Глава 16. Доктору я сказала, что поскользнулась в ванной

Рэйчел

24 ноября – 24 декабря

Доктору я сказала, что поскользнулась в ванной. Я не врала. Просто не стала уточнять, что в этом мне помог Сайрус. Да доктор Саттон все равно не поверил бы. Когда мне накладывали гипс на запястье, Сайрус уже являл образец внимания и заботливости – держал меня за здоровую руку и даже время от времени касался моего лба поцелуем. Это было невыносимо! Не потому что он лицемерил. Потому что не притворялся.

После того как Лили неосторожно выболтала мой секрет, Сайрус еще долго держал себя в руках. Все отведали торта, выпили кофе. И только когда отъехала последняя машина, он, не оглядываясь, устремился в нашу спальню. Устроить скандал при дочери? Нет, на это он не пошел бы. Но я‑то знала, что меня ждет, когда Лили отправится спать.

– Давай уйдем, – прошептала Лили, хотя нас и Сайруса разделял целый этаж.

– Ты о чем?

– Уйдем отсюда! – Голос звенел отчаянием. – Прыгнем в машину и укатим!

– Шутишь? – Я засунула в посудомойку последнее блюдце, залила моющее средство. – И куда, скажи на милость, мы отправимся?

– Не знаю. Куда‑нибудь. Да куда угодно. Поедем искать дедушку! – Лили схватила меня за локоть.

– Ну, дорогая моя, я тебя умоляю…

Папа… Что, если?.. Нет, пустое. Я привлекла Лили к себе, обхватила за худенькие плечи.

– Все будет хорошо.

– Но я же проговорилась про мистера Уивера!

Я рассеянно пригладила ей волосы, все еще пребывая в каком‑то оцепенении. Оно навалилось за праздничным обедом, сразу после заявления Лили. Мне бы трястись от страха, а я как под наркозом. В голове одна мысль: «Вот и все». Сама не знаю, что она означает.

– Ну что такого ужасного может случиться? – вопросила я.

Риторический вопрос. Лили и не ответила. Я прижалась щекой к ее макушке и пожелала спокойной ночи.

– Не хочу я идти спать! – заупрямилась Лили. Глаза угрожающе наполнились слезами.

Ничего, пройдет. Мне утешить ее нечем.

– Нет, хочешь. – Я взяла Лили за руку и отвела в ее комнату. Если бы можно было запереть ее там… Я прикрыла дверь. Ангел‑хранитель, постой здесь на страже вместо меня!

А дальше события той ночи развивались вполне предсказуемо. За одним исключением: я уже не была прежней малодушной покорной овцой. Сайрус набросился на меня, как только я закрыла дверь. Я не стала ни юлить, ни отрицать очевидного. Да, ходила в «Ателье Эдем», помогала Максу. Да, несколько недель морочила мужу голову… Сайрус все распалялся, а я хранила невозмутимость. Внутри все бурлило, но снаружи я была само спокойствие. Я молчала, однако молчание мое было совсем иным, чем прежде. Раньше у меня язык отнимался от страха и стыда, а сейчас Сайрус бился в злой истерике, а во мне нарастала тишина. Хрупкая пока тишина, которой еще многое предстояло вместить. Но я уже видела ту женщину, которой хотела бы стать. Ее силуэт уже мерцал вдали.

Но от моего спокойствия Сайрус лишь злее становился. И когда он швырнул меня через всю ванную, я только удивилась, что этого не случилось раньше. Долго же он сдерживался! Упав на пол, я схватилась за руку. Запястье, конечно, сломано. Почему‑то это не очень волновало. Я смотрела на Сайруса. Как давно я не видела этого выражения… Он испугался! Раскаивается…

На заре нашей семейной жизни Сайрус, когда случалось поднять на меня руку, потом всякий раз мучился угрызениями совести. Но шли годы, и его любовь гасла буквально на глазах. И однажды Сайрус не оглянулся. Отпихнул меня с дороги, я упала, а он не оглянулся. Со мной тогда ничего не случилось, но лучше бы уж он избил меня. В тот день я поняла: любовь умерла.

Теперь же я и вскрикнуть не успела, а Сайрус уже стоял на коленях возле меня. Нет, прощения не попросил, но бережно поднял на ноги, повел вниз. Усадил в машину, сбегал глянуть на Лили и погнал в больницу. А там вел себя так, словно ему невыносимо видеть, как я мучаюсь.

