Глава 57

Peccatum… Peccatum… Peccatum…

Семь «Р» на внутренней стороне маски Данте повернули мысли Лэнгдона к тексту «Божественной комедии». Он перенесся в Вену, на свою лекцию «Божественный Данте: символы ада».

– Теперь мы спустились по девяти кругам ада, – разносился по аудитории его голос, усиленный динамиками, – в центр земли и встретились лицом к лицу с самим Сатаной.

Он стал показывать слайды с трехглавым Сатаной, изображенным на «La Mappa» Боттичелли, на мозаике баптистерия, ужасного демона кисти Андреа ди Чони – в черной шерсти, запачканной кровью жертв.

– Мы с вами спустились по косматой груди Сатаны, – продолжал Лэнгдон, – и в точке, где сила тяжести меняется на обратную, стали подниматься из мрачного подземья… чтобы вновь увидеть светила.

Лэнгдон продолжал менять слайды, пока не появился тот, который он уже показывал, – фреску Доменико ди Микелино в соборе: канонический Данте в красном одеянии перед стенами Флоренции.

– Если присмотреться… вы увидите эти светила.

Лэнгдон показал на небесный свод со звездами над головой Данте.

– Как видите, небо состоит из девяти концентрических сфер, охватывающих землю. Девятиярусное строение рая призвано уравновешивать девять кругов преисподней. И вы, наверное, заметили, что число девять – повторяющийся мотив у Данте.

Лэнгдон умолк, глотнул воды и подождал, когда аудитория отдышится после мучительного спуска и выхода из преисподней.

– И вот, претерпев ужасы ада, вы, наверное, с нетерпением ждете, когда вам откроется дорога в рай. К сожалению, в мире Данте все не просто. – Он театрально вздохнул. – Чтобы попасть в рай, мы все должны – фигурально и буквально – взобраться на гору.

Лэнгдон показал на фреску Микелино. На горизонте, позади Данте, виднелась коническая гора, поднимающаяся к небесам. Вокруг нее спиралью, девятью витками, сужающимися уступами шла дорога к вершине. По ней тащились нагие фигуры, претерпевая разные наказания.

– Перед вами гора чистилища, – объявил Лэнгдон. – И увы, это изнурительное восхождение – единственный путь из глубин ада к сияющему раю. На этом пути вы видите кающиеся души, каждая платит соответствующую цену за свои грехи. Завистники должны идти с зашитыми веками, дабы не алкать; гордецы – согбенными смиренно, под тяжестью громадных камней; чревоугодники – без пищи и воды, терзаемые голодом; сладострастники – сквозь пламя, чтобы очиститься от плотского жара. – Лэнгдон выдержал паузу. – Но прежде чем вам будет даровано право подняться на эту гору и очиститься от грехов, вы должны побеседовать с этим существом.

Лэнгдон поменял слайды и показал крупным планом деталь фрески, где крылатый ангел сидит на троне у подножия горы чистилища. У его ног – очередь кающихся грешников ждет разрешения подняться на гору. Но странно: у ангела длинный меч и направлен он в лицо первого человека в очереди.

– Кто знает, – спросил Лэнгдон, – что делает этот ангел?

– Хочет пронзить кому‑то голову? – предположил кто‑то из публики.

– Нет.

Другой голос:

– Пронзить глаз?

Лэнгдон покачал головой.

– Еще идеи?

Откуда‑то из задних рядов послышался решительный ответ:

– Пишет у него на лбу.

Лэнгдон улыбнулся:

– Кажется, кто‑то там основательно знаком с Данте. – Он опять показал на изображение. – Это действительно выглядит так, будто ангел намерен рассечь лоб бедняге. На самом деле – нет. Согласно Данте, ангел, охраняющий вход в чистилище, пишет что‑то острием меча на лбу входящего. «И что же он пишет?» – спросите вы.

Лэнгдон сделал эффектную паузу.

– Как ни странно, он пишет одну букву, повторяя ее семь раз. Кто‑нибудь знает, какую латинскую букву ангел написал семь раз на лбу Данте?

– Букву «Р»! – крикнул кто‑то в зале.

Лэнгдон улыбнулся:

– Да. Букву «Р». Эта «Р» означает peccatum, а семикратное написание символизирует – Septem Peccatta Mortalia, то есть…

– «Семь смертных грехов»! – крикнул еще кто‑то из зала.

– Точно. Поэтому, только поднявшись по всем кругам чистилища, вы искупите свои грехи. На каждом уровне ангел стирает одну букву «Р» у вас на лбу, и наконец, когда вы взошли на вершину, все семь «Р» стерты у вас со лба и вы очистились от всех грехов. – Он подмигнул. – Поэтому гора и называется чистилищем.

