В. Буркерт. Греческая религия 44 страница

Рисунки на вазах из святилища, датируемые, в основном, второй половиной V в., в большинстве своем представляют исполненные в совершенно особом стиле гротескные карикатуры на мифологические или бытовые темы, фигурки, напоминающие пигмеев или негров, гримасничающие, со вспученными животами и болтающимися гениталиями. Здесь налицо определенная аналогия с отдельными сосудами, использовавшимися во время Анфестерий. По меньшей мере один этап таинства мистерий, судя по всему, проходил в резком контрасте с обычным укладом и общественными нормами и переживался как возврат к примитивному состоянию. Aischrologia, отличавшую празднества в честь Деметры, "высмеивание с повозок" на празднике Анфестерий17 можно сравнить с этим этапом мистериального таинства. На одной из чаш кабиров нарисован Кабир и его мальчик, маленькая гротескная фигурка, подписанная Prat61aos, "первый человек", рядом с "Мито-сом" и "Кратией". Тут явно содержится намек на неизвестный антро-погонический миф18 - на Лемносе о Кабире, kabeiros, также говорится как о первом человеке19.

Антропогония и инициация объединяются идеей нового начала. О самих ритуалах почти ничего не известно. Существовали главные жрецы, kabirfarchoi, и мистагоги - paragogets, "вводящие"20. Частью посвящения было купание21, посвященный носил ветви и повязки, имел право входить в священную рощу Деметры Кабирии22. Ничто не говорит о каких-либо потусторонних чаяниях. Имя "кабиры", возможно, семитского происхождения ("великие боги"), но может быть, что и хеттского23, так что нельзя однозначно сказать, к какому языку оно восходит.

Жителей Самофракии24 греки называли "пеласгами", кроме того, связывали с троянцами, но, возможно, лишь для того, чтобы противопоставить их грекам как "негреков" или "антигреков". В культе негреческий язык продолжал использоваться еще в эллинистическую эпоху25. В то же время, святилище, где совершались мистерии, строилось начиная с VII в. греческим населением. В отличие от святилищ кабиров его значение было не только местное. Об этих мистериях в V в. было известно в Афинах. Геродот принял там посвящение26, поэты и историки включали в свои генеалогии самофракийские предания. Между тем, своего расцвета святилище достигло лишь во времена эллинизма, когда остров стал опорным пунктом Птолемеев. "Ника Самофракийская"27 была принесена в дар во II в. Слава "богов Самофракии" распространилась по всему Средиземноморью. Культ существовал до времени правления Константина.

Раскопки дают возможность во всех подробностях восстановить, как было устроено святилище. Самым древним был вырубленный в скале алтарь с кучами пепла и ямами для жертвоприношений. Около 500 г. был возведен "Anaktor/оп", весьма оригинальное сооружение28: вход в него был с длинной западной стороны, слева от входа, с узкой северной стороны находилась "святая святых", куда был закрыт доступ всем, кроме мистов29. Посреди главного помещения располагалось круглое возвышение 3,5 м в диаметре30, у длинной восточной стены стояли скамьи для сидения. Здесь проходили "посвящения". Кроме того, в святилище был еще окруженный стеной участок с очагом, выполнявшим роль алтаря, "megaron"31, функции которого впоследствии, возможно, перешли к "новому храму", названному в одной надписи просто hieron32. У северного входа это здание имело пронаос с колоннами, как обычный храм, однако внутри помещался очаг-алтарь, а в южном конце, закругленном наподобие абсиды, была яма для жертвоприношений. Рядом находился еще один большой участок, окруженный стеной. Построенный поблизости во II в. театр едва ли использовался в культовых целях.