Я поверила.

Хотя так и подмывало поинтересоваться: с чего это вдруг он смотрит на меня с такой нежностью? С другой стороны, было ужасно приятно купаться в заботе и внимании. Быть может, моя вновь обретенная уверенность заставила мужа взглянуть на меня другими глазами? Может, это начало чего‑то нового?

Наступили недели хрупкого покоя. Злополучный День благодарения уже не вспоминался. Я расхрабрилась: несколько раз приглашала Сару на кофе и даже как‑то раз подала Сайрусу на ужин домашнюю пиццу, прямо на кухне. Сайрус несколько опешил, но промолчал.

И все же завести разговор про Макса и его ателье я по‑прежнему не решалась. Даже заикнуться не смела, хотя страшно по нему скучала. И тоска моя росла с приближением Рождества. Но разве можно поднять эту запретную тему, когда у нас с Сайрусом все так хорошо? И я молчала.

– Что‑то я не пойму… – сказала однажды Лили. Был первый день рождественских каникул, мы валялись на диване, смотрели «Звуки музыки» – традиция, которая у нас завелась, когда Лили еще ходила в детский сад.

– Чего ты не поймешь? – рассеянно спросила я, выуживая из пакета горсть попкорна. Попкорн на диване, в среду? Я усмехнулась про себя. Неслыханное кощунство в доме Прайсов!

– Не пойму, что у вас с папой вышло?

– Сама не пойму! И не собираюсь ломать над этим голову. А только знаешь, Лил? Я счастлива! Все прекрасно.

Лили вперилась в меня изучающим взглядом. Недоверчиво переспросила:

– Ты счастлива?

– Да.

– Не верю я, что все хорошо.

Я изумленно посмотрела на дочь:

– Что ты такое говоришь? Да мы уже лет сто не жили так… – я покачала головой, подыскивая нужное слово, – так спокойно! Сама посуди: папа придет через двадцать минут, а я за ужин еще и не бралась. Ну да, у нас сегодня жареные овощи, их пару минут готовить. И все равно…

Лили многозначительно глянула на мою руку.

Я подавила вздох.

– Несчастный случай.

– Ничего подобного.

– Ну, что было, то прошло.

– А как же мистер Уивер?

– А что мистер Уивер?

– Почему мне нельзя проведать его? Рождество скоро, а он один.

Я теребила кисточки пледа, который мы накинули на ноги.

– Макс – щекотливая тема. Не стоит сейчас об этом.

– А дедушка? Если нельзя к Максу, тогда, может…

– Пожалуйста, прекрати, Лили. Мы не станем искать дедушку.

– Почему?

– Потому что…

– Тогда, значит, все осталось по‑старому, – перебила Лили. – И у нас полным‑полно всяких дурацких правил. Про это можно говорить, про то – нельзя… Не понимаю. И не хочу так больше.

– А по‑моему, мы на пороге чего‑то нового. Нового и доброго.

Лили скорчила недоверчивую гримасу:

– Хорошо, если так.

* * *

Как же я забыла: если все слишком хорошо – жди беды. Всего три дня назад я пообещала Лили, что мы вот‑вот заживем по‑новому, и надо же было мне оставить сорочки Сайруса в стиральной машине. Мы с товарками из Библейского кружка решили отвезти рождественские сладости в местный дом престарелых, и я – нет чтоб дождаться конца стирки! – бросила машину на произвол судьбы. Ну напрочь из головы вылетело.

Когда Сара объявила, куда мы направляемся, в груди что‑то оборвалось. Отца поместили в интернат много лет назад. Однако эвертонский дом престарелых оказался ему не по карману, и папа вынужден был переехать в какой‑то другой. Время от времени я получала скудные сведения о нем от дяди, но несколько лет назад и эта ненадежная связь оборвалась. И вот мы едем в дом престарелых… Мне почему‑то стало не по себе.

Где‑то в подобном заведении живет мой отец. Одиноко ему? Вспоминает меня? Удивился бы он, если б узнал, что Лили только о нем и говорит? Что у нее теперь новая мечта – разыскать дедушку?

Раздавая налево и направо нарядные коробки с песочными коржиками и ореховой помадкой, я неожиданно поймала себя на том, что в каждом лице ищу папу. Вглядываюсь, пытаясь отыскать знакомые черты. Столько лет я если и вспоминала о нем, то не иначе как с безразличием, а тут… Долгие рассказы Лили о моем детстве сделали свое дело – в душе открылся потаенный уголок, где хранилось то, что я старательно заставляла себя забыть.