Лэнгдон отвлекся от своих воспоминаний и увидел, что Сиена смотрит на него из‑за купели.

– Семь «Р»? – сказала она, вернув его к действительности. Она показала на маску Данте. – Вы говорите, это – письмо? И оно объясняет нам, что делать?

Лэнгдон быстро объяснил ей, как устроено чистилище, смысл букв «Р», символизирующих семь смертных грехов, и как их стирают со лба грешников.

– Надо полагать, – закончил Лэнгдон, – Бертран Зобрист, поклонник Данте, знал, что такое эти семь «Р» и что их стирают со лба по мере приближения к раю.

Сиена смотрела на него с сомнением.

– Думаете, Зобрист написал эти «Р» на маске и хотел, чтобы мы… сами стерли их с маски? Это, по‑вашему, мы должны сделать?

– Мне ясно, что…

– Роберт, пусть мы сотрем буквы, что нам от этого пользы? Будет у нас просто белая маска.

– Может быть, да. – Лэнгдон ободряюще улыбнулся. – А может быть, нет. Думаю, здесь скрыто больше, чем кажется на первый взгляд. – Он протянул руку к маске. – Помните, я сказал вам, что маска внутри светлее, чем снаружи, из‑за неравномерного старения?

– Да.

– Возможно, я ошибся. Слишком велик контраст, и фактура внутри зернистая.

– Зернистая?

Лэнгдон показал, что поверхность внутри гораздо шершавее… зернистая, почти как наждачная бумага.

– Художники предпочитают писать по шероховатой поверхности, потому что краска на ней держится крепче.

– И что из этого?

Лэнгдон улыбнулся:

– Вы знаете, что такое «гессо»?

– Да, это белая грунтовка на холсте, и… – Сиена осеклась, по‑видимому, начиная догадываться, что хочет сказать Лэнгдон.

– Совершенно верно. Грунт дает белую шероховатую поверхность. Грунтуют холст или ненужную картину, когда хотят написать поверх нее новую.

Сиена оживилась.

– Вы думаете, Зобрист покрыл маску изнутри грунтовкой?

– Это объясняло бы, почему она изнутри шероховатая и более светлая. А возможно – и то, почему ему надо было, чтобы мы стерли семь «Р».

Последняя фраза вызвала у нее недоумение.

– Понюхайте, – сказал Лэнгдон и поднес маску к ее лицу, как священник, протягивающий гостию[44].

Сиена наморщила нос.

– Грунтовка пахнет псиной?

– Не всякая. Обычная грунтовка пахнет мелом. Псиной пахнет акриловая.

– И что же?..

– Она водорастворимая.

Сиена наклонила голову к плечу; Лэнгдон чувствовал, что там происходит напряженная работа мысли. Она медленно перевела взгляд на маску, а потом вдруг снова на Лэнгдона, широко раскрыв глаза.

– Думаете, под грунтовкой что‑то есть?

– Это многое объяснило бы.

Сиена тут же схватилась за шестиугольную крышку купели и сдвинула ее, так что открылась вода. Она взяла полотенце, окунула в купель и подала Лэнгдону.

– Попробуйте вы.

Лэнгдон положил маску лицом на левую ладонь и взял каплющее полотенце. Выжав его, он принялся смачивать тканью то место на лбу, где были выведены семь букв «Р». Несколько раз прижав полотенце указательным пальцем, он опять окунул полотенце в купель и продолжал смачивать маску. Черные чернила стали расплываться.

– Грунт растворяется, – возбужденно сказал он. – И чернила сходят.

Проделав это в третий раз, Лэнгдон принял благочестивый вид и заговорил торжественным монотонным голосом, гулко разносившимся по баптистерию:

– Крещением водою и Духом Святым Господь Иисус Христос освободил тебя от греха и возродил к жизни новой.

Сиена посмотрела на него как на сумасшедшего. Он пожал плечами.

– По‑моему, это вполне уместно.

Она закатила глаза, потом снова обратила взгляд на маску. Лэнгдон продолжал ее смачивать, и из‑под грунта уже проступал ее собственный гипс желтоватого тона, как и следовало ожидать от такого древнего изделия. Когда последняя «Р» исчезла, он вытер маску сухим полотенцем и показал Сиене.

Она охнула.

Как Лэнгдон и говорил, под грунтом было действительно что‑то скрыто – второй слой письмен: восемь букв, написанных прямо на желтом старом гипсе.

Но на этот раз из них сложилось слово.