Ежегодно устраивался праздник, на который отовсюду приезжали праздничные посольства, theorof33, но индивидуальное посвящение, myesis, по-видимому, можно было получить и в другое время, просто оказавшись там. Как и в Элевсине, наряду с мистами были еще эпоп-ты, ep6ptai - те, кто по крайней мере во второй раз присутствовали на церемонии с открытыми глазами. О том, как происходило посвящение, известны три любопытных подробности. Во-первых, жрец спрашивал проходящего инициацию, "какой из своих поступков он считает самым ужасным"34. Скорее всего, это была не "исповедь", а способ создать основу нерушимого объединения получив знания друг о друге. Во-вторых посвященные обвязывались вокруг бедер пурпурной повязкой35, а это предполагает вначале раздевание и, возможно, купание. Считалось, что соответствие этому - рассказ о том, как Одиссей бросил свою одежду в бушующие волны и с покрывалом Левкофеи, которое больше уже не могло причинить ему вреда, прыгнул в море. Наконец, с этого момента посвященные должны были носить железные кольца36. Должно быть, важную роль в культе играло принесение в жертву барана37. Посвящение происходило ночью38. Особая таинственность "самофракийских богов" проявлялась в том, что у них или вообще не было имени, или оно держалось в строжайшей тайне. Посвятительные надписи в святилище адресованы просто "богам", theoi. То, что эти боги были "кабиры", часто утверждали со времен Геродота, но хорошо осведомленные люди возражали39. Один автор40 называет имена Axieros, Axiokersos, Axiokersa и "переводит" их как "Деметра, Аид, Персефона". Когда же Варрон41 обнаруживает на Самофракии капитолийскую триаду - Юпитера, Юнону, Минерву - он, по-видимому, дает "перевод" тех же трех имен. Великую богиню из Самофракии можно также отождествить с Матерью. Характерные для Кибелы изображения можно видеть на самофракийских монетах. Кроме того, засвидетельствованы культы Афродиты и Гекаты42. Далее, хорошо известен юный бог, выполняющий различные поручения, Кас-мил или Кадмил, чье имя переводили как "Гермес"43. У ворот анакто-рона стояли бронзовые фигуры двух итифаллических "Гермесов"44. То, что по своему происхождению восходило к фаллическому обозначению границ, миф объяснял таким образом: Гермес "увидел Персефону", и это привело его в состояние возбуждения45. Здесь можно усматривать намек на происшествие в анактороне, служащем параллелью Элевсину. Впрочем, главной и наиболее важной ролью Гермеса было жертвоприношение барана.

Если с самофракийскими богами в мифах не связаны никакие конкретные образы, то мифы о местных героях, напротив, были широко известны46: владычицей Самофракии была дочь титана Атланта Электра или Электриона - имя, которое всегда толковалось как "Сияющая". Она родила Зевсу Дардана, Ээтиона и Гармонию. На Самофракии состоялось бракосочетание Гармонии с фиванцем Кадмом - его имя удивительным образом созвучно имени "Кадмил". На самофракийском празднике Гармонию "искали"47, так что можно предположить наличие некоего мифа, аналогичного истории о похищении Коры. Судьба братьев еще более необычна: Ээтиона отождествляли с Иаси-оном, который сошелся с Деметрой и был убит молнией Зевса48. "Священная свадьба" со смертельным исходом, аналогично тому, что рассказывалось в мифах об Иштар и Матери, видимо, должна свидетельствовать о тайных обрядах жертвоприношения. Был и другой вариант мифа, по которому Дардан будто бы убил своего брата49. Так или иначе, Дардан покинул священный остров на плоту - согласно большинству источников, из-за потопа, - причалил у Иды, стал прародителем троянцев и сразу же учредил культ Идейской Матери (Meter Idaie)50. Вместо преступника - спасенный после потопа. Здесь вспоминается не только вопрос, задававшийся при посвящении, но и спасение Одиссея благодаря плоту и покрывалу. На самой Самофракии, однако, рассказывали не о "Дард^не", а о Полиарке, "Сильном", хранимом и хранителе51.

