Из слов песни. 1 страница

Когда я слышу в свой адрес гневные обвинения, как, мол, я смею касаться Библии и расшифровывать ее. Мол, книга святая, грешно толковать ее текст, и за та­кие вещи человека надо предавать публичной казни, вплоть до сожжения на костре... Обвинений и нападок было много. А по кострам, как видите, тоскуют до сих пор. Увы, факт ос­тается фактом. Те самые люди, которые когда-то радовались таким представлениям, никуда не делись. Они чуть больше стали знать, стали на немного современнее, но нрав остался тот же. И дай полную волю, разреши — на костры и публич­ные казни пойдет по крайней мере 50 процентов населения. Заявки посыпятся от каждого второго. И если смотреть на действительность — я очень скромна по своим прогнозам. Ибо экстремальные ситуации так способны раскрутить чело­века в сторону отрицательных эмоций, что от воздержав­шихся и устоявших — останутся одни крохи.

В свою очередь скажу: книги, в том числе и священные, даются для осознания, познавания и исследования. Да-да! В том числе и для — исследования. Всевышний даже толкает на это. Он говорит: познай, человек, исследуй себя и меня, найди... исследованием. Об этом как раз говорится в Библии (Иов, гл. 11):

«Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли со­вершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес, — что можешь сделать? Глубже преисподней, — что можешь уз­нать? Длиннее земли мера Его и шире моря. Если Он пройдет и заключит кого в оковы, и представит на суд, то кто отклонит Его?..»

Да, Бог как бы подталкивает человека к исследованию и да­же намекает на координаты своего влияния. Он тот, кто управ­ляет планетой. «Выше небес» — только Космос, «глубже пре­исподней» — только ядро планеты, ее ось вращения — всеце-

Ключи к тайнам жизни

ло в руках специалистов космического ранга. А в 40-й главе книги Иова Бог прямо намекает исследователю, как достичь желаемых успехов, что нужно сделать в первую очередь.

«Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, что­бы оправдать себя? Такова ли у тебя мышца, как у Бога? И мо­жешь ли возгреметь голосом, как Он? Укрась же себя величи­ем и славою, облекись в блеск и великолепие. Излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое, и смири его. Взгляни на всех высокомерных, и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их. Зарой всех их в землю, и лица их покрой тьмою. Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя».

В этих строках напрямую звучит приказ: научись стать вели­ким, и не с помощью насильственной власти, а с помощью знания. Ибо, чтобы унизить высокомерных и нечестивых, надо самому весьма хорошо уметь видеть и смочь аргументиро­ванно доказать это. Доказать так, чтобы все поверили. Так что в Библии нет запрета на исследование. Напротив, Бог все время к этому исследованию подталкивает, порой интригуя и заинтересовывая. В этой связи особенно интересно упомина­ние о змее левиафане. Несомненно, нечто похожее на него в природе есть. Водные глубины не все исследованы. Если до млекопитающих на земле процветало царство рептилий, то, несомненно, их генетические мелкие разновидности должны остаться. Космическая лаборатория на основе этих видов всегда способна воссоздать в первозданном виде любое из древних животных. А крохотные размеры или гигантизм вос­создаются также легко. Стопор или стимулятор роста не такое уж трудное изобретение для Биолога космического ранга.

И все-таки интересным становится вопрос: почему биб­лейского змея из книги Иова Бог называет левиафаном. Ведь в этом названии присутствует смысловой корень: «левый фон». А левое движение признается как истинное, правиль­ное. Не будем забывать, однако, что шифры стоят на шифрах. Да, в природе есть и существуют такие рептилии, пока не от­крытые нами. Да, в Подземной цивилизации есть центры, где под стягом, символом и эмблемой змей работают и сотруд­ничают многочисленные коллективы людей, как политичес­кие, так и научные. Да, есть и особые виды эфирных змей, способные жить в организмах животных и людей; и даже не­которые из них могут быть при умелом грамотном обращении полезными. И потому левиафан — образ сборный. В Библию внесен не случайно, и рассматривать его нужно в разных пло­скостях шифра. Но нас сейчас будет интересовать только его биологическая эфирная суть, способная жить в симбиозе с

Молодильные яблоки

нами, в нашем организме. И с этой стороны мы проведем ис­следование в отношении змея левиафана.

