Учение об обычном праве 5 страница

Стр. 67

Разумеется,—будь юриспруденция предоставлена своим собственным силам,—ей пришлось бы самостоятельно вырабатывать новые юридические нормы. Переворот потребовал бы в таком случае большой затраты творческой силы, судам предстояло бы играть в этом процессе первую роль,—и в результате практическая юриспруденция, преодолев победоносно все трудности, сохранила бы в себе ту плодотворную свежесть, которая всегда сопутствует непосредственно-казуальному творчеству, а действующее право изменилось бы как раз настолько, сколько требовали настоятельные нужды времени. Но история судила иначе. Мы видели, что уже раньше были подорваны и авторитет, и энергия шеффенов. Теперь же, когда юристы, посторонние судам, явились пред обществом с готовым планом преобразования в руках, шеффены были устранены вовсе от нового движения. Оно перешло в руки юристов.—На помощь относительно немногочисленному классу образованных юристов выступил более многочисленный класс юристов полуобразованных. Возникновение этого последнего класса весьма характеристично для тогдашнего правового состояния. Запрос на лиц с юридическим образованием умножил число светских слушателей в университетах, но немногие из них были в состоянии пройти полный курс. Римское право преподавалось в университетах на итальянский лад (mos italicus), - так как его установили комментаторы; точнее сказать, — преподавалось не самое римское право, а доктрина комментаторов. Доктрина комментаторов была доступнее юристу того времени, нежели чистое римское право. Основным приёмом изложения предмета была экзегеза; она развилась в сложный механизм, в котором не трудно заметить следы систематизирующей тенденции. Сочинения этого типа состояли обыкновенно из многих частей. Во введении автор предлагал характеристику и указание избранного им предмета, объяснял термины и всё другое, нуждавшееся в предварительном объяснении. Затем следовали: указание частей (partitio), краткое общее обозрение всего предмета (summo), изложение казусов, заимствованных из источников или вымышленных (casus), текст источников с за-

Стр. 68

мечаниями по поводу вариантов в чтении, разные пояснения к тексту с соблюдением правил Аристотелевой диалектики, разные замечания (connoto), как то: сопоставления родственных положений, отвлечение общих правил, указание мнений разных учёных и т. д. Этот тяжёлый порядок был не более как отражением порядка лекций: лекция и книга в это время ещё не расходились, и книга была записанным курсом лекций. В общем устройстве преподавания не было ни плана, ни последовательности; каждый из преподавателей читал, что хотел и как хотел, останавливаясь особенно на том, что по каким либо основаниям интересовало его лично. Случалось, что курс Институций читался четыре—пять лет, или одно место из Дигест комментировалось в продолжении нескольких месяцев; новичок слушатель рисковал всегда попасть сразу на средину институционного курса или на подробности комментария. Прохождение полного курса требовало от студента многих лет и средств; чрез три года он мог оставить университет магистром (диалектика, риторика, вообще artes laberates) и не ранее чем чрез пять лет доктором права. Немногие -достигали такого конца; большинство, нахватавшись отрывочных знаний, покидало университеты и расходилось по стране. Полуобразованные юристы этой категории не могли примкнуть к высшим судам, но их принимали охотно в низших судах и они поступали туда в качестве адвокатов, нотариусов, секретарей и писцов. Можно было вступить на то же поприще, вовсе не быв в университете; юридическое образование приобреталось также из популярных книг и учебников.—Появление и развитие этой популярной юридической литературы составляет другой характеристический факт описываемого времени. Она состояла из ряда практических руководств и указателей; адвокаты, нотариусы, судьи и др. находили в них советы на счёт того, как нужно вести дела, пользуясь определениями римского права. как излагать те или другие сделки и т. п. Для удобства читателя всё такие справки излагались в алфавитном порядке. Их содержание заимствовалось отчасти непосредственно из Юстиниановых сборников, чаше же из глоссаторов и ком-

стр. 69

ментаторов со многими ошибками и искажениями. О практическом достоинстве этих сочинений не может быть речи. но практическое влияние их было громадное. Написанные и по латыни, и по немецки, они расходились в большом числе экземпляров и по Италии, и по Германии и ввели латинский язык в употребление в самых судах. — Неграмотные и полуграмотные шеффены были окончательно подавлены новым течением. Чтобы как нибудь разобраться в своём деле, они прибегали к помощи начитанных секретарей, и эти последние во время разбирательства вычитывали судьям подходящие постановления и определения закона и между ними—постановления римского законодательства.

