Живущее сознание как структура человеческого существования

Способ существования человека – его побег от собственной отприродности – подразумевает занятие контр-позиции в отношении естественного, позиции, из которой природные закономерности предстают как подлинно чуждые, нечеловеческие. Данная операция возможна вследствие присутствия в человеке способности к противоречию с биологическими законами жизни, которая обнаруживается в форме человеческого сознания. Сознание раскрывает себя в том, что оно учреждает разрыв с органическим миром. Сама ситуация включенности сознания предполагает возможность действия человека вне обусловленности внешним воздействием. Иными словами, сознание нейтрализует зависимость поведения от внешних раздражителей, то есть выводит человека за пределы автоматизма инстинктов.

Обосновывая отсутствие сознания у животных, крупнейший этолог ХХ века К. Лоренц приводит пример с землеройкой куторой. На пути куторы устанавливают ранее отсутствующий здесь камень. В первый период проведения эксперимента землеройка, доходя до камня, поворачивает назад, но спустя какое-то время научается перепрыгивать через камень. После камень убирают, но землеройка так и продолжает совершать подскок на привычном месте. Причем в попытке преодолеть отсутствующее препятствие, она из-за переизбытка усилия, сильно ударяется о землю, а затем, преодолев дальнейший короткий участок пути, она возвращается на место падения, чтобы, как комментирует ученый, при помощи исследования зоны опасности «оправиться от шока»[6]. В отличие от землеройки, приведенной в этом примере, человек, во-первых, способен свободно от внешнего раздражения модифицировать поведение: например, ради достижения апатии, человек, подобно античным стоикам, способен разглядывать вкуснейшие яства, чтобы затем от них отказаться; ради обретения вечной жизни, человек по примеру христианских аскетов способен калечить собственное тело, преодолевая тем самым основной инстинкт самосохранения. А, во-вторых, успешные программы поведения человек совершенствует до бесконечности, тогда как животные, закрепляя таковые инстинктивно, просто воспроизводят их.

Способность к бесконечной поведенческой инновации – результат действия сознания. Абсолютная свобода действия становится возможной потому, что сознание в собственной сути есть стихия спонтанности, область самозарождения смысла. Уйдя от природной зависимости, человек оказывается в мире, присутствие областей значимого, существенного и незначительного, второстепенного в котором зависит только от его собственного усилия. Этот в буквальном значении «собственный мир» человек обретает в сознании, поскольку его содержание выстраивает он сам. Несомненно, человек застаёт собственное сознание уже «наполненное» рядом произведенных культурой смыслов (например, мы понимаем, что телевизор – для просмотров шоу, а не просто тумбочка для цветов; микроскоп – для биологических штудий, но не для забивания гвоздей и т.д.), но сам волен решать, что именно с этими смыслами делать. Реальность живущего, то есть зависящего от нашей персональности, сознания проявляется в ситуации творческого переопределения культурно-легитимированных смыслов.

Эту реальность живущего сознания предельно описал основатель новоевропейской философии французский мыслитель ХVII столетия Рене Декарт. Сосредоточив собственное исследование на вопросе «что есть подлинно очевидного в нашем существовании? Каковы основы существования, всегда и всем способные с очевидностью продемонстрировать, что мы действительно есть?», Декарт сталкивается с независимостью нашего телесного опыта от нас самих. Действительно, при внимательном исследовании характера и происхождения связанных с телом феноменов мы можем увидеть, что рецепцию опосредует наше воспитание и фальсифицируют наши органы чувств, моторику определяют инстинкты и аффекты, а кинестетический стиль обуславливает культура. Иными словами, в большинстве присущих себе проявлений тело живет своей собственной жизнью; постольку невозможно с однозначностью утверждать, что наше существование сосредоточено в нем. Именно поэтому Декарт, движимый волей к истоку очевидности человеческого существования, постулирует, что тот, кто хочет достичь крепких основ собственного существования, должен присмотреться к себе вне телесной данности.

Посредством операции временного «выключения» диктатуры тела («я буду рассматривать себя как существо, лишенное рук, глаз, плоти и крови, каких-либо чувств: обладание всем этим, стану я полагать, было лишь моим ложным мнением»[7]), Декарт обнаруживает тот способ нашего существования, который не созидается помимо нашего усилия. Это реальность сознания. Её событиями становится именно то, на чем сумели задержаться мы сами: «картины» восприятия, воспоминания, фантазии, переживания, мысли невозможны вне проявления нашей душевной активности. Определенность этих состояний души мы формируем самостоятельным образом, замечая одни вещи и оставляя без всякого внимания другие, вспоминая именно определенное событие, а не все те, что вообще происходили с нами, смакуя по собственной прихоти составленные фантазийные образы и т.д.

