сделалась темной, мягко проскальзывая между загромождавшими ее ящиками и всяческой утварью. Они добрались до лестничной площадки, до маленькой прихожей, до комнаты с черно‑белыми плитками на полу… Постель была не убрана. На ночном столике горела лампа, освещая более ярким светом красные простыни в изголовье кровати, несколько квадратиков плитки и овчинный коврик. На подзеркальнике среди баночек и флаконов стояла рамка из хромированного металла, слегка наклоненная назад, в которую была вставлена фотография. Прямо над ней большое овальное зеркало снова отражало… Матиас потер глаза.

Наконец девушка поняла, что ему нужна комната на три дня как можно ближе к порту. Дом, который она ему указала и куда он тотчас же отправился, по правде говоря, находился не в самом поселке, а неподалеку от него, посреди холмистых лугов, которые протянулись вдоль берега и начинались за последними домами со стороны пристани. Несмотря на свою относительную уединенность, это место было менее удалено от причала, чем некоторые кварталы собственно поселка – например, те, которые располагались между старым доком и развалинами форта.

Несмотря на то что внешне строение выглядело более ухоженным, несомненно более чистым и чаще подкрашивалось и подновлялось, чем большинство домов, мимо которых коммивояжер проходил до этого, оно, по‑видимому, было таким же старым, как и другие, и столь же упрощенным по своей архитектуре: одноэтажный дом без надстроек и мансард, два одинаковых фасада которого имели каждый по два небольших, почти квадратных окошка по обеим сторонам низкой двери. Со стороны дороги – одной из проселочных дорог, которая, вероятно, и была тем коротким путем, ведущим в рыбацкую деревню, куда Матиас наведался перед тем, как вернуться на мыс Лошадиный, – главный вход украшали те же остролистные магонии, но, может быть, немного более расцветшие.

От одного входа к другому дом пересекал длинный коридор, куда выходили двери всех четырех комнат. Комната Матиаса находилась в глубине дома, слева, и, следовательно, ее окна выходили на задний двор – то есть на скалистый обрыв.

Обрыв этот был невысоким – во всяком случае, не таким высоким, как скалы на юго‑западном побережье или оба мыса на концах острова. Справа, примерно в полукилометре, он спускался еще ниже к полукруглому вырезу залива, где виднелось море.

Напротив – между хребтом, идущим по краю обрыва, и домом – было всего триста метров слегка волнообразных, холмистых лугов и участок сада, оставшийся неухоженным, но обнесенный оградой из металлической сетки, укрепленной на деревянных столбах. Весь этот пейзаж – низкое небо, треугольник океана, скалистый обрыв, сад – был блеклым, лишенным глубины и исполненным в сероватых тонах.

Окно, через которое сверху проникал свет, имело метр в ширину и чуть больше в высоту – четыре одинаковых голых стекла, ни штор, ни занавески. Поскольку оно к тому же было довольно глубоко посажено в толще стены, весьма просторная комната, которую оно должно было освещать, оставалась практически в темноте. Только на небольшой массивный стол, задвинутый в оконную нишу, попадает достаточно света, чтобы можно было писать – считать – или рисовать.

Остальная часть комнаты находилась в полутьме. Внутреннее убранство еще более усугубляло этот недостаток: мрачные обои, тесно поставленная высокая массивная мебель из мореного дерева. Ее там было так много, что возникал вопрос, была ли эта комната жилой или просто кладовкой, куда составили всю ненужную мебель со всего дома. В частности, там были три огромных шкафа, два из которых стояли вплотную друг к другу напротив двери, выходящей в коридор. Таким образом, они занимали почти всю дальнюю стену, оставляя место лишь для скромного туалетного столика, который, впрочем, находился в наименее освещенном углу, слева от окна, от которого его отделяли два стула с прямой спинкой, прислоненных к обоям в цветочек. Два других стула по другую сторону оконной ниши составляли им симметрию. Но только три из четырех были одинаковы по форме.

