Глава 62. Полуденное солнце отражалось от гладкой крыши скоростного итальянского поезда «Фреччардженто», который мчался по Тоскане

Полуденное солнце отражалось от гладкой крыши скоростного итальянского поезда «Фреччардженто», который мчался по Тоскане, описывая плавную дугу. Несмотря на свою скорость 280 километров в час, «Серебряная стрела» почти не издавала шума, а тихий перестук колес и слабое покачивание вагона действовали на пассажиров убаюкивающе.

Для Роберта Лэнгдона последний час слился в одно неясное пятно.

Сейчас Лэнгдон и доктор Феррис сидели в salottino скоростного поезда – отдельном купе бизнес‑класса с четырьмя кожаными сиденьями и складным столиком. Феррис заплатил за все купе своей кредитной карточкой – а также за минеральную воду и бутерброды. Сиена и Лэнгдон, умывшись в туалете рядом с купе, с жадностью на них набросились.

Ехать до Венеции предстояло два часа. Как только они уселись, доктор Феррис посмотрел на маску в прозрачном пакете, лежавшую на столе, и сказал:

– Нам надо сообразить, на какое место в Венеции указывает эта маска.

– И быстро, – возбужденно добавила Сиена. – Это, может быть, наш единственный шанс предотвратить угрозу со стороны Зобриста.

– Подождите. – Лэнгдон накрыл маску ладонью, словно хотел ее защитить. – Вы обещали, что как только мы сядем в поезд, вы кое‑что проясните для меня касательно последних дней. Сейчас я знаю только, что ВОЗ попросила меня расшифровать изменения, сделанные Зобристом в «La Mappa». Больше ничего вы мне не сказали.

Доктор Феррис беспокойно заерзал и почесал сыпь на лице и шее.

– Понимаю, вы раздосадованы, – сказал он. – Конечно, это выбивает из колеи, когда не можешь вспомнить, что с тобой было, но с медицинской точки зрения… – Он взглянул на Сиену, ища подтверждения, и продолжил: – Очень советую не тратить силы на то, чтобы вспомнить забытые детали. При амнезии лучше всего оставить забытое забытым.

– Оставить? – Лэнгдон рассердился. – Ни черта подобного! Мне нужны ответы! Ваша организация вытащила меня в Италию, в меня стреляли, я потерял несколько дней жизни. Я желаю знать, что здесь происходит!

– Роберт, – мягко вмешалась Сиена, пытаясь его успокоить. – Доктор Феррис прав. Вам будет совсем не полезно, если на вас разом обрушится поток информации. Подумайте о тех обрывках, которые вам запомнились – женщина с серебристыми волосами, «ищите, и найдете», корчащиеся тела на «La Mappa», – эти образы беспорядочно и самопроизвольно вспыхивали у вас в мозгу и почти лишили способности думать связно. Если доктор Феррис станет подробно рассказывать о последних днях, это почти наверняка вытеснит другие воспоминания, и галлюцинации могут начаться заново. Ретроградная амнезия – опасное состояние. Несвоевременные воспоминания могут разрушительно сказаться на психике.

Такая мысль Лэнгдону в голову не приходила.

– Вы, наверное, испытываете растерянность, – сказал Феррис, – но сейчас вам надо сосредоточиться, чтобы мы могли продвинуться в наших поисках. Нам необходимо понять, о чем говорит маска.

Сиена кивнула.

Врачи, кажется, во всем согласны, подумал Лэнгдон.

Он сидел молча, мучаясь неопределенностью. Чувство было очень странное: встретить незнакомца и при этом ощущать, что ты его уже несколько дней знаешь. Честное слово, думал он, где‑то я уже видел эти глаза.

– Профессор, – сочувственно произнес Феррис, – я догадываюсь, что вы не вполне мне доверяете, и это понятно, учитывая, что вам пришлось пережить. Один из побочных эффектов амнезии – легкая паранойя и недоверие.

В самом деле, подумал Лэнгдон, если я даже своему рассудку не могу доверять.

– Кстати о паранойе, – шутливо вставила Сиена, явно стараясь разрядить атмосферу. – Роберт увидел у вас сыпь и подумал, что вы заразились чумой.

Феррис приоткрыл пошире опухшие глаза и рассмеялся.

– Сыпь? Поверьте, профессор, будь это чума, я не лечился бы от нее антигистаминной мазью, которую продают без рецепта. – Он вынул из кармана тюбик и бросил Лэнгдону. В самом деле, тюбик с противоаллергической мазью был уже наполовину выдавлен.

– Простите меня, – сказал Лэнгдон, чувствуя себя дураком. – Трудный день.

– Пустяки, – отозвался Феррис.

Лэнгдон отвернулся; за окном проплывала, вся в приглушенных тонах, мирная панорама Тосканы. Виноградники и фермы попадались все реже, равнина сменилась предгорьями Апеннин. Скоро поезд помчится по туннелям в горах, а потом опять устремится вниз, к Адриатическому морю.

Ничего себе, еду в Венецию чуму искать, подумал он.

Странный день оставил такое впечатление, словно Лэнгдон перемещался по местности, полной лишь смутных форм и лишенной деталей. Как во сне. Чудно: от кошмаров обычно просыпаются, а у Лэнгдона было ощущение, что он, проснувшись, погрузился в новый.

– Плачу лиру за ваши мысли, – шепнула рядом Сиена.

Лэнгдон повернулся к ней с усталой улыбкой.

– Все думаю – проснусь сейчас дома, и все это окажется дурным сном.

Сиена наклонила голову к плечу с видом скромницы:

– И когда проснетесь, не огорчитесь, что меня на самом деле не было?

Лэнгдону пришлось улыбнуться.

– Нет, немножко огорчился бы.

Она похлопала его по колену.

– Хватить грезить, профессор. За работу.

Лэнгдон неохотно перевел взгляд на морщинистое лицо, смотревшее со стола пустыми глазами. Потом аккуратно взял гипсовую маску обеими руками, перевернул и на вогнутой стороне прочел начало закрученного спиралью текста:

О вы, разумные, взгляните сами…

И усомнился, что может сейчас отнести эту характеристику к себе.

Тем не менее он принялся за работу.

В трехстах километрах от поезда, в Адриатике, по‑прежнему стоял на якоре «Мендаций». На нижней палубе в стеклянную кабинку координатора Лоренса Ноултона постучали, и он нажал кнопку под столом, чтобы матовая стена стала прозрачной. За стеклом обозначилась фигура невысокого загорелого мужчины.

Шеф.

Вид мрачный.

Он молча вошел, запер дверь кабинки и, нажав выключатель, снова сделал стену непрозрачной. От него пахло спиртным.

– Зобрист оставил нам видео, – сказал он.

– Да, сэр?

– Я хочу его посмотреть. Немедленно.