В. Буркерт. Греческая религия 40 страница

Так религия служила не только "украшением" всех важнейших общественных форм, но эти формы несли печать культа: определением принадлежности к той или иной форме повсеместно было участие в соотвествующем культе. Это начиналось уже на уровне семьи10, для которой в греческом языке вообще не было специального обозначения; существовало понятие "дома" и "очага", тем самым, говоря о семье, намеренно называли место для жертвоприношений в пределах дома11. В обязанности главы дома входило приносить жертвы у очага, лить в огонь возлияния и перед трапезой бросать туда начатки приготовленной пищи. Когда умирал кто-то из членов семьи, очаг гасили, и это было знаком кризисной ситуации12; а потом его, разумеется, зажигали вновь, и тут же совершали жертвоприношение. Новорожденного ребенка отец на пятый день бегом обносил вокруг очага - праздник

Амфидромий13, когда полагалось принести жертву очагу. Новобрачную проводили от очага в отеческом доме к новому очагу14, который она отныне должна была блюсти как хозяйка дома. Другим центром домашнего культа были могилы, на которые в положенные дни родственники приносили дары15.

Семья в широком смысле, genos, имела кроме того и других богов, для почитания которых собирались ее члены16. В Афинах сюда относился в первую очередь алтарь Зевса Геркея, под покровительством которого находился "двор", и Аполлона Отчего (Patroos) в организации фратрий. Ведь ответственной за соблюдение гражданского права была фратрия, союз семей17-только в названии этого института в греческом языке сохранился индоевропейский корень со значением "брат". Отец должен был "ввести" в этот союз ребенка по достижении им трех лет, а затем - юношу, эфеба, муж - молодую жену; вновь входящего в сообщество подводили к алтарям, в каждом случае полагалость принести особую жертву, соответственно meion, koureion, gamelion. У всех ионян был трехдневный ежегодный праздник Апатурий18, когда phrateres встречались за жертвенной трапезой, основу которой составляли жертвы, принесенные новыми членами объединения; у жителей северо-западной части Греции - так, по крайней мере, это было в Дельфах, - ту же функцию выполняли Апеллы19, во время которых также совершались жертвоприношения трех видов - за ребенка, за юношу и за свадьбу, paideia, apellaia, gamela. Когда же в Афинах проверяли будущих архонтов на их право быть избранными, те должны были доказывать свое гражданство не только назвав имена родителей и дедов, но и предоставив сведения о том, "есть ли у него Аполлон Отчий и Зевс Оградный, и где находятся эти святыни". Эти культы не подлежали переносу с одного места на другое; так сохранялась нерасторжимая связь с полисом20.

Помимо того существовало бессчетное количество культовых сообществ, накладывавшихся на родовые структуры. О них известно прежде всего из надписей, большинство которых, правда, относится уже к эллинистической эпохе. Один сакральное уложение IV в. знакомит нас с "саламиниями", salaminioi, в Аттике21. Насколько при этом шла речь о семействах, живших прежде на Саламине, не ясно; как бы то ни было, на тот момент эти "саламинцы" проживали частично в Сунионе, частично на земле "семи фил"; общим для них было право и обязанность поддерживать конкретные культы, порядок финансирования которых и определялся сохранившимся документом. В общей сложности они должны были организовывать в течение года по меньшей мере восемь праздников; в частности, под их опекой находилось жречество и культ Афины Скирады в Фалере. Во время праздника Ос-хофорий они имели право разделить между собой хлебы, которые город отдавал для Афины Скирады.