§ 25. Постепенно «полуобразованные» юристы приобрели в судах преобладающее влияние. Их победа, помимо всего другого, имела также политическое значение: во первых, это была победа светской юриспруденции над духовною, юридическое влияние духовенства отступило теперь на задний план, и из духовной среды вышла пословица: «юристы—плохие христиане» (Juristen-bose Christen). Юристы фигурировали в числе плохих христиан на ряду со сборщиками податей, полицейскими, ростовщиками, врачами и поэтами. Позднее тот же взгляд на юристов поддерживался духовенством во Франции, где замечательнейшие из них принадлежали к гугенотам. Во вторых, победа юристов над шеффенами была победою бюрократии над народным элементом в суде. Но в этом обстоятельстве состояла и оборотная сторона нового положения. Бюрократия устраняла из правосудия и казуальное творчество, и индивидуализирование права при его применении; в бюрократическом суде не могло быть той справедливости в приме нении закона, которая свойственна суду народному. Судопроизводство под влиянием юристов делалось формальным, сложным и трудным; юридические нормы, изложенные на латинском языке, усилили значение адвоката и сделала его неизбежным посредником между тяжущимися и судом. Далее между юристом-бюрократом и обществом не существовало особой нравственной связи; самые нравственные стремления юристов в ином случае могли оказаться сомнительного свой-

стр. 70

ства. При крайне неравномерном распределении образования в юридическом сословии и при относительно низком уровне этого образования вообще, юридические познания в распоряжении многих послужили лишь для различных злоупотреблений Среди адвокатов нашлось не мало кляузников; среди разумных советов, раздаваемых и изустно, и письменно, и печатно, немало каверз самого низкого свойства. Стороне, желавшей отделаться от неприятного свидетеля на суде, советовали дать этому свидетелю предварительно пощёчину и потом утверждает, что он свидетельствует по вражде. Кто желает приобрести вещь, которую хозяин не продаёт, тому советовали выпросить её себе в ссуду и потом как бы затерять: хозяину придётся удовольствоваться денежным удовлетворением по оценке. Если муж намерен завещать своей жене узуфрукт на имение, нотариус же, благоприятствуя жене, желает обеспечить за нею собственность, то ему рекомендовали к обозначению узуфрукта прибавить, как бы в пояснение: «чтобы она не могла закладывать, продавать, отчуждать»; потом эта оговорка даст сторонникам жены основание приписывать ей не узуфрукт, но (ограниченное) право собственности. Кто намерен показать ложно под присягой, тот должен присягнуть в праздник, когда самая присяга не действительна. Кого принуждают жениться на девушке, им обольщённой, тому советовали внести в брачный договор условие: брак разрушается, если жена изменит мужу; присутствующим такая оговорка покажется вполне основательною, а между тем самый брак, как условный, будет недействителен.— Авторы и сторонники таких уловок вызывали на себя справедливое нарекание, и пословица: «юристы — злые христиане», приобрела известный смысл на языке светского общества; её повторил, между прочим, и Лютер, имея в виду крайний формализм, устанавливавшийся в правосудии под влиянием юристов. Авторитетные свидетели XVI века, каковы Цазий, Меланхтон и другие, не жалели тёмных красок, чтобы нарисовать невзрачную физиономию «докторов» права, их взяточничество, раболепие пред сильными мира и т. п. Недовольство юристами, общим характером их деятельно–

