Вереницей прошли китайцы в кафтанчиках ha-ol. 7 страница

Теперь мир становился прекрасным только под воздействием порошка. А в привычно затягивающиеся часы ожидания от последней линии до очередного «веса», меня растерзывала сумрачная депрессия. Все казалось бесцветным, безвкусным, лишенным запаха, опостылевшим до предела; все таким и было.

Мозг уже не мог работать, как прежде, в заданном жизнью темпе без стимулирующего наркотика. Все чаще меня посещали психопатические порывы и самоликвидационные настроения. Любое мало-мальски неудачное событие вызывало бурю гнева в океане раздражения.

Если раньше кокаин, как ни кто располагал к общению, то впоследствии, наоборот, я оказался добровольно заперт внутри своего заснеженного форпоста. Видеть кого-либо без чрезвычайной на то надобности не желал и общался только с Алексом – из-за однородности наших состояний. Свою постоянную девушку я одаривал собой приблизительно раз в неделю, и то – с трудом себя заставляя. В остальные дни использовались всевозможные предлоги, поправки на беспросветную занятость. Постепенно даже редкое «прямое» общение с ней подменилось телефонными переговорами. Так чахла очередная любовь…

Кокс не терпел конкуренции, пытаясь полностью овладеть сознанием. И это у него превосходно получалось – выше всяких похвал. Раздав авансы в виде неистощимого сексуального желания, сверхчуткого понимания окружающего и доброго общения с другими людьми, он приобрел «контрольный пакет акций» сущности, и теперь, когда положительные дотации прекратились, безжалостно диктовал свои условия неконкурентоспособному – мне. И день за днем я неумолимо терял нити реальности, деградируя в зловещего психопата. Я чувствовал себя пучком нервов; сжатым, словно пружина; готовым бросится на любого, кто даст хоть малейший повод. Периодически происходили срывы напряжения, вроде бескровного избиения фотографического портрета ангела-хранителя на стене или убийства носителя истины в зеркале шифоньера, после чего на некоторое время снисходило опустошительное облегчение. Но вскоре я снова становился взрывоопасен.

Однажды, когда мое только-только намытое авто серебрилось, выжидая зеленый свет на перекрестке, мимо прошел подозрительный мужчина и ударил по бамперу щегольской тросточкой. Оголтело выскочив, я, резким, как пуля, ударом сбоку в челюсть свалил его на проезжую часть и долго наказывал за неслыханную наглость, забивая лежачего ногами. Образовалась пробка, и когда я без сил присел на корточки у неподвижного тела проверить пульс на шее, поодаль увидел черные очки слепца…

Внешность соответствовала. Пропавший аппетит не замедлил сказаться на теле – одежда висела на мне, как на вешалке. И откуда силы-то брались? Ясно, откуда… В зеркале я видел осунувшееся лицо, заострившиеся скулы, бледные бескровные губы и полупрозрачный нос. Глаза горели демоническим безумием среди сизых кожных покровов. На лоб свисал пепел волос…

Вот таким люцифером я встретил день, когда приобрести порошок вдруг не стало решительно никакой возможности. К слову, Алекс был точно таким же, и обвал тоже застиг его врасплох.

В ту страшную прочерневшую субботу, когда ведьмы Вселенной, пополнив запасы отравы, собирались на грандиозный шабаш, а волхвы готовились увидеть свою звезду и по очереди вглядывались в небо, вынюхав все, что у них оставалось, мы искали кокаин по всему городу. Искали везде, где знали точки. Обзванивали дилеров и знакомых. Объехали не по одному разу все клубы. В общем, дергали за все ниточки… Но кокса нигде – нигде! – не было. Последний лучик надежды угас поздней ночью, когда с нетерпением ожидаемый звонок дилера принес последнее трагическое известие.

Отчаявшись что-либо где-либо найти, расфранченными мастодонтами стояли мы в растреклятой предрождественской ночи у машины и нервно курили. Одну за одной, как перед боем. Мозги каждого раскидчиво напрягались в судорожных и заведомо тщетных потугах хоть как-то изменить ситуацию. Бессчетное число раз перебирая и в уме и вслух все возможные и невозможные варианты, мы не находили правильного решения. Любой круг замыкался тем, что кокса нет.

