Какие мотивы лирики М.Ю.Лермонтова развивает проза поэта? 7 страница

«Натуральная школа» расширяла тематический диапазон всей литературы, обращала пристальное внимание на тех самых извозчиков, дворников, торговцев, слуг, кухарок, тетушек, кумушек, которые лишь упоминались у гениев. Теперь эти мелкие люди выступали на первый план, их судьба становилась интересной. Демократизировалась литература в общем своем тоне. В литературный язык вторгалась масса новых народных слов и выражений. Нарастал социально-обличительный пафос, раскрывался механизм русской общественной жизни, противоречивая взаимосвязь сословных отношений.

Экзаменационный билет № 12

Вопросы:

1. Сатира и юмор русского классицизма и барокко.

Настоящее признание драматургического таланта пришло к Д.И.Фонвизину с созданием комедии "Бригадир". Она явилась итогом поисков русской самобытной комедии и в то же время несла в себе иные, глубоко новаторские принципы драматургического искусства в целом. Эти принципы способствовали сближению театра с действительностью.

Уже с поднятия занавеса зритель оказывался погруженным в обстановку, поражавшую жизненной реальностью. В мирной картине домашнего уюта все значимо и одновременно все натурально — и деревенское убранство комнаты, и одежда персонажей, и их занятия, и даже отдельные штрихи поведения.

В дом Советника приезжает отставной Бригадир с женой и сыном Иваном, которого родители сватают за дочь хозяина Софью. Сама Софья любит бедного дворянина Добролюбова, но с ее чувством никто не считается. "Так ежели Бог благословит, то в двадцать шестое число быть свадьбе" — этими словами отца Софьи начинается пьеса.

Все действующие лица в "Бригадире" — русские дворяне. В скромной, будничной атмосфере среднепоместного быта личность каждого персонажа проявляется словно исподволь в разговорах. Постепенно от действия к действию духовные интересы персонажей раскрываются с различных сторон, и шаг за шагом обнажается своеобразие художественных решений, найденных Фонвизиным в его новаторской пьесе.

Традиционный для жанра комедии конфликт между добродетельной, умной девушкой и навязываемым ей глупым женихом осложнен одним обстоятельством. Иван недавно побывал в Париже и полон презрения ко всему, что его окружает дома, в том числе и к своим родителям. "Всякий, кто был в Париже, — откровенничает он, — имеет уже право, говоря про русских, не включать себя в число тех, затем что он уже стал больше француз, нежели русский". Речь Ивана пестрит произносимыми кстати и некстати французскими словечками. Единственный человек, с которым он находит общий язык,— это Советница, выросшая на чтении любовных романов и сходящая с ума от всего французского.

Нелепое поведение новоявленного "парижанца" и приходящей от него в восторг Советницы наводит на мысль, что основу идейного замысла в комедии составляет обличение галломании. Своим пустозвонством и новомодным манерничаньем они как будто бы противостоят умудренным жизненным опытом родителям Ивана и Советнику. Однако борьба с галломанией — лишь часть обличительной программы, питающей сатирический пафос "Бригадира". Родственность Ивана всем остальным персонажам вскрывается драматургом уже в первом действии, где они высказываются о вреде грамматики: каждый из них считает изучение грамматики ненужным делом, к умению достигать чинов и богатства она ничего не прибавляет.

Эта новая цепь откровений, обнажая интеллектуальный кругозор главных героев комедии, подводит нас к пониманию основной идеи пьесы. В среде, где царствуют умственная апатия и бездуховность, приобщение к европейской культуре оказывается злой карикатурой на просвещение. Нравственное убожество Ивана, гордящегося своим презрением к соотечественникам, под стать духовному уродству остальных, ибо их нравы и образ мыслей, в сущности, столь же низменны.

И что важно, в комедии эта мысль раскрывается не декларативно, а средствами психологического самораскрытия персонажей. Если раньше задачи комедийной сатиры мыслились в основном в плане выведения на сцене персонифицированного порока, например "скупости", "злоязычия", "бахвальства", то теперь под пером Фонвизина содержание пороков социально конкретизировалось. Сатирическая памфлетность "комедии характеров" Сумарокова уступила место комически заостренному исследованию нравов общества. И в этом главное значение фонвизинского "Бригадира".