На первый взгляд кажется, что левиафан — гигантское чу­довище. Да, это почти так. Но его соразмерность следует со­отнести к среде обитания и к параметрам нашего организма. Учитывая эти соотношения, змей может напугать кого угод­но. У рослых и массивных богов, в их белковых ипостасях, он, конечно же, пропорционально отличается своими разме­рами. Вот что о нем говорит Библия (Иов, гл. 40, 41).

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Вденешь ли кольцо в ноздри его? Про­колешь ли иглою челюсть его? Будет ли он много умолять те­бя и будет ли говорить с тобою кротко? Сделает ли он дого­вор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? Ста­нешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? Будут ли продавать его товарищи ловли, раз­делят ли его между Хананейскими купцами? Можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою и помни о борьбе; вперед не будешь.

Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? Кто предварил Ме­ня, чтобы Мне воздавать ему? Под всем небом все Мое.

Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двой­ным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его — ужас. Крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью. Один к другому прика­сается близко, так что и воздух не проходит между ними. Один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются.

От его чихания показывается свет; глаза у него, как ресни­цы зари. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают ог­ненные искры. Из ноздрей его выходит дым, как из кипяще­го горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бе­жит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса.

Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дере­во. Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обра­щаются для него в плеву. Булава считается у него за соломи­ну; свисту дротика он смеется. Под ним острые камни, и он

Ключи к тайнам жизни

на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как ко­тел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на свете подобного ему: он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости».

Не правда ли, какое странное повествование! По этому рассказу видно, что змей абсолютно неуязвим. Ни при каких случаях... Только ли о земном животном идет речь? На канву какого-то морского змея наложены другие информации. Ну представьте себе, как можно о морском змее, пусть даже и о самом необыкновенном, сказать, что он «царь над всеми сы­нами гордости». Или: «...Нет на земле подобного ему: он со­творен бесстрашным...» Если речь о животном, которое до такой степени бесстрашное, что вообще ничего не боится, то почему его не видят люди? Почему оно прячется? Откуда взяться отважным, чтобы попробовать его затянуть в сети и сразиться с ним, если предмет необыкновенного чуда и си­лы не рискует выйти на поединок? Так почему Бог подзадо­ривает нас против левиафана, постепенно раскрывая все его фантастические неуязвимые качества? Левиафан вроде бы есть... и вроде бы — нет.

Но ключевыми фразами к этому тексту служат все-таки вот эти: «Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его на­всегда себе в рабы? Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? Будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими куп­цами?» Да, это ключевая часть текста. Договор человеку нуж­но сделать только с одним змеем — Ладоном. И этот Ладон называется еще и левиафаном, попутчиком в левостороннем движении, которое после некоторого этапа именуется — бес­смертием. Но левиафан-Ладон всецело в заведовании кос­мических властей... Вот почему его нельзя продать на аукци­оне, как некую дорогостоящую вещь, как смиренного одома-шенного змея. Далеко не всякий сделает с ним договор, и да­леко не всякий сможет его навсегда взять «себе в рабы»...

А вот тот, кто будет удостоен этой чести, сможет с ним за­бавляться, как с птичкою; вденет ему «кольцо в ноздри» и проколет «иглою челюсть его». Только он сможет положить на него свою руку... в виде палицы. Убить Ладона невозмож­но, его тело принадлежит тонкому плану мира Начала Начал. Железный меч и камень пройдут через него, нисколько не повредив его структуры. Невозможно его достать и с помо­щью приспособлений промежуточной и квантовой сферы.

Но почему левиафан «лежит в грязи», «кипятит пучину, как

Молодильные яблоки

котел, и море претворяет в кипящую мазь»? Да, и это, по су­ти дела, так. Левиафану полагается это делать согласно ин­струкции по его творению. Организм этого змея, заботясь о собственном пропитании, должен все время работать в ре­жиме, как очистительный механизм. Скорее всего, левиа­фан-Ладон — универсальное, разностороннее, живое био­логическое средство против старения и болезней. Вот он и кипятит пучину, как котел, засасывает в себя нечистоты ор­ганизма, чтобы потом «за собою оставить «светящуюся сте­зю» из чистой белковой плоти.