Единение городской общины, со своей стороны, поддерживалось благодаря совместным жертвоприношениям. Город находился под покровительством божества-"градохранителя", которое выступало гарантом его благополучного существования и тем самым обеспечивало одновременно и продолжение собственного культа22; город и боги зависели друг от друга. Самая длинная надпись, выставленная в Афинах на всеобщее обозрение в "Царском Портике" на Агоре, представляла собой календарь жертвоприношений. Целая череда праздников обрамляла конец и начало года23; другими весьма значительными событиями года были "Мистерии" осенью, "Великие Дионисии" весной; промежутки между ними заполнялись множеством иных праздничных дней, так что про Афины говорили, что здесь только один единственный день в году обходится без праздника, и люди с большей тщательностью готовятся к праздничным мероприятиям, чем к военным24. Для жителей Спарты, впрочем, их Карней были не менее важны25. Когда встречались выходцы из различных городов, каждая группа сохраняла сознание собственной идентичности благодаря своим всякий раз особым праздникам. Являясь одним из десяти тысяч наемников Кира, аркадянин Ксений празднует свои Ликеи; выходцы из Амикл покидают спартанское войско, чтобы справить Гиакинфии; афинянин и в Египте празднует Анфестерий26.

Усиление полиса проявлялось в том, что он мог монополизировать культы. Не только Платон27 считал за лучшее запретить в идеальном государстве все частные культы; еще до него в Афинах существовал запрет вводить "новых богов"28. Традицию продолжали уважать, но могло, к примеру, быть установлено правило, что во время праздника в честь какого-либо бога ни одна семья, ни один частный человек не имел права совершить жертвоприношение прежде города29.

Объединения, охватывашие одновременно целый ряд городов, подобно родовым организациям, также сплачивались вокруг того или иного святилища с его ежегодным праздником. Между жителями городов, расположенных вокруг сколько-нибудь значительного святилища, amphiktiones30, устанавливались определенные, более или менее обязывающие отношения. Этолийцы собирались в святилище Аполлона в Фермосе31, ахейцы - у Зевса Гамария поблизости от Эгия32, двенадцать ионийских городов Малой Азии - у Посейдона в Мика-ле33, семь дорийских городов - в святилище Аполлона в Книде34. Жители Беотии праздновали свой праздник "Памбеотий" у Афины Ито-нии в Коронее35, но Беотийский союз, следом за древней амфиктионией, был впоследствии организован с центром в святилище Посейдона в Онхесте36. Очень рано, еще в I тысячелетии, существовала амфиктиония вокруг священного участка Посейдона на Калаврии в Сароническом заливе, к которой относились, такие города, как Эпидавр, Эгина и

Афины37. Для ионийских Киклад таким священным центром стал менее других пригодный для жизни, самый неприметный из них остров Делос; там сходились вместе "длиннохитонные ионийцы", как это изображено в гомеровском гимне, посвященном Аполлону38. Когда же потом ионяне под предводительством Афин объединились в морской союз против Персии, святилище на Делосе сначала какое-то время было местом собраний и здесь же хранилась союзная казна; когда Афины сосредоточили всю власть в своих руках и их город стал общепризнанным центром союза, союзники как следствие этого также были привлечены к участию в аттических праздниках: каждый город должен был присылать к каждым Панафинеям корову и полное вооружение, к каждым Дионисиям - фаллос39; как в прежние времена город, так теперь в торжественной процессии представала империя. Когда в IV в. греческие города Южной Италии, Кротон, Сибарис, Кавлония, достигли мирного соглашения при посредстве ахейцев, они определили "в первую очередь общее святилище Зевса Гомария и место, где должны были проходить их собрания и советы"40.

Самой значительной организацией этого типа была "пилейская амфиктиония"41, возникшая вокруг святилища Деметры у Фермопил, которая, однако, после первой "священной войны" около 590 г. сумела взять под свой контроль Дельфийский оракул и с тех пор собиралась в Дельфах; ее прочность и влияние основывались в первую очередь на том, что она воздерживалась от прямого вмешательства в политику. Ее члены могли вести друг с другом войну; при этом, однако, было решено, что ни один город из городов-участников амфиктио-нии не может быть отрезан от источников воды или разрушен42 - по меньшей мере, попытка сделать ведение войны более гуманным. Для Филиппа Македонского эта амфиктиония послужила трамплином, способствовавшим его утверждению на земле Греции. Когда он потом преодолел сопротивление Афин и Фив и вынудил греков создать единый союз государств, его центром, как нечто само собой разумеющееся, стала Олимпия - первостепенное по значимости греческое святилище; Филипп и Александр возвели здесь строение круглой формы, в котором семейство македонских царей предстало изображенным наподобие богов43. С давних времен участие человека в жертвоприношении и состязаниях в Олимпии было равнозначно признанию его греческого происхождения; в святилище фиксировались сведения о принадлежности к определенным группам и о правителях.