Фонвизин нашел интересный путь усиления сатирико-обличительного пафоса комедии. В "Бригадире" будничная достоверность портретных характеристик персонажей перерастает в комически шаржированный гротеск. Комизм действия нарастает от сцены к сцене благодаря динамическому калейдоскопу переплетающихся любовных эпизодов. Пошлый флирт на светский манер галломанствующих Ивана и Советницы сменяется лицемерными ухаживаниями Советника за ничего не понимающей Бригадиршей, и тут же с солдатской прямолинейностью ведет штурм сердца Советницы сам Бригадир. Соперничество отца с сыном грозит потасовкой, и только общее разоблачение успокаивает всех незадачливых "любовников".

Основная проблема, которую Фонвизин поднимает в комедии «Недоросль» - проблема воспитания передовых людей. Митрофан, будущий гражданин страны, который должен творить дела во благо Отечества, с рождения воспитывался в атмосфере безнравственности и самодовольства. Такая жизнь и воспитание сразу отобрали у него цель и смысл жизни. У Митрофана и не возникало иных желаний, кроме как поесть, побегать на голубятни да жениться.

Учителя Митрофанушки – недоучившийся семинарист Кутейкин и отставной солдат Цыфиркин – знают немного, но свои обязанности пытаются выполнять честно и добросовестно. Однако главным воспитателем недоросля остаётся сама Простакова со своей «твёрдой логикой» и столь же твёрдой моралью: «Нашёл деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка. Не учись этой дурацкой науке». Поэтому честным учителям Простакова решительно предпочитает бывшего кучера Вральмана за то, что «он дитя не неволит».

В результате Митрофан оказывается не просто невеждой, само имя которого стало нарицательным, но и образом бессердечия. Пока мать - полная хозяйка в доме, он ей грубо льстит, выдумывает объяснение: «Так мне жаль стало… тебя, матушка: ты так устала, колотя батюшку». Когда же за жесткость хозяйки по отношению к крепостным имение Простаковых берут в опеку и мать кидается к сыну как к последней опоре, он становится откровенным: «Да отвяжись, матушка, как навязалась…».

Это, конечно, совсем не смешно, а страшно, и такое предательство – худшее наказание злому невежеству. «Вот злонравия достойные плоды!» - подводит итог Стародум.

Грубость лексики выдаёт в Митрофане жестокосердие и злую волю; непросвещённость души ведёт к лени; грубость чувств низводится к чисто животным инстинктам. В сцене драки Скотинин называет Митрофана «чушкой проклятой». Всем своим поведением и речами Митрофан оправдывает слова Стародума: «Невежда без души – зверь».

Если не воспитать должным образом ребёнка, не научить его правильным языком выражать разумные мысли, он навсегда останется «больным неисцельно», невеждой и безнравственным существом.

2. Философская лирика Ф.И.Тютчева и Е.А.Баратынского.

Тютчев

ЦИЦЕРОН Оратор римский говорилСредь бурь гражданских и тревоги:"Я поздно встал - и на дорогеЗастигнут ночью Рима был!"Так!.. Но, прощаясь с римской славой,С Капитолийской высотыВо всем величье видел тыЗакат звезды ее кровавый!.. Блажен, кто посетил сей мирВ его минуты роковые!Его призвали всеблагиеКак собеседника на пир.Он их высоких зрелищ зритель,Он в их совет допущен был -И заживо, как небожитель,Из чаши их бессмертье пил! <1829>, начало 1830-х годов

Ритуальное время, согласно разнообразным мифологическим и религиозным системам, открывается человеку в мистическом озарении, подобном катарсису, и сопровождается неким видением, благодаря которому в индивидуальном сознании и утверждается знание о вечности сакральных актов, возобновляющих бытие мира (по существу — вечных актов сознания), и личная причастность к ним. Это видение рисует нам «Цицерон» Ф. И. Тютчева (1830) — стихотворение, созданное в тот же временной промежуток, когда и Пушкина чрезвычайно занимала тема падения миров.