Почему дыхание левиафана раскаляет угли? Под дыхани­ем, способным раскалить угли, следует понимать его спо­собность измельчать и адсорбировать шлак с последующей стадией — растворением и усвоением. Левиафан, оказыва­ется, умеет еще и чихать, а из пасти его выходит пламя, из ноздрей — дым... Неспроста это. Значит, левиафан может исторгаться, как вулкан... А может быть это потому, что его анальное отверстие находится в голове? Скорее всего, так и есть. По-другому и быть не может. Иначе бы он вместо чист­ки нашего тела загрязнял бы его, а так левиафан срабатыва­ет, как универсальный биологический перегонный аппарат: из тела — в воздух.

Тело левиафана неуязвимо. «Крепкие щиты его» — сродни хорошей защите. Это о коже змея, никакие средства не смо­гут ее повредить: ни химические, ни биологические, ни меха­нические. Но левиафан страшен своим обликом; его внеш­ним видом восторгается только один Бог. Любой человек от его вида упадет в обморок, особенно если увидит его в себе или в ком-то другом. Да... картина будет не из приятных... «Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?» Мне лично бы хотелось... но тоже боюсь — вдруг не осилю... и упаду в обморок... Ладно бы, подготови­ли, заранее сказали бы... мол, вот, не волнуйся, сейчас уви­дишь левиафана. Но ведь так никогда не сделают... Вверху обожают шутки и предпочитают делать все неожиданно. Тог­да, когда меньше всего ожидаешь. И точно: только попроси, потом окажешься в дурацком положении.

Поэтому и звучит фраза: «...не упадешь ли от одного взгляда его?» Я думаю, никто бы не упал в обморок, если бы увидел левиафана в стороне от себя. А вот если это же самое чудовище... да внутри себя — не устоит никто... Это точно. Свихнешься. Под силу только богам. Да и как им не любить своего творения! Анализируя текст, можно сказать: Бог с большой гордостью рассказывает о всех особенностях сво-

Ключи к тайнам жизни

его произведения... Так подробно — еще ни о чем не говори­лось, и откровенно, к тому же.

А вот и самая загадочная фраза Библии — «Нет столь от­важного, который осмелился бы потревожить его: кто же мо­жет устоять перед Моим лицем?» Редко какой исследова­тель прикасался к этим словам. Все с опаской отходили. В самом деле, можно все что угодно подумать. С какой бы меркой ни подходили, получается одно: Всевышний объеди­няет себя и левиафана в одном облике, в одном сборном портрете, в одном лице. И от этого никуда не денешься. Ска­зано напрямую. И такое стало понятно только теперь. Ни один бог не способен воспроизвестись до бессмертия без этого живого биологического очистительного организма, в симбиозе с которым достигается желаемая стерильность.

Теперь хорошо понятна и следующая фраза — «Кто пред­варил Меня, чтобы Мне воздавать ему?» По содержанию этих слов видно, что Бог воздает должное этому змею, как чему-то важному и серьезному. И чувствуется по смыслу, что речь идет о почестях. Если говорить о левиафане в таком ра­курсе, то это, действительно, плод гениального творения, бесконечно нужный и полезный.

А к чему эта фраза — «Клади на него руку твою и помни о борьбе; вперед не будешь». Здесь тоже есть подтекст. Дело в том, что с таким левиафаном непросто играть с помощью «палицы». Я должна сказать: редко у кого и получится. В пальцах человека должна быть особая энергия, белая... та­кая, какая бывает в точке самой верхней чакры на голове. Всякая другая пройдет через него так, как если бы мы прохо­дили через туманное облако. Левиафан-то ведь существо с самого тонкого мира; это там, где всем мирам — одно нача­ло. Конечно, левиафанчики есть, наверняка, самых разных модификаций: более сложные и попроще — в зависимости от предназначения и объема возлагаемых функций. Кому че­го нужно и кто с каким видом способен справиться. Багаж, так сказать, по способностям и возможностям.