О том, что религия - способ поддержания власти, древние авторы, начиная с V в., часто говорили как о чем-то вполне естественном44. Положение правителя всегда одновременно и положение жреца; ритуал обыгрывал и упрочивал этот статус. Раз навсегда установленный, освященный порядок действий внушал всем чувство уверенности, как правителям так и тем, кто призваны им подчиняться. Каждый отец семейства, когда он совершал у очага возлияния, был уверен в своем положении. В обязанность спартанских царей входило приносить все важнейшие жертвы; выводя войско в поле, они начинали поход жертвоприношением Зевсу Агетору, "Вожатому", на границе своей земли они приносили жертву Зевсу и Афине; затем, в походе, впереди шел "носитель огня" с огнем, взятым от домашнего алтаря, замыкал шествие обоз, в котором шли жертвеные животные. Каждый день перед рассветом царь совершал жертвоприношение; когда "священное" завершалось, происходило собрание войска, на котором отдавались приказы на этот день45. В Афинах соответствующие функции были разделены; "царь" или цеховой мастер "заведует, можно сказать, всеми отчими жертвоприношениями"; обязанностью стоявшего над ним, избранного народом "президента", архонта, была организация самого большого, вновь учрежденного праздника - Дионисий46; культы, помещавшиеся на Акрополе, оставались в ведении семьи Этеобутадов, возводивших свой род к брату первого царя Афин Эрехфея47. Тираны, со своей стороны, заботились об упрочении собственной власти через культ. Сицилийские правители Гелон и Гиерон поддерживали веру в то, что в их семье из поколения в поколение передавалось жречество в культе "хтонических богов"48; так, Гиерон повелел, в честь своей победы при Гимере (480 г.) возвести в Сиракузах храм Деметры и Персефоны; ибо "на его попечении находится Деметра и праздник ее дочери на белой упряжке"49; одновременно он перестроил здание храма богини-покровительницы города Афины, которое сейчас сохранилось как часть собора в Сиракузах. Но и Фемистокл после "своей" победы выстроил близ двоего дома святилище Артемиды Ари-стобулы и в нем выставил также и собственное изображение в качестве посвятительного дара50.

И все же было бы односторонним рассматривать ритуал только под углом зрения власти, видя в нем лишь средство ее демонстрации и способ ее реализации. Роли, предоставляемые ритуалом, многообразны и сложны, и не направлены на достижение какой-либо явной цели. Они прежде всего выделяют в обществе, так же как в семье олимпийских богов, мужское и женское начала, юность и старость; "хоры", как правило, разделяли мальчиков, девушек и мужчин, сюда же добавлялись еще объединения "почтенных" женщин. При обычном жертвоприношении девушки несли корзину и сосуд с водой, мальчики и юноши пригоняли жертвенных животных, жарили мясо, достойный муж "начинал" и совершал возлияние, женщины отмечали кульминацию происходящего пронзительным ololyge.,В центре композиции на фризе Парфенона бородатый жрец Эрехфея передает пеплос мальчику, а жрица Афины одновременно отсылает двух "несущих сидения" девушек.

Старшее поколение дает указания, более молодые спешат их исполнять; их роль также предоставляет возможность отличиться и повод для гордости: Гармодий решился на убийство тирана после того, как его сестре отказали в праве выступить в роли "несущей корзину" на празднике Панафиней51. Празднество было обязано своим блеском даже в большей степени юной прелести детей и девушек, бьющей в глаза силе эфебов, чем достоинству стариков. Неотделимой частью всего происходящего была песнь, которую поэты каждый раз сочиняли заново, каждый раз заставлявшая миф засиять новыми красками, в которой древний язык божественной мифологии звучал живо и непосредственно.