У Тютчева мы вновь наблюдаем отмеченный выше пучок смыслов: закат великого города-империи сменяется его ночью; есть «зритель» роковых минут мира (аналог пушкинского рассказчика в отрывках), который «с капитолийской высоты» возносится в совет небожителей и приобщается к их высоким играм. Стихотворение в целом, несмотря на его конретно-историческую, «римскую», контекстуальность, исследованную Г. С. Кнабе, можно рассматривать как рассказ о путешествии по ступеням мистического знания: перейдя за черту возможного для человека, герой становится «призванным»; цена видения и переживания смерти исторической эпохи — бессмертие, цена пиров небожителей — закат и кровь земнорожденных, но так составляется полнота мира, дарующая «блаженство». Пир и питие — воплощение этой полноты, награда за мучительный путь.

Опосредованно, в контексте всей поэзии Тютчева, этот мотив божественного пира, знаменующего конец земной цивилизации, на котором довелось присутствовать смертному, выводит нас к образу тютчевского поэта — медиума, помещающегося в промежутке «между двойною бездной» и прозревающего, т.е. душой внимающего, «Глухие времени стенанья, / Пророчески-прощальный глас…». Не с пиров ли небожителей, подносящих ему чашу с бессмертьем, выносит поэт свой божественный дар?.. Эта ассоциация подкрепляется тем, что во второй строфе «Цицерона» формы личных местоимений и номинация, обозначающая конкретное лицо («Оратор римский говорил…», «…я поздно встал…», «…во всем величьи видел ты…»), меняются на форму относительного местоимения — «Блажен, кто посетил сей мир…»: под «кто» и «он» может подразумеваться не просто любой, но сам поэт, лирическое «я» Тютчева.

БАРАТЫНСКИЙ

На посев леса

Опять весна; опять смеётся луг,
И весел лес своей младой одеждой,
И поселян неутомимый плуг
Браздит поля с покорством и надеждой.

Но нет уже весны в душе моей,
Но нет уже в душе моей надежды,
Уж дольний мир уходит от очей,
Пред вечным днём я опускаю вежды.

Уж та зима главу мою сребрит,
Что греет сев для будущего мира,
Но праг земли не перешел пиит,—
К её сынам ещё взывает лира.

Велик Господь! Он милосерд, но прав:
Нет на земле ничтожного мгновенья;
Прощает он безумию забав,
Но никогда пирам злоумышленья.

Кого измял души моей порыв,
Тот вызвать мог меня на бой кровавый,
Но подо мной, сокрытый ров изрыв,
Свои рога венчал он падшей славой!

Летел душой я к новым племенам,
Любил, ласкал их пустоцветный колос,
Я дни извёл, стучась к людским сердцам,
Всех чувств благих я подавал им голос.

Ответа нет! Отвергнул струны я,
Да хрящ другой мне будет плодоносен!
И вот ему несёт рука моя
Зародыши елей, дубов и сосен.

И пусть! Простяся с лирою моей,
Я верую: её заменят эти,
Поэзии таинственных скорбей
Могучие и сумрачные дети.

Экзаменационный билет № 13

Вопросы:

1. Спор и творческое соперничество В.К.Тредиаковского, М.В.Ломоносова и А.П.Сумарокова.

2. Импрессионизм в лирике А.А.Фета и прозе И.С.Тургенева.

Импрессионизм ставит во главу угла воздействие творчества на человеческие чувства. В основе лежат чувства — впечатления. Русское слово «впечатление» (как и французское «импрессион») происходит от слов «печать», «отпечаток», здесь подразумевается некий внутренний отпечаток прошедших событий, образов.

Афанасий Афанасьевич Фет владел особым чувством природы. Он восхищался красотой мира безотчетно, непосредственно, как наивный ребенок, как влюбленный юноша.

Поэт создавал не обычные пейзажные зарисовки, а стремился рассказать о своих впечатлениях, навеянных природой.

Всякая мысль у Фета рождена эмоцией. В каждом своем произведении он выражает целую гамму изменчивых чувств, переживаний, настроений, вызванных различными явлениями природы, которые у поэта всегда прекрасны.

