Н.А. Панова 14 страница

Когда вопросники, включавшие в себя множество разного рода самооценочных пунктов, становились предметом статистического анализа, низкая корреляция начинала представляться чем-то нереальным, возникшим из туманного прошлого. Корреляция между четными и нечетными пунктами тестов, между альтернативными вариантами одних и тех же тестов и даже между разными тестами, призванными выявить одну и ту же личностную характеристику, была высока. Корреляция, отражающая <устойчивость> самоопи-саний на протяжении продолжительных периодов (Block, 1971; Conley, 1984) также была высокой. Корреляция в диапазоне от 0,60 до 0,80 стала обычным делом, а показатели надежности методик возросли даже до 0,90. Корреляции между разными личностными чертами (по крайней мере зафиксированными при помощи вопросников) также могли быть достаточно высокими. Появились даже предположения, что подобные корреляции, проанализированные при помощи изощренных методов факторного анализа, начинают наконец-то служить отражением структуры личности.

Определенные успехи были достигнуты и при использовании анкетных методик, участники которых оценивали личностные качества друг друга. Оценки, даваемые одним и тем же <судьей> конкретному человеку, действовавшему в разных ситуациях, обнаруживали согласованность, а повторные измерения, производившиеся через сравнительно продолжительное время, демонстрировали устойчивость этих оценок.

Однако некоторые проблемы оставались все же нерешенными. Корреляция, отражающая уровень согласия между различными судьями, оценивающими одного и того же человека, была не слишком высокой. Несмотря на то что коэффициенты корреляции иногда достигали 0,50, более типичными были гораздо меньшие значения корреляции (см. Кеппу, 1991). В классическом исследовании Норма-на и Гольдберга (Norman & Goldberg, 1966) корреляция между оценками, которые члены студенческого братства, знавшие друг друга на протяжении нескольких лет, давали своему товарищу, составила по большинству исследуемых личностных черт около 0,20. Более того, корреляция между оценками любых двух людей, характеризовавших какого-либо человека, которого они никогда не встречали ранее, показанного им лишь однажды в целях эксперимента, была ненамного ниже, составляя в среднем 0,13. Наконец, корреляция между оценками, даваемыми человеку близкими знакомыми, и его самооценками редко превышала 0,50, а чаще находилась в районе 0,30 (Bem & Alien, 1974; Chaplin & Goldberg, 1985; Kenrick & Funder, 1988; Mischel & Peake, 1982a).

Короче говоря, субъективные оценки, основанные на анкетировании, давали более высокую корреляцию, чем объективные поведенческие исследования. Однако неизменно высокие корреляции были обнаружены лишь в исследованиях, которые рассматривали согласованность или устойчивость самовосприятий, или устойчивость при восприятии данной личности каким-либо оценивающим ее человеком.

Вместе с тем сторонники вербальных методов оказались перед лицом проблемы, гораздо более серьезной, чем скромное согласие между разными оценщиками, - проблемы достоверности. Достаточно сказать, что сколь бы ни была высока надежность оценок, даваемых одним и тем же <судьей> (ни даже сколь бы высоко ни было согласие между разными <судьями>), это вовсе не доказывает, что причина согласованности заключается именно в поведении оцениваемого. Оценивающий субъект может упорно придерживаться убеждений или стереотипов, не подкрепляемых объективной информацией о реакциях наблюдаемого объекта, а подкрепляемых лишь интерпретацией этой информации в свете его собственных предубеждений. Вы можете решить о себе, что вы застенчивы, чувствительны и добросовестны, но кто сможет подтвердить, что вы правы? Аналогичным образом два разных оценивающих субъекта (либо оценивающий субъект и сам оцениваемый) могут прийти к согласию относительно объективно необоснованных оценок при условии, что они будут руководствоваться одинаковыми имплицитными (подразумеваемыми) теориями личности, стереотипами или местными предрассудками (например: <люди, носящие очки, умны>, или <коротышки агрессивны>, или <все Ван Орманды заносчивы>).

