II. Хитрая Флер Форсайт

По выходе из кондитерской первым побуждением Сомса было сорвать своюдосаду, сказав дочери: "Что за манера ронять платки!" - на что она с полнымправом могла бы ответить: "Эту манеру я переняла от тебя!" А потому вторымего побуждением было, как говорится, "не трогать спящую собаку". Но Флер,несомненно, сама пристанет с вопросами. Он искоса поглядел на дочь иубедился, что она точно так же смотрит на него. Она сказала мягко: - Почему ты не любишь этих родственников, папа? Сомс приподнял уголкигуб. - С чего ты это взяла? - Cela se voit [6]. "Это себя видит" - ну и выражение! Прожив двадцать лет с женой-француженкой. Сомс все еще недолюбливал ееязык: какой-то театральный. К тому же в сознании Сомса этот языкассоциировался со всеми тонкостями супружеской иронии. - Почему? - спросил он. - Ты их, конечно, знаешь, а между тем и виду не подал. Я заметила, ониглядели на тебя. - Этого мальчика я видел сегодня в первый раз в жизни, - возразил Сомс,- и сказал чистую правду. - Да, но остальных ты знал, дорогой мой. Он опять искоса поглядел на дочь. Что она выведала? Не проболталась лиУинифрид, или Имоджин, или Вэл Дарти и его жена? Дома при Флер тщательноизбегали всякого намека на тот старый скандал, и Сомс много раз говорилУинифрид, что в присутствии его дочери о нем и заикаться нельзя. Ей неполагалось знать, что в прошлом у ее отца была другая жена. Но темные глазаФлер, часто почти пугавшие Сомса своим южным блеском, смотрели на негосовсем невинно. - Видишь ли, - сказал он, - между твоим дедом и его братом произошлассора. С тех пор обе семьи порвали всякое знакомство. - Как романтично! "Что она подразумевает под этим словом?" - подумал Сомс. Оно емуказалось экстравагантным и опасным, а прозвучало оно так, как если бы Флерсказала: "Как мило!" - И разрыв продолжается по сей день, мы не возобновляем знакомства,добавил он, но тотчас пожалел об этих словах, прозвучавших как вызов. Флер улыбнулась. По нынешнему времени, когда молодежь кичится своейсамостоятельностью и презрением к такому предрассудку, как приличия, этотвызов должен был раздразнить ее своенравие. Потом, вспомнив выражение лицаИрэн, он вздохнул свободнее. - А какая ссора? Из-за чего? - услышал он вопрос дочери. - Из-за дома. Для тебя это дело далекого прошлого. Твой дедушка умер втот самый день, когда ты родилась. Ему было девяносто лет. - Девяносто? А много есть еще Форсайтов, кроме тех, которые значатся в"Красной книге?" [7] - Не знаю, - сказал Сомс. - Они теперь все разбрелись. Из старшегопоколения все умерли, кроме Тимоти. - Тимоти! - Флер всплеснула руками. - Как забавно! - Ничуть! - проворчал Сомс. Его оскорбило, что Флер нашла имя "Тимоти" забавным, как будто в этомскрывалось пренебрежение к его предкам. Новое поколение готово смеяться надвсем прочным и стойким. "Загляни к старичку, пусть попророчествует". Ах!Если б Тимоти мог видеть беспокойную Англию своих внучатых племянников иплемянниц, он, конечно, сказал бы о них крепкое словцо. И невольно Сомсподнял глаза на окна "Айсиум-Клуба"; да, Джордж-все еще сидит у окна с темже розовым листком в руке. - Папа, где это Робин-Хилл? Робин-Хилл! Робин-Хилл, вокруг которогоразыгралась та старая трагедия! К чему ей знать? - В Сэрри, - пробормотал он, - неподалеку от Ричмонда. А что? - Не там ли этот дом? - Какой дом? - Из-за которого вышла ссора. - Да. Но что тебе до этого? Мы завтра едем домой, ты бы лучше подумалао своих нарядах. - Благодарю! Они все уже обдуманы. Ссора, кровная вражда! Как в библииили как у Марка Твена - вот занятно! А какую ты играл роль в вендетте, папа? - Тебе до этого нет дела. - Как! Но я ведь должна ее поддерживать? - Кто тебе это сказал? - Ты сам, дорогой мой. - Я? Я, наоборот, сказал, что к тебе это не имеет никакогокасательства. - И я так думаю. Значит, все в порядке. Она была слишком хитра для него: fine, как выражалась иногда о дочериАннет. Остается только как-нибудь отвлечь ее внимание. - Тут выставлено хорошее кружево, - сказал он, останавливаясь передвитриной. - Тебе должно понравиться. Когда Сомс уплатил и они снова вышли на улицу. Флер сказала: - По-моему, мать того мальчика для своего возраста очень красиваяженщина. Я красивей не видела. Ты не согласен? Сомс задрожал. Что за напасть! Дались ей эти люди! - Я не обратил на нее внимания. - Дорогой мой, я