В 1857 году Фет написал стихотворение «Еще майская ночь…», которое я очень люблю. Название здесь говорит само за себя. Лирический герой восторгается чудесной майской ночью, поэтому во всем тексте множество восклицаний:

Какая ночь! На всем какая нега!

Благодарю, родной полночный край!

Из царства льдов, из царства вьюг и снега

Как свеж и чист твой вылетает май!

Лирический герой начинает свой монолог с показа общей картины этой дивной ночи. Чем она так хороша?

«Нега» - вот главная ее характеристика. Ночь нежна. Ее теплый, приятный воздух дышит ароматами цветов и трав, ветерок ласково освежает. За это герой благодарен родному краю, к которому растроганно обращается.

Почему в майскую ночь персонаж вспоминает о зимнем «царстве» (метафора)? Может быть, потому, что белые лепестки цветущих яблонь и вишен так похожи на снег?

А еще май «свеж и чист» (эпитеты) своей молодой зеленью, обилием света и легкостью, прозрачностью воздуха, еще не знающего, что такое изнурительная жара.

Именно в этом месяце весна предстает перед нами во всей красе:

Какая ночь! Все звезды до единой

Тепло и кротко в душу смотрят вновь,

И в воздухе за песнью соловьиной

Разносятся тревога и любовь.

Во второй строфе поэтическое пространство чуть-чуть сужается. Мы видим более конкретные образы. Но трактовка их по-прежнему очень эмоциональна, она передает, я думаю, трепет, волнение героя, его умиление майской ночью. Чувствуется, что человеку не хватает слов выразить душу. Его фразы противоречивы, от них веет загадкой, которую сможет разгадать лишь тот, кто сам пережил нечто подобное.

Герой пейзажной лирики Фета всегда растворен в природе, является ее неотъемлемой частью, поэтому способен воспринять и оценить многие достоинства этого мира, недоступные для обычных людей.

Напряженно, азартно, страстно постигает персонаж чудеса майской ночи:

Березы ждут. Их лист полупрозрачный

Застенчиво манит и тешит взор.

Они дрожат. Так деве новобрачной

И радостен и чужд ее убор.

Как тонко подмечена каждая деталь! Ничто не ускользнуло от внимательного взгляда автора. С помощью чувственных олицетворений («звезды смотрят», «березы ждут, дрожат», «лист застенчиво манит»). Фет передает жизнь природы, которая всегда рядом с человеком, сочувствует ему, отвечает на его состояние. Не случайно с настроением новобрачной девы сравнивается «переживание» деревьев. Это сопоставление встречается еще в устном народном творчестве. Издавна на Руси сравнивали березу и девушку. Однако Фет находит новое в этой традиции. Он сопоставляет счастливый трепет березы, которую «венчает» свежая листва, и невесты в свадебном уборе. Очень точное, изящное, интересное сравнение!

В этом стихотворении заметна такая тенденция: изображая майскую ночь в деталях, автор тяготеет к понятиям женского рода («нега», «песнь», «душа», «тревога», «любовь», «береза», «дева» и другие). Почему? Но ведь и ночь, и весна того же рода! Видимо, Фет сознательно или интуитивно указывает здесь на то, что природа женственна, отсюда ее красота и гармония, которые всегда будет воспевать поэт:

Нет, никогда нежней и бестелесней

Твой лик, о ночь, не мог меня томить!

Опять к тебе иду с невольной песней,

Невольной – и последней, может быть.

Вот кульминация и идея стихотворения. Отрицания в последней строфе, а также эпитеты «невольной», «последней» свидетельствуют о том, что лирический герой переполнен чувствами. Его великое счастье граничит с глубоким отчаянием, так как он боится потерять прекрасные мгновения майской ночи. Они безвозвратны, потому что неповторимы, но не только в этом источник печали героя. Я думаю, творец в стихотворении Фета переживает еще и о своей будущей возможной несостоятельности.

Ведь муза коварна. Кто знает, посетит ли она поэта в следующий раз? Сможет ли она снова «выразить в звуке» всю прелесть подобных ночей?