Тем не менее простота вербальных методик и часто выявляемые с их помощью высокие корреляции не пробуждали у ученых особой склонности заново возвращаться к стоящему больших усилий и неблагодарному поиску объективной согласованности поведения.

Роберт Сирз и согласованность зависимости. Следующее достаточно амбициозное исследование объективной согласованности поведения было предпринято лишь в 1963 г. Это было исследование Роберта Сирза (Robert Sears, 1963), посвященное зависимости, проявляющейся у детей, посещающих детский сад. Зависимость у детей младшего возраста представляет собой очень привлекательный объект для исследования. Причина состоит в том, что дети делают много таких вещей, которые каждый посчитал бы проявлением зависимости, и эти действия детей можно очень легко зарегистрировать объективно.

Сирз исследовал такие поведенческие показатели, как прикосновение к воспитателю или удерживание его или других детей, частота требований поддержки и частота поиска внимания. Он измерял зависимость детей от своих товарищей, воспитателей и матерей как в детском саду, так и в лабораторных условиях. Как и в более ранних исследованиях, показатели Сирза представляли собой не результаты единичных наблюдений в единичных ситуациях, а средние показатели, рассчитанные на основании многих наблюдений.

Вопреки этому статистически благоприятному обстоятельству, средняя корреляция между отдельными видами зависимого поведения составила лишь 0,11 - показатель, несомненно, слишком низкий, чтобы служить оправданием интуитивной уверенности обычных людей или соответствовать требованиям традиционной теории личности.

Последствия эмпирического вызова

Спустя всего пять лет после исследования Сирза Мишел и Питерсон предприняли атаку на общепринятые положения о согласованности личностных проявлений. В сущности, то, что сделали эти два теоретика, представляло собой <расчистку бурелома>, образовавшегося в результате шквала исследований, в которых ученые полагались исключительно на согласованность субъективных оценок. Они также переключили внимание на те немногие эксперименты, в которых были использованы объективные поведенческие показатели.

Отдавая предпочтение этим объективным показателям, Ми-шел и Питерсон привели ряд очевидных возражений против использования фактов надежности субъективных оценок в качестве средства для демонстрации существования согласованных индивидуальных различий между людьми и, тем более, для определения масштабов этой согласованности. Они настаивали на том, что несмотря на то что согласие между разными измерениями и их устойчивость во времени представляют собой интересные, достойные изучения феномены, однако эти феномены не доказывают достоверность соответствующих понятий о личностных чертах.

Они также обобщили существовавшую в то время литературу о тенденциозностях человека при обработке информации и о других недостатках умозаключений, которые могут заставить усомниться в достоверности социального восприятия и даже самовосприятия. Речь шла прежде всего о склонности полагаться на стереотипы, основанные на внешнем виде, социальной роли или репутации человека.

Более того, в последующие два десятилетия обрушилась буквально лавина исследований, посвященных разным видам тенденциозности социального восприятия и социального познания, которые обеспечили еще более солидное основание для критики (Dawes, 1988; Fiske & Taylor, 1990; Kahneman, Slovic & Tversky, 1982; Nisbett & Ross, 1980; Taylor & Fiske, 1978). Многие из продемонстрированных в ходе этих исследований тенденциозностей были именно таковы, что вполне могли бы служить причиной возникновения иллюзии согласованности. Например, проблема значительных искажений памяти на <факты> под влиянием разного рода предрассудков пользовалась в 70-е и 80-е годы огромной популярностью среди авторов многочисленных исследовательских работ.

Важно отметить, что Мишел вовсе не утверждал, что отсутствие согласованности поведения в различных ситуациях служит доказательством отсутствия измеримых или предсказуемых индивидуальных различий. Напротив, он подчеркивал, что отдельный субъект в одних и тех же ситуациях может демонстрировать очень согласованные реакции, другими словами, что конкретная реакция на конкретную ситуацию может быть очень устойчива во времени.