Кажется, я очень хотел, прямо вертелось на языке, хотел аж не хватало скрежета зубов, хотел спросить у Алекса, за сколько он отсосет теперь? Кажется, я не успел этого сделать, ибо от безысходности у меня начался самый настоящий припадок.

Я не плакал. Я – выл. Так воют на Луну бродячие собаки. Жутко выл… Слезы лились из глаз водопадом… Вой набрал обороты и сменился криком. Криком безумия. И – неконтролируемого бешенства. Задыхаясь, я рвал на себе душившие меня пальто и рубашку. Носился вокруг автомобиля, нещадно пиная его с таким остервенением, будто он и есть главный виновник тупика. Орал нечто бессвязное, срывая голос и брызгая слюной, прыгая на капоте.

Алекс понимал мое исступление. Он даже не попытался меня остановить или сдержать, зная, это бесполезно. В этом состоянии один худенький человечек способен вырезать перочинным ножичком маленький город… Когда я выдохся, обессиленный, не владеющий от потрясения речью, то свалился на корточки и беззвучно заплакал, дрожа. Алекс, совершенно потерявшись, но догадываясь, что сие, возможно, только начало и, также возможно, случилось бы и с ним, молча прикурил сигарету и протянул мне. Но трясущиеся руки выронили ее у моих губ, сигарета погасла в грязной жиже. Он прикурил еще одну, и на это раз я справился.

Я курил, и постепенно остаточный психоз уступал место прострации. Полнейшая, тупая апатия вытеснила эмоции. Кроме звенящей тишины, вокруг ничего больше не существовало. Контузия.

И все же удалось поймать реальность. Я встал. Я стал понимать. Я начал искать способ в здравом рассудке дожить до завтра. И нашел.

Купив в круглосуточно работающем магазине две бутылки водки «Смирнофф», бросив незаслуженно поколоченную «ласточку» у подъезда, мы поднялись к Алексу. Оставаться один на один с еще одним вероятным припадком мне не хотелось. Да и Алекс чувствовал себя, как бы это по мягче выразиться…побздехивал Алекс за себя, ну и за друга тоже.

Сразу по приходу лупанули по стакану. Натощак. Не снимая пальто. Водочка пилась как впервые, как вода – никакого мерзкого вкуса и послевкусия. Покурили. Эффекта ноль. Опрокинули по второму. Снова закурили и уже на исходе сигаретины давно забытое тепло стало матерински обволакивать мой закристаллизовавшийся мозг, оттаивая его мертвые клетки. С явной неохотой растекалось пьяное расслабление… Выпили еще. Спутавшийся внутри клубок постепенно распутывался и мысли приобретали нужную успокоенную направленность.

Я вспомнил, что где-то в этом городе, и я знаю где, у меня есть мать и отец и тот настоящий дом, который так хочу отыскать я, и что я непременно должен измениться, стать чище, и я это обязательно сделаю, клянусь, дай только бог провалиться в отключку.

Помню, как закинувшись пригоршней реланиума, запил водкой, покурил и благодаря адскому сочетанию рухнул в кресло в бессознательном состоянии. В предвкушении светлого завтра. Так и не сняв пальто.

…Телефонный звонок казался продолжением кошмара. Пара сумасшедших дятлов долбила барабанные перепонки препаскуднейшим стереоэффектом.

Разлепил глаза: «Что? Чт-о-о? Неужели!»

Наспех одевшись, бросились вниз.

Оказалось – солнечный погожий денек. Сухой морозный воздух обжигал ветхие легкие. От небывалой слабости меня мотало, как колокольный язык. Перед глазами плыло. От избытка кислорода мерцали какие-то звездочки, радужные пузыри, очертания крыльев ангелов и профили богов. Придавало сил единственно то обстоятельство, что стоит нам добраться до нужного места – и весь ужас закончится.