Каждому из нас порой хочется остановить время, но оно неумолимо движется вперед. Именно поэтому все надо делать, как в последний раз, отдаваясь целиком, и, конечно, радоваться тому, что уже создано.

Экзаменационный билет № 14

Вопросы:

1. Новаторство М.М.Державина и его влияние на молодого А.Пушкина. В.Ф.Ходасевич о М.М.Державине.

Державин пробивает путь поэзии русской бытовой действительности, уравнивая окружающую повседневность с высоким миром поэтической античности. Не хватало вкуса, опосредований, но само направление стремлений его было плодотворным. Державин смешивал античные мифологические образы и реалии с бытом жителей «подмосковной деревни», за что Пушкин позднее будет упрекать даже Батюшкова в своих замечаниях на его «Опыты в стихах и прозе». Но Державина еще нельзя упрекать за такое грубое смешение: он - первый пролагатель нового пути. Он поэтически оживляет славянский языческий Пантеон, пытается поставить его вровень с античным, будучи уверенным в том, что «можем своею митологиею (мифологиею. - В.К.) украшать нашу поэзию». Державин растолковывает читателю: Лель - бог любви, Зимстерла - весна, Лада - богиня красоты, Услад - бог роскоши. «По любви к отечественному слову желал я показать его изобилие, гибкость, легкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований, каковые в других языках едва ли находятся». (Вспомним, что аналогичный проект интересовал в начале XX века поэта-футуриста В.Хлебникова.) Писали же песни библейский Соломон и философ-грек Платон - это авторитеты для Державина. И читатель у поэта свой, интимный, преданный, домашний, с музами запанибрата, любит сценки между богами («Амур и Психея»). Эти действа разыгрываются посреди русской деревни, в царскосельских парках, среди Гатчины, на берегу Невы. В толпе зевак - Аполлон и Дафна. Боги и люди вместе - I разделяющая их черта скрадена:

Знать, сошедши с Геликона,

Тешатся они Невой.

Но тем возвышены простые смертные: «Вижу я богов в людях!»

Для Державина повсюду - Эллада: венчание Леля происходит между теремами, палатами, перед Красным крыльцом, на Ивановской площади в Кремле.

Как ни взбирается Державин на воображаемый Геликон, всегда у него под ногами русская почва. Нет еще у его лирического героя выверенного такта в обращении с Эвтерпой, Фебом и Эротом, а заодно и с Лелем, Ладой. Герой ведет себя неуклюже, как недоросль на Петровской ассамблее. Полное взаимопонимание у него, иронизирует автор, только с Вакхом.

Подыскиваются способы скульптурности изображений, материализации живых действий античных богов и божков, обслуживающих страсти и поверья в человеческих отношениях. Нужно было овладеть искусством передачи аллегорий. Но утонченная охота за сердцами влюбленных соседствует с грубым просторечием, чисто бытовым разрешением ситуаций.

С большим успехом в антологическом роде у Державина получались портреты женщин с русскими именами: «Параше», «Портрет Варюши», «Варюша», «Нине», «Пламиде», «Всемиле», «Любушке». Лица, конечно, условны, иногда условны имена и похвалы («Как, Варюша, ты прекрасна»). Но все эти портреты непридворного чина: женщины, друзья из мира интимной жизни, противопоставляемой официальной.

Какой бы пасторалью ни отзывалась картина деревенской пляски русских девушек, Державин первый с большим мастерством вводит этот мотив в поэзию («Русские девушки»).

Вот уже два мира поменялись местами: свой, русский предпочтительнее античного. В большой цене красота не книжная, а окружающего мира.

Важнее у Державина не им рисуемые портреты - все они лишены индивидуальности, а в стихах искусствоведческие рассуждения с живописцами-профессионалами: известной немецкой художницей Анжеликой Кауфман и итальянским портретистом Сальватором Тончи (Тончием). Державин просит сохранить в портретах своей жены и в заказываемом собственном изображении как можно больше земной привлекательности. После нескольких вариантов предположений, просьб, чтобы Державин походил на Гомера или Аристида, или Катона, «в уборах чудных», выбирается самый лучший, самый земной вариант. Державинский портрет работы С. Тончи (1805) - Державин сидит в шубе и меховой шапке - один из лучших в иконографии поэта (портрет хранится в Третьяковской галерее).