В сущности, это вполне ясно и из результатов некоторых классических исследований. Коэффициенты устойчивости - корреляция между двумя значениями одного и того же показателя поведения, зафиксированными в двух разных случаях, зачастую превышают 0,40, достигая иногда и гораздо более высоких уровней. Хартшорн и Мэй (Hartshorne & May, 1928) обнаружили, например, что уровень корреляции между склонностью списывать с готовых ответов при заполнении теста на общую эрудицию в одном из случаев и аналогичной склонностью при заполнении теста полгода спустя составил 0,79. Ньюкомб (Newcomb, 1929) обнаружил, что склонность поболтать за обедом также является очень устойчивым личностным атрибутом, но его корреляция с показателем разговорчивости по другим поводам не была настолько высокой (Buss & Craik, 1984). Мишел настаивал на том, что значительные различия между людьми, видимо, ограничены их отдельными реакциями на отдельные ситуации - такими, например, как дружелюбное поведение в столовой или готовность идти на конфронтацию со своим работодателем, что никак не свидетельствует о всеобъемлющей, кросс-ситуативной экстравертированности или напористости.

Атаки Мишела на устои психологии личности не ограничились утверждением, что кросс-ситуативная согласованность поведения отсутствует. Он добавил психологам личности еще больше беспокойства, заявив, что корреляция между оценками черт личности по стандартным вербальным шкалам и объективными поведенческими проявлениями также очень низка. Отдельные виды поведения редко давали с этими шкалами корреляцию, уровень которой превышал бы 0,30, в типичных же случаях эти корреляции были ниже. Затем он пошел еще дальше, указывая на то, что в предсказании действительных поведенческих реакций оценки черт личности, полученные с помощью косвенных и тонких проективных методов психодиагностики, редко позволяют добиться более значительного успеха, чем простые самоотчеты (в целом же их применение бывает гораздо менее успешным, чем использование самоотчетов).

Наконец, возможно, наиболее стимулирующим к размышлению фактом является демонстрация Мишелем того, что готовность или способность человека <откладывать вознаграждение> (черта, милая сердцу психоаналитически ориентированных психологов личности) может зависеть не столько от диспозиций человека, сколько от особенностей конкретной ситуации.

Так, например, вопрос о том, способен ли ребенок отложить вознаграждение в какой-либо отдельной ситуации (т.е. отказаться от небольшой немедленной награды ради получения впоследствии более существенной), может быть с очень скромной степенью вероятности (при корреляции в целом ниже 0,30) решен на основании показателей личностных черт или знания об успешных действиях того же ребенка в какой-либо другой ситуации. В то же время способность детей откладывать вознаграждение может быть резко изменена путем манипулирования некоторыми, очень тонкими нюансами ситуации, в которой эта способность испытывается. Например, в ходе одного из исследований (Mischel & Ebbesen, 1970) было обнаружено, что дети быстро использовали возможность получить небольшое, но немедленное вознаграждение в случае, когда оба приза были на виду (средняя отсрочка в этой ситуации равнялась одной минуте), но оказывались способными откладывать вознаграждение (в среднем на 11,3 мин), если оба приза были спрятаны.

Отталкиваясь от этих результатов, Мишел и его коллеги по исследованию (Mischel, 1974) показали, что любая из нескольких простых когнитивных стратегий, позволяющих детям отвлечь свое внимание от перспективы немедленного вознаграждения, может существенно усилить способность откладывать вознаграждение, в сущности, у любого ребенка. Иными словами, подобные манипуляции с ситуативным контекстом (а возможно, и со смыслом, который этот контекст имеет для детей) могут поглотить влияние любых обширных и устойчивых индивидуальных различий между детьми в уровне импульсивности, терпения или каких-либо других различий, которые как родители, так и профессиональные психологи принимают во внимание, пытаясь объяснить наблюдаемую изменчивость в реакциях детей на возможности и соблазны реального мира.

РЕАКЦИЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ПСИХОЛОГОВ НА ВЫЗОВ 1968 ГОДА

Возврат Д. Бема к разграничению номотетического и идиографического подходов

По-видимому, наиболее интересную реакцию на публикации Мишела (предвосхитившую в некоторых отношениях аргументы, приводимые нами более подробно в следующей главе) продемонстрировал Дерил Бем - ведущий социальный психолог (отец обсуждавшейся нами в главе 3 теории самовосприятия), в то время находившийся на пути к тому, чтобы стать психологом личности. В отличие от большинства других критиков Бем не относился к существующим данным о поведении пренебрежительно. Наоборот, он в целом признавал основное утверждение Мишела относительно степени кросс-ситуативной согласованности поведения, обнаруживаемой при обследовании случайной выборки людей, реагирующих на фиксированный набор ситуаций, отобранных для выявления определенных черт личности. Он утверждал, однако, что гораздо более ограниченная теория личностных черт, согласно которой по меньшей мере некоторые личностные черты могут быть корректно приложимы, по меньшей мере, к некоторым людям, может все же оказаться жизненной.

Бем и Аллен (Bem & Alien, 1974), возвращаясь к разграничению, сделанному почти за 40 лет до этого Гордоном Оллпортом (Allport, 1937) и широко использовавшемуся наставником Мише-ла Джорджем Келли (Kelly, 1955), выступили с предположением, что согласованность поведения, подразумеваемая при использовании общепринятых ярлычков - названий черт личности, все-таки может быть обнаружена. Однако чтобы добиться этого, исследователям необходимо принять <идиографический> подход к личности в противоположность <номотетическому> подходу (т.е. сосредоточить свое внимание на уникальных сторонах структуры личности отдельного индивида, а не исходить из того, что каждый человек может получить осмысленный балл по каждому из личностных параметров).

Центральной особенностью идиографического подхода является то, что он требует сначала очертить круг конкретных черт, <приложимых> к рассматриваемому индивиду (или наоборот, выделить конкретных индивидов, к которым могла бы быть по-настоящему приложима интересующая нас черта личности). Иными словами, поиск согласованности поведения необходимо вести, памятуя о том, что любого отдельно взятого человека можно эффективно охарактеризовать при помощи лишь некоторой части имеющихся черт личности, а при помощи данной черты личности можно охарактеризовать лишь некоторую часть людей.

Второй особенностью идиографического подхода является готовность при очерчивании круга конкретных ситуаций, в которых может быть обнаружена согласованность реакций какого-нибудь человека, использовать в качестве путеводной нити самого этого человека. Существует два отличных друг от друга способа, которыми это может быть сделано.

Можно наблюдать поведение людей в достаточно широкой совокупности ситуаций с целью обнаружить конкретные случаи согласованности поведения, проявляемой определенными индивидами, - случаи, которые скорее всего вновь будут иметь место при исследовании новой совокупности ситуаций.

Обратившись к другому способу, можно использовать информацию о личной истории человека, его потребностях, целях, схемах интерпретации и тому подобном в попытке предугадать особые и уникальные совокупности ситуаций, в которых определенный человек будет проявлять свои определенные диспозиции. В любом случае исследователь, практикующий идиографический подход, не станет ожидать ото всех испытуемых, чтобы их поведение в фиксированном наборе ситуаций позволило бы выставить <балл> по каждой из заранее определенных личностных черт - <балл>, имеющий при этом еще и смысл. Вместо этого он будет ожидать от каждого индивида проявления конкретных диспози-ций только в определенной совокупности ситуаций, которые способствовали бы проявлению диспозиций именно этого индивида (т.е. релевантных по отношению к нему).