Так что, если двигаться от окна влево (то есть против часовой стрелки), там стояли: стул, второй стул, туалетный столик (в углу), шкаф, второй шкаф (упирающийся во второй угол), третий стул, кровать черешневого дерева, расположенная вдоль стены, совсем маленький столик на ножке, к которому был приставлен четвертый стул, комод (в третьем углу), дверь в коридор, некое подобие секретера с поднятой столешницей и, наконец, третий шкаф, который стоял наискосок, закрывая четвертый угол, а за ним пятый и шестой стулья. Именно в этом последнем, самом внушительном шкафу, который всегда был закрыт на ключ, на нижней полке в правом углу находилась обувная коробка, куда он складывал свою коллекцию веревочек и бечевочек.

Тело девочки нашли на следующее утро во время отлива. Рыбаки, собиравшие «карманных» крабов – крабов с гладким панцирем, которых еще называют «спящими», – обшаривая скалы, случайно обнаружили ее у поворота на втором километре.

Коммивояжер узнал эту новость, когда пил аперитив у стойки бара в кафе «Надежда». Моряк, который рассказал об этом, казалось, был весьма неплохо осведомлен о том, что касается местоположения, позы и состояния трупа; однако он не был среди тех, кто его нашел, но и не говорил, что позже осматривал его сам. Впрочем, похоже, он был не слишком взволнован тем, о чем рассказывал: как будто речь шла о каком‑нибудь выброшенном на берег манекене. Человек говорил медленно, явно заботясь о точности, излагая – хотя и не всегда в логическом порядке – все необходимые вещественные подробности и даже снабжая каждую из них весьма правдоподобными пояснениями. Все было ясно, очевидно, банально.

Маленькая Жаклин лежала совершенно обнаженная на ковре из бурых водорослей среди огромных покатых валунов. Несомненно, одежда была сорвана с нее прибоем, ибо маловероятно, что она утонула, решив искупаться в это время года и на таком опасном берегу. Наверняка она сорвалась вниз, когда играла на краю обрыва, который в этом месте был очень крут. Может быть, она даже пыталась спуститься к воде по находившемуся слева скалистому уступу, по которому более или менее еще можно было пройти. Возможно, она не успела вовремя ухватиться за что‑нибудь, или поскользнулась, или оперлась на слишком неустойчивый выступ скалы. Она разбилась, упав с многометровой высоты и сломав тоненькую шейку.

Одновременно с гипотезой о купании следовало отмести и предположение о том, что во время прилива ее смыло безжалостной волной; в ее легких действительно было слишком мало воды – явно гораздо меньше, чем если бы она умерла захлебнувшись. Кроме того, на голове и конечностях у нее были раны, которые говорили скорее о том, что она падала и билась при этом о каменные выступы, а не о том, что ее безжизненное тело было изуродовано морем, бросавшим его о скалы. Тем не менее – и это естественно – на останках ее тела виднелись поверхностные следы, которые, похоже, появились вследствие подобного трения.

Во всяком случае, для неспециалистов, пусть даже и привычных к такого рода происшествиям, было трудно с уверенностью определить происхождение различных ран и кровоподтеков, которые были обнаружены на теле девушки; тем более что в некоторых особо нежных местах оно уже было объедено крабами или какими‑то большими рыбами. Рыбак полагал, что мужчину – в особенности взрослого – они бы так скоро не тронули.

Кроме того, он недвусмысленно полагал, что врач мог бы рассказать об этом случае гораздо больше. В связи с этим коммивояжер узнал, что на острове не было доктора и что человек, который говорил с таким знающим видом, когда‑то служил в национальном флоте фельдшером. В здешних местах имелся только старый жандарм, который, как обычно, ограничился лишь констатацией смерти.

Труп – вместе с двумя или тремя найденными неподалеку среди морских водорослей рваными и разбросанными лоскутами одежды – отнесли матери. По словам рассказчика, мадам Ледюк «даже успокоилась», узнав о том, что сталось с младшей из ее девочек, и о той важной причине, по которой она со вчерашнего дня не возвращалась домой. Никто из присутствующих этому не удивился.

Собравшиеся – пятеро других моряков, хозяин и молодая официантка, – не перебивая и только в самые решающие моменты покачивая головой, дослушали рассказ до конца. Матиас также следовал их примеру.