стр. 71

сти и поведением в отдельных случаях, распространялось и на то право, представителями которого они были. В чём виноваты были исключительно одни органы применения, в том винили самое право.—Впрочем до известной степени римские принципы, в том виде, как их проводили юристы, противоречили интересам сословий. Опираясь на римские постановления о правах государя (примеч. 38) и на римский же принцип взаимного равенства граждан, юристы поддерживали князей в их стремлении к расширению своей власти и к подавлению политических привилегий дворянства и городов; отсюда — недовольство юристами со стороны этих двух классов населения. Справедливее других было недовольство сельского населения. Учение глоссаторов и комментаторов о распределении собственности между феодальными господами и подвластными им покровительствовало стремлению землевладельцев к присвоению крестьянских земель. Под авторитетом римского права сельскому населению навязывали преобразование, для которого ещё не пришло время и в котором, может быть, оно вовсе не нуждалось. Римские идеи содействовали искусственному разрушению общины и размножению частных собственников. Не без влияния остались они на закрепощение крестьянской массы: римское деление лиц на свободных и рабов служило юридическим критерием при регулировании отношений помещиков к крестьянам. Были и иные, более частные поводы к недовольству. Сильная борьба происходила в области наследственного права, где римский порядок противоречил искони сложившемуся германскому порядку; так, напр., право супругов на наследование (герм.) должно было отступать теперь пред правом боковых родственников (рим.) и т. п. Одним словом, если жизнь давала достаточные основания для рецепции, то юристы были повинны в том, что повели это дело через чур односторонне и исключительно. Особенно «крестьянину нечего было ожидать какого бы то ни было законного материального улучшения в его положении. Как бы высоко ни ценили римское право, для этой части народа было несчастием, что в употребление вошло чужеземное право с иностранным языком. Отсюда—слепая ненависть крестьян, направленная против

стр. 72

докторов права. Если где нибудь, то именно здесь была основательна жалоба на то, что собственное народное право утрачено, а его место заступило право иноземное, предававшее простолюдина изворотам всевозможного крючкотворства. Нигде бедный не находил одинакового оправдания с богатым и знатным. Это вообще было одним из самых больных мест тогдашнего состояния Германии. Бедным негде было искать справедливости, а то, что смягчало гнёт в средние века, — попечение императора и церкви, зависимость от которых имела более мягкие формы, и под властью которых жилось хорошо, теперь тоже было утрачено»[41].—Протест общества против римского права или, точнее, против юристов выражался населением в различных формах: его заявляли сословные сеймы, его разрабатывала с любовью народная сатира, местами же докторам приходилось терпеть от насилия над их личностью. Население Баварии и Вюртемберга протестовало особенно энергично, ибо и юристов там было относительно более, и католическое духовенство с охотою поддерживало всякое движение, направленное против светской юриспруденции. По одной из крестьянских программ, «ни один доктор римского права не может быть допущен в какой либо суд... народу должно» быть возвращено его старое отечественное естественное право»[42] Во время крестьянских войн со стороны крестьян высказывалось категорическое требование об уничтожении «докторов». Три рода разбойников, по словам народной сатиры и памфлетов,

нуждались в искоренении: разбойники в тесном смысле, купцы и юристы.

II. Преобразование судов.

(XVI-XVII).

§ 26. Уже в 1270 году город Любек имел в своём суде учёного писца. С конца XIV века юрисконсульты принимаются другими городами, так что к заключению XV столе-

Стр. 73

тия не было города, в котором на службе не состоял бы учёный писец, советник или синдик. Услуги юрисконсультов были особенно полезны городам в их многочисленных спорах с епископами, князьями и между собою о привилегиях; в таких спорах учёные юристы выступали также в качестве третейских судей. Вообще же они не входили в состав суда; они не занимали места шеффенов, но действовали рядом с ними, состоя при суде. На обязанности ученых юристов лежала запись состоявшихся решений; на практике это дело легко приняло тот вид, что к ним перешло самое составление решений, которое и утверждалось шеффенами. Письменное производство дел, зародившись ещё в старом порядке, выросло как бы само собою, вытесняя изустную процедуру и открывая широкий путь влиянию учёных юристов. Римские определения служили источником для разрешения даже таких казусов, которые прямо в них не предусматривались. С шеффенами отступало всё более и более на задний план казуальное творчество, с учёными юристами выдвигался вперёд противоположный способ образования права— последовательное подчинение жизни заранее готовой юридической норме. Но и при этом способе казуальное творчество не исчезло вовсе; оно облеклось в форму так назыв. interpretatio іn fraudem legis, хотя, конечно, далеко не было столь плодотворно и самостоятельно, как в своей прежней, открытой форме.