Отправной точкой теоретических рассуждений Бема и Аллена стало предположение, что согласованность поведения будет наблюдаться только у тех людей, которые стремятся соответствовать личным стандартам либо произвести впечатление согласованности на других. Причем проявляться эта согласованность будет только в тех определенных ситуациях, которые эти люди считают для этого подходящими. Иными словами, согласованность будут проявлять только те, кто активно отслеживает свое поведение и стремится (по крайней мере в определенных ситуациях) достичь предсказанного и искомого исследователями уровня согласованности. Например, некоторые люди будут отслеживать свое поведение на предмет присутствия в нем дружелюбия или добросовестности, поскольку именно эти личностные свойства представляются им значимыми ценностями и являются основными для впечатления, которое они хотят произвести на других. А некоторые - все по той же причине - будут стремиться быть последовательными в своих проявлениях мужественности, интеллектуальности, озабоченности проблемами экологии или патриотизма. Но вновь согласованность поведения будет иметь место лишь в определенных ситуациях - в тех, которые они сами считают подходящими для проявления личностного свойства, являющегося предметом их озабоченности.

К сожалению, как признавали сами Бем и Аллен, методология их исследований не слишком продвинулась в направлении, которое предполагают их же теоретические выкладки. Они попытались определить совокупность потенциально <согласованно> ведущих себя людей (чье поведение контрастировало бы с поведением совокупности других людей, поведение которых демонстрировало <отсутствие согласованности>), но сделали это, основываясь не на наблюдениях за поведением или на анализе присущих отдельным людям схем интерпретации, или на анализе их личных ценностей. Вместо этого они просто выделили две отдельные черты личности - дружелюбие и сознательность, а затем классифицировали совокупность имеющихся субъектов в зависимости от проявления ими высокой или низкой степени согласованности соответствующих форм поведения. В случае дружелюбия отнесение к одному из классов зависело от общей самохарактеристики испытуемых, а в случае сознательности - от их самоотчета о конкретных поступках в прошлом.

Наиболее важным и наиболее противоречившим духу их собственных идиографических установок является то, что они не предприняли даже попытки отобрать использованные ими ситуации или показатели, основываясь на идиографическом подходе. Бем и Аллен попросту выбрали небольшое число ситуаций и показателей, которые они, как исследователи, сочли подходящими для выявления заданных личностных черт, а затем поставили своих испытуемых последовательно во все ситуации из этой заранее заданной совокупности. Наконец, необходимо заметить, что Бем и Аллен использовали лишь очень малое число поведенческих показателей: два - в случае дружелюбия и три - в случае сознательности. Все остальные показатели представляли собой субъективные и довольно общие оценки, даваемые самими испытуемыми, их родителями или товарищами.

Несмотря на ограниченность, с которой исследователи претворяли в жизнь свои же требования к идиографичности показателей, полученные ими результаты выглядели поначалу достаточно оптимистично с точки зрения подкрепления приведенных ими аргументов. В случае дружелюбия корреляция между двумя поведенческими показателями (т.е. быстротой, с которой один испытуемый вовлекал в разговор другого непосредственно перед началом эксперимента, и объемом времени, в течение которого испытуемый говорил в ходе групповой дискуссии, когда эксперимент уже начался) оказалась очень высокой в подгруппе с <высокой согласованностью поведения> (r = 0,73) в отличие от подгруппы с <низкой согласованностью> (r = 0,30).

Хотя значение первой из этих корреляций и впечатляет своей величиной, однако стоит заметить, что оба рассмотренных варианта поведения едва ли представляли собой независимые проявления некоторой высокообобщенной личностной черты. Оба варианта поведения свидетельствовали только о готовности говорить с незнакомыми людьми, а по сути дела - о готовности заговорить с ними в одном отдельно взятом случае и в одной лишь определенной компании.

В случае сознательности студентов использованные исследователями показатели - быстрота возвращения одолженных учебников, прилежание при выполнении классных заданий и аккуратность их внешнего вида и жилища - больше отличались друг от друга и были более независимыми. Однако полученные Бемом и Алленом данные выявили, что ни в группе с высокой согласованностью поведения, ни в группе с низкой согласованностью не было получено положительных корреляций для любой из пар рассмотренных показателей. (Средний показатель для группы с высокой согласованностью поведения составил -0,04, а для группы с низкой согласованностью он составил -0,19.)