Другими путями эпикурейство начинает соединяться у Державина с размышлениями о смысле жизни. Разве не глубокая философия - сама возможность счастливой жизни? Волхов, Званка - реальные «пенаты» Державина, источник вдохновения. Он воспевает обеих своих жен: «Плениру» - Екатерину Яковлевну Бастидон, потом «Милену» - Дарью Алексеевну Дьякову.

Для Державина все, что окружает его в Званке, - предмет поэзии. Он превратил имение Званку в Афины, наполненные статуями богов и муз, роскошными оранжереями, и в то же время это для него горацианский, «сабинский» домик, загородное уединение. С необыкновенной для своего времени смелостью Державин опоэтизировал столько прозаических предметов, что надолго упредил развитие реалистической поэзии. Разве не слышатся в стихотворении Державина «Кружка» будущие пушкинские стихотворения «Пирующие студенты», «К няне», гусарские пиршества Дениса Давыдова, буршевские застолья Языкова? У Державина в Званке всегда толпа - друзья, гости, и он широко, по-русски всякому рад.

Евгений Болховитинов (в монашестве Евфимий, 1767-1837) - архиерей новгородский, философ, историк, библиограф, приятель Державина, жил недалеко от Званки, в Хутынском монастыре (здесь на кладбище будет погребен Державин). Составитель словаря русских светских писателей, автор биографии Державина, опубликованной в 1806 году в журнале «Друг просвещения», Евгений заявил об «Анакреонтических песнях»: один из первых и блестящих опытов «поэзии действительности». Мы знаем, она будет создана Пушкиным. Впечатляющий натюрморт Державина находим в стихотворении «Евгению. Жизнь Званская». Эти мотивы и краски будут заново опробованы Пушкиным - в упоминавшемся «Послании к Юдину» (1815) по захаровским воспоминаниям о званных обедах родителей.

В духе державинской детализации образа жизни героя появится в первой главе «Евгения Онегина» описание светского образа жизни петербургского молодого человека - «один день из жизни Онегина», с подробностями времяпрепровождения героя в ресторане Талона, в кабинете, где он «одет, раздет и вновь одет». В «Жизни Званской» Державин дал пример отдохновения - от раннего утра до поздней ночи, а в «Анакреонтических песнях» расписана вся жизнь русской природы по календарю (по календарю строится и фабула в «Евгении Онегине»).

В незаконченной поэме «Езерский» (1832) Пушкин ссылается на авторитет Державина в объяснении выбора ничтожного коллежского регистратора в качестве героя произведения: «Державин двух своих соседов / И смерть Мещерского воспел».

В Болдине 1833 года Пушкин написал стихотворение «Осень». В нем в духе «поэзии действительности», со скрупулезной последовательностью рассказывается о святая святых творческого процесса: ни о каком божественном глаголе речи нет, говорится об особой любви к осенней поре, когда силы поэта крепли и весь «организм» предрасполагался к творчеству и вдохновению. Вдохновение же рождалось посреди будничной, прозаической действительности, и она сама делалась предметом творчества.

В «Памятниках» оба поэта подвели итоги своей творческой жизни. При всей несовместимости главных итогов, важна сама потребность Пушкина вслед за Державиным по-горациански осмыслить «нерукотворность» своего исторического значения, свободу волеизъявления неподдельного вдохновения, свою независимость, подобную богам («Веленью божию, о муза, будь послушна»).

2. Славянофилы, западники и почвенники. Журнальная полемика середины XIX века.

В 40-50 х гг. XIX в. в русском обществе и философской мысли появились два направления – славянофилы, которые стали говорить об "особом пути России" и "западники", которые настаивали на необходимости для России идти по пути западной цивилизации, особенно в области общественного устройства, гражданской жизни, культуры.