В народном языке надолго сохранилось сознание изложенной противоположности: слово «суд» (gericht) народ сохранил за судом шеффенов, а в бюрократическом суде видел орган княжеской власти (amt).

В суде шеффенов существовал порядок, по которому как заинтересованным лицам, так и некоторым другим лицам предоставлялось отвергнуть произнесённое решение (Ur-theilschelten) и требовать его пересмотра в высшем суде. Кроме того было в обычае, что в затруднительных случаях сам суд спрашивал совета у другого суда. Во второй половине XV столетия этот порядок дал опору для института апелляции, заимствованного из римского права и практи-

Стр. 74

ковавшегося в церковном суде. В качестве апелляционных инстанций выступили городские суды.

Важное значение имело учреждение центрального Имперского Суда (Reichskammergericht), которое последовало в 1495 году. Председателем суда состоял князь, граф или барон; половина членов составлялась из рыцарей, половина — из ученых докторов. В статуте постановлялось, что суд будет происходить по «общему праву», т.е. по праву написанному и, следовательно, главным образом—по праву римскому. Новый суд образовал первую инстанцию по делам имперских подданных и апелляционную инстанцию по делам подданных отдельных княжеств. Компетенция его была обширная; служа хранителем земского мира он вообще преследовал всякую неправильность, сотворенную в низших судах.—Значение имперского суда возросло и утвердилось с 1530 г., когда было принято постоянное местопребывание его в Шпейере. Он стал рассадником юристов в стране: адвокаты начинали свою практику в нём и потом отправлялись на родину; с 1555 года -молодым юристам было вменено в обязанность некоторое пребывание при имперском суде. Замечательнейшие юристы состояли в числе его членов и уважение к ним было перенесено на самый суд. Некто Минзингер впервые опубликовал решения суда, чем этот последний оставался сначала недоволен; потом подобное опубликование вошло в обычай и решения суда сделались предметом разработки со стороны обширной литературы (iurisprudentia cameralis).

Многие из князей, не желая умаления своей власти в интересах централизации, не подчинялись императорскому суду и выговаривали у императорской власти в свою пользу и в пользу своих подданных соответствующую привилегию (privilegium de non appellando). Но в таком случае им приходилось устраивать у себя дома местные апелляционные суды, которые составлялись и действовали по примеру имперского суда (гофгерихты, обергофгерихты). Канцелярия при князе (Canzlei) стояла ещё выше этих судов и ещё с большим авторитетом подавляла самостоятельную деятельность шеффенов.

Стр. 75

Апелляция подчиняла шеффенов контролю высших судов, состоявших из юристов; письменное производство, ставшее господствующим типом судебной процедуры в первой половине XVI столетия, укрепляло подобный контроль в среде самих низших судов, давая особый вес секретарям, писцам и т. п. персоналу. «Судья» (Richter), который по старому порядку, не вмешивался в совещание шеффенов, начинает теперь принимать в том деятельное участие, В конце XVI столетия совещательный голос юристов в низших судах превращается в решительный, и вместе с ними римское право одерживает окончательную победу.—Для местного права существовала ещё двоякая опора. В городах, где шеффены вообще были образованнее, нежели в сёлах, они держались долее (кое-где шеффены сохранились до XIX века), а с ними—и местное право. В сёлах местные распорядки встретили некоторую поддержку со стороны княжеского законодательства. Именно с конца ХV века возник ряд местных законодательных сборников, которые стремились создать компромисс между римским и местным правом. Впрочем римское влияние и здесь было очень сильное. Законодатели предполагали, как действующее, общее писанное (римское) право и с своей стороны, предлагали лишь дополнение к нему по некоторым пунктам. Сборник города Нюрнберга (1479г.) соединил местное и римско-католическое судопроизводство в одно целое; сборник гор. Вормса (1498 г.) рецепировали почти всё римское право, процессуальное, гражданское и уголовное. Вюртембергское уложение (1555 г.) точно так же основано на римских началах, но местные порядки отразились в постановлениях по семейным и наследственным отношениям и об отчуждении недвижимостей. Саксонское уложение (1572 г.), изданное после долгих совещаний взамен Саксонского Зерцала, при живом участии юридических факультетов, всё важные постановления свои заимствовало из римской доктрины.