В конце возникла пауза. Затем фельдшер повторил некоторые эпизоды из разных мест своего рассказа, пользуясь в точности теми же словами и таким же образом выстраивая предложения:

– Крючники уже начали слегка отгрызать самые нежные части: губы, шею, руки… другие места тоже… Только слегка: почти ничего не отгрызли. А может, это был красный угорь или какой‑нибудь спаниель…

После новой паузы кто‑то наконец сказал:

– Видимо, дьявол ее наконец‑то прибрал!

Это сказал один из моряков – молодой. Вокруг него поднялся ропот – довольно тихий, не означающий ни одобрения, ни возмущения. Затем все умолкли. По ту сторону стеклянной двери, за булыжной мостовой и полосой ила воды порта были в это утро сероватого цвета, блеклыми и лишенными глубины. Солнца не было.

За спиной Матиаса раздался голос:

– А может, ее подтолкнули – а? – чтобы она упала… Малышка‑то у нас была живенькая.

На этот раз молчание было более долгим. Обернувшись к залу, коммивояжер попытался по лицам определить, кто говорил.

– Оступиться может кто угодно, – сказал фельдшер.

Матиас допил свой абсент и поставил стакан на прилавок.

Он увидел свою правую руку, лежащую на краю прилавка рядом с пустым стаканом, он тут же спрятал ее в карман куртки. Там она наткнулась на открытую пачку сигарет. Он достал из глубины кармана сигарету, поднес к губам и закурил.

Дым, выпущенный из округлившегося рта, образовал над стойкой бара большое кольцо, которое, медленно изгибаясь в неподвижном воздухе, стало превращаться в два одинаковых завитка. Матиас как можно скорее попросит у своей квартирной хозяйки ножницы, чтобы подстричь эти неудобные ногти, с которыми ему не хотелось ходить еще два дня. Вот тогда‑то он впервые подумал о трех окурках, которые он забыл в траве над обрывом, за поворотом у второго километра.

Ему бы не повредило немного пройтись, никаких других дел у него, в общем‑то, не было. Путь туда и обратно займет час, максимум полтора – он запросто вернется к обеду – туда и обратно, на ферму к старым друзьям Марекам, которых он накануне не застал дома.

Он вновь оказался на дне небольшой впадинки, в укрытой от ветра ложбинке. По крайней мере, ему казалось, что он ее узнает; но его воспоминания слегка отличались от того, что он видел сейчас перед собой. Отсутствие овец не в достаточной степени объясняло эту перемену. Он попытался представить себе сверкающий велосипед, лежащий на травке солнечного склона. Но солнца тоже не было.

Впрочем, никаких сигаретных окурков обнаружить там ему не удалось. Поскольку те три сгорели лишь наполовину, вчера вечером или сегодня утром их, возможно, подобрал какой‑нибудь прохожий. Прохожий! В этих глухих местах никто не ходил – как раз за исключением тех, кто отправился на поиски маленькой пастушки.

Матиас снова посмотрел на траву под ногами, но теперь он больше не придавал этим потерянным окуркам большого значения: на острове, как и везде, люди курили одни и те же сигареты в синей пачке. Тем не менее Матиас по‑прежнему неотрывно смотрел на землю. Он видел лежащую у его ног маленькую пастушку, которая медленно изгибала тело вправо и влево. Чтобы она не кричала, он заткнул ей рот скомканной сорочкой.

Подняв голову, он заметил, что стоит не один. Именно поэтому он и поднял голову. На вершине скалы, в пятнадцати или двадцати метрах от Матиаса, на фоне серого неба вырисовывалась неподвижная стройная фигурка девочки, которая смотрела на него.

В этот момент Матиасу почудилось, будто он снова видит маленькую Жаклин. Понимая всю абсурдность подобного явления, он в то же время отметил, что она была несомненно на несколько сантиметров выше и на несколько лет старше, чем Жаклин. Впрочем, при более внимательном рассмотрении это лицо показалось ему совершенно не похожим на личико Виолетты, хотя и не совсем незнакомым. Вскоре он вспомнил: это была молодая женщина, которая жила у Жана Робена, в домике в глубине небольшой бухты.