И несмотря на предрешенный по телефону исход дела, на то, что главный приз уже приготовлен на финише, мы заметно нервничали. Кинув тела в измятое авто, не прогрев двигатель, с перегазовками и пробуксовками рванули за «лекарством».

По мере приближения к месту встречи с дилером, нервное напряжение нарастало. Я мчался, как укушенный, игнорируя запрещающие сигналы светофоров и до смерти пугая редких воскресных пешеходов. Автомобиль, словно понимая меня, проявлял чудеса маневренности и быстроходности на зимней дороге. Может он тоже перся по коксу? Похоже на то…

Прибыв на место раньше оговоренного срока на несколько минут, мы застыли в сиденьях в томительном оцепенении. Нервоз возрастал. Я готов был уже взорваться, как С-4, но все обошлось. На горизонте замаячила знакомая угловатая фигура – не опоздал, прямо-таки чудо, - и… как только… ослепительно… белый… порошок… обжег… слизистую… носа…

Я блаженно покурил и чтобы окончательно раствориться в прекрасном, сделал еще две дорожки; каждую – толщиной с неочиненный карандаш. Алекс, нисколько не сомневаясь в целесообразности моего поступка, последовал примеру.

И вот она, нирвана.

Блаженство наполняло, как автоматический насос сдутые колеса. Мы вышли из BMW и, невзирая на зимнюю холодрыгу, нашли погоду замечательной. Сверкающий на солнышке снег слепил. Я вслух заметил, что снег похож на кокаин…

«На нем бы поваляться…»

Мы по-детски улыбнулись – и себе, и природе, и всем богам наслаждений, начиная с Диониса. Да, что и говорить, мир прекрасен, жизнь замечательна…если в кармане дюжина граммов спасительного порошка.

А машина? Машину починим, починим и продадим – все равно менять пора.

Ни в коем случае не желая впредь переживать давешние потрясения и испытывать на прочность совсем не прочные нервы, мы заказали на вечер еще по десять граммов и в благоприятнейшем расположении духа покатили по своим делам, совершая получасовые понюшки. Особенно воодушевлял тот факт, что на ближайшие день-два мы застраховались: паническая боязнь остаться без кайфа, прочно поселившаяся со вчерашней ночи, постепенно отпускала, но не исчезла окончательно, потому как не могла исчезнуть окончательно.

С того дня кокс разумно покупался загодя и крупными партиями. Очевидно, что это очень дорогое удовольствие, вместе с тем, чего не сделаешь ради собственного здоровья?

Небесполезно отметить, финансовая состоятельность тогда позволяла нам вести декадентский образ жизни; можно сказать, кокаиновый стиль стал смыслом того периода.

В один из зимних, протяжных вечеров, когда уныние одолевает особенно вдохновенно, мы предусмотрительно оставили дома почти весь порошок и отправились культурно посидеть в бар «Калифорния».

Следует, наверное, пристальнее описать этот бар, проникновенно умилить читателя уютом его дубовых потертых столиков и сосновых лакированных стен, дотошно описать барную стойку и ослепляющий выбор напитков на стеклянных полочках за ней, отметить особую желтую окраску наших лиц в тонированных зеркалах и десяток расположенных по периметру зала игральных автоматов… Однако ж, я этого делать не стану – уподобляться классикам занудной, протокольной детальностью чревато собственным конечным недоумением. Всего-то: нам нравилось заседать здесь за чашечкой кофе, со скуки изредка терзать «одноруких бандитов» и, если повезет – bar, bar, bar – выиграть символическую сумму. К тому же, завсегдатайская, не подверженная мутационной диффузии публика не действовала на расшатанную акустическую систему – никакого гула, никакого новорусского купеческого гогота вроде «гуляем, братва» с последующим пронзанием рогами стола, никакой динамики – покой.