В русском фольклоре одно из центральных мест занимает былинный герой Георгий Победоносец. Как правило, изоб­ражается на белом могучем коне, с щитом и мечом в руках. Под копытами коня находится крылатый змей-дракон; но змей фактически поражен, ибо меч героя уже пронзает пасть чудовища. Картинка как бы схватывает заключительный мо­мент этой борьбы. Однако в преданиях других народов су­ществует еще один вариант этой борьбы, и там змей не умерщвляется, а покоренный и обессиленный приводится в

Молодильные яблоки

город, на обозрение всем людям, как обыкновенное домаш­нее животное. Существует даже картина итальянского живо­писца Паоло Уччелло, написанная в 1450 г., где пораженный и обессиленный, покорный и смиренный дракон, совсем как пес на поводке, следует вместе с Георгием Победоносцем и Андромедой в город.

История повествует следующее. Возле некоторого города на болоте поселился страшный змей-людоед. Змей был не­насытен, он требовал все новых и новых жертв, и ему на съе­дение отдавалось все больше и больше молодых юношей и девушек. И наконец черед дошел до дочери самого правите­ля. Девушку звали Андромедой. Семья с плачем простилась с девушкой, а жители города отвели ее на жертвенное место и приковали к скале. Андромеда со слезами стала ожидать своей гибели. В таком виде ее застает проезжающий мимо Святой Георгий. Видя прикованную к скале девушку, герой узнает жуткую правду. Узница оказывается отдана на съеде­ние страшному дракону. Георгий не пожалел, что остановил коня в этом месте: девушка ему понравилась... и он решил сразиться со змеем. Герой напоил коня из близрасположен-ного источника и стал поджидать змея.

Вскоре появился и он. Змей-дракон был ужасен: две пары конечностей, туловище змеевидного вида, на лапах большие когти, на спине странные крылья, а пасть — два ряда острых зубов с четырьмя змеиными клыками. Согласно преданию, Ге­оргий поражает змея-дракона в пасть, по другим версиям — в голову, спину... Спасенная девушка потом становится его не­вестой.

Но есть другой вариант этой истории, где Георгий Победо­носец отождествляется с другими греческими героями-по­лубогами, в частности — с Персеем. И по одной из тех вер­сий, змей-дракон не убивается, а изматывается в поединке до такой степени, что укрощается, делается смиренным, как домашний пес, и молодая, влюбленная друг в друга пара спокойно приводит укрощенное чудовище в город, как са­мое безобидное существо.

Во всей этой истории, в ее сложенных вариантах, естест­венно, есть подтексты: на политические и биологические те­мы. Часть слоя надо отнести к политике взаимоотношений между Миром и Антимиром, часть — к чисто органо-меди-цинской сфере. Одно накладывается на другое ввиду подо­бия и стереотипности. В одном случае, змей-дракон, одо­машненный и укрощенный, ассоциируется в Ладоном-леви­афаном; в другом — тот, который погибает от меча Святого

Ключи к тайнам жизни

Георгия, отождествляется с активными противоборствую­щими центрами, в эмблемах которых сияют змеи-драконы.

По мифологии Греции следует, что Андромеда в память о подвигах Персея (а Персей отождествляется со Святым Геор­гием) была помещена богиней Афиной среди небесных звезд. Там же, рядом, располагается созвездие Персея и со­звездие Кассиопеи (Кассиопея считалась матерью Андроме­ды). Интересно имя «Андромеда». «Андр» в переводе с грече­ского — мужество, а другая часть имени — «меда» — понятна и без пояснений. Она от меда и пасеки. Во всей этой истории замешана мать Андромеды — Кассиопея. Согласно мифу, Кассиопея, славившаяся лучезарной красотой, стала чрез­мерно похваляться этим, чем и навлекла гнев бога Посейдо­на, который тотчас отозвался тем, что подкинул в окрестные болота чудовищного дракона. Похоже, что Кассиопея тоже продукт этой же пасеки с медом и, скорее всего, с идеологи­ческой группы. Иначе с чего бы она стала так откровенно по­хваляться своей красотой... Да и имя «Кассиопея» говорит само за себя. «Кассиопея» — поющая касса, так можно было бы перевести это имя. Касса — вместилище для денежной наличности... Опять намек на капитал небесной пасеки...