Роли обоих полов были строго распределены; к некоторым культам женщины не допускались, зато у них были собственные праздники, участие в которых было запрещено уже для мужчин, Скиры, Фесмофории, Адонии52; мужчины взирали на это не без недоверия, но не могли препятствовать "священному". Но существовала также и антитеза - смена закрепленных за полами ролей во время маскарада и исключительных праздников, а также в связи со свадьбой53, - это означало не что иное как намеренное порывание со своим статусом; в такое время изменяли одежду и прическу, юноши выступали одетыми как девушки, можно было увидеть даже девушек с бородами, фаллосами, в костюмах сатиров. Путь к "да", к приятию собственной роли, вел через гротескное "нет".

Подобная же двойственность была характерна и для отношения к рабам; в некоторых случаях они исключались, но в день "кружек" их подчеркнуто приглашали к столу, на Крониях им отводилась ведущая роль; на Крите они могли даже сечь своих господ54. Другой раз им злонамеренно навязывалась негативная роль, связанная с реальными истязаниями55. Впрочем, то обстоятельство, что нередко в ритуале свободным приходилось исполнять черную работу56- подметать храм, чистить статую, стирать одежды, наконец, забивать животное и жарить мясо, - заставляет вспомнить о временах, когда рабство, основанное на работорговле, еще не было распространено. Религия так и не дала забыть о том, что "рабы тоже люди"; храм или алтарь служил рабу таким же убежищем, как и свободному, вина за кровавое злодеяние оставалась той же самой; у рабов были те же боги, что и у их господ57; если же рабы происходили из других мест, то и они, понятно, могли придерживаться своего домашнего обычая.

Вечноживущие боги служили порукой постоянства; ритуал означал установление. Даже праздники разрушения и ниспровержения заканчивались утверждением существующего порядка. Обыгрывались релевантные с точки зрения истории человечества оппозиции, жизнь охотников и пастухов противопоставлялась жизни в городе, гора, болото, пруд - плодородной равнине, необмолоченные зерна - каше и хлебу: будничный уклад подчинения и труда являл себя единственным выдержавшим проверку на прочность; и все же у людей вызывалось желанное представление о "золотом веке", делались намеки о шансах и степени риска, ритуал таким образом не давал угаснуть потенциям, препятствовавшим полному и однозначному слиянию человека с его ролью. Истории заговора и ниспровержения находились в полной гармонии с обстановкой праздника.

Но и в рамках существующего порядка ритуал предоставлял отдельному человеку все возможности раскрыть свою индивидуальность. Вот два примера: Ксенофонт в своем имении близ Скиллунта, данном ему во владение Спартой, построил святилище Артемиды, употребив на это свою часть военной добычи; это означало, и его собственное описание позволяет нам живо это представить, ежегодный праздник встречи со всей округой, которая собиралась для охоты, еды и питья; "богиня" щедро одаривала этим, не умаляя роли Ксенофонта как радушного хозяина; обязанности жреца, которые он сам себе избрал, придавали всему достойный вид и делали происходящее не похожим на бахвальство нувориша58. - В "Брюзге" Менандра есть персонаж - мать юного любовника, богатая афинская дама, которая, сказано в комедии, что ни день обходит всю Аттику, совершая жертвоприношения59; на этот раз, говорит она, ей явился во сне козлиный бог Пан, и вот теперь поэтому в гроте Пана близ Филы, за городской чертой, следует принести ему жертву, что одновременно означает прогулку на природу и пикник. Так у этой женщины появляется возможность вырваться из тесноты женской половины и вдобавок на средства мужа выказать свое уважение козлиному богу; подавленные желания проявляются в форме благочестивого долга. Все дело в том, что несущее в себе близость к реальной жизни многообразие политеизма предоставляет человеку известную свободу самовыражения, но так, что он в то же время не порывает уз, налагаемых общечеловеческими законами.

Напротив, вне этих законов ставит себя каждый, кто сам потребовал божественных почестей, как сделал македонец Александр, которому вскружили голову его подвиги в далеких странах, и следом за ним цари-диадохЪ. И тем не менее, культ правителя60 практически без особых сложностей вписывался в традиционную систему, и с этим хорошо согласуется тот факт, что отдельные подобные случаи известны еще во времена до Александра61. Объектом такого почитания становился не гражданин полиса, а пришедший извне победитель и спаситель. Дистанция отделяла также и олимпийских богов; их побледневшие очертания лишь выигрывали, наполняясь новым блеском от соприкосновения с реальным могуществом и роскошью правителя. Происходило то же самое сплочение общины в культе того, кто к ней не принадлежал.