Самофракийские мистерии и были прежде всего направлены на спасение при кораблекрушении и успех на море. Об этом можно судить по многочисленным уже в V в. посвятительным дарам52, Ника Самофракийская знаменовала победу в морском сражении. Согласно мифу, уже аргонавты приняли здесь посвящение53. О загробных чаяниях ничего не известно. Переживание ужаса смерти и встреча с соответствующими богами в первую очередь должны были служить защитой от настоящей смерти.

Сказать что-то определенное о происхождении негреческого элемента в Самофракийских мистериях не представляется возможным. Имя "Кадмил", "Касмил" уже в античности отождествлялось с camil-lus - древнелатинским словом, означавшим мальчика, помогающего при жертвоприношении54. Это сходство очевидно, несложно представить себе этрусков в качестве посредников, однако никаких "тирренских" следов на Самофракии не обнаружено. Списки мистов позволяют предположить существование тесных связей с Карией, но они относятся уже к эллинистическому времени55. Была попытка также сопоставить Касмила с одним из имен собственных хеттского или протохаттского происхождения56. Миф о Дардане заявляет о сходстве с малоазийски-ми мистериями Матери, сюда вполне удачно вписалась бы параллель с мифом о Диоскурах - исчезновение сестры, умирающий брат57. Однако на Самофракии также идет речь о "корибантах" и "дактилях"58. По-видимому, их местное название было sdoi59, что одновременно могло пониматься греками и как просто "спасенные". Очевидно, существовал скрепленный таинством мистерий мужской союз, основанный на противостоянии старости и юности, мужского и женского, сексуальности и смерти, на что указывают тайные имена богов и мифы о героях, и этим союзом руководила божественная "предводительница войска", Strategis60. Можно лишь предположить, что союз, объединявший защищенных от моря Sdoi, восходит к эпохе занимавшихся разбоем "морских народов".

1.4. ЭЛЕВСИН

Из всех греческих культов Элевсинские мистерии1 документированы лучше всего. Это касается истории строительства святилища, просопографии жрецов, сакральных законов, иконографии и отражения в литературе. От древнейшего свидетельства - центральной части гомеровского гимна к Деметре, посвященной Элевсину, - и до запрещения культа Феодосием и разрушения святилища готами около 400 г. н. э., на протяжении тысячи лет, Элевсин притягивал к себе людей со всей Греции, а впоследствии также и со всех краев Римской Империи, даруя им, в чем постоянно уверяют источники, счастье и утешение. Славу Элевсина создали, согласно Диодору Сицилийскому2, исключительная древность и нетронутая чистота культа, а уникальное место Афин в греческой литературе и философии позволило прославить это святилище на всю Грецию.

Тайна, к которой каждый год допускались тысячи людей, довольно часто разглашалась, однако авторы дошедших до нас свидетельств, изобразительных и литературных, соблюдали определенные правила игры, позволявшие говорить только намеками. Происходившее во время мистерий представало облаченным в одежды мифа - о том, как Деметра вновь обрела в Элевсине потерянную дочь. Правила были нарушены только христианами. Климент Александрийский сообщает "пароль" (synthema) элевсинских мистов, один из гностиков записывает возглас иерофанта и называет то, что "показывали" как кульминацию празднества: срезанный колос. Нет оснований сомневаться в том, что он говорит правду3.

Устройство мистерий находилось в руках двух семейств - Евмол-пидов, назначавших иерофанта, и Кериков, поставлявших "держателя факела", daduchos, и "глашатая жертвоприношения", hierokeryx. Кроме того, была еще жрица Деметры, постоянно жившая в святилище. Первое помещение, специально предназначенное для посвящений, telesterion, было построено в правление Писистрата на месте сооружения, напоминавшего храм, и относившегося ко временам Солона. Культ существовал на этом месте еще в геометрическую и даже в микенскую эпоху.