Мне хотелось увидеть папу. С ума сойти! На обратной дороге я расплакалась в машине у Сары.

– Похоже, я соскучилась, – призналась я, когда Сара, только отъехав, снова остановилась у тротуара и протянула мне платок. – Сама не знаю, с чего вдруг… Ну, мы ведь никогда особо с ним не ладили.

– Он твой отец, – мягко заметила Сара. – И всегда им будет.

– Но мы с ним уже бог знает сколько лет не общаемся. – Я тихонько высморкалась. – Ума не приложу, что это на меня нашло.

– Эти два месяца у тебя выдались… эпохальные, – хохотнула Сара. – Воскрешение старинной дружбы, отважное вранье мужу, объяснение начистоту с дочкой, бесконечные рассказы о прошлом, грандиозная стычка с Сайрусом и, наконец… примирение? – с явной вопросительной интонацией закончила Сара. Стало быть, не одна дочь сомневалась в счастливом конце моей «сказки».

– Да, – твердо ответила я. Потом, поразмыслив, добавила с меньшей уверенностью: – Не знаю. У нас с ним все вроде наладилось, но сказать, что мы живем душа в душу, нельзя, конечно.

Сара собралась было еще что‑то спросить, но по щеке у меня поползла очередная слеза, и она передумала. Только потрепала меня по руке и сказала:

– Что до меня, так я отлично понимаю, почему тебе после стольких лет захотелось увидеть отца. В последнее время у тебя не жизнь – чистый бедлам. А папа обнимет крепко‑крепко, и все тревоги как рукой снимет. И уже не страшно. Это первое средство!

Я вообще‑то плоховато помнила, каково это, когда папа обнимает. Но кивнула.

– За чем же дело стало? – Сара пожала плечами. – Поезжай, навести его.

– Все не так просто. Я даже не знаю, где он.

У Сары заблестели глаза:

– О‑о! Тайна! Обожаю тайны.

Возле моего дома она обняла меня и пообещала, что мы непременно разыщем моего отца.

Голова гудела: мысли о прошлом, надежды на будущее… Я скинула туфли, повесила пальто в прихожей, перчатки и ключи положила на комод в холле. В кухне рассеянно заглянула в холодильник – чего бы такое сварганить на ужин? Когда прискакала из школы Лили, я деловито раскатывала тесто для своего знаменитого пирога с мясом. Оставленное в стиральной машине белье было забыто окончательно и бесповоротно…

До следующего утра, когда Сайрус стал собираться на работу.

Я только‑только разбила два яйца на раскаленную сковороду, как в кухню ворвался Сайрус – голый до пояса, с влажными волосами, красный от обжигающего душа. И явно в скверном расположении духа.

– Где моя синяя полосатая рубашка?

Темная вена вздулась на виске; гнев исходил от него почти осязаемой волной.

– Рубашка? – Я судорожно соображала, почему его любимая рубашка не висит там, где ей полагается, – в шкафу. Господи! – Она в стиральной машине, – похолодев, пролепетала я. – Мы вчера ездили в дом престарелых, и я, кажется, оставила белье в машине.

– Моя рубашка в стиральной машине? – недоверчиво переспросил Сайрус. – У нас сегодня ежегодный рождественский обед. И в чем прикажешь идти?

Ой! Брызнувшее со сковороды масло обожгло руку. Яичница! Если упустить момент, желтки зажарятся, а Сайрус терпеть не может крепких желтков.

– Прости, пожалуйста. – Я взялась за лопатку. – Так получилось…

– Не поворачивайся ко мне спиной!

Я вздрогнула, выронила лопатку. Та шлепнулась в сковородку. По тефлоновой поверхности растеклась желтая лужица. Моя замечательная яичница погибла.

– Понимаешь, так вышло, – снимая сковородку с плиты, оправдывалась я. – Мы поехали в дом престарелых, гостинцы старикам повезли. И я вдруг вспомнила про папу…

– Он‑то здесь с какого боку?

– Ни с какого. – Зря я это затеяла; хотела поговорить о папе за завтраком, но, похоже, идея неудачная. – Я просто пытаюсь объяснить, почему забыла про рубашку.

– Мне не нужны отговорки. Мне нужна рубашка.

– Может, ты другую наденешь? – робко предложила я.