видела, как ты поглядывал на нее. - Ты видишь все и еще много сверх того, что есть на самом деле! - А что представляет собой ее муж? Ведь он тебе двоюродный брат, разваши отцы были братья. - Не знаю, скорей всего умер, - с неожиданной силой сказал Сомс. - Я невидел его двадцать лет. - Кем он был? - Художником. - Вот как? Чудесно! Слова; "Если хочешь меня порадовать, брось думать об этих людях"просились Сомсу на язык, но он проглотил их - ведь он не должен былвыказывать перед дочерью свои чувства. - Он меня однажды оскорбил, - сказал он. Ее быстрые глаза остановились на его лице. - Понимаю! Ты не отомстил, и тебя это гложет. Бедный папа! Ну, я имзадам! Сомс чувствовал себя так, точно лежал в темноте и "ад лицом егокружился комар. Такое упорство со стороны Флер было ему внове, и, так какони уже дошли до своего отеля, он проговорил угрюмо: - Я сделал все, что мог. А теперь довольно об этих людях. Я пройду ксебе до обеда. - А я посижу здесь. Бросив прощальный взгляд на дочь, растянувшуюся в кресле, - полудосадливый, полувлюбленный взгляд, - Сомс вошел в лифт и был вознесен ксвоим апартаментам в четвертом этаже. Он стоял в гостиной у окна, глядевшегона Хайд-парк, и барабанил пальцами по стеклу. Он был смущен, испуган,обижен. Зудела старая рана, зарубцевавшаяся под действием времени и новыхинтересов, и к этому зуду примешивалась легкая боль в пищеводе, гдебунтовала нуга. Вернулась ли Аннет? Впрочем, он не искал у нее помощи вподобных затруднениях. Когда она приступала к нему с расспросами о егопервом браке, он всегда ее обрывал; она ничего не знала о его прошлом, кромеодного - что первая жена была большою страстью его жизни, тогда как второйбрак был для него только сделкой. Она поэтому затаила обиду и при случаепользовалась ею очень расчетливо. Сомс прислушался. Шорох, смутный звук,выдающий присутствие женщины, доносился через дверь. Аннет дома. Онпостучал. - Кто там? - Я, - отозвался Сомс. Она переодевалась и была не совсем еще одета. Эта женщина имела праволюбоваться на себя в зеркале. Были великолепны ее руки, плечи, волосы,потемневшие с того времени, когда Сомс впервые познакомился с нею, и поворотшеи, и шелковое белье, и серо-голубые глаза под темными ресницами - право, всорок лет она была так же красива, как в дни первой молодости. Прекрасноеприобретение: превосходная хозяйка, разумная и достаточно нежная мать. Еслиб только она не обнажала так цинично сложившиеся между ними отношения! Питаяк ней не больше нежности, чем она к нему. Сомс, как истый англичанин,возмущался, что жена не набрасывает на их союз хотя бы тончайшего покровачувств. Как и большинство его соотечественников, он придерживался взгляда,что брак должен основываться на взаимной любви, а когда любовь иссякнет иликогда станет очевидным, что ее никогда не было - так что брак уже явнозиждется не на любви, - тогда нужно гнать это сознание. Брак есть, а любвинет, но брак означает любовь, и надо как-то тянуться. Тогда всеудовлетворены, и вы не погрязаете в цинизме, реализме и безнравственности,как французы. Мало того, это необходимо в интересах собственности. Сомсзнал, что Аннет знает, что оба они знают, что любви между ними нет. Ивсе-таки он требовал, чтобы она не признавала этого на словах, неподчеркивала бы своим поведением, и он никогда не мог понять, что она имеетв виду, обвиняя англичан в лицемерии. Он спросил: - Кто приглашен к нам в Шелтер на эту неделю? Аннет слегка провела по губам помадой - Сомс всегда предпочитал, чтобыона не красила губ. - Твоя сестра Уинифрид, Кардиганы, - она взяла тонкий черныйкарандашик, - и Проспер Профон. - Бельгиец? Зачем он тебе? Аннет лениво повернула шею, подчернила ресницы на одном глазу исказала: - Он будет развлекать Уинифрид. - Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь развлек Флер; она стала капризной. - Капризной? - повторила Аннет. - Ты это в первый раз заметил, другмой? Флер, как ты это называешь, капризна с самого рождения. Неужели она никогда не избавится от своего картавого "р"? Он потрогалплатье, которое она только что, сняла, и спросил: - Что ты делала это время? Аннет посмотрела на его отражение в зеркале. Ее подкрашенные губыулыбались полурадостно, полунасмешливо. - Жила в свое удовольствие, - сказала она. - Угу! - угрюмо произнес Сомс. - Бантики? Этим словом Сомс обозначал непостижимую