Но любой «Капитал» должен работать и заявлять о себе, а согласно этой шифровке — петь. Поющий «Капитал», конечно же, привлечет к себе внимание не только друзей и сторонни­ков, но и недоброжелателей, врагов. Они-то и выведены в ви­де змея-дракона. Выходит, за пропагандистские идеи пасеки змей-дракон потребовал вот такие вот жертвы. Но это — на политической арене.

А что нам дает снятие органо-медицинского шифра? Бог Нептун, наверняка, решился в конце концов познакомить па­секу Райской цивилизации с реально существующим левиа­фаном-Ладоном. Трагедий не произошло. Помог Освободи­тель, с тех же самых небес, только уровнем выше. Еще более высоким, нежели пасека. Не надо снимать со счетов богиню Афину, управляющую всеми действиями героев-полубогов. А Олимп много выше Рая. Об этом надо помнить всегда. Они приходят тогда, когда для этого созревают условия в земной действительности. А что касается Олимпа, то он со своих первых лет существования уже знал о всех этих левиафанчи-ках, и в его стараниях было известить об этом Рай; ознако­мить и подтолкнуть нижние небеса к осознанию незнакомого вида жизни, заставить их всерьез заняться этой проблемой.

По законам Космоса ничего нельзя открывать напрямую: мол, нижестоящие уровни до всего должны доходить своим

Молодильные яблоки

умом. Вот и идет закулисная игра в «кошки-мышки». Нам по­стоянно подсовывается новый предмет познания, только не ленись переваривать. От одного не успеваешь очухаться, как на очереди уже следующий... еще более трудный. А Бог еще и припугивает: «Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?» Или еще хлеще: «...кто может устоять перед моим лицем?» Кто, кто? Да никто! Если сразу и неожидан­но... без подготовки... не сможет никто, это точно... ежели только не в своем уме... какой-нибудь ненормальный... Жи­вем на одних парадоксах... Все, что тяжелее воздуха — лета­ет, что по идее должно было бы тонуть — плавает, то, что спо­собствует смерти и уничтожению — служит вечности и бес­смертию, а самое мерзкое и отвратительное — находится в симбиозе с красотой и гармонией.

И это действительно так. Как иначе объяснить, что молодильные яблоки на древе Геи в саду Гесперид, на самых крайних землях Ат-лантовых владений, охраняет стоглавый змей-дракон Ладон. Миф придает ему облик змея-чудовища, но тем не менее, вместе с этим, говорится и о том, что Ладон — один из самых древних титанов зем­ли, он являлся раньше речным богом реки Ладон, что когда-то, до падения Атлантиды, текла во владениях Атланта. Ладон не был олим­пийским богом, он был богом земным. Тогда, когда титаны Аида раз­делялись на небесных и земных, на олимпийских и аидовых, самый древний титан Ладон остался верен своей дремучей титановой правде. И хотя в результате сильнейшей борьбы боги Олимпа поща­дили его и не сбросили в тартары, а оставили в самом верхнем по­ясе Аида, во владениях Атланта, Ладон никогда не переставал верить в торжество дна Аида. В глубине души Ладон ненавидел Олимп и мечтал о возврате к власти тех, кто находился в самых низах преис­подни.

Будучи самым древним титаном Аида, Ладон, конечно же, имел происхождение из змей и начинал жить на земле еще с тех времен, когда на ней выращивали разум на основе пре­смыкающихся. Много циклов за плечами бывшего речного бога из земли Атлантовой. Многие из его бывших сверстни­ков, когда началось деление на небо и землю, ушли на Олимп: среди них и звездрподобный Аргус, и звездный Геспер, но Ладон остался верен своей дремучей титановой правде, ни с какой стороны не замечая ее несовершенства. У каждого уровня сознания — своя правда. Что правда, то правда.