– Может, ты научишься белье стирать? – Сайрус шагнул ко мне. Я отступила к плите. – Ей‑богу, Рэйчел, неужели так трудно выстирать пару рубашек? Чем ты целыми днями занимаешься? Раньше, да, бегала тайком к Максу. Но теперь‑то, надеюсь, с этим покончено?

– Тебя послушать, я чем‑то непристойным занималась. Макс мой друг.

– Друг? Ты считаешь другом человека, который подбивает тебя не слушаться мужа?

Я зажмурилась на мгновение. Какая же я дура! Думала, все забыто. Как бы не так. Сайрус не из тех, кто спускает обиды, тем более такое преступление, в каком повинна я. Преступление против устоев нашего брака. Правила мне известны? Известны. Я сознательно их нарушила. И полагала, что мне это сойдет с рук?

– А я думала, ты меня простил.

Я даже не поняла, что произнесла это вслух. Только Сайрус вдруг коротко и сухо хохотнул:

– А ты не просила прощения.

Может, напомнить, что истинное прощение дается без всяких просьб? Исключительно по доброй воле? Нет, лучше убраться подобру‑поздорову. Самое время потихоньку выскользнуть из кухни и попытаться найти другую рубашку, пригодную для обеда в обществе городских шишек. Но дело не в несчастной рубашке, нет. Гнев Сайруса имеет гораздо более глубокие корни. Там, откуда он поднимается, клокочет скопившееся за долгие годы раздражение. Бесчисленные случаи, когда я, по убеждению Сайруса, подводила его.

– Прости, пожалуйста, – миролюбиво попросила я. Может, увидев мое раскаяние, Сайрус уймется, вспомнит, что мы практически помирились? Разве не смотрел он на меня почти с сочувствием, совсем недавно? Конечно, от сочувствия до любви далековато, но надо же с чего‑то начать. Я все еще ощущала у себя на лбу теплое прикосновение его губ. Было это? Или я все придумала?

– Нет, Рэч, одними извинениями тут не обойтись. – Сайрус крепко, слишком крепко, ухватил меня за запястье. – Я прошу немногого, но есть вещи, которые должны выполняться неукоснительно. Безделья я не потерплю. Ты хоть знаешь, сколько я работаю? Сколько нужно денег, чтобы содержать такой дом?

Я потрясла головой, не смея поднять на него глаза. Куда подевалась та уверенная в себе женщина? Она была здесь еще вчера. А сейчас, когда ее, как щенка, ткнули носом, чтоб не забывала свое место в этой семье, она в страхе затаилась. И даже не вздрогнула от зуботычины.

* * *

– Доброе утро. – Спустившаяся на кухню Лили в ужасе уставилась на мою руку, где краснели пятна от пальцев Сайруса, перевела взгляд на лицо, где на щеке уже наливался синяк. – Мам!

– Ничего страшного. – Я выдавила улыбку. – Я такая неуклюжая…

– Прекрати! – Лили хлопнула ладошкой по столу. – Прекрати мне врать! Я все знаю. Ты сама мне все рассказала.

«Далеко не все», – подумала я, размешивая тесто для блинов.

– Блинчиков с черникой хочешь?

– Не хочу. – Лили сердито направилась к лестнице.

– Но ты же должна что‑нибудь поесть, – крикнула я ей в спину.

– Не хочу.

– Но…

– Я же сказала: я есть не хочу!

Я провожала ее взглядом, пока ноги в одних носках не скрылись на площадке второго этажа. Хлопнула дверь. Я вздрогнула, клякса теста шлепнулась на стол. Наш дом снова поле боя. Коротким было счастье. И как стремительно все изменилось, буквально за одну ночь. Просто как в грустной сказке.

Все следующие несколько дней дом жил в угрюмом напряжении. Лили почти не выходила из своей комнаты, демонстративно не снимая пижамы. Сайрус работал сверхурочно, хотя раньше на праздники брал выходные. И оба избегали меня, а на моей скуле красовалось багровое свидетельство того, во что превратилась наша жизнь.

Но Рождества никто не отменял, оно приближалось, невзирая ни на что. И уже сверкала в гостиной трехметровая елка, и лились рождественские гимны из радиоприемника, на какую бы волну я его ни настраивала. В воздухе явственно пахло праздником. И от этого становилось только хуже. В тот год магия Рождества прошла мимо меня. Какие там чудеса! Голова была полна мрачных мыслей и еще более мрачных предчувствий.

