Происхождение и развитие модели всеобщей рациональной истории

Само чувство универсальности и рациональности истории было привито европейцам христианской эсхатологией, которая ясно описала нахождение различных народов на единой исторической арене, наличие которой обусловлено одной великой целью приведения мира к его подлинной сути. Христианская эсхатология связывала подлинное раскрытие мира с моментом установления Вечного Царства Божья; в такой перспективе история представлялась единой стрелой времени, неотступно движущегося к моменту собственного уничтожения. Речь шла о полном прекращении времени в событии наступления невидимых и вечных веков. Эта трактовка истории с точки зрения ее конца обусловила рассмотрение ее периодов, отдельных событий и событийных последовательностей не как самодостаточных реалий, а только как путей и знаков приближения вечности. Иными словами, любое обновление трактовалось как материал для осуществления вечностью собственных целей.

Это эсхатологическое видение истории мотивировано Откровением Иоанна Богослова, который, наследуя иудейской апокалиптики, постулирует через ряд необратимо грядущих событий (мировое всевластие сатаны – второе пришествие Христа и изгнание Антихриста в бездну – первое воскрешение и тысячелетние царство – освобождение сатаны и его второе изгнание в озеро огненное – второе воскрешение и страшный суд) конец света и наступление царства славы. Откровение Иоанна определит христианскую картину истории, с той лишь разницей, что, согласно последней, стартовавшая в пришествия Христа история представляет собой финальные тысячу лет времени, после истечения которых установится царство вечной жизни. Так Августин Аврелий, один из создателей апокалиптической истории, ясно указывает, что в событиях мировой истории уже реализуется план Господа, который ведет человечество к освобождению от смертельного наследия первородного греха: «Когда этот [небесный] мир наступит, будет жизнь не смертная, а непосредственно и несомненно живая; и тело не душевное, которое, пока тленно, отягощает душу, а духовное, без ощущения неудовлетворенности в чем-либо, во всех отношениях подчиненное воле»[30]. Согласно Августину, в истории действует сам Бог, постольку окрашенные страданием войны и социальные катаклизмы оправданы: грешники в них уничтожаются, а праведники переходят в вечную жизнь. Достижение «последнего дня», равного концу света, означает установление всецело патронируемого Господом вечного мира.

Апокалиптическое видение истории вызвало такие существенные инновации в исторической науке как установление единой хронологии и возможность рассмотрения мировой истории через сменяющие друг друга эпохи. В IV веке епископ Кесарии Палестинской Евсевий создает первую всемирную хронику, где за сменой событий друг другом усматривается закономерная последовательность, ядром которой выступает рождение Христа. Евсевий впервые предложил рассматривать религию древних иудеев, античную ученость и римское право как явление единой эпохи, подготовившей почву для восприятия и распространения христианского Откровения. В VII веке главный энциклопедист Средневековья, испанский архиепископ Исидор Севильский предлагает разбить весь предшествующий исторический период на два фрагмента – до и после рождения Христа. В VIII веке эта универсальная хронология была популяризована англосаксонским монахом Бедой Достопочтенным, который применяет её при написании «Церковной истории англов» – первого европейского образца национальной истории.

«Всякое время – Божье» – этот лейтмотив христианской философии истории заимствовали все позднейшие линейно-эволюционные концепции исторического развития. Заменив исторический патронаж Бога на его субституты – мировой разум (Г.В.Ф. Гегель), выходящий за национальные рамки класс трудящихся (К. Маркс), свободный дух (Н.Бердяев) – эти сценарии по-прежнему определяли ход исторического развития неким утопическим моментом, вынесенным за пределы истории. Предельный смысл этой богочеловеческой структуры истории выразил Гегель.

Общая идея философии истории Гегеля состоит в рассмотрении человеческой истории в качестве самораскрытия абсолютного разума. Последний через процесс всемирной истории движется к осознанию себя как свободы, постольку всемирная история есть прогресс в осознании свободы. Инструментом, которым пользуется абсолютный разум для реализации свободы, является «дух народа»; под ним Гегель понимает живое целое культуры народа, данное в совокупности всех ее социополитических и духовных реалий. При чем национальные духи, их взаимодействие и взаимоотношения, являются моментами «мирового духа», предопределяющего роль на исторической арене того или иного народа в определенный период времени. Это означает, что нация, наиболее полным образом представляющая развитие мирового духа, достигает в данный момент исторического зенита. После первенство переходит к другому народа, а некогда выделяющаяся нация отправляется на задворки истории.

Таким образом, история всецело определяется природой Абсолюта, а человеческие намерения и действия в ней лишь материал для реализации его целей. Этот подход Гегель ясно раскрывает в собственном определении всемирно-исторических личностей как орудий божественного плана. Несмотря на субъективность замыслов, прихотей и страстей таких исторически-значимых персонажей как Наполеон, Александр Македонский и пр., все они являются всего лишь материалом для «хитрости мирового разума». Поскольку даже эти личности не способны предвидеть всю историческую результативность собственных деяний, Гегель делает вывод: через них разрешает собственные задачи мировой дух. При подобном положении мы можем заключить, что всё, что имеет место в истории оправдано уже фактом того, что именно оно, а не что-либо другое реализуется здесь. На этом настаивает Гегель, говоря, что сопровождаемый войнами и анти-человечными политическими режимами спор национальных духов за мировое господство представляет ценность, моральные критерии к которой не применимы. Поскольку именно в нем реализует себя дух, войны за первенство в политической иерархии наций являются всецело разумным феноменом. Посредством них выработавшие духовную энергию государства отправляются на покой, предоставляя место более интенсивно стягивающим в себе дух государствам.

Итак, в различных версиях христианское постижение истории акцентировало внеисторичность субъекта и цели исторического процесса. В отечественной интеллектуальной культуре последовательными адептами этого подхода являлись В. Соловьев и Н.Бердяев. История, утверждал Н. Бердяев, предполагает Богочеловечество, в котором исполняется теодицея божьих страданий, только и сообщающих истории ее действительный динамизм. Эта внеисторическая сила предполагала собственного присутствующего в реальной истории агента, в данном случае им выступала Церковь.

Итак, несмотря на разногласия вышеописанных подходов в отношении исторического субъекта, все они признают историческую продуктивность творческого действия. Но следует помнить, что акты преобразования никогда не существуют в пустом пространстве – они реализуются в пределах культурной традиции, которая сама по себе обладает историческим значением.