VII. Флер

Во избежание неловких расспросов Джону было сказано только: - Вал привезет с собой на воскресенье одну знакомую. По той же причине Флер было сказано только: - У нас гостит один молодой человек. Оба жеребенка, как мысленно называл их Вал, встретились, таким образом,совершенно неподготовленными. Холли так представила их друг другу: - Это Джон, мой маленький брат; Флер - наша родственница, Джон. Джон, вошедший через террасу прямо с яркого солнечного света, был такпотрясен этим счастливым чудом, что не мог произнести ни слова, и Флеруспела спокойно сказать "здравствуйте" таким тоном, как будто они никогда невиделись раньше; невообразимо быстрый кивок головы дал мальчику понять, чтоэто - их первая встреча. Джон в упоении склонился к ее руке и сделался тишемогилы. Он сообразил, что лучше молчать. Однажды, в раннюю пору своей жизни,когда его застали врасплох за чтением при свете ночника, он сказалрастерянно: "Я только переворачивал страницы, мама". И мать ответила ему:"Джон" с твоим лицом лучше не выдумывать басен никто не поверит". Эти слова раз и навсегда подорвали уверенность, необходимую дляуспешной лжи. И теперь он слушал быстрые и восторженные замечания Флер отом, как все вокруг прелестно, угощал ее оладьями с вареньем и ушел, кактолько представилась возможность. Говорят, что в белой горячке больной видитнавязчивый предмет, по преимуществу темный, который внезапно меняет своюформу и положение. Джон видел такой навязчивый предмет; у предмета былитемные глаза, довольно темные волосы, и он менял положение, но отнюдь неформу. Сознание, что между ним и его "навязчивым предметом" установилосьвзаимное тайное понимание (хоть он и не разгадал, в чем было дело),наполняло мальчика таким трепетом, что он был как в лихорадке и началпереписывать начисто свое стихотворение, которое он, конечно, никогда неосмелится ей показать. Его заставил очнуться топот копыт, и, высунувшись вокно, он увидел Флер верхом в сопровождении Вала. Понятно, она не теряетвремени даром, но зрелище это наполнило Джона досадой: он-то теряет время.Если бы он не сбежал в робком восторге, его тоже пригласили бы на прогулку.И он сидел у окна и следил, как всадники скрылись, появились вновь наподъеме дороги, опять исчезли и еще раз вынырнули на минуту, четковырисовываясь на гребне холма. "Болван я! - думал он. - Всегда упускаюслучай". Почему он не умеет держаться уверенно? И, подперев подбородок обеимируками, он рисовал себе поездку, которую мог бы совершить вместе с ней. Онаприехала всего лишь на два дня, а он упустил из них три часа. Ну кто средивсех его знакомых, кроме него самого, свалял бы такого дурака? Никто. К обеду он оделся пораньше и спустился в столовую первым. Он Дал себеслово больше не зевать - и все-таки прозевал Флер, которая пришла последней.За обедом он сидел напротив нее, и это было пыткой: невозможно было ничегосказать из страха, что скажешь лишнее, невозможно смотреть на нее так, какхотелось бы; и вообще возможно ли держаться естественно с девушкой, скоторой ты в своем воображении уже побывал далеко за холмами, и притом всевремя сознавать, что и ей и всем остальным ты кажешься форменным остолопом?Да, это была пытка. А Флер говорила так хорошо, перепархивая на быстрыекрыльях с одной темы на другую! Удивительно, как она усвоила это искусство,которое ему казалось неодолимо трудным. Право, она должна считать егобезнадежным тупицей. Взгляд сестры, устремленный на него с некоторым удивлением, принудилего наконец взглянуть на Флер. Но тотчас ее глаза, широкие и живые, какбудто взмолились: "О! Ради бога, не надо!" - и вынудили его перевести взглядна Вэла; но усмешка в его глазах заставила Джона уставиться на свою котлету,у которой, к счастью, не было ни глаз, ни улыбки, и он поспешил ее съесть. - Джон собирается стать фермером, - услышал он голос Холли, - фермероми поэтом. Он с упреком