Я даже забыла, что Лили предстоит играть ангела. И вдруг днем в канун Рождества она спускается в костюме – жемчужно‑белом одеянии, ниспадающем мягкими оборками до самых щиколоток, с кремовым искусственным мехом вокруг шеи и по подолу и такой же муфточкой.

– Потрясающе! – выдохнула я.

– А ты небось и думать забыла про наше представление, да?

– Забыла, – виновато призналась я. – Но все равно я тобой горжусь. И с удовольствием посмотрю, как ты будешь играть ангела.

– Мне, вообще‑то, уже расхотелось играть. – Лили величаво проплыла через комнату и со вздохом плюхнулась на диван. – Настроения нет.

– Ну, дорогая, – я подошла и, присев на подлокотник дивана, запустила пальцы в ее золотистые волосы, – последние дни были не из легких. Но мы не должны забывать, чему посвящен этот праздник.

– А тогда почему ты сама не играешь ангела, если тебя это так волнует?

– Издеваешься? – Я пощупала краешек шелковистой материи. – Ты только посмотри на себя! Прямо дух захватывает.

– И крылья еще, – как можно равнодушнее проговорила Лили, но голос звенел восторгом, которого было не утаить.

– Ну, значит, нам осталось только причесать тебя.

Лили бросила на меня подозрительный взгляд:

– Как причесать?

– Как‑нибудь затейливо. – Я захватила в руку длинные локоны и собрала их у нее на макушке. – Заплетем несколько косичек, заколем наверху, а кончики спустим.

– Похоже, ничего себе будет.

– Роскошно будет!

– Но у тебя же рука… – Она с суровым неодобрением глянула на мой гипс.

– Пальцы‑то работают, видишь? – Я пошевелила пальцами, вопросительно приподняв брови.

Лили безразлично дернула плечом, но ей определенно хотелось, чтобы ее уговорили.

– Если не лень возиться, ладно. Посмотрим, что у тебя получится.

– Я мигом, только захвачу кое‑что.

Я вылетела из комнаты и так же быстро вернулась, пока Лили не передумала. Эта прическа – единственное светлое пятно за всю неделю, мрачную и тоскливую, как погода за окном.

– Метель будет, – сообщила я, заплетая рыжие локоны в аккуратные косички. – Только бы снегопад спектаклю не помешал.

– «Шоу должно продолжаться», – пропела Лили. – Сара так говорит. И еще она сказала, что со снегом будет даже интереснее.

– Очень на нее похоже.

Я задумалась. Где она, моя подруга? Я так соскучилась. После визита в дом престарелых мы ни разу не встречались. Чем, интересно, она занимается? Кто знает, может, затеяла розыски моего отца. Только как бы ей втолковать: ну разведает она, где он живет, – и что? Сайрус все равно меня не отпустит.

Много времени не понадобилось, чтобы Лили стала выглядеть так, словно только что спустилась с небес. По опущенным плечам было видно, что она еще дуется, но мы, по крайней мере, сидели рядом.

Хлопнула гаражная дверь, и сердце мое зашлось. Господи, уже пять часов! Как незаметно промелькнул день. Пора везти Лили на генеральную репетицию, где будут и зрители. А заодно явить миру мой синяк и прочее. Малоприятная перспектива. Тошно выставлять на всеобщее обозрение руины незадавшейся любви. Терпеть взгляды исподтишка. Врать… Тошно.

Я тяжело вздохнула, собрала расчески, и в этот момент в гостиную вошел Сайрус.

– Почему это она так разодета? – спросил он, подозрительно разглядывая Лили.

– Лили играет ангела в рождественском спектакле. – Мы ведь уже раз десять это обсуждали. – Сейчас отвезу ее на ферму.

Сайрус удивленно уставился на меня:

– Никуда ты не поедешь.

Я замерла.

– Что, прости?

– В таком виде ты никуда Лили не повезешь.

Я оглядела себя. Вид как вид – хорошие джинсы, скромный жакет. Рассеянно провела рукой по волосам, заправила за ухо выбившуюся прядь. Растрепалась, что ли?

– Я переоденусь. Не хотела платье надевать, там будет холодно. Но, может, с сапогами…

– Одежда ни при чем. – Сайрус принялся застегивать куртку. – Идем. Я тебя отвезу.

– Нет! – воскликнула Лили. – Пусть меня мама отвезет.