Впервые слово "славянофил" использовал в ироническом смысле для обозначения определенного общественного типа поэт Константин Батюшков. Термин "западничество" впервые встречается в русской культуре в 40-х гг. XIX в., в частности, в "Воспоминаниях" Ивана Панаева. Он стал часто употребляться после разрыва Аксакова с Белинским в 1840 г.У истоков славянофильства стоял архимандрит Гавриил (Василий Воскресенский). Вышедшая в 1840 г. в Казани его "Русская философия" стала своего рода барометром зарождающегося славянофильства.

Взгляды славянофилов сложились в идейных спорах, обострившихся после напечатания "Философского письма" Чаадаева. Славянофилы выступали с обоснованием самобытного пути исторического развития России, принципиально отличного от пути западноевропейского. Самобытность России, по мнению славянофилов, в отсутствии в ее истории классовой борьбы, в русской поземельной общине и артелях, в православии как единственно истинном христианстве.

Главную роль в выработке взглядов славянофилов сыграли литераторы, поэты и ученые Хомяков, Кириевский, Аксаков, Самарин. Видными славянофилами были Кошелев, Валуев, Чижов, Беляев, Гильфердинг, Ламанский, Черкасский. Близкими к славянофилам по общественно идейным позициям были писатели Даль, Островский, Григорьев, Тютчев, Языков. Большую дань взглядам славянофилов отдали историки и языковеды Буслаев, Бодянский, Григорович.

Средоточием славянофилов в 1840-х гг. была Москва, литературные салоны Елагиных, Свербеевых, Павловых, где славянофилы общались и вели споры с западниками. Произведения славянофилов подвергались цензурным притеснениям, некоторые из славянофилов состояли под надзором полиции, подвергались арестам. Из-за цензурных препон славянофилы долгое время не имели постоянного печатного органа, печатались преимущественно в журнале "Москвитянин". После некоторого смягчения цензуры в конце 1850-х гг. они издавали журнал "Русская беседа", "Сельское благоустройство" и газеты "Молва" и "Парус".

По вопросу о пути исторического развития России славянофилы выступали, в противовес западникам, против усвоения Россией форм западноевропейской политической жизни. В то же время они считали необходимым развитие торговли и промышленности, акционерного и банковского дела, строительства железных дорог и применения машин в сельском хозяйстве. Славянофилы выступали за отмену крепостного права "сверху" с предоставлением крестьянским общинам земельных наделов.

Философские воззрения славянофилов разрабатывались главным образом Хомяковым, Киреевским, а позже Самариным и представляли собой своеобразное религиозно-философское учение. Истинная вера, пришедшая на Русь из восточной церкви, обуславливает, по мнению славянофилов, особую историческую миссию русского народа. Начало "соборности" (свободной общности), характеризующее жизнь восточной церкви, усматривалось славянофилами в русском обществе. Православие и традиция общинного уклада сформировали глубинные основы русской души.

Идеализируя патриархальность и принципы традиционализма, славянофилы понимали народ в духе консервативного романтизма. В то же время славянофилы призывали интеллигенцию к сближению с народом, к изучению его жизни и быта, культуры и языка.

Идеи славянофилов своеобразно преломились в религиозно-философских концепциях конца XIX-начала XX века (Соловьев, Бердяев, Булгаков, Карсавин, Флоренский и др.).

Западники - направление русской антифеодальной общественной мысли 40-х годов XIX века, противостоящие славянофилам. Первоначальной организационной базой западников являлись Московские литературные салоны. Идейные споры в московских салонах изображены Герценом в "Былом и думах". В московский кружок западников входили Герцен, Грановский, Огарев, Боткин, Кетчер, Корш, Кавелин и др. Тесную связь с кружком имел живший в Петербурге Белинский, к западникам относился также Тургенев.

К общим чертам идеологии западников относятся неприятие феодально-крепостнических порядков в экономике, политике и культуре; требование социально-экономических реформ по западному образцу. Представители западников считали возможным установить буржуазно-демократический строй мирным путем – посредством просвещения и пропаганды сформировать общественное мнение и вынудить монархию на буржуазные реформы; они высоко оценивали преобразования Петра I.