посмотрел на сестру, увидел ее забавно поднятую бровь,совсем как у их отца, засмеялся и почувствовал себя значительно лучше. Вэл рассказал о своей встрече с Проспером Профоном как нельзя болеекстати, потому что во время рассказа он глядел на Холли, а Холли на него,тогда как Флер, слегка нахмурившись, казалось, рассматривала какую-то своюзатаенную мысль, и Джон получил наконец возможность поглядеть на нее. На нейбыло белое платье, очень простое и отлично сшитое; руки были обнажены, вволосах белая роза. В этот быстрый миг, когда он впервые посмотрел на неесвободно после такого напряженного ожидания, Джон увидел ее словно реющей ввоздухе, как мы видим в темноте стройную белую яблоню; он "ловил" ее, какстрочку стихотворения, вспыхнувшую в мозгу, как мелодию, которая выплыветвдалеке и замрет. Он смущенно гадал, сколько ей лет, - она так хорошо владела собой иказалась настолько опытней его самого. Почему надо скрывать, что они ужевстречались? Джону вспомнилось лицо его матери, растерянное и оскорбленное,когда она ответила: "Да, они нам родственники, но мы с ними незнакомы". Матьего так любит красоту. Неужели же, узнав Флер, она не будет восхищаться ею?Невозможно! Оставшись после обеда вдвоем с Вэлом, Джон почтительно потягивалпортвейн и отвечал на расспросы своего новоявленного зятя. Что касаетсяверховой езды (у Вэла она всегда стояла на первом плане), то Джонупредоставлялся молодой караковый жеребец, только мальчик должен сам седлатьего к расседлывать и вообще ухаживать за ним после поездки. Джон сказал, чтоко всему этому он привык и дома, и убедился, что сразу поднялся в мнениисвоего хозяина. - Флер, - заметил Вал, - еще не умеет ездить как следует, во оналовкая. Конечно, ее отец не отличает лошади от колеса. А твой папа ездитверхом? - Раньше ездил; но теперь он, вы понимаете, он. Мальчик запнулся на слове "стар". Отец его был стар, я все-таки нестар, нет, конечно нет. - Понимаю, - сказал Вал. - Я знавал в Оксфорде твоего брата,давным-давно, того, который погиб в бурскую войну. Мы с ним однаждыподрались в университетском саду. Странная это была история, - добавил онзадумчиво. - Она вызвала немало последствии. У Джона широко раскрылись глаза; все наталкивало его на историческиеизыскания. Но с порога послышался ласковый голос сестры: "Идите к нам!" - ион вскочил, ибо сердце его настойчиво рвалось к настоящему. Так как Флер заявила, что "в такой чудесный вечер грех сидеть дома",все четверо вышли. Роса индевела в лунном свете, и старые солнечные часыотбрасывали длинную тень. Две самшитовые изгороди, квадратные в темные,встречались под прямым углом, отгораживая плодовый сад. Флер свернула впроход между ними. - Идемте! - позвала она. Джон оглянулся на остальных и последовал на девушкой. Она, как призрак,бежала между деревьями. Все было так красиво над нею и точно пенилось, япахло старыми стволами и крапивой. Флер скрылась. Джон подумал, что потерялее, когда вдруг чуть не сшиб ее с ног на бегу: она стояла неподвижно. - Правда, чудесно? - воскликнула она, и Джон ответил: - Да. Она потянулась, сорвала с яблони цветок и, теребя его пальцами,сказала: - Можно называть вас просто Джон? И на ты? - Ну еще бы! - Прекрасно. Но ты знаешь, что между нашими семьями - кровная вражда? Джон обомлел: - Вражда? Почему? - Романтично и глупо, не правда ли? Вот почему я сделала вид, будто мыраньше не встречались. Давай встанем завтра пораньше и пойдем гулять вдвоемдо утреннего завтрака, чтобы покончить с этим. Я не люблю тянуть канитель, аты? Джон пробормотал восторженное согласие. - Итак, в шесть часов. Знаешь, твоя мама, по-моему, очень красива. Джон горячо подхватил: - Да, очень. - Я люблю красоту во всех ее видах, - продолжала Флер, - но тольконепременно, чтобы она волновала. Греческое искусство я не признаю. - Как! Даже Евриггада? - Еврипида? Ой, нет! Не выношу греческих трагедий, они такие длинные.