Подъезжая к бару, мы запеленговали авто, принадлежащее нашим общим знакомым. Тоже, кстати, любителям разнообразных искусственных состояний. Сами приятели предстали пред наши осоловелые очи покуривающими мерзкие сигаретки у входа. Припарковавшись и поручкавшись («Как оно?» – «Да, ничего…»), обменялись новостями и слухами («А че с тачкой-то?» – «Снегопад такой…» – «Слыхали, Белого в Москве вальнули?», и т.д.). После чего один из приятелей, достоверно зная, что где-то рядом с нами обязательно должен быть кокаин, предложил «раскачелиться».

СПРАВКА.

«Качели» - смесь порошков кокаина и героина в различных пропорциях.

Гений.

Когда-то давно, обоюдно зарекшись прикасаться к героину, теперь, в поисках утраченной остроты ощущений, мы нарушили и этот зарок, дав согласие.

«Герика» у парней оказалось довольно; у нас кокаина – достаточно. Все компоненты в наличии. Посему особых причин отказываться мы не увидели: почему бы и нет? Тем паче, давненько уже слышано о такой термоядерной вариации из двух сыпучих ингредиентов, а тут, действительно, и карты в руки…

Погрузившись в их машину, мы откатили метров на пятьдесят от «Калифорнии». Алекс высыпал приблизительно полграмма на пластиковую коробочку из-под компакт-диска. Поверхность ее матово шершавилась множеством мелких царапин, явственно свидетельствуя о том, что растерто и вынюхано на ней отнюдь не мало. Парня добавили героина и перетерли эту мини-Фудзияму в пыль. Разделили ребром водительского удостоверения на четыре равных дорожки, длиной почти со сторону коробочки.

Приятели попросили у нас еще чистого кокса, чтобы намазать себе десны – для получения эффекта как бы местной анестезии. Нам с Алексом ментоловая заморозка не нравилась, поэтому мы никогда не растирали порошок по деснам. Хватало онемевших неба и гортани – от этого никуда не денешься. Лишь в самом начале нашего знакомства с кокаином, переросшим впоследствии в неискренне нежную и поневоле верную дружбу, мы пробовали сие характерное дополнение. Ведь нельзя с абсолютной уверенностью говорить о том, нравится тебе что-либо или нет, если сам того ни разу не испытал. С первых проб нам не понравилось. Как не нравится ментол в любом его проявлении. Ко всему прочему, кто-то из авторитетных кокаиноманов на заре нашего экстаза, предостерег, мол, «снег», втираемый в десны, быстро разрушает зубы. Правда, именно это сведение вообще не отразилось на определении наших вкусов и симпатий. Фундаментальное уничтожение собственного организма при трогательной заботе о зубах? Залепуха высшая… Просто, нам – не нравилось.

Итак, по половине дорожки в обе ноздри и – пора предаваться самосозерцанию.

Кокаин вызывает возбуждение, экстатический подъем на персональную вершину мира; героин дает седативный, успокаивающий эффект – «тягу». Действа находят волническими взмывами, то подъем, то тяга; сменяются каждые несколько минут, ощущенчески перетекая друг в друга. На пике их слияния ты куда-то проваливаешься, и кажется, будто на самолете попал в воздушную яму. Чувствуются довольно сильные перепады противоположных видов кайфа, что сопровождается благоприятным расположением духа, продолжаясь, в сущности, минут тридцать.

Отловившись как следует, мы повторили на основе теперь уже моего порошка. Любопытствуя, Алекс и я прибавили в свои дороги больше «геры». Парни – напротив – больше кокса.

Усугубленная пропорция героина в этом космическом замесе очень необычно сказалась на последующем моем состоянии. Благородный кокаин уже фактически не чувствовался. Подъем оказывался настолько слабеньким, что героиновая тяга заглушала его в самом начале своей амплитуды. Что говорить про нижнюю точку?