Посвящение, myesis4, было индивидуальным. В мистерии были посвящены большинство афинян, хотя и не все, но допускались также женщины, рабы и чужеземцы. Первая часть посвящения, по-видимому, могла состояться в любое время непосредственно в Элевсине или в его представительстве в Афинах - "Элевсинионе" над Агорой. Все начиналось с жертвоприношения поросенка. Каждый мист должен был приносить своих поросят с собой. Согласно одному описанию, посвященный в таинства совершал с поросенком омовение в море5. Животное он предавал смерти "вместо себя". Миф связывал смерть свиньи с исчезновением под землей Коры, как то было и на Фесмофориях6.

За этим следовала церемония очищения, которую в гомеровском гимне к Деметре впервые совершает, подавая пример другим, сама богиня: не произнося ни слова, она садится на лежанку, покрытую руном, и закутывает голову покрывалом. Принимающий посвящение Геракл изображался на рельефах в той же позе - сидящим на шкуре барана и с лицом, скрытым под покрывалом, причем в одном случае над ним держат веялку, а в другом - очень близко подносят снизу факел7. В античности подобное толковалось как "очищение воздухом и огнем", которое должно было переживаться ничего не видевшим в тот момент мистом как угроза. На рельефах представала также встреча с Деметрой, Корой и "kiste". Это, по-видимому, указывало уже на само торжество: "пока ты не достиг анакторона, ты не посвящен"8.

О пройденных ступенях посвящения говорили "synthema"9 - слова, которыми только посвященный мог дать понять посвященному, что тот исполнил все предписанное. "Я постился, я пил кикеон, я брал из kiste, делал, клал обратно в корзину (kalathos) и из корзины - в kfste". Климент Александрийский сам не был в состоянии дать здесь какие-либо разъяснения, хотя полагал, что смысл должен был получаться обеденный. Так, и в kalathos и в kiste обыкновенно видели символы гениталий. В то же время одно упоминание у Феофраста10, согласно которому древние люди "прятали инструменты" для помола зерна и "обращались с ними как с чем-то священным", заставляет предположить, что к "священным предметам" относились ступы и песты - приспособления для приготовления кикеона, kykeon: так назывался напиток из молотых зерен, что-то вроде перлового супа, приправленный специальной травой.

Параллельно существовало словесное "предание" о разных ступенях посвящения - пояснения, даваемые, скорее всего, в форме мифа, о которых нам ничего не известно. Однако важным, по мнению Аристо-теля11, было не "заучивание", а "переживание", особый настрой, возникавший под воздействием происходящего.

Собственно праздник мистерий устраивался всегда в одно и то же время по календарю - осенью, в месяце Боэдромионе. Внешне главным его событием было большое шествие из Афин в Элевсин по "Священной дороге", больше чем за 30 км, в девятнадцатый день месяца12. До этого, первого числа, эфебы переносили "святыни" из Элевсина в афинский Элевсиний, иерофант объявлял начало празднеств, произнося "вступительное слово"13, в котором строго-настрого запрещалось принимать в празднестве участие тем, "у кого нечистые руки и кто говорит на непонятном языке". Обычно это понимается так, что запрет относился к убийцам и инородцам (варварам). Характерной архаической чертой здесь было то, что о чистоте сердца речь не шла. Шестнадцатого все мисты отправлялись "к морю", в бухту Фалера, чтобы очистить себя омовением. Восемнадцатого числа они оставались дома, очевидно, постясь.

Движение процессии по направлению к Элевсину, сопровождавшей "священное", которое несли в закрытых kistai жрицы, напоминало танец, было почти экстатическим. Iakch'6 fakche, - этот возглас повторялся снова и снова, определяя ритм. В этом призыве слышалось имя божественного существа, Иакха14 - даймона Деметры, как потом говорили, или же, скорее, прозвище Диониса, как думали многие. Возглас сопровождался взмахами связанных в пучки веток, называвшихся bakchoi. Когда в 480 г. персы заняли Аттику, один грек стал свидетелем чуда: ему предстало облако пыли, как будто от ног тридцати тысяч людей, из которого раздавался призыв Иакха. Это облако поднялось со стороны Элевсина и исчезло в стороне острова Саламин, где находился греческий флот15: празднество, потесненное войной, словно само праздновало себя и давало Афинам силу и победу.