3.4. ИНИЦИАЦИЯ

Не вызывает сомнения, что религия обладает воспитательной силой, и что с другой стороны, этой своей силой она обязана воспитанию, понятому в широком смысле - прежде всего, как пример родителей. "Почитать богов" и "почитать родителей" - это всегда были смежные понятия. Платон наглядно описывает1, как дети, находясь еще почти в младенческом возрасте, слышат от своих кормилиц и матерей мифы, которые, подобно "зачаровывающим" песням, рассказываются и для забавы, и всерьез; они слышат молитвы при жертвоприношении, они видят соответствующие этим молитвам зрелища, пышные представления, какие любят смотреть и слушать дети; приносятся жертвы, и дети видят и слышат, как их родители в это время со всей серьезностью проявляют беспокойство о них и о себе, как они говорят с богами и молят их; кто же перед лицом этого мог бы с легкостью заявить, что богов не существует?

Формирование подрастающего поколения является практически главной функцией религии, когда ритуал сосредоточивается на введении подростков в мир взрослых: это происходит в "инициациях"2 - посвящениях мальчиков и девочек-характерных для примитивных цивилизаций. Показательно временное отделение проходящих обряд инициации от обычной жизни, существование "на краю" (en marge); ритуал таким образом осуществлялся в три этапа, и состоял из обособления, промежуточного периода и включения обратно в нормальную жизнь. Сюда относилось обучение видам деятельности, свойственным взрослым людям - в первобытном обществе это охота (для мальчиков), прядение и размалывание зерен злаков (для девочек), - а кроме того - приобщение к племенным традициям через выучивание местных танцев и песен, а кроме того, знакомство с сексуальной сферой. При этом групповая агрессия находила выход в различных издевательствах и угрозах, как если бы молодых людей убивали или их поедало чудовище; таким образом задавалось некое измерение, включающее смерть и новую жизнь.

В высоких культурах древности, которые уже являлись городскими культурами с известным плюрализмом традиций, племенная инициация сохранялась лишь в форме реликтов. Частично она ослаблялась до церемоний, сопровождавших нормальное течение жизни, частично трансформировалась в храмовое служение избранных мальчиков или девочек; имело место и дальнейшее развитие инициации в сторону тайных культов, имевших особое значение, мистерий. Однако мифы со свойственными им характерными мотивами инициации, такими как бросание детей на произвол судьбы, или же принесение их в жертву, "пребывание вне" и битва с чудовищем, указывают на древние институты; в ритуале ситуация "пребывания вне" также всегда имеет особый смысл.

О настоящих ритуалах инициации известно, что они имели место на дорийском Крите и в Спарте. Для Крита главным источником является сообщение Эфора, относящееся к IV в., в котором он, впрочем, говорит уже об упадке этого обычая3. Мужчины были там объединены в союз, они регулярно собирались за совместными трапезами (syssitia) в "мужском зале" (andreion), расходы возлагались на общину. Мальчиков-подростков, вышедших из детского возраста, сначала брали с собой в мужской дом, чтобы они выполняли там роль слуг; одетым в простую одежду, им полагалось сидеть на полу. Остальным грекам казался возмутительным "обязательный" гомосексуализм: любой мужчина из сидевших в этом зале мог увести красивого мальчика4; для избранника это даже было почетно. Мужчина заранее заявлял о своем намерении; родственники изображали преследование до самого входа в andreion; после этого происходила раздача подарков, и муж со своим мальчиком, сопровождаемый получившими подарки преследователями, отправлялся на два месяца куда-нибудь в сельскую местность, где дни заполняли охота и угощение. В конце любовник дарил мальчику воинское облачение, корову и кубок для вина; отныне мальчик считался "знаменитым", kleinos. Юноши, ставшие самостоятельными, объединялись в "стадо" (agela) под предводительством и по инициативе одного из своих сверстников, отличившегося каким-то образом. Агела существовала на средства общины, юноши делили время между охотой, спортом и ритуальными боями, которые проводились в определенные дни и сопровождались музыкой. Выход из агелы совпадал с женитьбой.