Я отчаянно зависал на полуслове; отключаясь, ртутью стекал на полики; внезапно, недоумевая, приходил в себя; продолжая мысль, подтягивался, пока не зависал снова… И так несметное количество раз. Чересчур расслабившись, прожигал сигаретой свои брюки… Едва придя в себя внезапно почувствовал сильный позыв к рвоте. Вышел из машины – думал пройдет само, и после первой же затяжки новой сигареты весьма конкретно проблевался желчью, ибо пищи во чреве не было. Сразу накатила невероятная легкость, почти невесомость…

Вечер прошел в машине, в аморфной эйфории тошноты и перепадов давления. Вернувшись же домой, я обошелся без снотворного. Героин настолько меня утихомирил, что спалось в одинокой постели, точно крестьянину после седьмопотовой пахоты.

Меж тем, состояние внутренней невесомости пришлось нам по душе, и мы решили изредка покупать себе немножко герика. Для впечатлений. Кстати говоря, знакомые нас просветили, что в случае «критических кокаиновых дней» сняться герой с депресняка – проще простого.

…в жестком режиме постижения непостижимого и познавания непознаваемого, небесными тенями пролетали неврастенические дни и отравленные сонмом веществ ночи, пропуская через нас и унося с собой дикие дозы, уничтожаемые с бараньим упорством и со столь же парнокопытной целеустремленностью постоянно пополняемые, но даже этого громадного и порой несоразмерного запросам и физиологии количества зачастую казалось мало, хотя, благодаря четкому, как вазовский конвейер или игра в шахматы, выполнению программы пополнения резервов, ослепительный чудопорошок пребывал в наличии постоянно, как постоянно было и то, что дни тянулись сплошной чередой алчного уничтожения наркотика, и в каждом из них отмерялось всего двадцать четыре часа, поэтому любые поползновения неизбежно расширять пределы сознания упирались в банальную, как смерть от старости, смену дня и ночи, и это невольно нас спасало, ведь чтобы заниматься любимым делом, то есть нюхать, пускать по ноздре, обдалбливаться и так далее, следовало зарабатывать много денег, строить финансовые пирамиды, находить богатых вкладчиков и делать их обманутыми и иногда нищими, отмывать грязные денежные потоки, подносить уже чистую мзду известным фигурам на разнокалиберных ключевых местах и ни в коем случае не вылетать из обоймы всякого рода бизнеса, а для этого, в свою очередь, надлежит хотя бы изредка касаться головой подушки, несмотря на то, что спать практически никогда не хотелось и приходилось принимать чудовищное количество снотворного, и догадываясь, что так надо, мириться с потерей нескольких предутренних часов, как мириться и с тем, что кушать тоже практически никогда не хотелось и мы, в буквальном смысле, принуждали себя что-нибудь прожевать и проглотить, причем, лишь рассудочно, только чтобы иметь возможность самостоятельно передвигаться, одолевая пусть всего лишь пять ступенек крыльца, а кроме того, в ответственный момент не перейти в мир иной из-за нехватки калорий, ибо пока с нами был кокаин, мы и мысли не могли допустить о том, чтобы внезапно окочуриться и лишить себя такой веской радости пребывания на земле как нюхать, пускать по ноздре, обдалбливаться и так далее, и прекратить наш полубесконечный круговорот, самих же нас, отчасти только радующий, ибо в свою очередь, все свободное время мы счастливо проводили в праздном катании по зимнему городу, довольно часто посещая маленький уютный бар, в который, к сожалению, заимел дурную привычку непростительно часто наведываться злой ОМОН и устраивать повальные обыски и унизительные избиения дубинками по мягким и не очень местам, однако, нас это, по счастью, никоим образом не коснулось, и крайне редко, на грани чрезвычайного положения тоски и ностальгии, ночные клубы, когда просто сидеть дома у Алекса или у меня, пить чай и нюхать, пускать по ноздре, обдалбливаться и так далее, вечера напролет казалось слишком уж прозаическим, а потому скучным, и все разговоры становились безтемными, помертвело пустыми, так как на первый взгляд получалось, что обо всем, о чем только можно, нужно и хочется, мы уже поговорили и наговорились, все, что следовало и нетерпелось, обсудили, но, пусть не кажется странным, при желании завсегда находилась некая еще не затронутая тема, только и существующая для того, чтобы ее гармонически, без скачкообразной поспешности развивали, что, между прочим, мы с удовольствием и делали, так что время протекало или проносилось не только нисколечки не скучно, но и усвояемо познавательно, как бы по нарастающей, сродни тому, что чем больше мы нюхали, пускали по ноздре, обдалбливались и так далее, тем больше нам хотелось, и чем больше нам хотелось, тем больше мы покупали, а чем больше мы покупали, тем больше уходило в нос, парадоксально продолжая бесконечный круговорот, самих же нас, отчасти только радующий тем, что мы словно находились в некоем замкнутом круге, разбухавшем в сторону увеличения количества потребляемого порошка, но уже