К половине ХVII столетия господство юристов и бюрократического суда было окончательно упрочено; слабые остатки суда шеффенов, нигде не поставленных самостоятельно,

Стр. 76

не могли помешать свободному движению рецепции. — За преобразованием гражданских судов последовало в том же духе преобразование уголовных судов; долее чем где либо, шеффены держались в дисциплинарных судах (Rugegerichte), которые, составляя остаток древнего народного суда, ведали мелкие полицейские проступки; межевые споры, споры о владении и о личных обидах входили также в юрисдикцию этих судов, но отошли от них ранее других дел.

III. Влияние Возрождения и юридических факультетов.

§ 27. В то время, как судебная практика трудилась над проведением в жизнь доктрины, полученной от итальянских комментаторов, в юридической литературе происходил переворот, который, в свою очередь, повлиял благоприятно на дело рецепции.

Юридическая литература Италии ещё погружалась в пучины схоластики, как из сферы, охваченной Возрождением, вышел первый протест против такого её состояния. Прародитель Возрождения Петрарка (XIV ст.), по принуждению и с неохотою изучавший правоведение в течение семи лет своей молодости, называл эту науку «крайне растянутой, запутавшейся в тонкостях казуистики. На законников и адвокатов своего времени он смотрел с презрением, потому что они не доискиваются происхождения права и законов, а занимаются только практическою стороною своей науки, ведущей прямо в наживу. Поэт не ценил и юридическую практику, хотя необходимую для государства. Он указывал на ежедневный опыт, который, по его мнению, был не согласен с нравственностью. Петрарка находил, что практика права искажена людскою бессовестностью, и желал, чтобы господствовало то человеческое право, о котором говорили древние Философы»[43]. Около ста лет после Петрарки неаполитанский учёный и гу-

Стр. 77

манист Валла не щадил юристов, нападая на Бартола, Аккурсия и вообще на всю тогдашнюю юриспруденцию[44]. Он скорбел над печальной судьбою римского права, которое не может отделаться от своих толкователей; он, Валла, в три года написал - бы лучшие глоссы, чем Аккурсий. Представители Возрождения XV в. осмеивали латинский язык современных им юристов и переносили насмешку даже на язык самих римских юристов, который критиковался ими с точки зрения классической латыни. — Вслед затем новое направление находит поборников в рядах юриспруденции. Здесь, как повсюду, основной принцип Возрождения — отрицание авторитетов и непосредственное обращение к самому предмету исследования. Раздались голоса (XV ст.) за непосредственное изучение самих римских юристов; принялись за восстановление правильного языка римских источников, принимая за опору текст флорентийской рукописи (л., стр. 7), Почти одновременно француз Будей (род. 1467, ум. 1540), итальянец Алциат (род. 1492, ум. 1550) и немец Цазий (род. 1461, ум. 1535) выступили с филологическою критикою Пандект и других римских юридических памятников. Их текст, искажённый средневековыми переписчиками, требовал серьёзного исправления. За тремя помянутыми авторами последовал ряд других неутомимых работников, и в 1583г. Дионисий Готофред (француз, род. 1549, ум. 1622) свёл результаты их трудов в своём знаменитом издании: Corpus iuris civilis. Как Аккурсий в своей Magna Glossa собрал труды глоссаторов, так подобную же работу, но с большею самостоятельностью, совершил в названном издании Д. Готофред относительно своих предшественников. Филологическое исследование настолько преобладало в трудах нового направления, что всё оно получило название филологической школы. Богатейшая филологическая экзегеза римского права, равно открытие многих новых памятников его, составляет величайшую заслугу этой школы. От языка памятников критика скоро перешла к самому