Он пошел к ней – медленно – можно сказать, неподвижно. Ее наряд – какой носили почти все девушки на острове – представлял собой всего лишь до крайности упрощенный местный старинный костюм: тонкое черное платьице с длинными рукавами, довольно облегающее, особенно на груди, на талии и на бедрах, но с очень широкой юбкой; круглый вырез полностью обнажал шею; прическа состояла из двух кос, заплетенных по бокам и закрученных в небольшие шиньоны, которые скрывали верхнюю часть ушей, а волосы на затылке разделялись посередине тугим пробором. Очевидно, маленькие девочки носили такие же платья, но гораздо короче и зачастую без рукавов; причесывались они так же, но без шиньонов.

Выходя из дому, женщины снимали узкий цветной передник и закутывали плечи в большую шаль с бахромой. Но на этой девушке не было ни передника, ни шали, ни вообще какой бы то ни было теплой одежды, хотя сам Матиас прекрасно чувствовал себя в теплой куртке. Стоя на обдуваемой ветром вершине скалы, куда подошел и он, девушка придерживала юбку рукой, чтобы она не разлеталась. Теперь она наполовину отвернулась, как будто ее в чем‑то уличили.

– Здравствуйте, – сказал Матиас… – Гуляете?

– Нет, – ответила она. И, помолчав несколько секунд, добавила: – Все кончено.

Он не заметил накануне, насколько у нее низкий голос. Впрочем, он не помнил, чтобы она произнесла хоть слово. Как только он перестал смотреть на нее – в силу здешнего рельефа – снизу вверх, она оказалась довольно маленького роста, едва доходя коммивояжеру до плеча.

– Сегодня утром погода хуже, – сказал он.

Она резко повернула к нему лицо, отступив на шаг. Глаза ее были красны, как будто она долго плакала. И она закричала своим низким голосом:

– Что вам здесь надо? Вы прекрасно знаете, что это он ее убил!

И снова отвернула голову, наклонив шею, чтобы спрятать лицо. Наполовину затянувшаяся тонкая царапина, наверное, была содрана совсем недавно; когда край ее платья сдвигался, на поверхности кожи показывалось немного крови.

– Кто это – он? – спросил Матиас.

– Пьер.

– Какой Пьер?

– Ну Пьер, ваш друг! – нетерпеливо пояснила она.

Значит, его звали не Жан? Может быть, даже не Робен? На дверной доске было написано не его имя?

Она вновь подняла голову и сказала уже спокойнее:

– Это даже к лучшему, что я вас встретила. – Она приподняла край левого рукава и сняла с запястья часы, подарок Матиаса. – Мне нужно было вернуть вам это.

– Они тебе больше не нравятся?

– Мне нужно вернуть их вам.

– Как хотите.

– Он убьет меня… как убил Жаки…

– Почему он ее убил?

Молодая женщина пожала плечами.

– Он вас убьет, если вы не вернете мне часы? – спросил Матиас.

Она снова отвела взгляд:

– Он сказал, что вы говорили… Он сказал, что слышал.

– Что он слышал?

– Что он слышал, что вы мне сказали.

– А что я сказал?

– Не знаю.

Матиас взял часы, которые она протягивала ему, и положил в карман.

– Почему он ее убил? – спросил он.

– Не знаю… Жаки смеялась над ним.

– Это не причина.

Молодая женщина пожала плечами.

– Это не он убил ее, – снова заговорил Матиас – Никто ее не убивал. Она сама упала. Наверное, поскользнулась, поставив ногу слишком близко к краю.

– Жаки не поскальзывалась, – сказала молодая женщина.

– Посмотрите сюда. Здесь постоянно осыпаются камни. Стоит лишь подойти поближе…

Он показывал на край обрыва совсем рядом с ними; но она даже не взглянула туда.

– Вы притворяетесь, – сказала она. – Успокойтесь, я тоже ничего не скажу.

– И потом, какие у вас доказательства?

– Вы слышали, что он кричал вчера за обедом: что теперь она уже не придет!.. Что это значило?… Это он столкнул ее вниз, чтобы отомстить. Вы прекрасно знаете, что это он. Когда это произошло, он бродил в тех местах.

Матиас ненадолго задумался, прежде чем ответить:

– Вы не знаете, в котором часу это произошло.

– Но Мария начала искать ее с половины первого.

– До этого было целое утро.

Молодая женщина задумалась; затем наконец произнесла, понизив голос:

– После одиннадцати Жаки еще была здесь.

Матиас припомнил свои дальнейшие передвижения; то, что она говорила, было правдой. Ему стало досадно, что об этой подробности узнали. Он спросил:

– Откуда вы это знаете?