– В таком виде она из дома не выйдет, – сказал Сайрус, словно бы меня здесь и не было.

– В каком виде? – спросила я.

– С такой разукрашенной физиономией.

Рука сама собой дернулась к опухшей щеке.

– Я упала, – привычно прошептала я.

– Но вид у тебя страшный. – Он повернулся ко мне спиной и рявкнул: – Пошевеливайся, Лили!

Я почувствовала, как маленькая ладонь сжала мою руку. Даже не заметила, как дочь подошла.

– Никуда я с тобой не поеду! – объявила Лили в спину отцу.

Тот резко остановился и медленно развернулся.

– Что ты сказала? – недоверчиво переспросил он. Его всегда послушная дочь смеет перечить?

– Поезжай, – шепнула я. – Увидимся, когда вернешься. Ты будешь самым красивым ангелом.

– Нет! – отрезала Лили. – Я с ним не поеду.

– Лилиан‑Грейс, – чеканя слова, произнес Сайрус, – живо одевайся! Мы едем.

– Нет. – На этот раз чуть тише.

– Поезжай, солнышко. – Я обняла ее за плечи. – Все будет хорошо. Мы…

Договорить я не успела – Сайрус схватил Лили за руку. Он редко к ней прикасался, и уж никогда – грубо. Я постаралась, чтобы его гнев всегда был направлен исключительно на меня. Но сейчас он рванул ее за руку с такой силой, что Лили вскрикнула.

Не могу объяснить, что со мной произошло. Вроде как предохранители перегорели. Контакт отошел. Но в один миг все изменилось – окончательно и бесповоротно.

– Убери от нее свои руки, – сказала я очень тихо. Даже подумала: не услышит. Но видно, было в моем тоне что‑то такое…

Во взгляде Сайруса было откровенное изумление:

– Что ты сказала?

– Я сказала: убери от нее свои руки.

Он знал меня счастливой и грустной, обиженной и испуганной. А взбешенной? Приходилось ли ему видеть, какова я в бешенстве? Почти всю жизнь скрывала я от мужа свои чувства, старалась стать такой, какой он хочет, чтобы не было у него причин злиться. Но сейчас… В душе проснулось что‑то неведомое, дикое. Мою дочь он не получит!

Я вырвала руку Лили из ладони Сайруса, толкнула ее себе за спину.

– Если ты тронешь ее хоть пальцем, я…

– Что? – Сайрус быстро оправился от шока, презрительно усмехнулся. – Что ты тогда сделаешь, Рэйчел? Ударишь меня, да?

– Нет, я не стану этого делать, но и ее трогать не позволю.

– Мам? – всхлипнула за спиной Лили, вцепилась в мой жакет.

– Ничего, милая. – Не смея повернуться спиной к Сайрусу, я протянула руку за спину, нащупала ладошку Лили. – Мы уходим.

И принялась осторожно пятиться, подталкивая Лили. Шаг, другой… Пятясь, мы выбрались из гостиной через вторую дверь. Теперь к выходу.

И тут Сайрус очнулся:

– Что значит – уходите?

– Уходим, – повторила я, потому что, по правде говоря, и сама не знала, что это значит. Знала только, что мы с Лили должны уйти, немедленно. Главное, оказаться за дверью. Больше мне пока ничего не надо.

– Сегодня сочельник. Что ты собираешься делать? Сбежать? Ты даже в отель не попадешь – все кредитки на мое имя.

Я споткнулась. Он прав. Денег у меня нет, бежать некуда. К Саре? Неудобно. К Максу? Но это значит поставить его в ужасное положение. Выхода, получается, нет. Но остаться я не могу. Мы не можем остаться! Отступи я сейчас, Сайрус получит еще большую власть над нами. Ни за что!

– Иди, Лил. Надень сапоги. И куртку.

Мы были уже в прихожей. Что‑то изменилось во взгляде Сайруса. Он осознал: мы на самом деле уходим. Жена и дочь бросают его. И мысль эта явно ему не понравилась.

– Не смей!

Буравя меня глазами, он медленно подступал к нам.

От ужаса внутри все окаменело. Что я натворила?! Но поздно. Сказанного не вернешь. За спиной у меня возилась с курткой Лили. Слава богу, мы еще не прицепили ей крылья. Щелкнул замок – Лили открыла входную дверь. Пора.