На границе Афин и Элевсина были маленькие речушки, и там на одном из мостов разыгрывалась гротескная сцена: закутанные с ног до головы фигуры мифу, Ямба или Баубо развеселила Деметру16. Ми-сты переставали поститься, как только на небе появлялись звезды17, и начиналась ночь, относящаяся уже к двадцатому Боэдромиона. Между тем, процессия достигала святилища. Если храм Артемиды и Посейдона18, жертвенные алтари и "колодец прекрасных танцев" были еще доступны для всех, то за ними находились ворота, которые вели на участок, куда под страхом смерти запрещалось входить непосвященным.

Для мистов ворота были открыты. Мы знаем, что сразу за входом находился естественный грот, ничего особенного собой не представлявший, он вряд ли послужил отправной точкой для всего культа. Грот был посвящен Плутону, так что, входя, посвященные оказывались в непосредственной близости к подземному царству. Самим таинствам мистерий служил "телестерий", совершенно особое сооружение: в то время как обычный храм строился с расчетом на созерцание его снаружи, а внутри него находилась лишь культовая статуя, телестерий собирал под своей крышей несколько тысяч человек, которые "смотрели" там, как иерофант "показывал священное". Среди участников действа выделялись две категории - "мисты", впервые присутствовавшие при совершении таинств, и "epoptai", "зрители", уже бывшие здесь по крайней мере один раз19. Они видели то, чего не видели мисты. Вероятно, последние должны были в определенные моменты скрывать свои лица под покрывалами. У каждого миста был свой "мистагог", вводивший его в святилище20. В центре находился "анакторон", продолговатая постройка прямоугольной формы, с дверью в конце одной из длинных сторон. Рядом стоял престол иерофанта, он один имел право заходить внутрь через эту дверь. В то время как телестерий неоднократно перестраивался, анакторон оставался нетронутым. Внутри него был естественный выход скальных пород21. Собственно входа в подземный мир, изображения путешествия туда здесь не было. На анактороне, очевидно, разжигали большой огонь, "под которым" иерофант исполнял свое служение. Соответственно в кровле телестерия был предусмотрен своего рода дымоход, ораТоп. Таким образом, "анакторон" можно, собственно говоря, отнести к типу "алтарей с шахтовыми камерами"22, а также сопоставить его с очагом в ликосурском "мегароне"23. До строительства, предпринятого Салоном и Писистратом, Элевсинские мистерии, видимо, также праздновались под открытым небом.

В помещении для мистерий толпу окружала тьма, в то время как жрецы действовали при свете факелов. Совершалось представление чего-то ужасного, внушающего страх, после чего, когда "открывали анакторон", вспыхивал "великий свет", и иерофант "являлся из анак-торона в сияющие ночи мистерий"24. Мы не знаем, что и в каком порядке на самом деле там происходило, и нам сложно свести воедино разрозненные свидетельства. Содержался ли в действиях иерофанта и жрецов намек на "священную свадьбу"?25 Согласно мифу, Деметра кладет сына элевсинского царя в огонь очага, и мать приходит в ужас, думая, что ребенок сгорит, а на самом деле богиня хочет лишь сделать его бессмертным26. В ритуале каждый раз посвящали "от очага" одно "дитя", и это считалось особой честью27. На одном плохо сохранившемся рельефе28 видно, как рядом с сидящей на престоле Деметрой две фигуры с факелами протягивают их в направлении присевшего на корточки ребенка. Обожествление посредством смерти в огне подразумевалось, а уничтожение было реальным. Можно предположить, что при этом совершали ритуальное убийство жертвенных животных и определенные манипуляции с их останками.