Но в ее ответе не было ничего, о чем бы он уже не догадался: женщина тайком навещала свою маленькую приятельницу, пока та пасла овец. Они расстались только около половины двенадцатого. Таким образом, кто‑то мог определить время случившегося с точностью до получаса. Если клиенты с такой же точностью запомнили время, когда к ним заходил коммивояжер, проезжая по шоссе…

– Ну что ж, – сказал он, – между тем остается целый час… вполне достаточно, чтобы оступиться.

– И именно в этот момент он бродил по берегу, выслеживая меня, как делает всякий раз, когда я выхожу из дому!

– Да… очевидно… это странно. Повторите‑ка, что он сказал за столом: она уже не придет…

– …теперь. Теперь она уже не придет!

– Да, действительно, я тоже это слышал.

– Ну, вы же понимаете!

– В конце концов, может, и правда, – сказал Матиас.

Они оба помолчали. Потом ему показалось, что она собирается уходить; но, сделав пару шагов, она вернулась к нему и что‑то показала – что‑то, что она до сих пор прятала в ладони:

– И потом, я еще нашла вот это.

Это была одна из сигарет. Женщина продолжала, указывая пальцем на дно небольшой впадинки:

– Я только что нашла ее здесь. Обычно никто не выбрасывает наполовину недокуренные сигареты. Она была у него во рту, как всегда по утрам, и он выронил ее, потому что Жаки сопротивлялась.

Матиас протянул руку и взял окурок – очевидно, чтобы рассмотреть его поближе. Быстрым движением он спрятал его в карман своей куртки. Удивленно раскрыв глаза, молодая женщина смотрела на него, все еще держа руку протянутой, чтобы забрать свою находку. Но он только заметил:

– Это действительно улика, вы правы.

– Я бы ничего не сказала, не стоило у меня ее забирать… Я собиралась бросить ее в море…

Она отступила на шаг назад.

Матиас забыл ответить. Он видел, как она пятится, неотрывно глядя на него расширившимися глазами. Затем она резко повернулась и бросилась бежать в сторону маяка.

Когда она исчезла за волнами холмистых лугов, он снова спустился к той тропинке, по которой пришел. Первое, что бросилось ему в глаза, была вторая, в точности такая же, как и первая, полусгоревшая сигарета, лежащая в траве, на дне впадины, укрытая от ветра. Еще недавно, придя сюда, он ее не заметил. Пучок травы скрывал сигарету от взгляда любого наблюдателя, если только он не находился в том самом месте, где случайно оказался Матиас.

Подобрав и положив ее в карман, он снова, чтобы найти третью, принялся во всех направлениях просматривать те несколько квадратных метров территории, куда она могла бы упасть. Но поскольку его воспоминания об этих местах были весьма приблизительными, он не мог с достаточной уверенностью определить нужный периметр.

Его поиски были напрасны, третий фрагмент ему так и не удалось обнаружить. По его мнению, тот должен быть меньше двух других; таким образом, он будет менее компрометирующим – тем более что он один, – так как по размерам он был примерно таким, как окурок, выброшенный каким‑нибудь курильщиком. Разумеется, никому и в голову не придет, каким образом он был использован.

Наконец, Матиас подумал, что, даже если третья сигарета была так же мало скурена, как и две предыдущие, она в любом случае могла сойти за ту, которую Жан Робен – или, скорее, человек, которого звали не Жан Робен, – обронил во время борьбы, когда насильно тащил к краю обрыва маленькую пастушку. В общем, главное, чтобы вероятный следователь не имел возможности найти больше одной сигареты; ибо раз никто не знал, для чего они были употреблены, то подозрения, падающие на коммивояжера – единственного, быть может, на всем острове, кто никогда не питал к девочке никакой неприязни, – становились бессмысленными.

Наличие же нескольких недокуренных сигарет, наоборот, показалось бы странным и заставило бы предположить иные мотивы, нежели месть обманутого влюбленного, особенно если при этом на теле обнаружатся более подозрительные следы, чем раны от ударов о камни при падении, от трения о скалы в воде, от укусов рыб или крабов.

Так что Матиасу достаточно будет уничтожить имеющиеся у него два окурка и заявить, что он сразу же выбросил тот, который оставила ему молодая женщина.

