А. И. ГЕРЦЕН. РОССИЯ«Освободительное движение и общественная мысль в России 19 века». Для семинарских и практических занятий. Под редакцией И. А. Федосова. М. 1991

Русская община существует с незапамятного вре­мени, и довольно схожие формы ее можно найти у всех славянских племен. Там, где ее нет, — она пала под германским влиянием. У сербов, болгар и черногорцев она сохранилась еще в более чистом виде, чем в России. Сельская община представляет собой, так сказать, об­щественную единицу, нравственную личность; государ­ству никогда не следовало посягать на нее; община яв­ляется собственником и объектом обложения; она от­ветственна за всех и каждого в отдельности, а потому автономна во всем, что касается ее внутренних дел.

Ее экономический принцип — полная противопо ложность знаменитому положению Мальтюса¹: она предоставляет каждому без исключения место за своим столом. Земля принадлежит общине, а не отдельным ее членам; последние же обладают неотъемлемым пра­вом иметь столько земли, сколько ее имеет каждый другой член той же общины; эта земля предоставляется ему в пожизненное владение; он не может да и не име­ет надобности передавать ее по наследству. Его сын, едва он достигнет совершеннолетия, приобретает право, даже при жизни своего отца, потребовать от общины земельный надел. Если у отца много детей — тем луч­ше, ибо они получают от общины соответственно боль­ший участок земли; по смерти же каждого из членов семьи земля опять переходит к общине.

Часто случается, что глубокие старики возвращают свою землю и тем самым приобретают право не платить податей. Крестьянин, покидающий на время свою об­щину, не теряет вследствие этого прав на землю; ее можно отнять у него лишь в случае изгнания, а подоб­ная мера может быть применена только при единодуш­ном решении мирского схода. К этому средству однако община прибегает лишь в исключительных случаях. Наконец, крестьянин еще тогда теряет это право, когда по собственному желанию он выходит из общины. В этом случае ему разрешается только взять с собой свое движимое имущество: лишь в редких случаях по­зволяют ему располагать своим домом или перенести его. Вследствие этого сельский пролетариат в России невозможен.

Каждый из владеющих землею в общине, то есть каждый совершеннолетний и обложенный податью, имеет голос в делах общины. Староста и его помощники избираются миром. Так же поступают при решении тяжбы между разными общинами, при разделе земли и при раскладке податей. (Ибо обложению подлежит главным образом земля, а не человек. Правительство ведет счет только по числу душ; община пополняет не­доимки в сборе податей по душам при помощи особой раскладки и принимает за податную единицу деятель­ного работника, т. е. работника, имеющего в своем пользовании землю.)

Староста обладает большой властью в отношении каждого члена в отделности, но не над всей общиной.

Человек, привыкший во всем полагаться на общину, погибает, едва лишь отделится от нее; он слабеет, он не находит в себе ни силы, ни побуждений к деятельности: при малейшей опасности он спешит укрыться под за­щиту этой матери, которая держит, таким образом, своих детей в состоянии постоянного несовершенноле­тия и требует от них пассивного послушания. В общине слишком мало движения; она не получает извне ника­кого толчка, который побуждал бы ее к развитию, — в ней нет конкуренции, нет внутренней борьбы, создаю­щей разнообразие и движение; предоставляя человеку его долю земли, она избавляет его от всяких забот. Общинное устройство усыпляло русский народ, и сон этот становился с каждым днем все более глубоким, пока, наконец, Петр I грубо не разбудил часть нации. Он искусственно вызвал нечто вроде борьбы и антаго­низма, и именно в этом-то и заключалось провиден­циальное назначение петербургского периода. -.--

/Дух общинного строя уже давно проник во все об­ласти народной жизни в России. Каждый город на свой лад представлял собой общину; в нем собирались общие сходы, решавшие большинством голосов очередные во­просы; меньшинство либо соглашалось с большинст­вом, либо, подчиняясь, вступало с ним в борьбу; зача­стую оно покидало город; бывали даже случаи, когда оно совершенно истреблялось...

Перед лицом Европы, силы которой за долгую жизнь истощились в борьбе, выступает народ, едва только начинающий жизнь, и который под внешней жесткой корой царизма и империализма, вырос и раз­вился, подобно кристаллам, нарастающим под геодом; кора московского царизма отпала, как только она сде­лалась бесполезной; кора же империализма еще слабее прилегает к дереву.

Действительно, до сих пор русский народ совер­шенно не занимался вопросом о правительстве; вера его была верой ребенка, покорность его — совершенно пассивной. Он сохранил лишь одну крепость, оставшую­ся неприступной в веках, — свою земельную общину, и в силу этого он находится ближе к социальной рево­люции, чем к революции политической. Россия прихо­дит к жизни как народ, последний в ряду других, еще полный юности и деятельности, в эпоху, когда другие народы мечтают о покое; он появляется гордый своей силой, в эпоху, когда другие народы чувствуют себя усталыми и на закате...