Стр. 78

содержанию господствовавшей доктрины. Авторитет глоссаторов и комментаторов в деле толкования римского права был отринут, и взамен того рекомендовалось непосредственное изучение памятников. Известный гуманист Ульрих-фон Гут-тен первый в Германии сделал решительное нападение на юристов. «Если бы немецкие князья вникли», писал он, «какие глупости излагают Бартолисты с серьёзною миною на лице, то, вероятно, скоро лишили бы их своего уважения. И между тем юристы отвергают всякую другую науку! Но что это за мудрость, которая вся основана на том, чтобы при помощи хитросплетений вкладывать в законы смысл, противный мысли законодателя»! «Я не придаю большой цены», говорил Цазий, «юриспруденции в том виде, как она вышла из под пера Бартола, Балда и других. Если исключить ошибки, которые там находятся, то останется немногое годное... Если бы юристы не следовали так слепо за глоссой и Бартолом, то смысл права представлялся бы нам яснее и чище, и исчезла бы добрая часть комментариев, переполненных заблуждениями. Настоящий толкователь заботится прежде всего об объяснении источников и заимствует из глоссы и комментария только верное и применимое, так что понимание не затемняется в путанице противоречивых мнений»... «Так называемое общепринятое мнение юристов (communis оpinio doctorum) имеет цену сомнительную. Часто оно покоится только на том, что учёные привыкли, вместо самостоятельного исследования, следовать слепо друг за другом. Если оно основано на источниках, то оно имеет цену, потому что оно— верно; если же оно противоречит им, то — лишено всякого авторитета»... «Несчастие наше состоит в том, что мы желаем подкрепить авторитетами мнения, которые не можем основать на текстах источников. Ни Аккурсий, ни Бартол не помешают мне отвергнуть мнение, которое я не могу основать на источниках». Во Франции ещё раньше раздавались голоса в том же направлении. Тогда как в 1468—1510 гг. печатались только глоссированные издания различных частей Юстиниановой компиляции, в 1511 г. появилось первое, знаменитое издание Институций без глоссы, а в 1518 г.—первое,

стр. 79

без глоссы, издание всей этой компиляции[45]. Филологическая школа подорвала бесповоротно авторитет глоссаторов и комментаторов и, насколько было в её силах, устранила из юриспруденции плоды средневековой схоластики. — В филологической школе мы встречаем первые проблески объективно-научного изучения предмета, т. е. такого изучения,.где исследователь не задаётся никакою практическою целью, но работает над предметом из одной любознательности. Объективно-научное отношение к римскому праву должно было открыть в нём такие стороны, которые исчезали пред взором глоссаторов и их последователей. Учёные филологической школы остановили своё внимание на исторических вопросах, которые возникали при изучении римских юридических памятников. Глоссаторы лишь кратко касались известного фрагмента Помпония о происхождении права (Dig. 1. 2. fr. 2); комментаторы вовсе обошли его молчанием. Напротив Цазий в своих лекциях пользовался этим фрагментом, чтобы по его поводу сообщить своим слушателям исторические подробности относительно римской магистратуры и событий римской истории. Но наиболее всего в этом отношении совершил француз Куяций (род. 1522, ум. 1590), даровитейший представитель филологической школы. Это был замечательный истолкователь римских юридических памятников, обладавший большим критическим талантом, обширными сведениями по римским древностям и историческим чутьём. «Всю глубину своего остроумия и весь запас своих знаний Куяций обращает на то, чтобы восстановить первоначальный смысл той или другой составной части Юстиниановой компиляции; в своём стремлении постигнуть характер отдельных юристов, из которых составлены пандекты, он достигает того, что силою исторической интуиции, действительно, оживляет вновь образы Павла и Папиниана, Юлиана и друг.». Трудам Куяция последующая юриспруденция была обязана «неисчерпаемым кладом исторического, критического и экзегетического материала и плодотворных мыслей».