Чтобы выиграть время, ибо все эти разговоры и расследования порядком его задержали, Матиас решил пойти по другой тропинке, которая вела в поселок, минуя поворот на шоссе. В разветвленной сети тропинок, вдоль и поперек избороздившей холмистые луга, было из чего выбирать. Но холмистая местность мешала ему идти прямо к своей цели, которая была не видна, так что Матиасу приходилось ориентироваться, рассчитывая угол примерно в тридцать градусов относительно направления изначального пути.

Следовало также придерживаться уже протоптанной дорожки. Если не считать неудобств, связанных с пересечением камышовых зарослей, он вполне естественно надеялся, что идет тем же коротким путем, по которому Мария Ледюк пришла к скалистому обрыву.

К несчастью, ни одна из существующих многочисленных тропинок не совпадала с той линией, которую Матиас представлял теоретически, – так что ему с самого начала пришлось делать выбор между двумя возможными путями. Кроме того, все они были извилистыми и прерывистыми, беспрестанно раздваиваясь, соединяясь, пересекаясь или даже вдруг обрываясь среди вересковых зарослей. Это вынуждало его много раз идти в обход, раздумывать, отступать, и каждый раз перед ним возникали новые проблемы, лишая всяческой уверенности относительно общего направления избранного им пути.

Впрочем, в сплетении дорог Матиас часто делал выбор, не особо раздумывая. Поскольку он шел быстрым шагом, идти ему во всяком случае оставалось не слишком долго. В своих размышлениях по поводу трех сигарет его смущало нечто более важное: окурок, оставшийся лежать на скалах, был не тот, который подобрала молодая женщина. Однако ее доказательства преступления основывались на необычной длине этого окурка. Если бы теперь был найден двухсантиметровый окурок, каким образом – в случае очной ставки – коммивояжер мог бы ей доказать, что это именно тот, который он получил из ее рук? Чтобы объяснить, почему он стал короче, Матиасу пришлось бы сказать, будто, прежде чем выбросить, он зажег его и докурил – что выглядело одновременно не слишком понятно и не слишком правдоподобно.

Его умозаключения и гипотезы были прерваны удивлением, которое он испытал, выйдя вдруг на шоссе прямо напротив проселочной дороги, ведущей к ферме Мареков, – то есть снова неподалеку от того самого столба на втором километре.

Матиас обернулся и в широкой тропинке, приведшей его сюда, действительно узнал ту, по которой он шел менее часа назад и по которой ехал накануне на велосипеде. Пройдя несколько поворотов и дуговых изгибов дороги, сам о том не подозревая, он вышел на то же место.

Это не могло его не встревожить: теперь он уже сомневался в том, что вообще существует какой‑то короткий путь от поселка до этой ложбинки над обрывом, несмотря на то что все предыдущие умозаключения приводили его к выводу о необходимости существования такового. Разумеется, это препятствие задержало его еще больше: он возвратился к обеду на сорок минут позже предусмотренного времени.

Подобное отсутствие пунктуальности было неприятно и ему самому, так как в кафе ради услуги согласились готовить ему обеды, поскольку в это время года не было ни одного работающего ресторана. Когда он вошел в зал, хозяин, у которого Матиас был единственным клиентом, вежливо, но строго сделал ему замечание. Запыхавшийся от бега Матиас смутился.

– Я ходил к моим старым друзьям Марекам, – оправдываясь, сказал он. – Знаете, которые живут на Черных Скалах. Они задержали меня дольше, чем я рассчитывал…

Он сразу же понял, насколько неосторожны были его слова. Матиас тут же замолчал, так и не добавив – как намеревался сначала, – что Робер Марек хотел оставить его обедать, но он отказался, потому что его ждали здесь. Робер Марек сам, может быть, только что вышел из «Надежды»; лучше уж не завираться дальше. Первая же ложь, в которой он провинился, и так уже давала повод просто так, формально, уличить его и грозила возбудить подозрения.

– Но вы пришли по дороге со стороны большого маяка? – спросил хозяин гостиницы, поджидавший своего постояльца на пороге двери.

– Да, разумеется.

– Раз вы шли пешком, вы могли бы пройти гораздо более короткой дорогой. Почему они вам ее не показали?