О религии речь, в общем, даже и не идет; это связано, впрочем, с нашим источником, свободном от предрассудков; "определенные дни" - это, конечно же, праздники в честь богов. Из надписей нам известны "агелы раздевающихся" (ekdyomenoi)5, спортивная нагота которых контрастировала с "девчоночьей" одеждой младших; в мифе этому соответствует история о девушке, удивительным образом превращающейся в сильного эфеба. В Фесте в честь Лето справляли праздник "Раздевания", Экдисии6. Параллельно существовали рассказы об Ахилле, который; одетый в женское платье, прятался среди дочерей Ликомеда, пока при виде оружия не выдал своей мужской природы7, и о Тесее, над которым, когда он прибыл в Афины, стали смеяться у храма Аполлона Дельфиния, называя его девушкой, он же снял хитон и бросил жертвенного быка выше потолка храма8. Примечательно, что изображать Аполлона в виде обнаженного юноши стали так рано именно на Крите9.

На Крите миф помещал также и "куретов", которые, судя по названию, были просто юными воинами10. За этим стояло культовое сообщество юных воинов, объединявшихся вокруг пещеры на Иде, с их воинственными танцами, размахиванием щитами, о чем уже в очень раннюю эпоху свидетельствуют вотивные щиты из бронзы11. Каждый год в пещере разжигали большой костер и праздновали рождение Зевса12, однако говорилось и о погребении Зевса куретами и даже, вполголоса - о принесении в жертву младенца13. Рождение, пещера, смерть ребенка, танец с оружием - все это, без сомнения, мотивы, присущие обрядам инициации; однако, как представляется, из них развились "мистерии" в собственном смысле слова14. С другой стороны, к Дик-тейскому Зевсу в гимне из Палекастро15 обращались как к "величайшему куросу", и конечно пели этот гимн реальные юноши, kouroi, они же исполняли в танце "мощные прыжки", к которым приглашали бога. Здесь есть ясно выраженная цель - призвать "на этот год" бога и его всеохватывающее благословение; то, что юноши на этом празднике как-то обыгрывают или изменяют собственный статус, никак прямо не выражено. И все же, быть принятым в круг таким образом поющих и танцующих, определенно имело особое значение и не могло через много лет повториться вновь.

В Спарте16 "воспитание", agoge, изобретение которого приписывали Ликургу, приобрело всепоглощающий характер и сделалось самоцелью; ведь закаленная таким образом немногочисленная каста должна была утверждать свое господство над порабощенными илотами. Уже в семь лет мальчиков забирали из семей и делили на "стада", и лишь по достижении тридцатилетнего возраста они становились полноправными участниками общих трапез (phiditia). Эти два момента разделяла сложная система возрастных групп, о которой нам известно далеко не все. Характерным для "маргинального" существования было то, что подростки какое-то время вели жизнь разбойников и должны были кормиться воровством; избранным полагалось на год словно бы исчезнуть -для того чтобы, тайком ото всех, убивать илотов; это и были пресловутые "прятки", krypteia17. В сравнении с этим обычаем более невинным было привлекавшее внимание бичевание мальчиков у алтаря Артемиды Ортии18. Этому предшествовало какое-то время вне города, именовавшееся "лисьим"19; то, что происходило потом, насколько можно судить со слов Ксенофонта и Платона20, была культовая игра: нужно было "украсть у Ортии побольше сыра", остальные нападали на похитителей, по-видимому, обступив защищаемый от них алтарь; возможно, друг против друга выходили две возрастные группы. Продолжением было шествие в длинных, "лидийских", одеждах21. В императорские времена бичевание, очевидно, было жестоким зрелищем, которое устраивалось для увеселения "туристов", это одновременно было и соревнование в умении переносить боль, не шевельнув рукой; жрица Артемиды держала изображение богини, становившееся тяжелым, если удары наносились слишком легко; не исключался и смертельный исход22. В то же время бичевание являлось лишь одним из действий в гораздо более сложном культе Ортии. В его рамках устраивались также мусические состязания, главной наградой на которых был серп23, прелестные хоры девушек24 и гротескные процессии в масках25. В почитании дикой богини сходились крайние противоположности; все же характер инициации совершенно четко прослеживается в последовательности приготовления, "испытания" и облачения.