Решающее слово должно было оставаться не за ужасом, а за обето-ваниями. Радостное начало проявлялось в трех формах: мист "видел Кору", которую под удары гонга "вызывал из-под земли" иерофант29. Подземное царство разверзалось, ужас уступал место радости встречи. Иерофант возвещал рождение божества: "владычица произвела на свет священного мальчика, Бримо - Бримоса", и молча показывал всем срезанный колос30. Кто был этот младенец, и кто - его мать? На этот счет, видимо, существовали различные мнения: Иакх-Дионис, сын Персефоны, или сын Деметры Плутос? Плутос, "Богатство", означал, собственно говоря, урожай злаков, преграждавший путь нищете и голоду. Рисунки на вазах IV в. представляют мальчика-Плутоса среди Элевсинских божеств держащим рог изобилия, в одном случае еще и в окружении растущих колосьев31. Это позволяет увидеть ребенка и колосья, изображенными вместе. "Срезанный", "сжатый" колос одновременно должен был вызывать еще и другие ассоциации, как если бы "отрезание" означало кастрацию. Рост, цветение и процветание, когда колос срезают, внезапно обрываются, и тем не менее в срезанном колосе заложена сила для новой жизни.

Прочие праздничные мероприятия служили обрамлением мистерий - танцы, большое жертвоприношение быка, совершавшееся эфебами во "дворе" святилища, за которым, конечно, шло обильное угощение - как то было и в Андании32. Наконец, выливание двух сосудов: одного по направлению на запад, другого - на восток, при этом, обращаясь к небу, возглашали: "Пролейся дождем!", а обращаясь к земле - "Зачни!", что по-гречески выражалось в магическом созвучии: hye-kye33. Может быть, танцевали на "Рарийском поле", где по мифу выросли первые колосья?

То, что в племенных мистериях и в таинствах самофракийских Великих богов, по меньшей мере, не находила внешнего выражения, приобретает в Элевсине черты основного требования, предъявляемого к мистериям вообще: устраняя обычный страх перед смертью, они одновременно сулят человеку лучшую участь в загробном мире. "Счастливы те из людей земнородных, кто таинства видел. Тот же, то им непричастен, до смерти не будет вовеки доли подобной иметь в многосумрачном царстве подземном", говорится в гимне к Деметре34; "Блажен, кто видел это и так уходит под землю: он постиг конец жизни, он постиг данное Зевсом начало", звучит у Пиндара35, а у Софокла36 - "Трижды блаженны те из смертных, кто видел это посвящение и так приходят в Аид, лишь для них там есть жизнь, для всех прочих он полон всякого зла. Исократ37 дал прозаическую формулировку, сказав, что у миста есть "радостные ожидания, связанные с концом жизни и с вечностью". Непритязательно, но впечатляюще выражена та же мысль в надгробной надписи императорской эпохи38: посвященный в таинства благодарит иерофанта, который показал людям, "что смерть - не зло, а нечто благое". "Трижды блаженны", - это, видимо, звучало на элев-синской литургии39, на чем основывалась убеждающая сила этих слов, остается тайной. Если имелось какое-то учение или миф, укреплявшие эту веру, то они безвозвратно утрачены. Картины счастливого пребывания в потустороннем мире, появляющиеся в литературе - "пир hosioi", солнце, льющее мягкий свет на подземное царство - едва ли можно считать выражением именно элевсинского предания40, скорее, это просто не имевшие особого влияния описания в прозаических и поэтических произведениях самого разного уровня. Параллельно существовало намеренно распространяемое Афинами предание, согласно которому основы возделывания зерновых, а с этим - и культуры вообще, были заложены Деметрой в Элевсине41. Изображения Трип-толема, рассеивающего со своей крылатой колесницы дар Деметры надо всей землей, начинают встречаться с середины VI в.42 Из этого даже делали такой вывод, что "начатки" со всего света должны приноситься в Элевсин43. Таким образом, значение Элевсина проецировалось на посюстороннюю жизнь, хотя этим вовсе не исчерпывалось. Можно было бы предположить, что за таинством стояли неслыханные обряды, действа, оргии, дурманящие средства, но как раз аналогия с индоиранским праздником Сомы-Хаомы44 свидетельствует о том, что ритуал мог существовать и после того, как первоначальные снадобья, вызывающие помутнение рассудка, которые, вероятно, употребляли, уже давно были заменены на безвредные вещества. Есть основания думать, что ночь мистерий не так уж сильно отличалась от восточной Пасхи или западного Рождества. Примечательно, что в связи с Элев-сином речь никогда не идет о "бессмертии". Смерть остается реальностью, однако она воспринимается не как абсолютный конец, а одновременно и как новое "начало", другая форма "жизни", все равно "благая". Здесь вспоминаются слова из Евангелия от Иоанна о том, что пшеничное зерно должно умереть, чтобы принести многие плоды45. "Ибо от мертвых приходит питание, и рост, и семена"46. Срезанный и показываемый иерофантом колос может быть истолкован в этом смысле. В несохранившейся трагедии Еврипида по случаю смерти ребенка произносятся такие слова152: "люди хоронят детей, люди рождают новых, люди умирают сами: людям тяжело, когда они предают землю земле. Необходимо, чтобы жизнь сжинали как плодоносный колос, и чтобы один был, а другой не был". Здесь мы, пожалуй, имеем дело с более глубоким слоем человеческой религиозности, чем во вполне понятной, ограниченной обетами и жертвоприношениями eusebeia.