– Они наверняка боялись, что я заблужусь.

– Но это же так просто: надо идти вдоль по низовьям лугов. Тропинка начинается отсюда, за домом. – (Неопределенный жест правой рукой.)

Надо было срочно сменить тему, во избежание новых вопросов относительно местности или людей, которых он встретил на ферме. К счастью, хозяин, который в этот день был более разговорчив, сам заговорил о главном событии дня: происшествии, стоившем жизни младшей дочери Ледюк. Опасные скалистые обрывы, непрочные уступы, обманчивый океан, непослушные дети, которые всегда делают то, что запрещено…

– Хотите, выскажу общее мнение по этому поводу? Конечно, хоть и стыдно так говорить, но это не будет большой потерей – ни для кого. Она была сущим дьяволом, эта девчонка!

Матиас слушал его речи вполуха. Ничто из всего этого его больше не интересовало. Гораздо больше его заботил тот ложный факт, о котором он так легкомысленно и совсем не к месту для себя только что упомянул: он все время боялся, как бы собеседник снова об этом не вспомнил. В голове у него вертелась только одна мысль: как можно скорее проглотить свой обед, чтобы наконец действительно отправиться на эту проклятую ферму и превратить ложь в простое предвосхищение событий.

Тем не менее когда он – чувствуя себя уже спокойнее, ибо опасность миновала, – вышел на набережную, то не стал разыскивать короткий путь через луга, о котором говорили и хозяин питейного заведения, и старуха Марек. Матиас, как обычно, свернул налево и направился к небольшой треугольной площади. Он начинал побаиваться коротких дорог.

Вместо ухабистой мостовой он предпочел идти по широким каменным плитам, окаймлявшим набережную. Шагать по ним было удобнее. Однако он не стал задерживаться, чтобы полюбоваться на растительность, густо устилающую прибрежную полосу ила в двух‑трех метрах внизу, которую еще не скрыл под водой прилив. Он легко миновал следующее препятствие – витрину скобяной лавки. Под этим облачным небом монумент павшим, который стоял посреди площади, выглядел каким‑то более знакомым. Окружавшая его высокая решетка с вертикальными прутьями уже не отбрасывала тень на брусчатку тротуара. Возвышавшаяся на вершине своей скалы статуя по‑прежнему смотрела на море, но ее гранитное лицо не выражало никакой тревоги. Коммивояжер спокойно отправлялся навестить своих старых знакомых, от которых, впрочем, он не узнает ничего важного – ни плохого, ни хорошего, – поскольку главное ему уже рассказала старушка. Взгляд его случайно наткнулся на пеструю афишу, приклеенную к рекламной доске кинотеатра. Матиас отвернулся. Он спокойно отправлялся навестить… и т. д.

На улицах было безлюдно. В этом не было ничего удивительного: в такое время все сидели за обеденным столом. На острове обедали гораздо позже, чем на континенте; хозяин гостиницы подавал Матиасу обед несколько раньше обычного, чтобы потом самому спокойно поесть. В последнем доме на выезде из поселка, как и везде, двери и окна были закрыты. Вся эта тишина успокаивала, успокаивала, успокаивала…

Вскарабкавшись по береговому склону, Матиас вскоре подошел к пересечению двух больших дорог – той, по которой он шел, направляясь к Черным Скалам, и той, которая соединяла две оконечности острова, описывая между ними этакую букву S, так что, идя по ней, можно было попасть на восточное и на западное побережье, – и именно по ней на исходе своего вчерашнего путешествия Матиас добрался до Лошадиного мыса.

Направо, в нескольких шагах от перекрестка, ответвлялась проселочная дорога – заросшая травой аллея, посередине которой тянулись одна оголенная борозда и две боковые колеи, – проходящая между двумя низкими стенами, увенчанными кустами утесника, и по которой едва могла пройти повозка. Матиас решил, что ему никак нельзя появляться на ферме до окончания обеда. Так что у него было предостаточно времени, чтобы испробовать этот путь и понять, была ли это та самая дорога, которой воспользовалась Мария Ледюк и которую он не нашел сегодня утром, когда возвращался от скалистого обрыва.





Дата публикования: 2014-11-29; Прочитано: 159 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.02 с)...