И хотя Ладон был много старше Атланта, но они хорошо понимали друг друга и всегда были дружны, а потому и нахо­дились в одной и той же обители Квантового мира. Вместе с Атлантом, в числе могущественных титанов земли, Ладон

Ключи к тайнам жизни

всходил на широты райских небес и штурмовал с ними зако­ны более высокой цивилизации. Потом же... все дружно и сообща падали... кто куда. И никогда не забыть ему этого ужасающего падения. Вместе с падением Атлантиды рухну­ли последние мечты Ладона завоевать Олимп. Вот как это описывается в мифе Я.Голосовкера «Сказание о Геракле, о титане драконе Ладоне и о золотых яблоках Гесперид».

«Вместе с Атлантом устремился Ладон на Олимп, чтобы со­рвать с неба звезды. Но, низверженный с Олимпа, упал похи­титель звезд выводы Сперхея. Принял тело титана Сперхей, унес на дно. Оплел его водорослями, завалил камнями. Ута­ил от глаз богов. Долго лежал Ладон на дне реки, под ледяной корой Сперхея, пока Солнце-Гелий не посеял на льду лучи-глаза и не вырвались воды в буйном росте наружу. Тогда вы­шел титан из вод на землю. Уже кожа его покрылась вся чешу­ей под камнями и травами, и был он видом дивен и страшен.

Так обрел низверженный титан Счастливой Аркадии образ дракона. Прикрыл страшным обличьем свою титанову прав­ду. Не нашел он Чудо-горы в некогда Счастливой Аркадии. Не нашел ни Атланта, ни веселых Плеяд. А увидел их на небе. Увидел — и расправил Ладон крылья дракона, полетел на за­кат, туда, где сверкали сестры Плеяды. Ночь летел. Ночью не бродят боги Олимпа по миру. Опустился в саду Гесперид. И сделала его Гера, по желанию матери Геи, Стражем золотых яблок. Приняла в свои недра Земля кольца тела Змея-вели­кана. И от Геи-Земли вошла в титана Ладона змеиная муд­рость. Но крылья отпали».

Низверженное с небес население Атлантиды было рас­пределено по всевозможным регионам Аида. Кто куда по­шел: согласно увлечениям, склонностям и наклонностям. Но куда упал Ладон? Что это за река Сперхей? Под рекой коди­руется общество людей, активно демонстрирующее какие-то свои идеи, свой взгляда на устроение общества и быта, на определенный образ жизни. Так чем же особенным отлича­лась река Сперхей? Ответ заложен в названии реки. В пере­воде с греческого название указывает на быстроту изверже­ния, на стремительность течения, на несдержанность и нео­бузданность. А если этот термин применить к человеку, то он охарактеризует его как неспособного опомниться и остано­виться ни при каких обстоятельствах. А это очень плохое ка­чество. Человек, не способный остановить себя на скаку, уже неуправляем. Он никогда уже не скажет себе: «Стоп! Я, ка­жется, не туда несусь...» Самолюбивое нутро не позволит усомниться в неправедности поступков.

Молодильные яблоки

Однако, название этой реки говорит еще и не только об этом. «Сперхей» составлено из слова «сперма» и восклица­тельного оклика «хей» — все же вместе указывает на какие-то манипуляции с мужским семяизвержением и, скорее все­го, на извращенный секс. На это показывает еще и недоброе качество самой реки Сперхей. В водах этой реки Ладон рез­ко изменился. Из красивого земного божества титан превра­тился в чудовищного червя — «...и был он видом дивен и страшен». Эволюция пошла обратно. И так бы ему и сгинуть в водах этой реки, уж больно прочно его оплели ее водорос­ли, и слишком обильно он был завален сверху камнями на грязном дне, если бы не лучи бога Гелия-солнца... До Ладо­на дошла целительная информация о пагубности этих вод. Победила змеиная мудрость. Он сумел вырваться и порвать все отношения с этими водами.

И только после всего этого он снова обретает способ­ность возвратиться во владения Атланта. Но после падения Атлантиды прошло много времени. И долго летел Ладон до пределов Атлантовых, видать, и низковато, и далековато от родных Атлантовых наделов упал низверженный титан. Он не застал Атланта на прежнем месте, и уже не было в его владе­ниях Чудо-горы, не увидел он и веселых Плеяд, которые в это время уже светили на небе Олимпа. А он летел все дальше и дальше от этого места, много западнее того края земли, где Атлант держал край неба. Конечной точкой пути был сад Гес-перид, в котором зрели молодильные яблоки. Супруга Зевса сжалилась над Ладоном и, по просьбе своей матери Геи, сделала его стражем золотых яблок. Уж очень долго там не было могущественного охранника... после того, как оттуда на небо Олимпа был вознесен титан Геспер и превращен в самую яркую и красивую звезду...