Красота, по-моему, всегда быстрая. Я, например, люблю посмотреть накакую-нибудь картину и убежать. Я не выношу много вещей разом. Вот посмотри,- она высоко держала на лунном свету свой яблоневый цветок. - По-моему, этолучше, чем весь сад. И вдруг другой, свободной, рукой она схватила руку Джона. - Тебе не кажется, что самое несносное в мире - осторожность? Понюхайлунный свет. Она бросила цветок ему в лицо. Джон с упоением согласился, что самоескверное в мире - осторожность, и, склонившись, поцеловал пальцы, сжимавшиеего руку. - Мило и старомодно, - спокойно сказала Флер. - Ты невозможно молчалив,Джон. Я люблю и молчание, когда оно внезапно, - она выпустила его руку. - Тыне подумал тогда, что я нарочно уронила платок? - Нет! - воскликнул Джон, глубоко пораженный. - А я, конечно, нарочно его уронила. Повернем назад, а то подумают, чтомы и теперь уединились нарочно. И опять она, как призрак, побежала между стволами. Джон последовал заней, с любовью в сердце, с весной в сердце, а надо всем рассыпалось в лунномсвете белое неземное цветение. Они вышли тем же путем, как вошли; вид у Флербыл самый непринужденный. - Там в саду чудно! - томно сказала она Холли. Джон хранил молчание, безнадежно надеясь, что, может быть, онопокажется ей внезапным. Она непринужденно и сдержанно пожелала ему спокойной ночи, и емуподумалось, что разговор в саду был только сном. У себя в спальне Флер скинула платье и, завернувшись в затейливобесформенный халат, все еще с белой веточкой в волосах, точно гейша, села накровать, поджав под себя ноги, и начала писать при свече: "Дорогая Черри! Я, кажется, влюблена. Свалилось как снег на голову, но ощущается где-тоглубже. Он - мой троюродный брат, совсем дитя, на шесть месяцев старше и надесять лет моложе меня. Мальчики всегда влюбляются в старших, а девушки вмладших или же в сорокалетних стариков. Не смейся, но я отроду не виделаничего правдивее его глаз; он божественно молчалив. Наша первая встреча вЛондоне произошла очень романтично, под сенью восповичевской Юноны. А сейчасон спит в соседней комнате, яблони в цвету, залиты лунным светом, а завтраутром, пока все спят, мы пойдем на Меловые горы - в гости к феям. Междунашими семьями - кровная вражда, что, по-моему, восхитительно. Да! И, можетбыть, мне придется идти на хитрости, попросить, чтобы ты меня пригласила ксебе, так ты поймешь, зачем. Папа не хочет, чтобы мы были знакомы, но я сэтим не примирюсь. Жизнь слишком коротка. У него красавица мать:темноглазая, с прелестными серебряными волосами и молодым лицом. Я гощу уего сестры, которая замужем за моим двоюродным братом; все это оченьзапутанно, но я намерена выудить из нее завтра все, что смогу. Мы часто стобой говорили, что любовь портит веселую игру. Вздор! Только с нею иначинается подлинная игра. И чем раньше ты это испытаешь, дорогая, тем лучшедля тебя. Джон не просто "Джон", а уменьшительное от Джолион - традиционное имяФорсайтов) из породы тех, которые то вспыхивают, то гаснут; росту в нем пятьфутов десять дюймов, и он еще растет и, кажется, хочет быть поэтом. Если тыстанешь смеяться надо мной, я рассорюсь с тобою навсегда. Я предвижувсевозможные затруднения, но ты знаешь: если я чего-нибудь всерьез захочу, ядобьюсь своего. Один из основных признаков любви - это то, что воздухчудится населенным, подобно тому, как чудится нам лицо на луне; кажется,будто танцуешь, и в то же время какое-то странное ощущение где-то надкорсетом, точно запах апельсинового дерева в цвету. Это моя первая любовь и,я предчувствую, последняя, что, конечно, нелепо по всем законам природы инравственности. Если ты намерена глумиться надо мной, я тебя убью, а если тыкому-нибудь расскажешь, я тебе этого никогда не прощу. Верь, не верь, а уменя, кажется, не хватит духу отослать это письмо. Как бы то ни было, сейчася над ним засыпаю. Итак, спокойной ночи, моя Черри-и-и! Твоя Флер".