Тем не менее Бем и Аллен отреагировали на данные своих опытов с большим энтузиазмом, чем можно было бы ожидать, ознакомившись с нашим кратким описанием. Это произошло во многом потому, что для подкрепления своих аргументов они использовали не одни только поведенческие показатели. Подобно психологам личности более раннего периода, они чрезвычайно полагались на самооценки и субъективные оценки товарищей и родителей. И опять же, подобно предыдущим исследователям, они были сполна вознаграждены за это. Они обнаружили, что как в случае дружелюбия, так и в случае сознательности в подгруппе с высокой согласованностью поведения оценки, данные товарищами испытуемых, их родителями и самими испытуемыми, очень хорошо коррелировали между собой (для дружелюбия средний r = 0,61, для сознательности средний r = 0,48). Они высоко коррелировали даже с соответствующими показателями поведения (для дружелюбия среднее значение r = 0,47, для сознательности среднее значение r = 0,36). В то же время в подгруппе с низкой согласованностью поведения значения полученных коэффициентов корреляции были ниже.

Публикации Бема и Аллена, по-видимому, в большей степени по причине силы содержащихся в них аргументов, нежели по убедительности эмпирических данных, пробудили вскоре множество споров и критических замечаний как со стороны психологов личности, утверждавших, что подход исследователей не был в достаточной степени идиографическим, так и со стороны сторонников Мишела, вновь настаивавших на том, что корреляция, рассчитываемая для объективных поведенческих показателей, имеет отношение к предмету спора в гораздо большей степени, чем корреляция между субъективными оценками.

Единственная, основанная на поведенческих показателях высокая корреляция, о которой писали Бем и Аллен, явно не выдержала испытания повторными исследованиями. Воспроизведя основные аспекты парадигмы Бема и Аллена и добавив несколько дополнительных показателей как для сознательности, так и для дружелюбия, Мишел и Пик (Mischel & Peake, 1982а) вычислили средние корреляции между отдельными парами поведенческих проявлений: они оказались равны 0,13 для сознательности и 0,05 для дружелюбия. Аналогичным образом Чаплин и Гольдберг (Chaplin & Goldberg, 1985) концептуально воспроизвели исследование Бема и Аллена и обнаружили корреляцию, равную 0,01 для поведения, отражающего сознательность, и равную 0,00 для поведения, отражающего дружелюбие. Еще более знаменательно, что никто из упомянутых исследователей, какой бы из предложенных Бемом и Алленом критериев разбиения на подгруппы они ни использовали, не обнаружил никаких свидетельств существования заметно более высокой корреляции у испытуемых с предположительно более согласованным поведением, чем у испытуемых с якобы менее согласованным поведением.

Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что, несмотря на красноречивость основного аргумента Бема и Аллена, их первые шаги в направлении большей идиографичности подхода к личности не разрешили дилеммы отсутствия согласованности поведения. Их результаты, равно как и результаты, полученные в ходе последующих, вдохновленных ими исследований, принесли лишь дополнительные данные о поведении еще по двум личностным характеристикам - данные, дающие такие же или даже еще меньшие корреляции, чем те, которые были обнаружены Мишелем в 1968 г.