для мужчины женскую беготню помагазинам. - У Флер достаточно летних платьев? - О моих ты не спрашиваешь. - Тебе безразлично, спрашиваю я или нет. - Совершенно верно. Так если тебе угодно знать, у Флер все готово, и уменя тоже, и стоило это неимоверно дорого! - Гм! - сказал Сомс. - Что делает этот Профон в Англии? Аннет подняла только что наведенные брови. - Катается на яхте. - Ах так! Он какой-то сонный. - Да, иногда, - ответила Аннет, и на ее лице застыло спокойноеудовлетворение. - Но иногда с ним очень весело. - В нем чувствуется примесь черной крови. Аннет томно потянулась. - Черной? - переспросила она. - Почему? Его мать была armenienne [8]. - Может, поэтому, - проворчал Сомс, - Он понимает что-нибудь вживописи? - Он понимает во всем - светский человек. - Ну, хорошо. Пригласи кого-нибудь для Флер. Надо ее развлечь. Всубботу она едет к Валу Дарти и его жене; мне это не нравится. - Почему? Так как действительную причину нельзя было объяснить, не вдаваясь всемейную хронику. Сомс ответил просто: - Пустая трата времени. Она и так отбилась от рук. - Мне нравится маленькая миссис Вал: она спокойная и умная. - Я о ней ничего не знаю, кроме того, что она... Ага, это что-то новое! Сомс поднял с кровати сложнейшее произведение портновского искусства. Аннет взяла платье из его рук. - Застегни мне, пожалуйста, на спине. Сомс стал застегивать. Заглянув через ее плечо в зеркало, он уловилвыражение ее лица - чуть насмешливое, чуть презрительное, говорившее какбудто: "Благодарю вас! Вы этому никогда не научитесь!" Да, не научится он,слава богу, не француз! Кое-как справившись с трудной задачей, он буркнул,пожав плечами: "Слишком большое декольте!" - и пошел к двери, желая поскорееизбавиться от жены и спуститься к Флер. Пуховка застыла в руке Аннет, и неожиданно резко сорвались слова: - Que tu es grossier! [9] Это выражение Сомс помнил - и недаром. Услышав его в первый раз отжены, он подумал, что слова эти значат: "Ты - бакалейщик!" [10] - и не знал,радоваться ему или печалиться, когда выведал их подлинное значение. Сейчасони его обидели - он не считал себя грубым. Если он груб, то как же назватьчеловека в соседнем номере, который сегодня утром производил отвратительныезвуки, прополаскивая горло; или тех людей в салоне, которые считаютпризнаком благовоспитанности говорить не иначе, как во все горло, чтобыслышал весь дом, - пустоголовые крикуны! Груб? Только потому, что сказал ейнасчет декольте? Но оно в самом деле велико! Не возразив ни слова, он вышелиз комнаты. Войдя в салон, он сразу увидел Флер на том же месте, где оставил ее.Она сидела, закинув ногу на ногу, и тихо покачивала серой туфелькой верныйпризнак, что девушка замечталась. Это доказывали также ее глаза они у нееиногда вот так уплывают вдаль. А потом - мгновенно - она очнется и станетбыстрой и непоседливой, как мартышка. И как много она знает, как онасамоуверенна, а ведь ей нет еще девятнадцати лет. Как говорится - девчонка.Девчонка? Неприятное слово! Оно означает этих отчаянных вертихвосток,которые только и знают, что пищать, щебетать да выставлять напоказ своиноги! Худшие из них - злой кошмар, лучшие - напудренные ангелочки! Нет, Флерне вертихвостка, не какая-нибудь разбитная, невоспитанная девчонка. Но всеже она отчаянно своенравна, жизнерадостна и, кажется, твердо решиланаслаждаться жизнью. Наслаждаться! Это слово не вызывало у Сомсапуританского ужаса; оно вызывало ужас, отвечавший его темпераменту. Сомсвсегда боялся наслаждаться сегодняшним днем из страха, что меньше останетсянаслаждений на завтра. И его пугало сознание, что дочь его лишена этойбережливости. Это явствовало даже из того, как она сидит в кресле - сидит,отдавшись мечтам, - сам он никогда не отдавался мечтам: из этого ничего неизвлечешь, - и откуда это у Флер? Во всяком случае, не от Аннет. А ведь вмолодости, когда он за ней ухаживал, Аннет была похожа на цветок. Теперь-тоне похожа. Флер встала с кресла - быстро, порывисто - и бросилась к письменномустолу. Схватив перо и бумагу, она начала писать с таким рвением, словно неимела времени перевести дыхание, пока не допишет письмо. И вдруг она увиделаотца. Выражение отчаянной сосредоточенности исчезло, она улыбнулась, послалавоздушный поцелуй и состроила милую гримаску легкого смущения и легкойскуки. Ах! И хитрая она - действительно fine!