Примечания

1.1. Общие замечания

1 R. Pettazzoni, I misteri (Р. Петтаццони, Мистерии), 1924; О. Kern, Die griechischen Mysterien der klassischen Zeit (О. Керн, Греческие мистерии классической эпохи), 1927 и РЭ XVI 1209-1314; A. Loisy, Les mysteres paiens et le mystere Chretien (А. Луази, Языческие мистерии и христианская мистерия), 19302; О. Е. Briem, Les societes secretes de mysteres (О. Брим, Тайные общества мистерий), 1941; Eranos-Jahrbuch 11, 1944: Die Mysterien (Мистерии); англ. вариант: The Mysteries, 1955; Nock II791-820: Hellenistic Mysteries (Эллинистические мистерии); D. Sabbatucci, Saggio sul misticismo greco (Д. Саббатуч-чи, Опыт о мистицизме), 1965; HN 274 сл.; U. Bianchi, Iconography of Religions (У. Бьянки, Иконография религий) XVII 3; The Greek Mysteries (Греческие мистерии), 1976. Об определении понятия: С. Colpe в книге Mithraic Studies (Исследования по митраизму), изд. J. R. Hinnells, 1975, 379-84.

2 С. Zijdeveld, Telete, 1934. Микенское mu-jo-me-ne в спорном контексте, Жерар-Руссо 146 сл.

1 N. М. Н. van den Burg, Aporrheta, dromena, 6rgia, дисс., Утрехт, 1939. Arrhetos telete в эпиграмме V в. из афинского Элевсиниона - R. Е. Wycherley, Athenian Agora (Р. Уайчерли, Афинская Агора), 1957, № 226.

4 A. Henrichs ПЭ 4,1969,230 сл.; HN 297 сл.; см. V 2.2 прим. 10; VI1.4 прим. 9/10.

5 О мистериях и инициациях F. Speiser, Die eleusinischen Mysterien als primitive Initiation (Ф. Шпайзер, Элевсинские мистерии как примитивная инициация), Zeitschr. f. kath. Theoi. 57,1933,89-102; 254-272; Элиаде - см. V 3.4 прим. 2; W. D. Зегпег, Initiationsriten in Mysterienreligionen, im Gnostizismus und im antiken Judentum (В. Бернер, Обряды инициации в мистериальных религиях, гностицизме и античном иудаизме), дисс., Гёттинген, 1972.