Стр. 80

В XVII столетии историческая разработка памятников римского права нашла для себя видного представителя в Якове Готофреде (род. 1587, ум. 1652), сыне Д. Готофреда (стр. 77). § 28. Последовательное развитие объективно-научного отношения и исторических изысканий должно было бы раскрыть пропасть, существовавшую между чистым римским правом и тем правом, которое, под именем римского, применялось «образованными» юристами в немецких судах. После некоторых колебаний в сторону римского права, практика должна была бы прийти к убеждению в невозможности его полной рецепции, и тогда вновь открылся бы путь самостоятельного судебного и законодательного творчества. В других сферах жизни мысли, каковы религия, искусство, философия, Возрождение закончилось возвращением личности, освобождённой из под гнёта авторитетов, к собственному самостоятельному творчеству. В юриспруденции такой результат, действительно, был достигнут в девятнадцатом веке, после того как историческая школа показала нам настоящее римское право; но если даже деятели девятнадцатого столетия не могли отдать себе ясного отчёта в неизбежности подобного исхода и, работая против рецепции, думали, что работают на её пользу, то ещё менее оснований ожидать от юристов шестнадцатого века вполне сознательного отношения к своему делу. Окружающая обстановка и порядок вещей, существовавший в их время, оказали своё решительное влияние на их деятельность и придали ей соответствующее направление. Эта сторона в истории филологической школы имела важное влияние на рецепцию римского права. Ум Куяция удовлетворялся объективным исследованием и, отдавая всего себя такому изучению, Куяций довольствовался экзегезой, так же, как и Цазий, не усматривая особой нужды в стройном систематическом изложении. Действительно, новая работа только что начиналась, и ей далеко было ещё до того, чтобы подводить в системе свои итоги. Однако и Цазий, и Куяций тратили время на примирительное истолкование римских юристов в тех случаях, где между этими последними существовали противоречия.—Ум большинства юристов не мог оторваться от судебной практики. В непосредствен-

Стр. 81

ном знакомстве с римскими юристами Цазий почерпнул силы для борьбы с злоупотреблениями практической юриспруденции. «Как целесообразно, как необходимо было бы», писал он в 1518 году, «урезать бесконечные комментарии к источникам, — комментарии, которые вносят с собою более тьмы, нежели света. Обременённые трудами контроверз, они щеголяют мнимою учёностью вместо того, чтобы споспешествовать истинной науке. В этом своём виде они дают пищу адвокатскому крючкотворству, и писатель, прибавляя свои новые измышления к старым, открывает только опору адвокатам для лжетолкования закона. Эти крючкотворы напитывают своим ядом суды, подымают на смех судей, тревожат покой честных людей, смущают государственную жизнь; они одинаково ненавистны и Богу, и людям». Филологическая школа повлияла на очищение нравственной атмосферы судов. Однако все таки туда не проникло характерное свойство римского права— его индивидуализм, и не водворилось там замечательнейшее учреждение его — суд по совести и справедливости. Эти принадлежности права не усваиваются путём заимствования или подражания; они вырастают только при широком развитии самостоятельного судебного творчества. Римские юристы мыслили своё право как живой порядок жизни, как известное сочетание множества казусов; самые нормы их имели характер казуальных решений. Напротив новые юристы узнали римское право из книг; для них не было другого исхода, как охватить его с логической стороны. Они искали в этих книгах систему норм и были готовы обратить в норму любое казуальное решение.—В филологической школе систематизирующая тенденция сделала новые успехи. Все видные представители этой школы преподавали римское право с университетских кафедр; иные, как Цазий, около тридцати лет учивший в Фрейбурге, были обязаны своею славою по преимуществу своей профессорской деятельности. Условия академического преподавания особенно располагают к систематике; преподавание на итальянский лад (mos italicus) было отвергнуто вместе с итальянскими комментаторами, и кто не удовлетворялся экзегезой, тому предстояло вырабатывать новую систему изложения.