Вместо Геспера в саду остались младшие нимфы-Геспе-риды во главе со старшей, почему-то сразу ставшей печаль­ной и молчаливой, нимфой Гесперией. После ухода Геспера Гесперия стала все чаще уединяться в гроте близ сада и вы­шивать. На рисунок ткани наносился все один и тот же сю­жет: образ Атланта, держащего небо, четыре крохотные Гес-периды в небольших колыбельках и светло-голубое озеро у ног Атланта, образовавшееся из его слез. Что-то резко из­менилось в саду после ухода Геспера. Между нимфами ста­ли ходить самые разные слухи и все больше о том: что в кор­не поменялся обслуживающий персонал сада и он более не на стороне богов Геры и Зевса...

А ведь когда-то, на заре своей юности, в этом саду, укрывшись от

Ключи к тайнам жизни

всех, уединялись счастливые молодожены Гера и Зевс, празднуя свою свадьбу. И никто, кроме них, не имел доступа к этому месту. Но потом, после того, как все титаны разделились на небо и землю, и после того, как эти места покинул звездный Геспер, жизнь в саду по­текла в другом русле. Вместе с этим изменилась, по всей видимос­ти, и структура золотых яблок. Правда про настоящие молодильные яблоки ушла вместе с Геспером на Олимп, а в саду Гесперид оста­лось лишь их образное подобие да прежние названия. И знала об этом лишь одна Гесперия, делая вид: что все благополучно и все по-прежнему. Не нашлось заинтересованных развенчать громкую сла­ву сада Гесперид: весь новый персонал сада продолжал делать вид, что владеет самой большой тайной на планете. А может быть, про­должал верить, что это так и есть. Никто ведь не знал, что, прежде чем покинуть свой сад, Геспер подготовил великолепный камуфляж; все же ценное и сокровенное — ушло с ним на звездное небо. Гера не могла допустить, чтобы сии сокровенные тайны молодильных яб­лок достались противникам Олимпа. Это было бы опасно.

«Говорили цветы, просыпающиеся только к вечеру, что Ге-спериды — дочери Вечерней Звезды. А цветы, которые из­ливали свой аромат ночью, шептали друг другу, что Геспери-ды — дочери Ночи. А те, которые протирали глаза росой по­утру, говорили, что Геспериды — сестры Сирен, что и они — музы древних опальных титанов, воспевавшие некогда Кро­на и Рею в золотой век...» Из этого текста видно, что обслу­живающий персонал совсем далек от того, чтобы выращи­вать молодильные яблоки для законной хозяйки этого сада. Нейтральная природа сада в виде цветов, протирающих на заре «глаза росой поутру», поведала правду: персонал втай­не служил древним титанам преисподни Аида.

То же самое подтверждали и вечерние нимфы сада Геспе­рид. «Они пели: «Не сходят небожители в пределах атланто-вых на почву земли. Не встречали олимпийцев Геспериды в этом саду. Не будет дракон Ладон сторожить, лелея их слад­кий покой. Не будут пением муз девоптицы с вечера до вос­хода денницы охранять плоды чудесного дерева для забавы владыки Олимпа. И Аглая-Сияющая не усядется, вся в свер­кающих перьях, на ветвях чудотворной яблони. И Эрифия не раскроет багряных крыльев, чтобы перелететь с ветки на ветку. И Гесперия, мерцающая, как звездный юноша Геспер, не взлетит на макушку чудо-дерева, чтобы оттуда озирать тихий сад. И нимфа ключа, Аретуза, не омочит в струе своих губ, не разбрызгает благоухание амброзийных капель по цветам, листьям и травам сада невиданной красоты».

В самом деле, разве мог звездный Геспер на такой персо-

Молодильные яблоки