определенно привычном, поэтому факт разбухания этого круга нас не страшил и происходил незаметно, поскольку мы обладали наиглавнейшим секретом радости, примитивно заключавшемся только в том, чтобы порошок своевременно оказывался в наличии, а минусы, вроде каждодневно теряемого здоровья и непременного ухудшения прочно закрепившейся патологии психики, казались второстепенной ерундой, кожурой от банана, косточкой вишенки, мелкими издержками в дополнение к тому, что нюхать, пускать по ноздре, обдалбливаться и так далее, в столь умопомрачительных количествах есть удовольствие весьма и весьма дорогое, ведь один грамм сказочного субстаната обходился нам минимум в сто долларов, да и то, потому что мы постоянно брали внушительным оптом, ибо у нас присутствовали денежки, которые мы зарабатывали исключительно для насущнейшего кайфа с тех самых пор, как начали употреблять ежедневно и все остальное тихими стопами отошло на задний план, и любовь, и капиталы, и здоровье, хотя, признаюсь как на духу, физически мне не было особенно плохо от неугасимого пристрастия к кокаину, и какого-либо особого болезненного дискомфорта в теле я не ощущал, разве что исхудал неправдоподобно, да нос напрочь прекратил различать и улавливать запахи, что являло даже не полбеды, а лишь четверть, и то меньшую из остающихся трех, которые в свою очередь полновластно занимала устоявшаяся мраморным пьедесталом на могиле Поэта монолитная психологическая зависимость с уклоном в бесконечность, распространившая свое на меня когтистое влияние вплоть до того, что я даже представить себе не боялся, что произойдет, нежели вдруг я лишусь возможности общения с моим «белым другом» и по каким-либо причинам извне не смогу нюхать, пускать по ноздре, обдалбливаться и так далее, и за эту гибельную верность он постепенно, но планомерно вытеснял из моей жизни остальные ценности, оказывая безвозвратно очевидное и безжалостно пагубное влияние на мозг, внутренний мир и поведенческие установки, что я и сам порой уже не понимал, что со мной происходит, где я, я ли это вообще, и пару раз в порыве отчаяния пытался бросить это увлекающее до гробовой доски занятие, но вновь скоростремительно возвращался к оному, потому как раскидистые лапы депрессии не позволяли вырваться из порочного круга дальше, чем на один день чистого существования, читай, сна под горсточкой колес, а дальше вновь продолжался бесконечный круговорот, отчасти радовавший лишь тем, что сексуальное гипервлечение, до озабоченности нездорово восторженное в самом начале моей карьеры кокаинщика и мучительно бесплодное как я ни трепыхался позже, с течением времени постоянно выветривалось, притуплялось, и миновав привычную отметку слегка завышенной нормы камнем рухнуло с высоты птичьего полета вниз вместе с вожделеющими мечтаниями о ночах с прекрасными грациями, гуриями и валькириями, эхом оставив лишь визуальное желание, невзначай взбудораженное какой-нибудь десятой музой в кафе, баре или клубе, так как разленивившееся тело по должному не реагировало на возбудитель обильным гормональным впрыском и естественным итогом я стал считать пустой суетой одолевшие знакомства, дальновидные разговоры, из кожи вон стремления показать свою личность с безупречной стороны и еще много, много лучше, чем ты есть на самом деле, мудрствуя безлукаво, что незачем тратить уйму времени, средств и сил, играть какие-то роли и все лишь ради того, что я одиноко могу получить сам, без тяжких трудов и воздыханий, буквально за две минуты, где только захочу, когда только захочу, если только захочу, ведь мне пребывалось весьма хорошо одному и вполне хватало общества Алекса, засим я фактически перестал общаться с другими приятелями и знакомыми по причине слишком уж раздаленных сфер наших интересов, да и постоянно мощно подкрепляемое кокаином мое эго, ко всему прочему, разрослось безграничной самодостаточностью, среди коей, по сути, искони моего осталось чуть да маленько, а остальное принадлежало тайному пронзительному страху, не глушимому порой даже осязаемостью более чем значительных запасов порошка, страха от мысли, что он все-таки закончится, как уже непременно заканчивался ранее, что его постоянно мало и не хватает, чтобы по-настоящему, по-человечески нюхать, пускать по ноздре, обдалбливаться и так далее, и даже когда его на первый взгляд достаточно, обязательно возникала тревога и хлестко гнала покупать еще и еще, больше и больше, дабы обеспечивать продолжение бесконечного круговорота, отчасти радовавшего лишь тем, что тот обеспечивал постоянную волну, целебным свойством наркотика возвращавшую чахлую самоуверенность, дававшую психопатическую дерзость и самурайское смирение, иногда выплескивавшиеся звериной, потусторонней злобой, когда человек уже не человек, и неизвестно никому, даже мне, до чего бы, до каких пределов я донюхался, дозапускался по ноздре, дообдалбливался и так далее, в жестком режиме постижения непостижимого и познавания непознаваемого…