СЗД 3 С 20; HN 280.

ИГР 662; 674 сл.; ср. Варрон у Августина, "О Граде Божием" 7, 20. * См. V 2.5; V 3.5 прим. 7-10; 20.

9 Гипотезы относительно psychopharmaka в Элевсине высказывали К. Кереньи в: Initiation. Numen Suppl. 10, 1965, 63 сл.; Э. Юнгер в: Studies in honor of M. Eliade, 1969, 327-42; почти необозримые объемы имеет дискуссия об индоиранском СомаУХаома; свидетельства о празднике Хаомы в Персеполе: R. A. Bowman, Aramaic ritual texts from Persepolis (P. Боумен, Арамейские ритуальные тексты из Персеполя), 1970, ср. W. Hinz, Acta Iranica4,1975, 371-85. Ср. также G. Dumezil, Le festin d'immortalite (Ж. Дюмезиль, Пир бессмертия), 1924. Об употреблении опиума - Кереньи (4) 35-9; РАН 1976,234 сл.; 238 сл.

10 Фаллос "почти во всех teletai" - Диодор Сицилийский 4, 6, 4; HN 299.

11 Аристотель, фр. 15; золотые листочки OF 32 f = А 4, 3 Цунц; Афинагро 32, 1.

12 Colpe (см. прим. 1) делает определяющим моментом.

13 Плутарх, prof. virt. 81 е; фр. 178; Прокл, In гетр. II 108, 21-4 Kroll; ср. Ричардсон 306 сл.

14 Диодор Сицилийский 5, 77, 3.

15 Окн и водоносицы на полигнотовой картине подземного мира в Дельфах - Павсаний 10,29,1; 31,9; 11, около 450 г.; лекиф из Палермо, около 500 г., Кук III Т. 36; водоносицы на мюнхенской амфоре, около 540/30 гг., АЧВ 316, 7, Кук III399; Платон, "Георгий" 493т; Граф 107-20,188-94; Е. Keuls, The water carriers in Hades (Э. Кейлс, Водоносицы в Аиде), 1973 - автор предполагает, что водоносицы изображают как раз посвященных, а не наоборот.

16 См. I 1 прим. 14; 23/4.

1.2. Родовые и племенные мистерии

1 Плутарх, "Фемистокл" 1 по Симониду PMG 627 и фр. 24 = Ипполит, "Фи-лософумены" 5, 20, 5; Павсаний 4, 1, 7; 1, 31, 4. Тёпффер 208-23; АП 69 сл.; ИГР 669.

2 Плутарх, фр. 24; изображения, видимо, относятся к эпохе поздней архаики, S. Marinatos, Platon 3, 1951, 228-42.

3 Плутарх, фр. 24; Павсаний 1,31,4.

4 Павсаний 1,31,4. Нильссон (ИГР 669) считает это многообразие "поздним".

5 Павсаний 1,22, 7; 9, 27, 2; 9, 30,12.

6 Павсаний 4, 1, 4, ср. 4, 14, 1; 7,; 4, 15, 7; 4, 16, 6. "Кавконы" были догречес-ким племенем - Геродот 4, 148; F. Kiechle, Historia 9, 1960, 26-38.

7 Павсаний 4, 20, 4; 26, 6 сл.; 27, 5; 33, 5; ср. СЗГГ 65, 12.

8 Павсаний 4, 1, 7 сл.

9 IG V 1, 1390 = SIG 736 = СЗГГ 65; ВЭ II 536-44; ИГР 478; М. Guarducci, I culti di Andania (M. Гвардуччи, Культы Андании), ИМИР 10,1934,174-204.