Это сцепление жизни сознания с нашей активной в ней задействованностью приводит Декарта к выводу, что в сфере сознания мы всегда самостоятельные участники, а не пассивные зрители, что оно всегда есть наше самопроявление. Очевидность в жизни сознания нашей абсолютно не зависящего ни от чего другого деятельной вовлеченности позволяет Декарту заключить, что именно его проявления представляют гарант того, что мы не мерещимся себе, не галлюцинируем собой, а действительно есть. Иными словами, «… если я забуду то, что от меня, то не будет и ничего другого …»[8] – именно так советский философ М. Мамардашвилли прокомментировал картезианское осмысление очевидности.

Итак, сознательная смысловая активность является одной из основ нашей человечности, поскольку, несмотря на то, что в сознании присутствует пассивные слой просто приходящих извне ощущений, именно оно предоставляет возможность для обнаружения действительно значимых для нас связей реальности. Только приходя в сознание, человек способен посмотреть на мир действительно собственными глазами, не рассеивая собственный взгляд во внешних созвучиях и привязанностях. Последнее обстоятельство обусловлено тем, что сознательное самоотношение предоставляет возможность для разрыва со всеми сковывающими человека зависимостями. Благодаря ему человек отвязывается от биологического естества и перешагивает через социальные установки, доходя таким образом до самого главного – открытия мира как мира действительно относящихся к нему вещей.

Результатом действия живущего сознания является преобразование культуры. Создавая ранее неизвестные смыслы или находя новые интерпретации уже существующим, живущее сознание обогащает культурную традицию. Смысл, будучи словесно выражен, способен получить признание у современников его создателя или у будущих поколений. Таким образом происходит объективация творческого акта, благодаря которой он становится частью культуры. Раскрывая речь как удержание работы сознания в реальности, то есть как действительность его проявлений, русский мыслитель ХХ века, последователь Г.В.Ф. Гегеля, А. Кожев писал: «Предположим, что какой-нибудь средневековый автор написал в поэме: «в сей миг свершает человек свой перелет чрез океан». Это была бы явная выдумка, и осталась бы таковой в течение долгих веков. Но если мы сейчас перечитаем эту фразу, то она окажется истинной, потому что почти наверное, в этот самый миг какой-нибудь летчик летит, к примеру, через Атлантику»[9].

Этот переход смысла из сферы персонального в сферу всеобщего возможен благодаря тому, что расположением живущего сознания к целостности мира является открытость. Если животные раз и навсегда связаны с той средой, в которой они обитают, – у кошки мир кошачий, а у пса – собачий, и взгляд на мир глазами друг друга и обмен поведенческими стратегиями для них недоступны – то человек способен понимать и действовать вне зависимости от норм ближайшего окружения: раскрывать себя самого в каком-то деле, словно находясь перед лицом всего человечества. Несомненно, исторические и культурные условия, в которых мы пребываем, определяют наш опыт. Наша социальная идентичность (профессиональный, возрастной, половой статус) обуславливает наше восприятие: так, например, женщина выхватывает из целостного поля восприятия проявления прекрасного, тогда как мужчина сосредоточен на демонстративности властного поведения; медик смотрит на мир сквозь призму здоровое – больное, в то время как бизнесмен структурирует собственное отношение ко всему происходящему по шкале экономически-эффективное – убыточное. Но в отличие от животного, человеку доступно расширение перспективы. Речь идет не только о человеческом опыте взаимообмена точками зрения, реализуемом посредством эмпатии, вчувствования в эмоциональный настрой, смысловую и ценностную позицию людей между собой. Операция трансцендирования перспективы подразумевает способность человека к конструированию действий как посланий всему человечеству и созданию смыслов перед лицом «города и мира» – вне всякой ориентации на признание родственников, знакомых, коллег. Именно на уровне таких актов человек проявляет свою суть мирового животного и перестает быть просто безличным функционером определенной социальной среды.

Таким образом, специфика живущего сознания состоит во взаимосвязанных способностях конструирования сознающим связей с целостностью мира и творческого смыслосозидания. Посредством этого сознание проявляет себя как уникальный инструмент производства многообразия человеческого опыта. Именно поэтому развитие сознания представляет столбовую дорогу эволюции человека.