Моя кокаиновая эпопея завершилась молниеносно, как, естественно, и Алекса. Не пришлось даже всласть пострадать и помучиться. Окончилась она не по нашему на то желанию, и надо было предпринимать срочные меры, так что времени на трогательное прощание и галлюцинозы о несбывшемся у нас не оставалось.

В один из весенних дней случилось то, чего я панически боялся, и что должно было рано или поздно произойти. Кокс исчез. Совсем. Грянул серьезный кризис. Знакомого дилера и парочку других расшмаляли по подъездам из чеченских автоматов «Борз», да так ловко и с гарантией, что внутренности потерпевших украшали, как игрушки новогоднюю елку, соседские двери и лестничные клетки – точно не знаю, что там произошло. Но факт: кризис оказался затяжным. Никто из наших знакомых не мог разрешить проблему; наверное, и с ума сходили, и с собой кто-нибудь покончил, а кто-то крутой нашел в себе силы распрощаться с губительной страстью. Последнее, впрочем, вряд ли. По крайней мере, лично я не знаю ни одного такого… Кстати говоря, от безнадеги я не стал травиться остатками на манер агеевского Вадима. Я посчитал это малодушием… Мы нашли свой выход – ну да, тот самый, где и вход, и благополучно снялись с кокса героином, очень мягко подепрессировав недельку. И особого разочарования не испытали, благодаря тотальному успокоению, даримому новым «приятелем». Можно сказать, что герик помог мне избежать несомненно обязательного в занесенном снегами будущем посещения психиатрической клиники. Однако следует отметить, что в благодарность за спасение от шизофрении, он забрал в полное свое подчинение всю мою силу воли. Или почти всю. Но это уже следующая история.

Теперь самое время рассказать о ней.

Знакомьтесь: моя герл-френд Инесса. Да-да, это та самая милая тепленькая девочка, к которой я поспевал строго по утрам лихорадочно обкокаиненным зарядом, от которой я прятался за психопатическими дверями персональной преисподней, и с которой мудро восстановил отношения после кокаинового тупика, ибо она того стоила.