Методологические возражения и альтернативные эмпирические подходы

За исключением призыва Бема и Аллена к большей идиогра-фичности оценок, реакция на атаку Мишела и содержащийся в ней вызов представляла собой в основном сочетание ледяного молчания, обвинений в нигилизме, призывов к здравому смыслу и возобновившихся попыток настаивать на том, что исследования поведения, на которые тот ссылался, имеют неустранимые погрешности. Критики Мишела утверждали, что в этих исследованиях были использованы не те ситуации и не те показатели либо обследовались не те выборки испытуемых (например, Alker, 1972; Block, 1977; Olweus, 1977; Wachtel, 1973). Иногда в качестве защиты обращались даже к научно-дисциплинарным темам. Утверждалось, что социальные психологи и другие ученые, приверженные доктрине бихевиоризма, не в состоянии обнаружить случаи согласованности поведения, которые отражали бы имманентно присущие людям различия, поскольку они слишком полагаются на незамысловатые объективные показатели. Психологи личности настаивали на том, что, обратившись вместо этого к более интегральным и субъективным методам личностной психодиагностики и к оценкам поведения, даваемым самими испытуемыми или их товарищами, наблюдающими их в повседневных ситуациях, можно без труда выявить согласованность поведения, ускользнувшую каким-то образом от внимания Ньюкомба, Хартшорна, Мэя, Сир-за и всех тех, кто пошел по их <бихевиористским стопам>. Иными словами, психологи-персонологи продолжали настаивать на том, что простые и объективные поведенческие показатели в некотором смысле скорее затеняют, нежели проясняют ту важную роль, которую различия в чертах личности играют в повседневной социальной жизни.

Легко проникнуться сочувствием к состоянию фрустрации, которое испытали психологи личности. На самом деле, как будет дополнительно пояснено в главе 6, мы полагаем, что они были правы в своей убежденности, что устойчивые индивидуальные различия, проявляющиеся в социальном поведении, представляют собой нечто большее, чем просто когнитивную иллюзию. Мы разделяем также их стремление настаивать на том, что люди, встречающиеся нам в потоке повседневности, проявляют в своем поведении (равно как и в том, что отличает его от поведения окружающих) значительную согласованность и предсказуемость.

Однако мы полагаем также, что отметание ими с порога имеющихся данных о реальном поведении отбило у этих исследователей охоту заниматься тщательным анализом истоков согласованности и несогласованности поведения в реальном мире. В частности, психологи личности очень мало сделали для того, чтобы помочь нам понять, почему свидетельства обыденной интуиции в отношении личностных черт и данные исследований, полученные при помощи обобщенных вербальных показателей, находят столь мало подтверждений в ситуациях, когда исследователи берут на себя труд собрать объективную информацию о поведении. Если конкретные личностные характеристики - такие, как разговорчивость, или такие, как экстраверсия, честность или зависимость, были выбраны для оценки ошибочно, то какие характеристики следовало бы тогда выбрать? Если разговорчивость не следует оценивать посредством объективного показателя доли общего времени, проведенного людьми за разговорами во время обеда, то как же ее тогда оценивать? Если о честности нельзя судить по готовности жульничать во время контрольной работы или прохождения теста или красть то, что плохо лежит, то как же тогда о ней судить? Если ни <проблемные> мальчики в летнем лагере, ни представленная выборка из учеников начальной и средней школы, ни различные выборки студентов колледжей не были подходящими для оценки согласованности поведения, то какие выборки являются в таком случае подходящими? Иначе говоря, если причины <провалов> прежних поведенчески нацеленных работ могут быть усмотрены в несовершенстве их методологии, а надежность и устойчивость более общих и более субъективных оценок в гораздо большей степени отражают действительное положение с согласованностью поведения, то почему тогда не было предпринято убедительных эмпирических попыток, используя более совершенные поведенческие показатели, более адекватные методы и более подходящие выборки, опровергнуть выводы работ Мишела и его последователей и продемонстрировать им всю необоснованность их претензий?

При отсутствии сведений о подобных эмпирических <историях успеха> потребовалось опровержение, более концептуальное по своей сути, - такое, которое объяснило бы кажущиеся неудачи Ньюкомба и его коллег, равно как и кажущиеся успехи тех, кто предпочел методики <карандаша и бумаги> объективным исследованиям поведения. Одно подобное опровержение было предложено Сеймуром Эпштейном десятилетие спустя после того, как был брошен первый вызов.