– К машине, Лили, – велела я и только теперь, повернувшись спиной к Сайрусу, бросилась бежать. Как была, в жакете и домашних туфлях. Где ключи от машины? Господи, они же на комоде в холле. Я рванулась туда.

– Что ты затеяла, Рэч? Пристрелить меня?

Пристрелить? Что за чушь! Я с разбегу налетела на комод. И тут вспомнила. Пистолет в ящике. И я умею им пользоваться.

Сайрус еще далеко, не успеет помешать мне открыть ящик и схватить пистолет. А воображение уже нарисовало, что может случиться дальше. Я знаю, где предохранитель, знаю, как взводится курок. Остановится ли Сайрус, если я наведу на него оружие? Решусь ли я выстрелить?

Он приближался. Я не видела – чувствовала спиной. Я дернула ящик на себя. Пистолет был на месте, но там же лежало еще кое‑что, о чем я совсем забыла. Книга Сары. «Истинная любовь изгоняет страх»… Глупости. Не бывает истинной любви, шипел мой разум. А сердце в ответ напомнило: улыбка Макса, дружба Сары, рука Лили в моей руке, снежные ангелы и папа. Вот в чем дело. Я все поняла! Ущербная любовь, которую я только и знала, это лишь тень истинной любви, которой я не замечала. Миг – и выбор сделан.

– Я выбираю любовь, – выдохнула я, задвинула ящик и повернулась к Сайрусу.

– Так ты хочешь застрелить меня, Рэйчел?

Он схватил меня за плечи с такой силой, что я с трудом сдержала вскрик.

– Не хочу, – прошептала я. Мне было страшно, как никогда в жизни страшно – что, если он вытащит пистолет и направит на меня? Господи, помоги! – Но ты меня отпустишь.

– Черта с два!

Жаркое дыхание обжигало лицо. Я заставила себя взглянуть мужу в глаза.

– Как я тебя любила. – Одно короткое признание, и все невыплаканные слезы покатились по моим щекам.

Сайрус удивленно моргнул. Но это внезапное признание не остудило его ярости. Его пальцы еще сильнее впились мне в плечи. А я больше не боялась. Любовь была мне защитой.

– Ты отпустишь меня и Лили. А если нет – Макс всем расскажет, каков ты на самом деле.

– Что?! – прохрипел Сайрус.

– Он знает. Все знает про нас с тобой. Только тронь меня, и об этом станет известно всему городу. И тогда тебе конец, Сайрус. Сам понимаешь.

– Думаешь, кто‑нибудь поверит этому старику? Я Сайрус Прайс! В этом городе мое слово что золото.

– И Сара тоже все знает. Они оба знают, что Сайрус Прайс бьет свою жену. И у них есть убедительное доказательство. – Я умудрилась приподнять загипсованную руку.

Сайрус все смотрел мне в глаза. На несколько мгновений комната погрузилась в абсолютную тишину. Я перестала дышать и поняла это, только когда начала задыхаться.

На моей памяти было всего несколько случаев, когда Сайрус терял дар речи. Хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать. Этот случай затмил их все.

Сайрус внезапно отдернул от меня руки, словно обжегшись. Ничем он не дорожил так, как своей репутацией. И хотя многие наверняка и раньше догадывались о наших отношениях, широкая огласка разрушила бы все, над чем он так усердно трудился. Первый парень, звезда школьного футбола, сын бывшего мэра, успешный бизнесмен – Сайрус с юности ощущал себя королем нашего провинциального городка. Но если станет известно, каков он самом деле, от него все отвернутся. Эвертон – маленький город, но у его жителей большие сердца. Просто я забыла об этом.

– Все. Сыта по горло, – тихо сказала я.

Сайрус тяжело дышал, во взгляде его читались самые разные чувства. Ярость. Страх. И что‑то еще. Сожаление? Возможно ли такое?

Понять я не успела. Сайрус вдруг со всего маху впечатал в стену кулак. Висящая над комодом картина перекосилась. В штукатурке образовалась вмятина, на костяшках у Сайруса выступила кровь. Он отвернулся, шагнул к входной двери, пинком распахнул ее и вышел.

И только тут я заметила Лили – сжавшись в комочек, она тихо всхлипывала в углу прихожей. Я позвала ее. Лили подняла голову и заревела в голос. Едва переставляя ослабевшие ноги, я подошла к ней, опустилась на пол рядом с моим рыдающим ангелом, обняла, прижала к себе и зашептала молитву – за всех девочек, которым поломали крылья.