Различение возрастных групп было важным и в круге почитания Аполлона. На праздник "обнаженных мальчиков", Гимнопедии, неженатые не допускались; те же, со своей стороны, как "карнеаты" должны были устраивать Карней и предоставлять для этого необходимые средства26. Ритуальную битву эфебов, носившую название борьбы "Под платанами", описывает Павсаний27: две команды приносили в ночное время в святилище Фебы, находившемся неподалеку от Ферапны, двух молодых собак в жертву Эниалию; затем устраивалась схватка двух кабанов, исход ее считался предзнаменованием для грядущей битвы. Сама битва происходила в "Платановой роще", со всех сторон окруженной стоячей водой; с каждой стороны было по мосту, на одном стояла статуя Геракла в полный рост, на другом - статуя Ликурга. Незадолго до полудня противоборствующие группы сходились там, в драке шли в ход кулаки, ноги, зубы, хотя оружие, судя по всему, не применялось; победителем был тот, кто сталкивал противника в воду.

Суровость спартанского agoge сделалась достоянием фольклора; в других местах принуждение коллективного ритуала уступило свои позиции личной свободе. Но и в афинском институте эфебии28 все еще явно просматриваются мотивы инициации. Всему предшествовало обрезание волос с посвящением их богу, сопровождавшее принятие в члены фратрии на празднике Апатурий29. Собственно служение эфебов состояло, с одной стороны, в военной подготовке в казармах Пи-рея, с другой - в охране границ, тем самым происходила постоянная смена заключения и пребывания "вне", молодой человек был оторван от отеческой семьи и лишен возможности образовать свою собственную; одновременно это служение предполагало вхождение в полисные культы: эфебы составляли главный контингент всех больших праздников. Когда же при этом особо подчеркивалось, что они во время жертвоприношения "поднимали коров"30, то это была такая же юношеская проба сил, в какой, согласно мифу, юный Тесей принял участие у храма Аполлона Дельфиния.

Разлучение с родителями было свойственно и статусу "девы". Повсеместно во время праздников в честь богов девушки собирались в свои "хоры". На Кеосе девушки, достигшие брачного возраста, проводили целые дни святилищах, где их посещали молодые люди, тогда как по вечерам им полагалось выполнять дома работу служанок31. На

Лесбосе во время ежегодного праздника в святилище Геры устраивались соревнования в красоте32. В Афинах все девушки перед свадьбой должны были пройти посвящение Артемиде Бравронской или Му-нихийской33. В Бравроне34 девочки довольно долго, возможно, на протяжении четырех лет, жили "медведицами", удалившись от остального мира в святилище Артемиды, проводя время за танцами, бегом взапуски, жертвоприношениями; мотив уединения и культовая нагота так же присущи инициации, как и угроза принести в жертву в мифе: Артемида требует жертвоприношения юной девушки, которую в последний момент заменяет коза35. В Коринфе семь мальчиков и семь девочек должны были провести год при храме Геры Акрайи, все это время они носили черные одежды; по прошествии года в жертву приносили черную козу, которая, якобы, сама выкапывала жертвенный нож. В связи с этим обычаем рассказывался миф о смерти детей Медеи именно в этом святилище и показывались их могилы36. Встречаясь со смертью, с древней виной, которую вновь и вновь полагалось искупить, дети приобщались к традициям полиса. Еще яснее символика инициации видна в служении афинских аррефор, которое в конце концов завершалось у Эрота и Афродиты; также и здесь происходило жертвоприношение козы37. В такой перспективе становятся более понятными другие упоминания о временном храмовом служении девочек и мальчиков38. Имена богов могут при этом разниться: идет ли речь об Артемиде, Афине, Афродите или Посейдоне - в любом случае, дева, любовное единение и образ отца стоят вехами на чреватом опасностями пути, ведущем во взрослое состояние.