Что тебе еще надлежит знать о ней? Высокая, длинноногая, умная, но совсем не стерва, - это первое, что приходит в голову. А остальное образуется впоследствии, благодаря моему мастерству сказителя, так что грядущая картинка получится яркая, трехмерная, местами отъявленно счастливая, местами – нет. Это я обещаю. Пока же отложим, ведь речь вовсе не о моей пассии и любовных адюльтерах, посему решительно откладывайте, дарите или выбрасывайте в окно или мусорную корзину сей фолиант загибающейся вербальной культуры, любители сладенького. Сладкого больше не будет, кондитерская пикантностей разорилась, эротизм разбит параличом, наяды отравлены и теряют блестящие формы, музы задохнулись от спазма негодования, а я не успел в аптеку за дыхательным спреем, лингамы Шивы обрушились как небоскребы Всемирного Торгового центра. Смолкните, аплодисменты поклонников ваххабизма! Поднимается занавес очередного действия и на сцене в стальных пронзительных лучах софитов появляется маэстро Героин…

На точках он продавался в виде смеси светло-коричневой пыли и разнокалиберных комочков – так называемых «кропалей». Чтобы употребить его по ноздре следовало высыпать необходимое количество на зеркало либо иную гладкую поверхность, к коей субстанция бы не прилипала: подкассетник, глянцевый «Птюч», самиздатовский «Коньяк «Наполеон»» Лимонова. Затем – раздавить и растереть при помощи другой такой же гладкой поверхности. Я использовал для насущного закатанный в пластик технический паспорт своего нового автомобиля – вазовской «девять девять», и пластиковое же удостоверение последнего образца. После – через трубочку в нос. Вот и все.

Приобретая наркотик у дилеров, все еще находясь во власти жгучей паранойи по поводу итоговой истощимости запасов отравы, поначалу я брал много – по два-три грамма. Однако вскоре понял, что продолжительность действия «белого» несоизмеримо дольше, нежели кокаина, и не надо постоянно догоняться, догоняться, догоняться. Раз так, то и заканчивается он отнюдь не столь быстро, как кокс. Кстати говоря, и опасения из-за того, что внезапно грянет кризис героиновый, оказывались абсолютно беспочвенными. Если кокаин во всем городе продавали всего несколько элитных дилеров, и имел он относительно ограниченный круг поклонников, то героина было – как грязи.

Герик не считался престижным наркотиком, скорее – модным. Хотя слыл определенно дорогостоящим. Впрочем, по большому счету, это «голимая попса», унисексовский ширпотреб, поэтому и спрос на него существовал огромный. К счастью, или по закономерности моды, предложение значительно перекрывало даже такой спрос. Героин становился все популярнее, и, тем не менее, достать его не составляло ровно никакой проблемы. Были бы деньги…

А деньги были. Откуда? Скажу, как на исповеди: Алекс стал обыкновенным киллером и небезуспешно валил местных бизнесменов-челноков по шесть «лимонов» за голову; больше из удовольствия. Я возглавил по-приятельски обезглавленную Алексом же отмороженную братву, и мы как сельди набившись в рабочие «восьмерки» и «девятки» крутороже разъезжали по стрелкам. Инесс за каждый выход на подиум получала по штуке баксов, как молодая Клаудия. А после трудового дня мы здорово оттягивались, устраивая для самих себя приват-вечеринки в Беверли Хиллз, на съемной вилле Шарон Стоун, рейв-марафоны на берегах Красного моря, и со скуки спонсировали фестивали «Рок против наркотиков». Изредка мы занимались любовью втроем, под пение a’capella приглашенных предвыборным стадом звезд. Однажды, помню, затеяли шестидесяти шести часовой покер с Амаяком Акопяном, и фокусник чуть было не ушел с нашим колоссальным капиталом, но красавица Инесс соблазнила его на выходе из такси в аэропорту, завлекла в номер, где Алекс, как брат-2, приставил к кукольной голове великого мастера парабеллум, а я подхватил чемоданчик и вышел в холл. Так что «втроем» занимались без меня, но я ощущал неподдельную, как жабры Витаса, гордость за честь семьи Прицци. Ладно. Хорош. Шутка соизволилась. От безнадеги того настоящего, в котором я, ручка и бумага, и скоро придет черный час.